Когда я, возвращаясь из зарубежных поездок, читаю в «Time» и «Newsweek» очерки об американских христианах, мне становится печально. В Соединенных Штатах почти все сводится к политике, что означает поляризацию. Многие американцы считают евангельских христиан неким монолитным избирательным блоком, зацикленным на отдельных вопросах нравственности. Они не замечают той полноты жизни и воодушевления, той благовестности, с которыми ассоциируются служители Евангелия для большей части мира.
В Африке христиане носят еду заключенным, заботятся о сиротах жертв СПИДа и создают школы, взращивающие будущих лидеров этого континента. В той же Африке, как и в Азии и Латинской Америке, они организовывают программы микрокредитования для мелкого бизнеса, позволяющие какой-нибудь семье купить швейную машинку или выводок цыплят. За последние пятьдесят лет доля американских миссионеров, спонсируемых евангелическими организациями, возросла с 40 до 90 процентов.
Один мой друг, оказавшись в пригороде бразильского города Сан-Паулу, был встревожен видом бойцов наркомафии, патрулирующих окрестности с автоматами в руках. Узкие улицы, больше напоминающие грязные тропы; болтающиеся над головой пластиковые водопроводные трубы; сплетения проводов, подающих в дома электроэнергию от высоковольтных линий; витающее повсюду зловоние нечистот… Тревога моего друга усилилась, когда он поймал на себе сердитые взгляды людей на порогах лачуг из листовой жести. На их территорию вторгся какой-то подозрительный гринго. А вдруг, он — агент Федерального бюро по борьбе с наркотиками или переодетый полицейский? Но тут, главный наркоделец того района заметил на футболке моего друга логотип местной пятидесятнической церкви. Его лицо расплылось в улыбке. « O, Evangelicos!» — воскликнул он, и хмурые лица людей вмиг тоже озарили улыбки. На протяжении нескольких лет та церковь много помогала этому району, и теперь иностранных гостей ожидал радушный прием.
В США, несмотря на упадок основных протестантских течений, евангельские церкви переживают бурный рост. По примеру мегацерквей, наподобие чикагской «Уиллоу Крик Коммюнити» численностью в 23 000 человек и южно-калифорнийской «Сэддлбек», были созданы другие аналогичные общины в крупных городах США. Развилась не поддающаяся классификации «новая церковь», направленная на служение поколению постмодернистов. Одно из последних исследований показало, что 93 из сотни самых быстрорастущих церквей в США причисляют себя к евангелическим.
Статья «Странная и живая мозаика»
в журнале «Христианство сегодня», 3 июня 2005 года
«Раз уж ты пишешь книгу о молитве, тебе не помешало бы немного побыть среди бездомных, — сказала моя жена, ветеран служения городской бедноте. — Для людей улицы молитва — это не роскошь, а необходимость».
Ее совет показался мне разумным. Побывав в столовой для бездомных в Денвере, я был потрясен практичностью услышанных там молитв, так сильно напоминавших Молитву Господню. «Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день»… Каждый из этих людей мог рассказать историю о том, как у него закончилась еда, он помолился и нашел гамбургер или недоеденную пиццу. «Избавь нас от лукавого»… Живя среди уличных опасностей, верующие молятся об этом ежедневно. «Прости нам грехи наши»… Где-то глубоко в их жизни погребены тайны позора и раскаяния.
«Вы удивитесь, сколько фундаменталистов можно найти среди бездомных, — сказал мне один профессиональный консультант по имени Джон. — И это неудивительно. Посетите ‘миссию спасения’ — и вас там вдоволь попотчуют проповедями об адском огне и горящей сере. Эти люди постоянно получают дозу напоминаний о грехе и своей негодности».
После двадцати лет служения Джон вывел теорию, что бездомных и фундаменталистов объединяет одно общее «расстройство привязанности». В детстве они никогда не знали близких отношений с родителями или другими людьми, как никогда не знали и близости с Богом. Они сталкиваются с трудностями в посвящении, во взаимной открытости и доверии, глядя на мир, как на опасную, враждебную среду.
Проведя время с бездомными, я приобрел новое понимание молитвы, как безопасного способа делиться секретами. Те из нас, кому посчастливилось иметь супругов или заслуживающих доверия друзей, могут поведать свои тайны им. Если же таковых нет, то, по крайней мере, у нас есть Бог.
«Если я прав в отношении расстройства привязанности, — сказал Джон, — то самое лучшее служение, которое я могу предложить, — это долгосрочные взаимоотношения. Надеюсь, через несколько месяцев или лет бездомные научатся доверять мне, как человеку, который может хранить их тайны. И еще я надеюсь, что они постепенно научатся доверять Богу. Тем, кто сталкивается с бездомными, я объясняю, что зрительный контакт может оказаться важнее еды или денег. Они нуждаются в том, чтобы иметь хоть какое-то общение с другим человеком, — с тем, кто видит в них человеческое достоинство».
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
январь 2006 года
Иисус знал все о социальном отвержении, сопровождающем болезни, наподобие СПИДа или проказы. Ветхозаветный закон постановлял, что прокаженный должен жить вне города, ни к кому не подходить ближе, чем на шесть шагов, и носить траурную одежду, одеваемую на похоронные церемонии. Я могу легко представить, какое возмущение охватило людей, когда один из таких изгоев пробился сквозь толчею, при этом наверняка коснувшись кого-то, и упал к ногам Иисуса. «Господи! Если хочешь, можешь меня очистить», — сказал он.
Матфей, Марк и Лука включили в свои Евангелия одну и ту же взрывную фразу: «Иисус, простерши руку, коснулся его». Толпа, наверное, ахнула. Разве подобное действие не было запрещено законом Моисея? Прокаженный, должно быть, вздрогнул от испуга. Сколько месяцев или даже лет он был лишен ощущения прикосновения к себе теплого человеческого тела? Одно лишь это касание Иисуса положило конец его болезни. Был восстановлен шалом.
Реакция Иисуса на болезни стала образцом для сформировавшейся вокруг Него церкви, а христиане продолжили следовать Его примеру, заботясь о больных, бедных и отверженных. Хотя в случае с проказой Церковь иногда и подливала масла в огонь своим посланием о «Божьем проклятии», в то же время поднимались отдельные люди, прокладывавшие путь в сфере ухода за прокаженными. Лечению проказы посвящали себя целые религиозные ордены, а главные научные открытия в этой сфере зачастую совершались благодаря миссионерам, поскольку кроме них больше никто не хотел работать с такими пациентами.
Мать Тереза, создавшая в Калькутте хоспис и клинику для прокаженных, однажды сказала: «У нас есть лекарства для людей с болезнями наподобие проказы, однако они не решают главную проблему: болезнь ненужности. Именно о ней в первую очередь заботятся мои сестры». По словам Матери Терезы, больные и бедняки страдают от отвержения даже больше, чем от материальной нужды. «Один алкоголик в Австралии сказал мне, что, идя по улице, он слышит, как все встречные или проходящие мимо прохожие ускоряют свой шаг. Одиночество и ощущение своей ненужности — вот самая ужасная нужда». И для восполнения этой нужды совсем не нужно быть ни врачом, ни чудотворцем.
Из книги «Иисус, Которого я не знал»
Евангелия рассказывают об одном парализованном, который настолько сильно хотел встретиться с Иисусом, что уговорил своих четырех друзей прокопать крышу и опустить его в дыру! Этот человек, проведший всю свою жизнь в горизонтальном положении, пережил один миг «вертикальной» славы.
Иисусу явно пришлось по душе такое вмешательство. Его всегда впечатляла неординарная вера, а эта команда по уничтожению крыш явно ее продемонстрировала. Тем не менее, реакция Иисуса поставила присутствующих в тупик. Увидев их веру (множественное число подчеркивает роль четырех друзей в этом исцелении), Он сказал: «Дерзай, чадо! Прощаются тебе грехи твои».
Кто вообще упоминал о грехах? И кто такой Иисус, чтобы прощать их?
Иисус утихомирил дебаты загадочными словами, которые словно суммируют в себе Его общее отношение к физическому исцелению: «Что легче сказать: ‘Прощаются тебе грехи’, или сказать: ‘Встань и ходи’?» И, как бы в подтверждение своей мысли, Иисус просто сказал слово, и парализованный встал на ноги, свернул свой матрац и пошел домой.
Иисус никогда не встречал болезнь, которую Он не мог бы исцелить; врожденный дефект, который Он не мог бы исправить; беса, которого Он не мог бы изгнать. Однако прощение грехов требует волевого действия от принимающей стороны, и некоторые из услышавших сильнейшие слова Иисуса о благодати и прощении отворачивались, так и не раскаявшись.
«Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи…», — объявил Иисус скептикам, исцелив того человека. Наглядная иллюстрация более «низкого», которое служит более «высокому». Иисус знал, что духовная болезнь оказывает более разрушительное действие, чем любой физический недуг. Каждый исцеленный в конце концов умирает — и что же? Иисус пришел в первую очередь для того, чтобы исцелять души, а не тленные оболочки.
С какой легкостью мы, живущие в материальных телах, обесцениваем духовный мир! Иисус уделял много времени таким вопросам, как лицемерие, законничество и гордость, однако лично я не знаю ни одного телевизионного служения, посвятившего себя исцелению этих «духовных» проблем. Зато я знаю множество таких служений, сосредоточенных на физических недугах. Как только я начинаю превозноситься, я вспоминаю, давно ли и сам впадал в уныние от малейшей встречи с физическим страданием, при этом крайне редко мучился из-за греха!
Из книги «Иисус, Которого я не знал»
Всю прошлую осень я носился с чемоданом в руках из города в город по Великобритании и США в ходе поездок, организованных для презентации моей новой книги о молитве. По пути я получил возможность взглянуть на Церковь «с высоты птичьего полета».
Христиане в Великобритании, как мне кажется, относятся к своей вере более серьезно, чем их собратья в США. Британская публика по-прежнему жаждет содержимого, в то время как в Америке содержимое, если оно не завернуто в развлечение, воспринимается плохо.
Если делать выводы по выпускам CNN, то христиане (и особенно — евангельские) воспринимаются как некий избирательный блок, которым манипулируют политики. Тем не менее, я встречал бесчисленное множество обычных христиан, посвященных служению людям из самых несопоставимых категорий: от бездомных в Пенсильвании и малолетних хулиганов в бедных районах Нью-Джерси до студентов-азиатов в Гарварде и руководителей из «Кремниевой долины», — не говоря уже о миссионерских поездках в менее развитые страны.
Этот мир полон страданий, и, несмотря на все свои недостатки и ошибки, Церковь остается местом, куда человек может принести свои раны, и где он может искать смысл жизни во времена отчаяния и борьбы. Один старик, шаркая, подошел ко мне и проворчал: «Бог наградил меня болезнью Паркинсона. Как же я могу думать, что Он прислушивается к тому, что я хочу сказать в молитве?» Также, одна женщина рассказала, в каком отчаянии она молилась в течение 19 лет брака, наполненного насилием со стороны ее мужа. Я слышал о самоубийствах, о врожденных дефектах, о детях, оказавшихся под колесами грузовиков, об изнасилованных подростках. Другая женщина (сегодня она — рукоположенный пастор) вспоминала о черном периоде после смерти ее сына, когда она полтора года не могла заставить себя молиться. Однажды она закричала: «Боже, я не хочу умереть вот так, безо всякого общения!» Но даже после этого ей потребовалось еще полгода прежде, чем она снова начала молиться.
Как-то на собрании к микрофону подошел двадцатилетний парень и начал распекать меня за то, что я не воспринимаю буквально библейские обетования о вере, способной двигать горы. Я согласился, что мне не помешало бы больше такой детской веры, но в то же время я не могу оскорблять боль страдающих людей, говоря им, что их вера в чем-то ущербна. От таких страдальцев я научился, что жизнь — это не проблема, которую нужно разрешить, а тайна, которую нужно прожить. Молитва не предоставляет нам нерушимых гарантий. Она — лишь определенное обещание того, что мы проживаем эту тайну не одни.
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
март 2007 года
В поездку по Великобритании я взял с собой для чтения по утрам «Дневник Джона Уэсли», описывающий день за днем служение этого неутомимого евангелиста. Иногда получалось так, что я вечером приезжал именно в тот город, о котором читал утром в путевых заметках Уэсли.
Но какая же между нами была разница! Я переезжал из города в город в комфортабельной машине, а по вечерам обращался к дружелюбной аудитории, заплатившей за вход. Джон Уэсли ездил на лошади под дождем и снегом, проповедовал по четыре-пять раз за день огромным толпам в открытом поле и сталкивался с недовольными оппонентами.
Прочитав «Дневник» Уэсли, я был впечатлен физической выносливостью, аскетическим образом жизни и абсолютным посвящением этого человека группам верующих, возникшим по всей Британии. С другой стороны, я не мог не заметить с его стороны недооценку окружающих красот и культурных богатств. Когда взгляд Уэсли падал на цветник, он тут же заявлял: «Что может радовать всегда, так это — познание и Божья любовь». Оказавшись возле одной из великих исторических памяток Англии, он отметил: «Как мало времени осталось до того момента, когда это здание — да и вся земля — исчезнет в огне!»
Насколько ценим мы эту жизнь с ее дарами искусства, красоты, музыки и любви, в то же время служа бедным и собирая сокровища Царства?
Уэсли однажды высказался об опасности богатства: «Я не представляю, как, в силу самой природы вещей, можно заставить любое религиозное пробуждение длиться долго. Религия неизбежно порождает усердие и бережливость, которые непременно обогащают. Но как только начинает умножаться богатство, то же самое происходит и с гордостью, гневом и любовью к этому миру во всех его проявлениях».
Я узнал, что если в Англии сохранятся нынешние тенденции, то через тридцать лет там уже не останется методистов. Я обращаюсь мыслями к своей собственной стране — самой богатой и при этом, — все еще одной из наиболее религиозных. Что будут узнавать историки о современной американской церкви лет через двести? На память приходит высказывание Гилберта Честертона: «Упасть — всегда легко: существует несметное число ангелов, из-за которых человек падает, и только один, помогающий устоять».
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
ноябрь 2007 года
Я воспитывался расистом и хорошо помню, как Юг практиковал совершенно законную форму апартеида. Так, в магазинах в центре Атланты были три вида туалетов: для белых мужчин, для белых женщин и для цветных. На бензоколонках были два питьевых фонтанчика: один — для белых, другой — для цветных. Гостиницы и рестораны обслуживали только белокожих клиентов, а когда «Закон о гражданских правах» сделал такую дискриминацию незаконной, многие владельцы просто закрыли свои заведения.
Одним из таких протестующих владельцев ресторанов был Лестер Маддокс, позже избранный губернатором Джорджии. Закрыв свои ларьки по торговле жареными цыплятами, он открыл мемориал умершей свободы, где выставлялся экземпляр «Билля о правах», покоящийся в оббитом черной тканью гробу. Маддокс стал зарабатывать на жизнь тем, что продавал дубинки и топорища трех размеров: «Папа», «Мама» и «Юниор» — точные копии дубинок, которыми избивали чернокожих демонстрантов, митингующих за гражданские права. Я купил одно их таких топорищ на деньги, вырученные за доставку газет. Лестер Маддокс иногда посещал мою церковь (его сестра была нашей прихожанкой), и именно там был заложен искаженный богословский фундамент моего расизма.
В 1960-х годах наш церковный совет мобилизовал сторожевые бригады, которые по воскресеньям поочередно дежурили у входов, чтобы к нам не попытался присоединиться никакой черный «смутьян».
Когда Конгресс принял «Закон о гражданских правах», наша церковь основала частную школу-убежище для белых, демонстративно не допуская в нее чернокожих учеников. Когда детский сад отказался принять дочь одного чернокожего профессора библейской семинарии, несколько «либеральных» прихожан в знак протеста вышли из нашей церкви, однако большинство других одобрили решение руководства садика. Год спустя, церковный совет не позволил присоединиться к общине студенту Карверского библейского института (его звали Тони Эванс, и это не помешало ему стать выдающимся пастором и проповедником).
Мы часто называли Мартина Лютера Кинга «Мартином Люцифером Нигером». Мы говорили, что он — член коммунистической партии и марксистский агент, только выдающий себя за служителя. Лишь гораздо позже я смог по достоинству оценить моральную силу этого человека, который сделал, наверное, больше, чем кто-либо другой, для предотвращения на Юге открытой расовой войны.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
Мартин Лютер Кинг описал свою борьбу с нежеланием простить в статье «Письмо из Бирмингемской тюрьмы». За стенами тюрьмы пасторы-южане осуждали его, считая коммунистом, сброд орал: «Повесить нигера!» — а полицейские поднимали дубинки на его безоружных сторонников. Кинг пишет, что для достижения духовной дисциплины, необходимой для прощения врагов, ему пришлось несколько дней поститься.
Вынуждая зло открыто проявить себя, он пытался получить доступ к национальному резервуару нравственного возмущения. После событий в городе Сельма, штат Алабама, когда конная полиция на полном скаку врезалась в толпу демонстрантов, это возмущение выплеснулось из своих берегов. Полицейские молотили своими дубинками налево и направо, проламывая головы и втаптывая людей в землю копытами лошадей. Затем под восторженные крики белокожих «зрителей» они расстреляли мечущихся в истерике демонстрантов слезоточивым газом.
