Дом и мир

РАССКАЗ БИМОЛЫ

Я часто думаю: куда девался мой стыд? Вся беда в том, что у меня не было времени остановиться и взглянуть на себя со стороны, — дни и ночи вихрем неслись куда-то, увлекая меня за собой, отметая прочь колебания и взыскательность к себе.

Однажды меджо-рани, смеясь, заявила при мне мужу!

Ну, братец, в нашем доме долго плакали женщины, теперь настал черед мужчин. Мы заставим их поплакать. Что ты скажешь, чхото-рани? Рыцарские доспехи уже на тебе? Смотри же, прекрасная воительница, чтобы твое копье вонзилось прямо в сердце мужчины!

Проговорив это, она окинула меня взглядом с головы до ног. От ее быстрых глаз но ускользнуло ничто — ни тщательность, с какой я стала одеваться, ни изящество манер, ни живость речи. Мне совестно признаваться в этом сейчас, но тогда я не испытывала ни малейшего стыда. Потому что в душе моей все смешалось и я не отдавала себе отчета в том, что происходит.

Я стала уделять больше внимания своим нарядам, но делала это как-то машинально, без всякой задней мысли. Я хорошо знала, какие платья особенно нравятся Шондипу-бабу. Здесь не требовалось догадки, так как он ни от кого не скрывал своих вкусов. Однажды он сказал мужу:

— Знаешь, Никхил, когда я впервые увидел нашу Царицу Пчелу, у меня замерло сердце. Она сидела такая скромная и молчаливая, в сари, окаймленном парчой, а ее глаза были похожи на сбившиеся с пути звезды. Они были вопрошающе устремлены в безграничную даль, и казалось, что она уже тысячелетня смотрит так в преддверии мрака и чего-то ждет. И мне почудилось, что золотая кайма сари — это поток ее скрытого огня, пламенной лентой обвившегося вокруг нее. Оно так нужно нам — это яркое видимое пламя. Царица Пчела, исполните мое желание: покажитесь нам еще раз в своем огненно-пламенном наряде.

До тех пор я была всего лишь ручейком, протекавшим мимо деревни, который журчал по камешкам и лепетал что-то свое. Но откуда ни возьмись, начался мощный прилив, морские волны докатились до ручейка, его воды вышли из берегов и бешеным потоком устремились вперед, неся с собой грозный гул далекого прибоя.

Я долго не могла понять, что это голос моей взбаламученной крови. Где же было до сих пор это второе мое я? Почему так запенились вдруг волны красоты, таившейся во мне? Жадный взор Шондипа-бабу, устремленный на меня, горел, словно светильник перед алтарем. Каждый взгляд его говорил, что я — чудо красоты, что я обладаю волшебной властью. Его похвалы, немые и высказанные, словно удары гонга в храме, заглушали для меня все остальные голоса на земле.

Неужели всевышний заново создал меня, думала я. Или он решил возместить пренебрежение, с каким так долго относился ко мне? Я, дурнушка, стала красавицей! Я — такая незначительная и незаметная до сих пор — почувствовала вдруг, что во мне сосредоточились весь блеск, все великолепие Бенгалии. Ведь Шондип-бабу был не просто человек. В нем слились души миллионов бенгальцев. И, когда он называл меня Царицей Улья, вместе с ним мне пели хвалу все патриоты родины. Разве могли тревожить меня после этого презрительные взгляды старшей невестки или ядовитые шутки средней? Мое отношение ко всему миру резко изменилось.

Шондип-бабу внушил мне, что вся страна нуждается во мне. Я ни на минуту не усомнилась в этом. Словно какая-то божественная энергия вселилась в меня. Я никогда не испытывала такого состояния прежде, оно было недоступно мне. У меня не было времени задумываться над тем, откуда взялась так внезапно эта энергия. Каково ее происхождение? Во мне ли родилась она или нахлынула откуда-то извне. Нет, не во мне, а во всей стране, словно поток, рожденный половодьем. Что за дело такому потоку до крошечного пруда где-то на задворках сада.

Шондип-бабу советовался со мной о каждом пустяке, касающемся движения свадеши. Сперва я чувствовала себя очень неловко, пыталась уклониться под разными предлогами, но вскоре мое смущение прошло. Он восхищался всеми моими советами.

— Мы, мужчины, — говорил он, — способны только размышлять. Вы же, женщины, схватываете суть на лету. Создавая женщину, всевышний пустил в ход всю свою фантазию; создавая мужчину, он применял грубую силу.

Слушая его, я начинала верить в свой ум, свое могущество; мне казалось, что я всегда обладала ими и они были настолько присущи мне, что я просто не замечала их.

Со всех концов страны к Шондипу-бабу приходили письма с самыми неожиданными вопросами. Шондип-бабу показывал их мне и не отвечал ни на одно, не узнав моего мнения. Иногда он не соглашался со мной, и в этих случаях я не спорила. Проходил день-другой, и вдруг с видом человека, неожиданно вышедшего из мрака на яркий свет, он говорил мне:

— Вы были правы, я спорил зря.

Шондип-бабу не раз признавался, что, когда он поступает вопреки моему слову, ему часто приходится расплачиваться за это впоследствии. В чем же тут дело? — удивлялся он. Постепенно я уверовала в то, что за всем происходившим в те дни в нашей стране стоял Шондип-бабу, а за ним — здравый смысл некой женщины. И сознание огромной ответственности, лежащей па мне, пополняло меня гордостью и ликованием.

Муж не принимал участия в наших совещаниях. Шондип-бабу относился к нему как к младшему брату, которого очень любят, но на благоразумие которого не полагаются. Он мягко вышучивал детскую наивность моего мужа, утверждая, что все его рассуждения поставлены с ног на голову. Но странные теории и парадоксы Никхи-леша были, по его мнению, настолько забавны, что вызывали у него еще более нежные чувства к моему мужу. Движимый, очевидно, именно этой исключительной нежностью, он и отстранил мужа от всех трудностей, связанных с движением свадеши.

Природа располагает большим запасом болеутоляющих средств, которые она применяет, когда хочет незаметно перерезать живую нить, связывающую два организма. И тот, кто подвергся операции, узнает о ней лишь после того, как придет в сознание и увидит, что с ним произошло.

Пока скальпель работал над нитью, связывавшей меня с тем, что было мне дороже и ближе всего в жизни, наркоз совершенно одурманил меня, и я даже не подозревала, какая жестокость творится надо мной. Такова женщина: стоит страсти проснуться в ней, и она забывает обо всем на свете. Мы, женщины, — разрушительницы. Слепая природа берет у нас верх над разумом. Мы, как реки, питаем все вокруг, пока катим воды в своем русле, но стоит лишь нам выйти из берегов, и мы начинаем губить и разрушать.