Донбасс

Глава 26 Галицийские партизаны

Через двое суток прибыл посыльный от Доброго — поляки захватили Станислав. Вторая доминошка упала! Теперь следует ждать ответного хода от австрийцев. На этой мысли я остановился. Что-то меня зацепило? Слово ждать. Ждать у моря погоды, это неправильный подход. Чтобы выигрывать, необходимо самому конструировать реальность. Не реагировать на обстановку, а направлять противника по нужным тебе рельсам и тогда он превратится в марионетку, послушную воле кукловода.

Итак, чего мы хотим? Выдвижения подкреплений через наш перевал. Для этого до австрийцев должна дойти соответствующая информация, еще и поданная в нужном ключе. Гонцов на большую землю австрийцы пока не отправляли, перевал под нашим круглосуточным контролем. Значит нам нужен гонец. Воздействовать на Вартаузена я не могу, а больше никто такого решения принять не сможет. Но…, у нас в подвале сидит товарищ Штраус, который нам совсем не товарищ. Сидит и харч казенный проедает, а толку от него, как с козла молока. Непорядок!

Вызвав к себе Ригу с пленником, я приступил к завершению плетения паутины новой реальности, ведь первый шаг я уже сделал ранее, назвав нас несуществующими галицийскими партизанами.

— Рига, скажи ему, что над Станиславом снова гордо реет польский стяг. Скоро мы покончим с его полком и наступит черед Вартаузена. Ни один захватчик не уйдет с благословенной земли Галиции без расплаты! — добавил я пафоса в речь.

При последних словах Риги, в которых звучало слово «расплата» Штраус задергался и попытался скукожиться, слившись с чурбаком. Глаза во время допросов мы ему не развязывали, а это очень давит на психику человека, не контролирующего окружающую обстановку и находящегося в ожидании неприятностей.

— Продолжим, переводи. Те, кто уже пришел в Галицию ответят за все, и, как я уже сказал, никто не уйдет без расплаты. Но, мы не хотим напрасных жертв. Если австрийцы не хотят умирать, пусть сидят дома, не стоит вам соваться в наши горы. Сегодня тебя отвезут на равнину и дадут коня. Езжай к фон Груберу и передай ему. Все кто придут в горы — умрут, а его я лично повешу за ноги у дороги, в назидание другим! — хлопнул я кулаком по столу, от чего полковник еще сильнее затрясся.

Ну что ж, ставки сделаны. Произнося такую пафосную речь, я рассчитывал на гордыню австрийского командующего в Венгрии фельдцейхмейстера графа фон Грубера. Такие вещи должны зацепить любого дворянина. Какие-то партизаны, сидящие в землянках, смеют ему угрожать. Ответная реакция должна последовать незамедлительно.

Вызвав Грохота и Стилета, я поставил им задачу вывезти Штрауса на равнину и отпустить на все четыре стороны, после чего Грохот занимает позицию для наблюдения в предгорьях, чтобы заранее обнаружить колонны австрийцев, а Стилет возвращается с докладом и через пять дней заменяет Грохота.

Кинув последний камешек, который должен спровоцировать лавину, я немного расслабился. Все, что от меня требовалось для создания нужной нам комбинации, я сделал. Теперь оставалось поставить в ней эффектную точку, для чего у нас все было готово. Так как, мы открыто бросили вызов австрийцам, смысла в скрытном контроле дороги уже не было. Поэтому, мы перегородили дорогу бревенчатым укреплением, основной изюминкой которого была шестифунтовая трофейная пушка.

План обороны перевала был стандартным для такой местности, в которой имеется одна горная дорога, ограниченная с одной стороны обрывом с рекой, и возвышенностью с другой. Дорожное полотно перекрывается баррикадой, а по остановившейся колонне, вдоль всей ее протяженности, наносится огневое поражение, с использованием различных средств. Обходящие отряды противника уничтожаются в зеленке с использованием заранее приготовленных ловушек на тропах и засад, используя фактор внезапности и лучшее знание местности.