Большинство американцев впервые увидели эту сцену, когда канал «ABC» прервал воскресный показ фильма «Нюрнбергский процесс» экстренным выпуском новостей. Увиденное зрителями в прямой трансляции из Алабамы ужаснейшим образом напоминало то, что они только что видели в фильме о нацистской Германии. Восемь дней спустя, Президент Линдон Джонсон передал в Конгресс США «Закон об избирательном праве» 1965 года.
Кинг разработал тонкую стратегию войны, проводимой с помощью благодати, а не пороха. Он никогда не отказывался встречаться со своими недругами. Он противостоял политике, а не конкретным личностям. И, что самое главное, Кинг встречал насилие ненасилием, а ненависть — любовью. «Давайте же будем утолять свою жажду свободы не из чаши горечи и ненависти, — увещевал он своих последователей. — Мы не должны допустить, чтобы наш созидательный протест деградировал до физического насилия. Мы снова и снова должны подниматься к величественным высотам, отвечая на физическую силу силой духа».
Из книги «Что удивительного в благодати?»
4 ноября 2008 года, перед самым закрытием избирательных пунктов на Востоке, я как раз садился в самолет, вылетающий в Мемфис. Приземлившись, я узнал, что Соединенные Штаты впервые избрали своим Президентом афроамериканца.
На следующий день я отправился на экскурсию в Музей гражданских прав, построенный вокруг гостиницы, в которой был убит Мартин Лютер Кинг. На протяжении нескольких часов я рассматривал экспозиции, демонстрирующие сцены, хорошо знакомые мне с самого детства. Мужественные студенты колледжа в Гринсборо, штат Северная Каролина, которые в знак протеста сели за стойку в буфете для белых, за что какие-то подонки потушили об их головы сигареты, выдавили им в лицо горчицу и кетчуп, а затем сбросили их со стульев и избили ногами в то время, как белокожие полицейские со смехом наблюдали за всем этим. Автобус «Маршрут свободы», сожженный в Алабаме; незахороненные трупы в Миссисипи… Оглядываясь назад, кажется невероятным, что подобная дикость была направлена против людей, добивающихся основных составляющих человеческого достоинства: права голоса, возможности есть в ресторанах, останавливаться в гостиницах и учиться в колледжах.
Снаружи музея из стали выкованы слова из последней речи Кинга «Я побывал на вершине горы» — те самые слова, которые в один солнечный день застряли в моем горле через считанные часы после избрания Барака Обамы: «Может, я и не буду там с вами, но я хочу, чтобы вы знали: мы, как нация, войдем в Обетованную Землю». На следующий день Кинг умер, лежа в луже крови на том самом месте, где я стоял.
Я ни в коем случае не умаляю важности серьезных политических разногласий между Обамой и многими христианами, но можем ли мы, по крайней мере, воспользоваться этим моментом для размышлений и… да! — покаяния за свое соучастие в грехе расизма, бывшего клеймом этой страны с самого момента ее основания? Южным баптистам потребовалось 150 лет для того, чтобы извиниться за поддержку работорговли, и только в 2008 году Университет Боба Джонса признал, что был неправ, не принимая до 1971 года чернокожих абитуриентов. Слова их покаяния: «Мы не являли Господа, как должно, и не исполняли заповедь любить других, как самих себя», — применимы также и к нам, потому что многие христиане решительно противились движению за гражданские права. Можем ли мы теперь откликнуться на призыв лидера к расовому исцелению и примирению?
Авторская колонка в журнале «Христианство сегодня»,
март 2009 года
Навестив двух друзей, которые несут служение в бедных городских кварталах, я задал каждому из них один и тот же вопрос: «Обычно люди в церквях говорят, что, согрешая или ‘отступая’, мы нарушаем свои взаимоотношения с Богом. Вы работаете с теми, кто оступается каждый день своей жизни. Как, на ваш взгляд: такое ‘отступничество’ отдаляет их от Бога или, наоборот, приближает к Нему?»
Бад, который работает среди наркоманов, не задумываясь, ответил: «Без вопросов, это приближает их к Богу. Я могу тебе рассказать множество историй о наркоманах, которые поддавались своей зависимости, прекрасно осознавая, какой ужасный вред это причиняет себе и своим семьям. Наблюдая за ними, я вижу воочию силу зла в этом мире, — зла, которому они больше всего на свете хотят противостать, но не могут. И все же, именно в такие моменты слабости они чаще всего обращаются к Богу, взывая к Нему в отчаянии. Да, они ужасно упали, но что дальше? Смогут ли они подняться и продолжить идти или же останутся парализованными? По Божьей благодати некоторые из них действительно поднимаются. Я считаю, что, по сути, единственный шанс для наркомана получить исцеление — это глубокая уверенность в том, что он — Божье дитя, которое может рассчитывать на прощение. Не безупречное дитя Бога, а то, которое прощают».
С этим мнением согласился и Дэйвид, возглавляющий хоспис для больных СПИДом: «Я не встречал никого более духовного, чем люди, живущие в этом доме. Они стоят на пороге смерти, осознавая, что тем или иным образом сами навлекли на себя эту болезнь. Большинство из них заразились ВИЧ из-за употребления наркотиков и сексуальной распущенности. Вся их жизнь — это по определению падение, и все же, каким-то необъяснимым образом у этих людей духовность и близость с Богом такие, каких я больше нигде не видел».
Франциск Сальский сказал: «Итак, чем острее мы осознаем бедственность своего положения, тем глубже будет наша уверенность в Божьей благости и милости, ибо милость и бедствие связаны настолько тесно, что одно без другого не существует». Франциск порицал тех, кто, споткнувшись, погрязает в самобичевании: «Как я жалок! Я ни на что не годен!» Истинные Божьи последователи тихо смиряют себя и мужественно поднимаются на ноги.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Доктор Пол Бренд рассказал мне о самом памятном посетителе его больницы для прокаженных в индийском городе Веллор. Однажды там появился французский монах по имени Пьер. Следующие несколько недель он провел в доме Брендов и рассказал им историю своей жизни. Рожденный в знатной семье, он служил в Парламенте Франции до тех пор, пока не утратил иллюзий в отношении скорых политических перемен. После Второй мировой войны на улицах жили тысячи бездомных нищих, и Пьер не мог больше мириться с бесконечными дебатами знати и политиков в то время, как за стенами парламента столько людей умирали от голода.
Во время одной особенно суровой зимы многие из парижских бездомных замерзли насмерть, и Пьер, оставив свой пост, стал католическим монахом, чтобы трудиться среди нищих. Он пришел к выводу, что единственный выход из ситуации — организовать самих бездомных. Пьер учил их быть более усердными в работе. Они разбились на группы, чтобы убрать город от пустых бутылок и другого мусора. Затем Пьер организовал бездомных на постройку ночлежки из списанного кирпича и создание предприятия по сортировке и обработке огромных количеств пустых бутылок из отелей и офисов. Наконец, он вдохновил всех нищих, поручив каждому помогать другим товарищам по несчастью, еще более нуждающимся, чем они сами. Люди загорелись этим делом, и через несколько лет была создана организация под названием «Эммаус».
Однако теперь эта организация достигла кризисной точки. После нескольких лет их работы в Париже не осталось нищих. «Я должен найти кого-то, кому могли бы помогать мои бездомные! — заявил Пьер. — Если я не найду людей, которые находятся в худшем положении, чем мои бедняки, то это движение может замкнуться внутри себя. Они превратятся в сильную, богатую организацию, и всякое духовное влияние будет утеряно. Им некому будет служить».
Брат Пьер нашел решение своей проблемы в индийской колонии прокаженных в восьми тысячах километров от дома. Он увидел сотни прокаженных, многие из которых относились к касте неприкасаемых. Эти люди во всех смыслах были в худшем положении, чем его бывшие бездомные. Встретившись с ними, Пьер просто сиял от счастья. Вернувшись к своим беднякам во Франции, он мобилизовал их для постройки нового отделения в больнице Веллора. «Нет, нет, это вы спасли нас, — сказал он пациентам-индусам, благодарившим его за такой подарок. — Мы должны служить, иначе мы умрем».
Из книги «В поисках невидимого Бога»
«Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее», — эти слова Иисуса повторяются в Евангелиях шесть раз, и Его собственная жизнь подтвердила данный принцип, потому что Иисус начал терпеть потери, едва посвятив Себя публичному служению. Толпы следовали за Ним по пятам, предъявляя все больше требований. Возрастало противление. В конце концов Иисус потерял Свою жизнь.
