Застыв перед железной дверью родной когда-то квартиры, сделала глубокий вдох-выдох, чтобы успокоиться.
Руки дрожали, а в голове воцарилась пустота и стыд.
«Что я им скажу!? Здравствуйте, я вернулась? Нет… лучше для начала разведать обстановку!» – Накинув полог невидимости с помощью воздушной стихии, растворилась в пространстве, подёрнувшись дымкой.
Если присматриваться, меня можно было увидеть, но в подъезде было темно, да и время позднее. Я понадеялась на сумрак.
Пройдя сквозь преграду, замерла в коридоре, прислушиваясь.
В зале кто-то громко смеялся.
Осторожно ступая, пошла на голос.
– Милая… какая ж ты забавная, – мама ласково потрепала белокурую малышку, сидящую на детском стульчике. – Пора купаться и ложиться спать, Машенька. Не капризничай.
– Зоя, ты её балуешь, – умиляясь, улыбнулся папа, мягко погладив свою вторую дочь по пухлой щёчке, от чего егоза стала смеяться и довольно скакать.
– Ничего, – женщина покачала головой, на секунду скривившись. – Я исправляю свои ошибки. С Соней мы были строги, и что? Сбежала, мерзавка неблагодарная. – Папа помрачнел. – Твои родители такую бучу подняли, помнишь!? Мало она у нас крови попила?! Едва наследства не лишили, пока разборки проводились. Спасибо твоему другу и той, прости Господи, утопленнице. Из-за Соньки мы пошли на преступление! Девочку беспризорную опознали, как свою дочь! Просто свинство!!! А Машенька… Гляди ж, когда вырастит, не сотворит такого эгоистичного поступка, а будет нас хотя бы любить.
Мамины слова меня поразили в самое сердце.
«Какой ужас! Они похоронили меня?! Похоронили, ради денег!?»
– Софии сегодня исполнилось девятнадцать лет… – папа устало покачал головой. – Знаешь, я всё время думаю… мы неправильно сделали. А вдруг беду накликали на…
– Глупости! Лучше думай, что нам делать с Машенькой. Вторая операция на сердце… это ужасно, – из маминых глаз брызнули слёзы, а я никак не могла понять, почему так!? Одну дочь ни во что не ставить, а вторую самозабвенно любить! В сказках с такой закономерностью я ещё могла смириться, но… когда твоя родная мать? Неееет!
Мне резко расхотелось выходить на свет, да и вообще обнаруживать себя.
Присев на пуфик, стоящий в углу комнаты, отстранённо наблюдала за вечерними процедурами родителей, заботящихся о своей Машеньке.
Ни обиды, ни зависти… только пустота.
Когда в квартире погас свет, устало поднялась и подошла к кроватке, где сладко посапывала моя младшая сестричка.
– Эх, солнышко, как же мне тебя жалко. Надеюсь, что мама не изменит к тебе своего отношения, а оно, в свою очередь, не испортит тебя… – с пальцев слетели сиреневые искорки, медленно проникающие в сознание девочки. Никакого влияния. Просто обычные радужны сны.
Девочка улыбнулась, а я медленно опустила взгляд на её пижамку.
Сердце у малышки действительно оказалось слабым. Клапан левого желудочка до конца не закрывался, а это очень плохо сказывалось на потоке крови и обогащении ею сейчас, грозясь вылиться в настоящий порок позже.
Настроившись, выпустила белый дымок исцеления, совсем не боясь оказаться обнаруженной.
Пять минут и от трагедии родительского масштаба следа не осталось.
Девочка улыбалась, а я подошла к кровати мамы и папы, нагнувшись над последним.
«Только ты обо мне и думаешь, папочка… и так было всегда…»
Веки мужчины задрожали, и он резко открыл глаза.
– Соня?
Мне секунды хватило, чтобы отойти от удивления.
– Тццц… Это просто сон.
– Сон!?
– Сон. Я пришла тебе сказать, чтобы ты больше не думал обо мне. Я счастлива… в другом мире.
Папа задохнулся от горя:
– Ты умерла?
– Нет, – погладив мужчину по плечу, грустно улыбнулась. – Я воскресла. Сегодня я пришла, чтобы попрощаться… и сделала вам с мамой подарок – Машенька больше не больна.
– Ты – ангел?
– Ммм… да, папа. В какой-то степени, я теперь занимаюсь именно работой ангелов. Ты… ты наладь отношения с бабушкой и дедом. Не стоит им перечить. Они – давшие тебе жизнь. Деньги по сравнению с ней – ерунда.
– Сонечка, – папа тихонько сполз с кровати, лишь бы оказаться рядом. Дотронувшись до подола моего платья, другой рукой мужчина вытер заплаканное лицо. – Ты стала такой красивой. Не уходи, Сонь… я скучал по тебе.
– Не могу, – окончательно отрезая от себя кусок сердца, я оставляла его рядом со своим отцом. – Мне нет места на Земле. За мной придут… и всем здесь станет плохо, – вспомнив своего кошмарного истинного, отчего-то захотелось улыбнуться.
