Донбасс

Глава 15 Тула

Утверждение Генерального плана и документов о создании Горного училища прошло на ура. Воодушевленный Потемкин «носом землю рыл», а сенатские чиновники, обрадованные нашими предложениями перевалить задачу комплектования на губернии, дружно поддержали представленные документы. Я, будучи частным лицом, по кабинетам больше не «отсвечивал» и начал собираться в дорогу, а путь мне предстоял неблизкий.

Первым пунктом назначения на моем маршруте значилась Тула. В ходе моего визита к президенту Военной коллегии, я сказал графу Чернышову, что государыня повелела оказывать мне всестороннюю поддержку в деле изготовления паровых машин. Хоть она такого и не говорила, попасться на вранье я не боялся, здесь никому и в голову не может прийти, что можно так поступить. Кроме вопроса оказания нам помощи, в письме начальнику казенного Тульского оружейного завода генерал-майору Воронову было поручение рассмотреть наши, то есть Гнома, предложения по усовершенствованию конструкции орудий под новый порох и изготовлению ракетных установок.

Об отправке оставшихся запасов пороха и двух ракетных установок обозом в Тулу, я написал в письме Доброму, поручив назначить в конвой Пугачева с его парнями, на которых я тоже выправил бумаги об увольнении со службы. У меня для них была особая задача.

После решения всех вопросов, я направлюсь с Пугачевым на Урал, а Гном остается в Туле, арендует жилье и какой-нибудь склад, нанимает пару-тройку рукастых помощников и занимается до моего возвращения с Урала сборкой и доведением токарных станков и паровых машин до кондиции, а также работой по новым артиллерийским орудиям и ракетным установкам.

На Урале я планировал встретиться с братьями Твердышевыми, владельцами десятка чугуно и медеплавильных заводов на южном Урале, в том числе владеющими горой Магнитной, которую я идентифицировал, как место, где «в том мире» был построен Магнитогорский металлургический комбинат. По словам графа Соймонова, знающего братьев лично и снабдившего меня рекомендательным письмом, Твердышевы были открыты «инновациям» и стремились внедрять на своих заводах все доступные им технологические новинки. Собственно поэтому у них трудился, названный Соймоновым гениальным, горный инженер и изобретатель Козьма Фролов, обеспечивающий их этими самыми новинками.

В Петербурге мне оставалось только разобраться с финансами в ведомстве Вяземского и нанять помощника. Появившись в назначенное время в казначействе и увидев, в прямом смысле, гору денег, я понял, что с получением двадцати пяти тысяч серебром погорячился. По словам казначейского чиновника, эта горка тянула почти на сорок пудов. Оформив, за небольшое вознаграждение, временное, до прибытия конвоя, хранение серебра, я получил двадцать пять тысяч сторублевыми ассигнациями, похожими на обычные листы бумаги размером чуть больше половины стандартного листа А4, и стопку векселей.

Вспомнив, что за всю жизнь в этом мире, я ни разу не встречал ассигнаций в ходе операций по купле-продаже, у меня зародилось смутное сомнение и сославшись на то, что я «не местный, а с дикого поля», уточнил у чиновника порядок их использования, и, как оказалось не зря. В целом, как я понял из объяснений чиновника, полученные мной ассигнации большой разницы с векселями не имели и деньгами, в привычном нам понимании, еще не были, а являлись свидетельствами на получение металлических денег в отделениях казначейства, только обезличенными. Получив пояснения и загрузив саквояж макулатурой, я направился в Сухопутный кадетский корпус.

Для решения вопроса в корпусе, я выправил у Потемкина письмо об откомандировании одного из кадетов в мое распоряжение, с выплатой денежного довольствия за мой счет и оформлением его выпуска из корпуса по текущим оценкам. Начальник корпуса граф Ангальт, будучи в курсе высочайшего Указа о направлении всего выпуска этого года в распоряжение генерал-губернатора Таврии светлейшего князя Потемкина-Таврического, не стал задавать тупых вопросов и предоставил мне список кадетов. Просмотрев список и не увидев в нем ничего интересного, что вполне объяснимо, я попросил его пригласить на беседу троих кадетов с хорошей успеваемостью, но из бедных семей. Понимающе хмыкнув, он пригласил секретаря и отдал указания.