Бернар Клервоский сформулировал четыре этапа духовного роста: (1) любовь к себе ради себя самого; (2) любовь к Богу ради себя самого ввиду того, что Бог делает для нас; (3) любовь к Богу ради Бога, бескорыстно; (4) любовь к себе ради Бога, осознавая великую Божью любовь к нам. Я бы добавил еще один пункт, характеризующий «родительский» этап духовной зрелости: любовь к другим ради Бога.
Христиане больше всего влияют на окружение, демонстрируя жертвенную любовь, — самый эффективный способ по-настоящему изменить этот мир. Родители проявляют любовь, проводя всю ночь возле больных детей, работая на двух работах для оплаты учебы, жертвуя ради детей собственными желаниями. И каждый человек, следующий за Иисусом, познает аналогичную модель поведения. Божье Царство отдает себя в любви, поскольку именно это Бог сделал для нас.
Иисус не уничижал себялюбие. Он заповедал любить ближнего, как самого себя. Иисус учил, что наибольшее удовлетворение приносит не самолюбование, а служение другим. Мы развиваемся или «реализуемся» для того, чтобы делиться своими дарами с теми, кто благословлен меньше нас.
Некоторые молодые люди «в поисках себя» отправляются в пустыни или начинают заниматься медитацией, Иисус же сказал, что мы находим себя, глядя не внутрь, а наружу, — не через самоанализ, а через дела любви. В конце концов, предсказание Иисуса: «Кто потеряет душу свою, тот сбережет ее», — подтверждает свою истинность, поскольку направленное вниз подчинение ведет наверх.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Люди, проходящие через длительные страдания, отмечают проявление фактора усталости. Поначалу, независимо от вида болезни, они оказываются в центре внимания. Их почтовые ящики забиты открытками, а столы сплошь заставлены цветами. Однако со временем внимание ослабевает.
Проблемы, которые никак не разрешаются, смущают и тревожат нас. В своей автобиографической книге Бетси Бернхем отмечает, что с каждым следующим рецидивом ее рака повидаться с ней приходило все меньше людей. Чем больше затягивалась болезнь, тем более ранимой и испуганной становилась Бетси. И еще она становилась все более одинокой. Некоторые христиане негодовали, что их молитвы об исцелении оставались без ответа, — как будто Бетси была в этом виновата. Они теряли веру и уходили в сторону, заставляя ее, кроме боли, бороться еще и с чувством вины и с ненавистью к самой себе.
О подобных переживаниях могут рассказать и родители детей с генетическими дефектами. Сразу после родов на них обрушивается шквал сочувствия, однако вскоре он спадает. Нужд и эмоциональных трудностей у родителей становится все больше, а предложений о помощи — все меньше.
В свой перечень плодов Духа Павел включил один, который переводится с помощью архаично звучащего слова «долготерпение». Было бы неплохо воскресить это слово, равно как и заключенный в нем принцип, в его самой буквальной форме для применения к проблеме длительных страданий.
Следующее скажу с осторожностью, но все же скажу. Я верю, что мы в Теле Христа призваны демонстрировать любовь, когда Бог явным образом этого не делает. У людей, претерпевающих страдания (и особенно — длительные), зачастую возникает ощущение, что Бог покинул их. Никто не выразил это лучше, чем Клайв Льюис в трогательном дневнике, который он вел у смертного одра его жены («Боль утраты. Наблюдения»). Льюис писал, что в момент его наибольшей нужды Бог, Который всегда был рядом, вдруг как будто стал далеким и безучастным. Бог словно хлопнул дверью и заперся изнутри на двойной засов.
Иногда мы должны произносить молитвы, которые страдающий человек не может произнести. В моменты чрезвычайной боли и скорби Божья любовь зачастую может быть воспринята только через плоть обычных людей, как вы и я. Именно таким образом мы и можем функционировать, как Тело Иисуса Христа.
Из буклета «Помощь в страданиях»
Даже Бог не попытался дать рациональное объяснение страданиям, отвечая Иову. Великий царь Давид, праведник Иов и, в конце концов, даже Божий Сын реагировали на боль во многом подобно тому, как это делаем мы. Они хотели избежать ее, считали ее ужасной, прилагали все усилия к тому, чтобы облегчить ее, и, наконец, в отчаянии взывали к Богу об избавлении от нее. Лично меня огорчает тот факт, что мы не можем дать страдающим никакого окончательного, исчерпывающего ответа.
И все же, если взглянуть с другой стороны, отсутствие ответа — это удивительно хорошая новость. Когда я спрашиваю у тех, кто страдает: «Кто помогал вам?» — никто не упоминает какого-нибудь доктора богословия из Йельской семинарии или известного философа. В царстве страданий правит демократия, и у всех, кто оказался в нем или рядом с ним, нет ничего, кроме нашей неприкрытой человечности. Каждый из нас наделен одной и той же способностью помогать, и это — хорошая новость.
Никто не может представить «правильную реакцию на страдания» в виде какой-то фиксированной формы или универсального шаблона. Слова, предназначенные для всех, почти всегда оказываются бесполезными для одного отдельно взятого человека. Навестите страдающих людей и спросите, что им помогало. Вы услышите самые разные ответы. Некоторые вспомнят кого-то из друзей, кто своей веселостью помогал отвлечься им от болезни, в то время как другие сочтут такое отношение оскорбительным. Кому-то нужна искренняя, откровенная конфронтация, другие же считают подобные дискуссии невыносимо угнетающими.
В основном же, такой человек нуждается в любви, потому что любовь инстинктивно находит правильные слова. Об этом хорошо сказал Жан Ванье, основатель движения «Л’арш»: «Израненные люди, сломанные страданием и болезнью, просят только об одном: о сердце, которое любит их и посвящает им себя, о сердце, исполненном надежды для них».
Фактически, ответ на вопрос: «Как помочь тем, кто страдает?» — в точности совпадает с ответом на вопрос: «Как проявить любовь?» Если бы вы спросили меня о библейском фрагменте, учащем о помощи страдающим людям, я указал бы на исчерпывающее описание любви, представленное в 1 Коринфянам 13. Именно в этом нуждается страдалец: в любви, а не в знаниях и мудрости. И, как часто бывает, для того, чтобы принести исцеление, Бог использует самых обычных людей.
Из книги «Где Бог, когда я страдаю?»
Группа больных, которых я навестил в одной больнице, упомянула о процессе, названном ими «умиранием прежде смерти». Он проявляется, когда родные и друзья из самых благих побуждений стараются освободить страдающего человека в его последние месяцы жизни от любых забот. «О, тебе не нужно этого делать! Я знаю, что ты всегда выносил мусор, но не в таком же состоянии, как у тебя! Давай я сделаю это». Или вот так: «Не обременяй себя финансовыми вопросами. Это только вызовет у тебя ненужные волнения. Отныне я возьму это на себя».
Постепенно и неумолимо человек лишается всего, что дает ему ощущение значимости или своего места в жизни. Мама уговаривает свою больную незамужнюю дочь продать свой дом и вернуться назад, к родителям. Та так и делает и в результате обнаруживает, что потеряла свою личную жизнь и индивидуальность. Чувство собственного достоинства и значимости, уже и так пошатнувшееся из-за болезни, ускользает еще дальше.
Безусловно, очень больной человек вынужден полагаться на помощь других, чтобы справиться с практическими аспектами жизни. Однако мы слишком легко можем поддаться стереотипу и лишить человека всего, что формирует его чувство собственного достоинства.
Страдающие люди начинают подвергать сомнению свое место в этой жизни. Зачастую они не могут продолжать работать, а каждое действие дается им с трудом из-за усталости, вызванной болезнью или лечением. Тем не менее, подобно каждому из нас, им нужно зацепиться за что-то напоминающее им об их значимости и о том, что жизнь не будет течь своим спокойным чередом, если они просто исчезнут, а финансовые вопросы не будут нормально улажены без их экспертного контроля. Мудрые родственники и друзья ощущают эту тонкую грань между помощью и чрезмерной помощью.
Мы живем в культуре, где для больных нет естественного «места». Мы убираем их с глаз долой за стены больниц и домов инвалидов. Мы заставляем их праздно лежать на кровати, не давая им в руки ничего, кроме пульта дистанционного управления телевизором. Мы даже наградили их красноречивым ярлыком: «инвалиды», то есть «несостоятельные», «не имеющие ценности».
Мы, друзья и близкие больных, должны искать способы помочь им сохранить чувство своей значимости. Для одних ответ заключается в самых что ни на есть обыденных задачах, для кого-то же может потребоваться более сложный путь оказания помощи другим больным, проходящим через те же этапы.