Две заранее срубленные бревенчатые конструкции, представляющие собой избы, без задней стенки, мы установили за одним из поворотов, над которым нависала приличного размера скала, метрах в трехстах от него. В такой конфигурации, любой кто появлялся из-за поворота, попадал под огонь орудия, при этом основная часть войск противника, сколько бы их не было, была выключена из боя. А для защиты от ружейного огня, ведь у противника возможно наличие егерских подразделений, вооруженных нарезным оружием, амбразуру оборудовали крышкой, по примеру орудийных портов на кораблях. Кроме того, на участке дороги перед артиллерийской позицией, оборудовали три рубежа из ежей, связанных между собой. Ну, а вторую избу поставили метрах в тридцати позади, фронтом назад, просто на всякий случай.

Со второй пушкой поступили еще интереснее, правда пришлось помучится. За поворотом, метрах в двухстах от скалы, была небольшая ложбинка, которую теоретически можно было использовать для попытки обходного маневра. Наверх этой ложбинки мы и втянули на веревках пушку, привязав ее к могучим пихтам. Заряжание этой пушки было похоже на цирковой номер, поэтому мы оставили там всего три заряда, из тридцати взятых нами в австрийском обозе, а остальные пошли на дорогу. В конце, концов подвешенную пушку можно будет использовать как оружие, просто перерубив веревки и отправив ее в последний поход на головы австрийцев.

Ну а для тыловой части колонны, на протяжении километра дороги, заложили десять фугасов из комбинаций ручных гранат, используемых как взрыватель, и противотанковых мин в качестве основного заряда, обложенных камнями для увеличения поражающего действия.

Вести активный стрелковый бой с австрийцами я не планировал, зачем тратить патроны. Только Добрый, занявший позицию со снайперкой, позволяющую ему простреливать большую часть колонны противника, должен был заняться геноцидом офицерского состава. Основная часть нашего отряда, за исключением расчетов орудий и подрывников, должна будет прикрывать нас от обхода, работая арбалетами из засад и в крайнем случае огнестрельным оружием.

Через сутки, после того, как тройку Грохота сменили, прибыл посыльный от Стилета с сообщением — на горизонте замечена войсковая колонна. Австрийцы никуда не торопились, да и не принято было у них передвигаться форсированными маршами, это вам не армия Суворова, поэтому пара суток для наведения лоска на позициях у нас еще была.

Я сидел на скале, вместе с Добрым и Ригой, и наблюдал как узкая серая змея австрийских полков втягивается в ущелье. Да они нас совсем не уважают. Идут как на параде, ни разведки, ни головного дозора. Ну ладно, мы не гордые, говорить, что, это слишком легко для нас не будем, учитывая их колоссальный численный перевес. Добрый в это время уже срисовал группу командиров, разукрашенных перьями и вальяжно сидящих на степенно вышагивающих белых скакунах, и готовился к открытию огня, сигналом для которого будет выстрел пушки. Почти, как выстрел крейсера Аврора. Может быть не так громко, но вполне возможно, также судьбоносно.

Учитывая большой пространственный размах позиций, отсутствие радиосвязи и ограниченное количество личного состава, которое можно было использовать в качестве посыльных, управлять боем я фактически не мог. Все должны было сыграть свои роли самостоятельно, без суфлера. Единственной командой, которую я собирался отдать, была команда на подрыв фугасов, для чего у меня был приготовлен красный флаг. А в остальном, мне оставалось только наблюдать.

Голова колонны вышла из зоны нашей видимости, уйдя под скалу, и мы затаили дыхание в ожидании начала боя, а через три минуты началось. Семь выстрелов картечью остановили голову колонны, и охваченные паникой солдаты, пытающие избежать попадания под косу смерти, попятились назад, начиная давку.

К этому моменту Добрый снял уже пятерых попугаев, заблокированных в окружающей их толпе солдат. Змея войсковой колонны обладала огромной инерцией. В то время, когда в голове колонны австрийцы уже умирали, принимая на грудь картечь и падая в обрыв, дальние подразделения еще продолжали бодро маршировать. Мы с Ригой тоже не скучали, отстреливая в полигонных условиях офицеров и унтеров, пытающихся хоть как-то организовать толпу, в которую превратилось их подразделение.

В тот момент, когда плотность людей на дороге стала превышать ее вместимость, кто-то из австрийцев заметил наконец нашу ложбинку и попытался ей воспользоваться. Не думаю, что в этом был умысел для совершения обхода. Люди просто хотели уйти с дороги, но нашли там свою смерть. Не знаю, как там парни перезаряжали пушку, но свои три выстрела они сделали довольно быстро, оставив в колонне разрыв, окрашенный в серо-красный цвет разорванных мундиров, залитых кровью.