– Я буду скучать по тебе, дочка!
– И я… – обняв папу, выдохнула с облегчением.
На душе стало светло, несмотря на грусть.
– А про подарок ты не пошутила?
– Нет. Маша теперь здорова, как бык. Берегите её… и на наследство сильно не надейтесь. Я сейчас загляну к бабуле и дедушке. Клянусь, они будут старожилами, которых эта планета давно не встречала!
Папа фыркнул, искренне радуясь за своих стариков.
– Они и без твоей помощи долго проживут. Не просто так мама всё время о движении говорит.
– Прощай, па…
На глаза мужчины снова навернулись слёзы.
Поднявшись с колен, вызвала портальные сферки.
Папа ахнул.
– Как красиво, мой ангел! Я люблю тебя, Сонечка… ты прости маму.
– Прощаю…
Только оказавшись в холе бабушкиного дома, позволила себе всплакнуть. Я любила своего отца и была рада, что он проснулся, прежде чем я ушла. Мне, действительно, стало легче, когда я поговорила с ним.
Успокоившись, смахнула с щёк слёзы и прошла в зал, где работал телевизор.
Бабушка и дедушка лежали на диване, обнявшись.
Старики спали.
«Какие же они милые!»
Бросив взгляд на журнальный столик, зажмурилась от новой порции слёз.
Тортик, на котором было выведено красивым бабушкиным почерком «Сонечке 19 лет…», окончательно меня добил.
«Нельзя! Нельзя расклеиваться! Меня ждёт Чик… и ребята… и Хадим, чтоб ему пусто было!» – Просканировав любимую старушку и всегда строгого дедулю, улыбнулась. Папина теория подтвердилась: здоровье Сергея Фёдоровича и Марии Степановны Калининых было в прекрасном состоянии.
Немного подправив работу почек бабушки и лёгкие деда, который слишком много курил, задумчиво покачала головой.
«Оказывается, меня не забыли… скучали все, кроме мамы. Как же это странно, ведь я думала, что будет наоборот! Интересно, есть ли ещё кто-то? – Пространство вспыхнуло краснотой, будто бы куда-то приглашая. Я удивлённо вскинула брови. – Интерееееесно!»
Шагнув в неизвестность, вздрогнула, когда им оказалось пустынное тёмное кладбище.
– Ох! – Оглядевшись, нахмурилась.
Над серым надгробием, где был выбит мой портрет, застыл высокий тёмный силуэт.
«Фу! Кошмар какой! И кто это?»
Парень в пальто поёжился, крепко сжимая в руке букет ромашек.
– Привет, Калинина…
«Шевцов? Матвей!? – Голос бывшего одноклассника изменился, да и сам Матюша возмужал, но меня поразило не это! – Какого чёрта ты делаешь возле моей предполагаемой могилы?!»
Мужчина хмыкнул.
– Я прямо таки слышу, как ты бесишься… Психуй, сколько хочешь, я всё равно буду ходить. – Положив букет на надгробие, Матвей сунул руки в карманы пальто и качнулся с пяток на носки, а затем обратно. – Мне жаль, что ты умерла. Ты была странной, но очень доброй. За собаку прости… она сорвалась с поводка, это потом я строил из себя «героя», будто сам приказал ей напасть. Дурак… – Шевцов замолчал и не спешил нарушать тишину кладбища. Я уже думала уходить, как он опять заговорил. – Знаешь, Сонь, когда у меня будет семья, и родиться дочь, я назову её твоим именем… и буду любить, даже если она будет такой же сумасшедшей, как ты…
Прикусив губу, попятилась:
«Так! Всё! Хватит с меня!!!» – Лавируя между надгробиями, отошла от кошмарного места с неопознанной утопленницей, лежащей в могиле с моим именем, как можно дальше.
Я только раз обернулась, чтобы улыбнуться сквозь слёзы молодому мужчине.
– Дрим тей… – унеся его печали, качнула головой. – Хорошим ты, Матвей, стал человеком.
Вскинув голову, Шевцов резко обернулся в мою сторону, будто услышав.
– Соня…
Мне ничего другого не оставалось, как улыбнуться ещё шире и вызвать светящиеся огоньки, которые принялись выстраивать портал на Ракхан.
Отбросив таинственность, громко крикнула:
– Не забудь дочь назвать моим именем, Матвей. Прощай…
Шевцов не шевелился. Лишь хлопал ресницами и дрожал, как осиновый лист от промозглого холода осеннего ветра, пока я уходила навсегда.
Оказавшись в родном особняке, облегчённо выдохнула.
«До рассвета есть время подремать! Какая радость…» – скинув одежду, растворила её в пространстве, не желая даже смотреть на напоминание тяжёлого вечера. Натянув тёплую пижаму, забралась под одеяло к Чику, предварительно убрав иллюзорную себя.
На душе было светло и чисто. Даже вопросы в отношении матери исчезли. Бог ей судья, как говорится! Главное, что я вернулась, и на Земле оставила всех со светлой памятью обо мне.
Прикрыв глаза, обняла маленького мальчика и уснула.