Из буклета «Помощь в страданиях»
С момента открытия «Хосписа святого Кристофера» в 1967 году Сесилия Сондерс, которой королева Елизавета II пожаловала почетный титул «дамы», предоставила возможность для 15000 человек умереть так, как они хотят, — без искусственных, высокотехнологичных отсрочек. Этот хоспис на 62 места реализовал в себе все, что Сондерс знала об уходе за умирающими. «Каждый человек заслуживает на хорошую смерть», — сказала Сесилия и направила всю свою безграничную энергию на обеспечение этого права для своих пациентов.
В юности Сондерс получила образование медсестры и медицинского психолога. Поработав в онкологическом отделении с умирающими пациентами, она обрела опыт, который не может дать ни одно медицинское училище. Сесилия обнаружила, что в многолюдных, оживленных современных больницах неизлечимо больные пациенты умирают, чувствуя себя очень одинокими. Она начала ощущать внутреннее побуждение, призвание провести свою жизнь среди людей, оказавшихся на пороге смерти из-за болезни.
В 1957 году, в возрасте почти 39 лет, Сондерс получила диплом врача. Два года спустя, во время ежедневного молитвенного чтения, она увидела знакомый стих из Псалма 36: «Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит». Настало время действовать согласно ее призванию. После целого дня, проведенного в размышлениях в часовне, Сесилия набросала на бумаге план действий, формировавшийся у нее в голове на протяжении многих лет. Она разделила свои мысли на категории «Нужда» и «Схема», и именно с этого листка бумаги и началось современное движение хосписов.
Согласно видению Сесилии Сондерс, сообщество умирающих не только получает помощь, но и приносит пользу. Умирающие нуждаются в утешении и подкреплении со стороны церкви, однако церковь тоже нуждается в сообществе умирающих, чтобы вспомнить о вопросах вечности, научиться слушать и получить возможность служить Христу, служа другим во имя Его.
«Мое видение хосписов — говорит Сондерс — укоренено в Боге, Который сопутствует нам гораздо больше, чем под силу любому человеку, со всей солидарностью Его жертвенной и всепрощающей любви и силой Его кажущегося бессилия; в Боге, Который не предотвращает трудностей в этом свободном и опасном мире, но разделяет их со всеми нами».
Статья «Ангел для умирающих»
в журнале «Христианство сегодня»,
17 декабря 1990 года
Я разговаривал с Бобом Сейплом, президентом благотворительной организации «World Vision», сразу после его возвращения из Руанды в 1994 году. Как раз в тот период в этой стране произошла страшная бойня. Боб рассказывал, что однажды, стоя на мосту, наблюдал, как под ним проплывали тысячи трупов в красной от крови реке. Члены племени хуту по совершенно необъяснимым причинам изрубили своими мачете почти миллион тутси — своих соседей, знакомых по церкви, одноклассников…
Сейпл был крайне потрясен. «Для меня это стало кризисом веры, — признался он. — Не существует таких категорий, которыми можно было бы описать этот ужас. Кто-то использовал слово ‘зверство’, но это — оскорбление для зверей. Животные убивают ради добычи, а не ради забавы, и притом — только одну или две жертвы, а не миллион особей своего же вида безо всякой на то причины».
Слушая Сейпла, я тоже не мог представить никакой природной силы, на которую можно было бы списать случившееся в Руанде. Это было явное, сверхъестественное проявление зла — тот же вид необъяснимой силы, побудившей Гитлера во время войны использовать ресурсы, которых и так не хватало, не на боевые действия, а для осуществления геноцида евреев.
Мы в США в последнее время увидели в действии еще одну духовную силу: силу жадности, принуждающую директоров компаний перекачивать миллионы долларов в чистую прибыль и при этом доводить свои предприятия до банкротства, съедающего пенсионные сбережения тысяч усердных работников. Когда Иисус сталкивался с аналогичной силой, побуждавшей людей возводить прекрасные дворцы и огромные амбары, в то время как другие в Палестине вели рабскую жизнь (другими словами, когда Иисус в I веке сталкивался с эквивалентом нынешних жадных гендиректоров), Он указал на ее духовную суть, дав ей имя бога — маммона.
Моя вера в духовные силы не изменилась из-за того, что я узнал что-то новое об этом мире. Я просто научился переводить то, что мне уже известно, на язык Библии. Я убедился в правоте апостола Павла, утверждавшего, что наша настоящая борьба ведется против невидимых сил. На этой планете происходит гораздо больше, чем в состоянии увидеть людское око.
Из книги «Отголоски иного мира»
Иисус рассматривал деньги как нечто, чего следует остерегаться, а не желать. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», — сказал Он, — пугающая мысль для тех из нас, кто живет в обществе, наполненном осязаемыми сокровищами. Иисус представлял деньги в виде темной духовной силы, бога по имени Маммон, противящегося Небесному Царству. «Не можете служить Богу и маммоне», — прямо сказал Он.
В качестве средства защиты Иисус настоятельно указал на необходимость прилагать все силы для освобождения от власти денег — вплоть до того, чтобы полностью их раздать. Я вспоминаю, как был потрясен некоторыми мыслями Жака Эллюля, вычитанными в его провокационной книге «Деньги и власть». Мы должны найти способ осквернить деньги, — сказал он, — лишить их духовной силы притягательности, даже если придется раздавать пачки купюр незнакомцам или швырять их в воздух на оживленных улицах. Подобная идея показалась мне нелепой и почти непристойной, — и это натолкнуло меня на мысль, что я уже поддался действию духовной силы маммоны. Нанесение ей ущерба я уже считал одной из форм надругательства над святыней.
В то время я думал, что использую деньги на служение Божьему Царству, однако я пришел к выводу, что совершенно не понимал сути даяния. Я беспокоился о том, сколько именно я должен жертвовать и кому. Я искал благотворительные организации, обещавшие наилучшую отдачу, оптимальный результат на каждый вложенный доллар, и, конечно же, ожидал получить справку о вычете пожертвований из налогов и письмо с благодарностью за мою щедрость. Этот вид настороженного даяния с калькулятором в руках противоречит библейскому учению. Апостол Павел говорит о доброхотном, или радостном, даянии, и эта радость обусловлена тем, что акт даяния иррационален по самой своей сути. Он разрушает окружающую деньги ауру ценности. Мы инстинктивно прячем деньги в стальные подвалы и тайники, однако даяние вызывающе выпускает их на свободу, высвобождая благодать в мир конкурентной борьбы и балансовых отчетов.
Из книги «Отголоски иного мира»
Живя в центре Чикаго, я узнал о существовании вокруг меня нужд, которые не вписываются ни в какую разумную схему даяния. Моя жена, работая с малоимущими стариками, часто приносила домой душераздирающие истории о пожилых людях, которые были на грани выселения из квартиры или отключения им электричества. Какая-то сотня долларов помогла бы им протянуть еще один месяц, но попробуйте попросить любую правительственную контору или даже благотворительную организацию с ее тщательным аудиторским контролем быстро отреагировать на подобную нужду. И тогда мы начинали раскладывать по конвертам пятидесяти- и стодолларовые купюры и засовывать их под двери с анонимной запиской, в которой просто сказано: «От тех, кому вы не безразличны».
В первые несколько раз для меня было чуть ли не кощунством жертвовать, не имея уверенности в том, что с деньгами правильно распорядятся и без какой-либо налоговой компенсации за свою щедрость. Но вскоре я осознал, что эти чувства выдают настоящее кощунство. Я проникся рациональным экономическим мировоззрением, превозносящим деньги как высшую ценность, и теперь, как предложил в своей книге о деньгах Жак Эллюль, мне было необходимо осквернить его и освободиться от его оков. Мне нужно было увидеть деньги такими, какие они есть в действительности: тем, что доверено мне Богом с целью инвестирования в Небесное Царство — единственное из царств, выплачивающее вечные дивиденды. Давай нуждающимся втайне, — сказал Иисус, — «и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно».
Мне также нужно было научиться смеяться над угрюмыми актерами в телерекламе, которые предупреждают о том, что может случиться, если я не выберу правильный инвестиционный фонд или не приобрету правильный страховой полис. Мне нужно было относиться к журналу «Fortune» и финансовым программам CNN, как к порнографии, потому что я осознал их тлетворное влияние. Деньги действовали на меня во многом подобно похоти и гордости: они держали меня мертвой хваткой и влекли к фантазиям, которые они никогда не смогли бы осуществить. Также, подобно похоти и гордости, деньги — это арена личной борьбы, в которой я никогда не одержу «полную победу». Это — сила, обладающая чертами личности. Деньги, воистину, — божество, как их и охарактеризовал Иисус.