Будучи, по видимому, весьма информированным человеком, граф Ангальт, в ожидании прибытия кадетов, предложил мне чаю и начал расспрашивать о крымских баталиях. Я ложной скромностью не страдал, да и эпоха здесь не та, чтобы скрывать такие вещи. Слава и авторитет открывают многие двери. Выпив чаю и побеседовав, мы дождались кадетов. Учитывая скорость сарафанного радио, кадеты уже тоже были в курсе, какая дальнейшая судьба их ждет, поэтому предложение работать помощником у самого графа Крымского, покорителя Крыма, вызвало у кадетов исключительно положительный отклик. Выбрав мелкого, похожего комплекцией и моторикой на Гнома, кадета по фамилии Вейсман и поставив ему задачу прибыть через два дня с вещами и документами в особняк Потемкина, я отправился домой.

Потемкин, находившийся после утверждения плана в прекрасном настроении, сказал мне, что все вопросы по переселению дарованных мне государственных крестьян решит в рамках общей работы и здесь никаких проблем не возникнет. Оказывается, процедура переселения являлась вполне рутинным делом и была отработана до мелочей. Крестьяне жили по принципу «все свое ношу с собой» и могли обосноваться практически в любом месте, кроме того, переселенцам полагались небольшие подъемные выплаты из казны на обустройство. Это, конечно, совершенно бесчеловечно, брать и отправлять семьи со стариками и детьми жить неизвестно куда в чистое поле, но с точки зрения быстрого освоения пространств, более эффективного инструмента сложно придумать.

Оставалось решить один вопрос, на чем отправляться в путешествие? С транспортом до Москвы сомнений не было, на дворе середина февраля, извозчики с кибитками на санном ходу курсируют между двумя столицами на регулярной основе. До Тулы тоже доберемся без проблем, а вот на чем двигаться дальше большой вопрос — впереди весна и распутица. Ладно, подумал я, проблемы с транспортом будем решать по мере их возникновения.

Вопрос с проживанием Марии и детей, учитывая, что Потемкину тоже вскоре предстояло покинуть Петербург, решился автоматически. Григорий великодушно разрешил им оставаться в его доме столько, сколько потребуется, пока я не заберу их на Донбасс. С финансами тоже был полный порядок. Я оставил им тысячу рублей из моей доли от продажи специй, а оставшийся от Карло приличный капитал в генуэзской валюте посоветовал Марии сохранить с прицелом на дальнейшее вложение в торговую деятельность Антонио в Крыму.

Потемкин пытался было уговорить меня остаться на торжества по поводу победы в войне, назначенные на 5 апреля, сразу после окончания Великого поста и празднования Пасхи, но я наотрез отказался. Во-первых, я на дух не выносил торжественные мероприятия, а во-вторых потерять просто так почти два месяца было бы с моей стороны непозволительной роскошью. Это у него, у официального лица, вариантов не было, а я птица вольная, ну почти…

Через десять дней пути, второго марта 1770 года, Тула встретила нас все еще февральскими метелями. Начальник Тульского оружейного завода генерал-майор Федор Михайлович Воронов на первый взгляд показался мне добродушным усатым дядькой с комплекцией медведя, но посмотрев какой порядок поддерживается в его хозяйстве, как четко он ставит задачи и как быстро и четко они выполняются, я понял, впечатление это обманчивое. Впрочем, нас его строгости не касались и встреча была весьма радушной. Вот что письма «животворящие» от министра обороны делают.

На поверку, Воронов оказался и отличным управленцем и толковым инженером, что для хорошего директора завода непременное условие. На фоне одержимости различными взрывающимися штуковинами, они с Гномом быстро нашли общий язык и в итоге все вышло даже лучше, чем мы планировали. На заводе оказались свободные площади, в виде небольшого старого цеха, приговоренного к сносу этим летом. Там Гном и разместил свою мастерскую. А в добавок Воронов еще и парочку мастеровых предложил в помощь, при условии выплаты им стандартного жалования.

На третий день нашего пребывания в Туле объявился Пугачев, передавший, как я и инструктировал, через охрану конверт на имя начальника завода, с запиской для меня, в которой говорилось, что казаки с обозом разместились на постоялом дворе и ждут дальнейших указаний. Получив записку, мы с Гномом и Вейсманом, не мешкая, направились на постоялый двор.

— Иван Николаевич! — увидев меня, бросился обниматься Пугачев, — Схуднул ты сильно. Никак басурмане тебя подранили? — сразу подметил он.

— Есть немного, Емельян Иванович. Слава богу уже все в порядке! — успокоил я его, — Как добрались? Как Добрый, как в Луганском дела?

Быстро обменявшись новостями, я оставил Вейсмана с Пугачевым, поручив им готовиться в дорогу, а сам отправился с обозом обратно на завод, где попрощался с Гномом и Вороновым. Впереди нас ждал Урал.