Живых командиров в зоне досягаемости уже не осталось и обезумевшая толпа солдат просто жалась к скалам, не помышляя ни о каком организованном сопротивлении. Но в отличии от головы, хвост колонны еще сохранил управляемость и было видно, что австрийцы начали более-менее организованный отход. Не так быстро парни! У нас еще не все подарки использованы, подумал я, и поднял красный флаг. За поворотом, вне зоны нашей видимости, раздались взрывы, прошедшие оглушающим эхом по ущелью, земля у нас под ногами затряслась, а в воздух взметнулись клубы пыли.

Это может показаться странным, но сейчас наступал самый ответственный этап операции. Нам требовалось не просто уничтожить определенное количество личного состава противника и раствориться в горах, оставив за ним поле боя. Нет, нам требовалась безоговорочная победа и полная капитуляция экспедиционного корпуса, поэтому наступал черед Риги играть первую скрипку в концерте.

— Солдаты, если хотите жить, прекратите сопротивление. Бросайте оружие или умрете! — закричал Рига по-немецки в прообраз мегафона, сооруженный мной из нескольких кусков жесткой кожи.

В тишине, опустившейся на ущелье, после затихания раскатов грома от подрыва фугасов, голос Риги прозвучал неожиданно громко и один из солдат, то ли с испуга, то ли от отсутствия мозгов, вскинул ружье на изготовку. Добрый, контролировавший процесс, незамедлительно нажал на спуск и этот солдат, теперь уже в прямом смысле, лишился мозгов, обрызгав их ошметками стоявших рядом товарищей. Произошедшее стало триггером и мы тут же услышали звук от удара о землю первого брошенного ружья, породивший лавинообразный процесс демилитаризации австрийских солдат.

Пока австрийцы разоружались и приходили в себя, минут через десять прибежал взмыленный боец из группы подрывников с позывным «Мотыль».

— Командир, там дорога того…! — взволнованно замахал он руками, пытаясь доложить об обстановке.

— Мотыль остановись и выдохни. И давай докладывай по порядку, с самого начала! — успокоил я его.

— Как сигнал поступил, мы и рванули. А пылюка то, когда разошлась, мы глянь, а дороги нету. Вся, как есть в реку сгинула! — на одном дыхании доложил Мотыль.

— Хорошо, с дорогой понятно. А войска там еще остались? — уточнил я.

— Те, которые не сгинули в реку, развернулись и назад побёгли, а сколь их там осталось, не известно. Нам всех было не видать! — пожал он плечами.

Ну что, победа одержана и нужно разбираться с тем, что мы тут натворили. Планируя операцию, так далеко я на загадывал, предпочитая не делить шкуру не убитого медведя. Кроме того, обвал дороги стал для меня неожиданностью. Я не рассчитывал, что поверхностные взрывы могут привести к такому результату.

Окинув взглядом дорогу, я понял, что теперь нам предстоит разбираться с огромной толпой пленных, при том, что дороги назад у них нет, а кроме этого на дороге лежит куча тяжелых трехсотых, которым мы при всем желании помочь не сможем.

Отправив Мотыля на артиллерийскую позицию с приказом забрать боекомплект и уйти с дороги наверх, я сказал Риге брать матюгальник и идти к обрыву.

— Солдаты, дороги через Яблоницкий перевал нет, она обрушилась в реку. Теперь у вас один путь домой, дойти до Галиции и вернуться обратно через Верецкий перевал! — начал Рига переводить мои слова, — Вам предстоит дальний путь, поэтому забирайте у погибших пищу и воду. И последнее. Вы видите вокруг себя своих раненых товарищей, которым этот путь не пройти. Окажите им милосердие, не позвольте им медленно умирать здесь на дороге. Тела ваших товарищей сложите под скалу, мы предадим их земле, а потом двигайтесь вперед. Там вам ничего не угрожает. И передайте всем, что в Галиции австрийцам делать нечего. Галицийские партизаны уничтожат любого захватчика, который придет на эту землю!

Произнесенные Ригой слова продолжили свое распространение по солдатской массе в виде сарафанного радио и минут через пятнадцать первые группы австрийцев приступили, кто к переносу тел, кто к оказанию актов милосердия.