Из книги «Отголоски иного мира»
В поиске примеров Божьего отсутствия нам достаточно просто заглянуть в Библию. «Ты сокрыл от нас лице Твое», — говорил Исаия. «Для чего Ты — как чужой в этой земле, как прохожий, который зашел переночевать?» — вопрошал Иеремия. Любые взаимоотношения подразумевают как время близости, так и время отдаления, и во взаимоотношениях с Богом, какими бы они ни были близкими, этот маятник также раскачивается из стороны в сторону.
Я ощутил себя покинутым именно в тот момент, когда, оставив позади детскую веру, духовно продвигался вперед к точке, где, как я думал, мог помогать другим. И вдруг опустилась тьма. В течение целого года мои молитвы, казалось, уходили в никуда. У меня не было уверенности, что Бог слушает. Меня никто не готовил к «служению отсутствия», так что я стал обращаться за утешением к поэтам наподобие Джорджа Герберта, который был искренен в отношении своих периодов духовной заброшенности, и Джерарда Мэнли Хопкинса, написавшего:
О, Бог, мы вознесли Тебе псалом,
Но не звучит Твой глас с небес, не слышен он.
Трепещут грешники в молитве пред Тобой,
Но нет ответа, что прощает нежно.
Молитва сгинула, как крик в степи сухой,
И умер гимн наш в тишине безбрежной.
Мои молитвы тоже, казалось, сгинули, а гимны — умерли в безбрежной тишине. Когда никакие «методики» и духовные дисциплины не дали результата, я от отчаяния купил часослов, используемый в литургии ортодоксальной англиканской церкви. В течение того года я просто читал молитвы и фрагменты из Библии, обращая их к Богу в качестве своих молитв. «У меня нет собственных слов, — говорил я Богу. — Наверное, у меня нет веры. Пожалуйста, прими эти молитвы других людей, потому что сейчас я не могу предложить ничего другого. Прими их слова, как мои».
Сегодня, оглядываясь назад, я считаю тот период Божьего «отсутствия» важным временем возрастания, потому что в некотором смысле я стремился к Богу более ревностно, чем когда-либо прежде. И я вышел из этого периода с обновленной верой и признательностью Богу за Его присутствие, понимая, что это — дар, а не норма.
Из книги «В поисках невидимого Бога»
Мне нравится видеть результаты своего труда. Я работаю над статьей, и через пару месяцев она выходит в печать. Я восхожу на гору и достигаю вершины. Молитва же действует по другим, Божьим правилам. Мы молимся втайне, так что никто не видит наших усилий, и результаты (Божьи результаты, не наши) появляются удивительным образом и зачастую — спустя много времени после того, как мы их ожидали. Молитва подразумевает, что я открываюсь Богу и не ограничиваю Его своими предубеждениями. В общем, молитва — это когда я позволяю Богу быть Богом.
В Библии многие молитвы возникли в процессе ожидания. Иаков семь лет ожидал жену, а затем — еще семь лет после того, как был обманут ее отцом. Израильтяне четыре века ожидали избавления, а Моисей — четыре десятилетия — призвания вывести их, а потом еще сорок лет — обетованной земли, в которую он так и не вошел. Мария и Иосиф, Елисавета и Захария, Анна и Симеон, как и большинство евреев, ожидали Мессию.
Пребывающий вне времени Бог требует от нас зрелой веры. Это может, как в случае с перечисленными выше людьми, подразумевать задержки, воспринимаемые нами как испытания. Одним из признаков такой зрелости является терпение — качество, которое может развиться только с течением времени.
Дети хотят всего прямо сейчас. «Мы еще не приехали?»... «Но я хочу десерт сейчас!»... «Ну, можно уже открывать подарки?!»... «Сколько мне еще ждать?» Влюбленные же, в отличие от детей, учатся ждать. Студенты ожидают окончания учебы. Родители с надеждой ожидают возвращения блудного сына. Мы ожидаем того, что заслуживает ожидания, и в процессе этого учимся терпению.
«Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи — утра», — написал один из псалмопевцев. Эти слова вызывают образ стража, считающего минуты до окончания его смены. Я молюсь о терпении, чтобы переносить времена испытаний, бодрствовать, не терять надежду, сохранять веру. Я молюсь о терпении, чтобы быть терпеливым.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Я лично знаю несколько человек, которые относятся к молитве так же серьезно, как Мартин Лютер, Георг Мюллер и другие великие молитвенники. Например, у Марши есть специальная молитвенная келья, в которой она следует духовным методикам Терезы Авильской. Тем не менее, на мой вопрос о молитве она, к моему удивлению, рассказала о других часах в течение дня:
«Разговор может стать молитвой. Возьмем, к примеру, самарянку у колодца, которая разговаривает с Иисусом о воде, горах и Иерусалиме. Разве это не молитва? Мне нравится относиться к своим беседам с людьми, как к молитве. Я обращаюсь к Иисусу в человеке. Я прошу: ‘Господи, пусть этот обед, или завтрак, или что-либо другое будет молитвой’. Когда я читаю Библию, — это молитва. Я не читаю Псалом 72 — я молюсь Псалмом 72. Я сознательно посвящаю свои дела Богу, и, благодаря этому, они становятся молитвой.
Я — художница. Рисуя, я молюсь, и мои картины становятся особым видом молитвы. Если кто-то просит меня помочь в молитве, я говорю, что они должны определить, что им больше всего нравится, и потом делать это, но только — во славу Божью. Для тебя это может быть писательский труд или альпинизм. В следующий раз, когда будешь писать книгу или восходить на гору, попроси Бога напоминать тебе, что ты делаешь это для Него. Зачастую, когда я делаю то, что мне нравится, на ум приходят какие-то особые просьбы. Как только мне что-то пришло в голову, я, веря в то, что это пришло от Бога, сразу же молюсь.
Проводить время с Богом — это самое главное. Мы все равно тратим его на что-то, так почему бы не признать, что мы проводим его с Богом и не начать поступать соответствующим образом?»
Слушая Маршу, я понял, насколько легкомысленно разграничивал сферы своей жизни. Я считал молитву духовным действием, никак не связанным с остальной моей жизнью. Я уделял ей время из чувства долга (иногда — охотно, иногда — нет), а затем окунался в «настоящие» повседневные дела. Теперь же я увидел, что молитва — это нечто вроде разогревающего упражнения; не цель, как таковая, а лишь средство достижения цели: больше познавать Бога все остальное время.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Новый Завет делает акцент на тесном Божьем участии во всех мелочах нашей жизни. «У вас же и волосы на голове все сочтены», — заверил Иисус Своих слушателей. Честно говоря, мне тяжело постичь подобные радикальные утверждения о Божьем личном интересе к нам, не говоря уже о том, чтобы применять их к молитвам. Как сказал один мой друг: «Я не могу представить, чтобы кто-нибудь, и уж тем более Бог, настолько сильно интересовался моей жизнью. У Бога есть гораздо более важные вопросы, чем мои мелкие заботы».
Некоторые люди, подобно моему другу, ограничивают свои молитвы из-за невысокого мнения о самих себе, другие же поступают так из чувства набожности. Мистик Мейстер Экхарт отказывался «молиться могущественному и любящему Богу о таких «пустяках», как восстановление после болезни. Екатерина Генуэзская гордилась тем, что за 35 лет постоянной молитвы ни разу не попросила чего-либо для себя. Иногда я чувствую искушение последовать этим примерам и исключить любые молитвы, которые выглядят эгоистичными и неподобающими. И тогда я опять обращаюсь к молитвам, записанным в Библии.
Библия в одобрительном тоне описывает все виды «эгоистичных» молитв: бесплодная женщина, мечтающая о ребенке; вдова, которой было нужно больше масла; солдат, просящий о победе в сражении… Люди молились о дожде во время засухи и о возмездии своим врагам. Даже Молитва Господня содержит просьбу о хлебе насущном. Павел молился о безопасном путешествии, успешном труде, избавлении от физического недуга и дерзновении в проповеди. Иаков увещевает молиться о мудрости и физическом исцелении.
Исследовав молитвы, содержащиеся в Библии, я больше не беспокоюсь о неподобающих молитвах. Если Бог считает молитву главным инструментом в наших с Ним отношениях, то, придумав какой-нибудь тест на уместность и отбрасывая молитвы, не удовлетворяющие критериям, я могу воспрепятствовать потенциальной близости. По словам Иисуса, нет ничего слишком банального. Все, что касается меня — мои мысли, мотивы, решения и настроения, — привлекает Божий интерес.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Иисус, как никто другой, видел боль и несправедливость, весь ужас этой планеты. Разве не должны были тяжелые мысли об этом наполнять Его дневные часы и отнимать сон в ночи? Не сотрясало ли осознание этого Его душу?
Нет, Иисус передал глобальные вопросы в руки Своего Отца, а Сам проводил время среди «ничтожеств»: мытарей, рыбаков, вдов, проституток, изгоев. Как отмечает Гельмут Тилике, разговор с Отцом (молитва) была для Иисуса важнее разговора с людскими толпами. — «И именно поэтому у Него было время для всех, ибо время — в руках Его Отца. И именно поэтому Он источал мир, а не беспокойство, ибо Божья верность уже распростерла небеса, как шатер. Ему не нужно было строить — Ему оставалось лишь ходить под покровом».
Те из нас, кто следуют за Иисусом, также верят в то, что Божья верность распростерла небеса, как шатер, и одно из лучших подтверждений этой верности предоставляет Сам Иисус. Случаются времена, испытывающие эту веру на прочность. Сталкиваясь с ними, я взываю в молитве отчаяния. Это — как удар в темноту в надежде вновь обрести веру в общую перспективу, обновить взгляд на Божью точку зрения. Когда же все идет хорошо, то мне, как ни странно, приходится трудиться даже больше, чтобы сохранить общение и веру в то, что Бога интересуют мелочи моей жизни.
Я молюсь с полной изумления верой в то, что Бог желает непреходящих отношений. Я молюсь в надежде, что само действие молитвы — это предусмотренный Богом способ заградить зияющую бездну между мной и бесконечностью. Я молюсь, чтобы поместить себя в поток Божьей исцеляющей работы на земле. Я молюсь, как и дышу, потому, что не могу иначе. Молитва вряд ли является совершенной формой общения, потому что я, несовершенное, материальное существо, живущее на несовершенной, материальной планете, обращаюсь к совершенному, духовному Абсолюту. Некоторые молитвы остаются без ответа, я чувствую приливы и отливы Божьего присутствия и зачастую ощущаю больше неопределенности, чем решимости. Тем не менее, я продолжаю молиться, веря вместе с Павлом, что «теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан».
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
Благодать подразумевает, что никакие совершенные нами в жизни ошибки не лишают нас права на Божью любовь. Это означает, что нет такого человека, для которого недоступно искупление, и нет такого пятна, которое не может быть очищено. Мы живем в мире, который судит людей по их поведению и требует, чтобы преступники, должники и моральные неудачники пожинали последствия своих дел. Даже Церкви бывает непросто простить тех, кто ошибается.
Благодать иррациональна, несправедлива, незаслуженна. Она имеет смысл только в том случае, если я верю в иной мир, управляемый милостивым Богом, Который всегда дает еще один шанс. Превосходный гимн «О, благодать», поднявшийся в последнее время на вершины музыкальных хит-парадов, — это обещание того, что Бог судит людей не за то, кем они были, а за то, кем они могли стать, не за их прошлое, а за их будущее. Неотесанный и вульгарный работорговец Джон Ньютон, который, по его же словам, «был мертв — и чудом стал живой», написал этот гимн после своего преображения силой удивительной благодати.
Когда мир видит благодать в действии, он умолкает. Урок благодати этому миру преподал Нельсон Мандела, который после 27 лет тюремного заключения был избран Президентом ЮАР и на церемонии инаугурации попросил подняться к нему на платформу надзирателя из его бывшей тюрьмы. Позже он назначил архиепископа Дезмонда Туту главой официальной правительственной группы с ошеломляющим названием «Комиссия истины и примирения». Мандела старался уклоняться от естественного принципа возмездия, действие которого он видел во многих странах, где одна угнетаемая раса или этническая группа отбирала власть у другой.
В течение следующих двух с половиной лет жители ЮАР слушали доклады «Комиссии истины и примирения» о выявленных ею злодеяниях. Правила были просты: если какой-нибудь белый полицейский или армейский офицер добровольно сдавался своим обвинителям, раскрывал свое преступление и полностью признавал свою вину, то он не мог быть осужден и наказан за это преступление. Сторонники жесткого политического курса, видя, что преступники остаются на свободе, ворчали о явной несправедливости, однако Мандела настаивал на том, что страна нуждается в исцелении даже больше, чем в справедливости.
(Продолжение см. 26 августа)
Из книги «Отголоски иного мира»
(Продолжение от 25 августа)
На одном из заседаний «Комиссии истины и примирения» полицейский по имени Ван де Брок рассказал об инциденте, во время которого он вместе с другими офицерами застрелил 18-летнего парня и сжег его тело. Восемь лет спустя, он вернулся в этот же дом и схватил отца убитого парня, а его жену принудили смотреть, как полицейские положили ее связанного мужа на кучу дров, облили бензином и подожгли.
Когда пожилой женщине, которая лишилась вначале сына, а затем — мужа, предоставили слово, зал суда затих в ожидании. «Чего бы вы хотели в отношении мистера Ван де Брока?» — спросил судья, и эта женщина ответила, что хочет, чтобы Ван де Брок отправился на то место, где он сжег тело ее мужа, и собрал там прах, чтобы она могла достойно похоронить его. Низко опустив голову, полицейский кивнул в знак согласия.
Тогда женщина попросила еще об одном: «Мистер Ван де Брок забрал у меня семью, и потому у меня осталось много нерастраченной любви. Я бы хотела, чтобы он дважды в месяц приходил в гетто и проводил со мной день в роли моего сына. И еще я хочу, чтобы мистер Ван де Брок знал, что он прощен Богом, и что я тоже прощаю его. И в знак того, что мое прощение реально, я хочу обнять его».
Когда пожилая женщина направилась к свидетельской трибуне, в зале суда кто-то вдруг запел «О, благодать», но Ван де Брок не услышал этого гимна. Он избытка чувств он потерял сознание.
В тот день в ЮАР правосудие не восторжествовало, как не случилось этого и по всей стране в течение месяцев мучительных разбирательств «Комиссии истины и примирения». Произошло нечто, превосходящее справедливость. «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром», — сказал Павел. Нельсон Мандела и Дезмонд Туту понимали, что совершенное зло может победить единственный ответ. Месть увековечивает зло, правосудие наказывает его, но побеждает — только добро, когда пострадавшая сторона переносит его, отказываясь распространять его дальше. Таков принцип потусторонней благодати, продемонстрированной Иисусом в Его жизни и смерти.
Из книги «Отголоски иного мира»
Во время поездки в Россию в 1991 году я присоединился к группе христиан, которые, как это ни удивительно, молились вместе с офицерами КГБ. «Мы пригласили вас потому, что хотим узнать смысл слова ‘покаяние’», — сказал председательствующий полковник. После нашего отъезда он распорядился распространить по русским армейским подразделениям два миллиона экземпляров Нового Завета. Я со стыдом осознал, что во время «холодной войны» ни разу не молился о руководителях Советского Союза. Воспринимая их лишь как врагов, я никогда не предпринимал попытки представить их пред Богом и узнать Его точку зрения о них.
А как насчет исламских радикалов, которые сегодня противостоят Западу с помощью насилия? Что произошло бы, если бы каждая христианская церковь выбрала одно имя члена «Аль-Каиды» и усердно молилась об этом человеке?
Более того, не следует ли нам молитвенно исследовать наши сердца в поисках тех самых симптомов в нашем обществе, которые вызвали подобное противостояние? Вечером 11 сентября 2001 года здание моей церкви было заполнено людьми, которые собрались спонтанно, безо всякого объявления о богослужении. На короткое время американцы обратились внутрь себя. Молитва с осознанием близости врагов, не говоря уже о молитве о самих врагах, — это хорошая возможность для самоанализа. Как это ни парадоксально, наши противники помогают нам понять, кто мы есть, не хуже, чем наши друзья.
В письме своему брату Клайв Льюис как-то упомянул о том, что молится каждый вечер о людях, которых ему больше всего хочется возненавидеть, с Гитлером, Сталиным и Муссолини во главе списка. В другом письме он написал, что, молясь о них, он размышляет о том, каким образом его собственное бессердечие могло бы развиться до такого же уровня, как у них. Льюис вспомнил, что Христос умер за этих людей точно так же, как и за него, и что он сам «не настолько уж и сильно отличается от этих отвратительных тварей».
Почти у каждого есть собственный список врагов. В Соединенных Штатах он для кого-то может включать в себя фундаменталистов и республиканцев правого крыла, для других же — светских гуманистов и «Союз гражданских свобод». Христиане повсюду сталкиваются с открытым преследованием со стороны правительств и религий, однако истинных последователей Иисуса объединяет Его ошеломляющая заповедь любить наших врагов и молиться о гонящих нас. Поступая таким образом, мы объединяемся, чтобы еще больше расширить круг Божьей любви на тех, кто не может пережить ее никаким другим способом.
Из книги «Молитва. Способна ли молитва изменить жизнь?»
«Неужели Бог несправедлив? Неужели Бог молчит? Неужели Бог удалился?» Книги Исход и Числа показали мне, что быстрые ответы на эти три вопроса не могут разрешить вызвавших их глубинных проблем разочарования в Боге. Израильтяне, хотя и видели яркий, незатененный свет Божьего присутствия, демонстрировали непостоянство как народ более, чем кто-либо другой. Они десять раз восставали против Бога на унылых, непроторенных равнинах Синайской пустыни. Даже у самых границ Земли Обетованной, видя раскинувшееся перед ними изобилие, они по-прежнему ныли о «старых добрых временах» египетского рабства.
Эти печальные результаты позволяют нам понять, почему сегодня Бог не вмешивается более активно. Некоторые христиане жаждут жизни, наполненной чудесами и захватывающими знамениями Божьего присутствия. Я слышу тоскливые нотки в проповедях о разделении Красного моря, десяти казнях и ежедневной манне в пустыне, словно проповедники томятся от того, что Бог не высвобождает подобную силу сегодня. Однако, глядя на странствие израильтян в пустыне, мы должны остановиться и задуматься. Возросла ли их вера от обилия чудес? Если и да, то явно — не та вера, в которой заинтересован Бог. Израильтяне наглядно показали, что знамения могут вызвать у нас только привязанность к знамениям, но не к Богу.
Конечно, они были примитивными людьми, едва вышедшими из рабства, однако в библейских историях я слышу нотки, звучащие и сегодня, и это не может не настораживать. Как отметил Фредерик Бюхнер, израильтяне вели себя, «как каждый из нас, но только чуть более явно».
Исследовав их поступки, я был одновременно удивлен и смущен — удивлен тем, насколько мало отличается жизнь людей, если из нее убрать три основные причины разочарования в Боге: несправедливость, молчание и скрытость; и смущен вопросами о Божьих делах на земле. Неужели Бог изменился, уйдя в тень, отдалившись?
Из книги «Разочарование в Боге»
Мне часто хочется, чтобы Бог действовал напрямую, лицом к лицу. Однако, глядя на печальные истории о падениях израильтян, я усматриваю в подобных прямых действиях Бога определенные «недостатки». Народ Израиля сразу же столкнулся с такой проблемой, как недостаток личной свободы. Для них жизнь в непосредственной близости со святым Богом означала, что ничего: ни секс, ни менструация, ни структура ткани для одежды, ни особенности диеты — не выпадает из-под юрисдикции Божьих законов. Статус «избранного народа» имеет свою цену. Точно так же, как Бог считал почти невозможным жить среди грешного народа, израильтяне сочли почти невозможным жить, когда святой Бог находится среди них.
Вслушайтесь в слова этих «поклонников»: «Вот, мы умираем, погибаем, все погибаем! Всякий, приближающийся к скинии Господней, умирает». И еще: «Да не услышу впредь гласа Господа Бога моего и огня сего великого да не увижу более, дабы мне не умереть».
Однажды, в качестве эксперимента, великий ученый Исаак Ньютон смотрел некоторое время на изображение солнца, отраженное в зеркале. Яркие лучи вонзились в его сетчатку, и он на время ослеп. Даже после трех дней, проведенных им за закрытыми ставнями, перед глазами продолжало плавать яркое пятно. «Я использовал все средства, чтобы отвлечь свое воображение от солнца, но не мог не думать о нем, потому что постоянно видел его образ, хотя и находился в темноте», — писал ученый. Если бы Ньютон смотрел на солнце несколько минут дольше, то он мог бы полностью ослепнуть. Химические рецепторы, отвечающие за зрение, неспособны выдержать полную силу прямого солнечного света.
В эксперименте Исаака Ньютона есть определенная аллегория, иллюстрирующая урок, который израильтяне в конце концов извлекли из своих блужданий по пустыне. Они попытались жить с Господом вселенной, присутствующим среди них видимым образом, однако в результате из тысяч людей, которые с такой радостью вышли из Египта, это присутствие пережили всего лишь двое. Если вы едва переносите свет свечи, то как вы можете смотреть на солнце?
«Кто из нас может жить при огне пожирающем?» — спрашивает пророк Исаия. Может, нам следует не разочаровываться из-за Божьей скрытости, а благодарить за нее?
Из книги «Разочарование в Боге»
Я никогда не понимал пророков, если вообще утруждал себя чтением их книг. Они мне представлялись замшелыми стариканами, гневно грозящими пальцем, которые, подобно Илии, призывали суд на язычников. Но, к своему удивлению, я обнаружил, что писания древних пророков в действительности звучат «современнее» любой другой части Библии. Они затрагивают те же темы, которые тучей нависли над нашим столетием: молчание Бога, видимое торжество зла, беспросветное страдание в мире. По сути, пророки задавали современные вопросы — о несправедливости, молчании и скрытости Бога.
Более страстно, чем кто-либо другой в истории человечества, пророки Израиля давали волю чувству разочарования в Боге. «Почему процветают безбожные народы? — спрашивали они. — Почему в мире столько нищеты и разврата? Почему так мало чудес? Где Ты, Бог? Почему Ты всегда забываешь нас? Почему Ты покинул нас так надолго? Покажись, нарушь молчание. Ради Бога, в буквальном смысле, ДЕЙСТВУЙ ЖЕ!»
Звучал также вежливый голос Исаии — аристократа и царского советника, который по своему стилю был настолько же далек от Илии, как Уинстон Черчилль — от Ганди. «Истинно Ты Бог сокровенный», — сказал Исаия.
Иеремия громко протестовал против ложного «богословия успеха». В его дни пророков бросали в темницы и колодцы и даже перепиливали надвое. Иеремия сравнивал Бога со слабаком: «Ты — как человек изумленный, как сильный, не имеющий силы спасти».
Подобно всем израильтянам, пророки были воспитаны на историях о победах. Они еще детьми узнали о том, как Бог освободил народ из рабства, сошел, чтобы жить среди них, и привел их в Обетованную Землю. Но теперь, в видениях о будущем, они в подробностях замедленного повтора видели утерю всех былых славных достижений. Пророк Иезекииль наблюдал за тем, как Божья слава, поднявшись, осенила Храм лишь на мгновение, и тут же исчезла, что было разительным контрастом с незабываемой сценой времен правления Соломона.
С тем, что Иезекииль увидел в видении, Иеремия столкнулся в горькой реальности. Вавилонские солдаты вошли в Храм, разграбили его, а затем сожгли дотла. Иеремия бродил по пустынным улицам Иерусалима в состоянии шока, спотыкаясь об обломки стен, подобно человеку, пережившему бомбардировку Хиросимы.
Из книги «Разочарование в Боге»
Обзор пророческих книг был бы неполным без рассмотрения одного последнего послания: их громогласного заявления о том, что финалом этого мира будет не «окончательное вселенское поражение», а радость. Пророки Ветхого Завета всегда находили место для слов надежды.
Когда они, наконец, обращались к описанию радости за пределами стен этого мира, их голоса устремлялись ввысь, словно песня жаворонка. В тот последний день Бог свернет землю, как ковер, и соткет ее заново. Волки и ягнята будут вместе пастись на одном поле, а лев — мирно щипать траву рядом с волом.
Однажды, говорит Малахия, мы выйдем и взыграем, как упитанные тельцы. Уже не будет ни страха, ни боли. Не будут умирать дети, и перестанут литься слезы. Среди народов потечет мир, подобно реке, и армии переплавят свое оружие на фермерский инструмент. В тот день уже никто не будет жаловаться, что Бог скрывается. Божья слава наполнит землю, и по сравнению с ней солнце будет выглядеть тусклым.
Для пророков история человечества — это не самоцель, а переходной период, интермедия между Эдемом и новым небом и новой землей, которые еще будут созданы Богом. Даже когда кажется, что все вышло из-под контроля, Бог по-прежнему твердо держит бразды правления в Своих руках.
Некоторые люди не находят утешения в пророческом видении грядущего мира. «Церковь использовала эту идею на протяжении веков для оправдания рабства, угнетения и всевозможной несправедливости», — говорят они. Эта критика оправдана, потому что Церковь действительно злоупотребляла видением пророков, однако в самих пророческих писаниях вы нигде не найдете каких-то утопических умозаключений. Они содержат резкие высказывания о необходимости заботиться о вдовах, сиротах и чужестранцах и навести порядок в продажных судах и религиозных системах. Божий народ призван не просто коротать время в ожидании, пока Бог вмешается и исправит все неправильное, но представлять модель нового неба и новой земли, пробуждая тем самым стремление в людях к тому, что однажды осуществит Бог.
Из книги «Разочарование в Боге»