Дорога сна

Глава XII. Тройное признание

Хочется быть к тебе ближе

И лепестком белым вишни

Затеряться в кармане рубашки,

Затеряться с тобою в Париже

Элли на маковом поле — Ближе

Из всего долгого периода своей болезни Леон впоследствии мог вспомнить лишь отдельные эпизоды. Он получил неслабый удар по голове, был ранен и потерял много крови, к этому добавились постоянный недосып и усталость, которая накапливалась, ожидая своего часа, чтобы внезапно выплеснуться и окатить Леона с головой, придавив его к постели. Он знал, что его положение не так плохо, как могло бы быть, что нож подлого разбойника, напавшего со спины, не дошёл до сердца и вообще не задел ничего важного, но место под левой лопаткой всё равно жгло так, словно Леон лёг на раскалённую жаровню, голова кружилась, то и дело начиная болеть, а слабость была такой сильной, что он с трудом мог оторваться от подушки. Не было сил ни говорить, ни размышлять, и даже чтобы сесть и позволить обработать свою рану, требовалось собрать в кулак всю волю.

Неудивительно, что в таком состоянии Леон едва способен был хоть что-то соображать, а в его мыслях смешивались прошлое, настоящее и будущее. Урывками он вспоминал, как торопливо пересказывал Бертрану утренние события: слежку за Вивьен, затем за Этьеном, неожиданное позорное пленение, разговор с Чёрным Жоффруа, побег из плена и окончательно открывшееся предательство Вивьен. Бертран грохотал и гремел, проклиная неблагодарную служанку, Гретхен от возмущения лишилась дара речи и лишь всплёскивала руками, Франсуа причитал и крестился. Поспешно собрав самых сильных и крепких мужчин и послав за Жюлем-Антуаном, Железная Рука во главе небольшого отряда отправился в лес. Леон поехал с ним, и в этом, наверное, была его главная ошибка.

Конечно, он не вполне оправился после удара по голове, но оставаться в замке с Гретхен и старым слугой Леон счёл постыдным. Он смутно помнил, как все они, пешие и конные, неслись в лес, как окружили полый холм, и Бертран громовым голосом потребовал: «Сдавайтесь!». Разумеется, этому призыву никто не внял. Разбойники посыпали из-под земли, как гномы в сказках, которые давным-давно рассказывала маленькому Леону его мать. Послышался сухой треск выстрелов, зазвенели шпаги, воздух наполнился запахом пороха, руганью и криками боли. Леон тоже сошёлся с кем-то в поединке, кого-то проткнул (отобранную шпагу ему вернул Бертран — выбил железной рукой у разбойника, который совершенно не владел клинком, да ещё и чужим, и с ухмылкой бросил Леону), кого-то ударил кулаком, его самого сбили с ног, но он вскочил, быстрым движением головы откинул лезущие в лицо волосы и снова рванулся в бой. И тогда-то это и произошло — резкая острая боль в спине, вмиг промокшая рубашка, подкосившиеся ноги и уходящая из-под них земля, яростный крик Бертрана позади, заглушаемый всё растущим звоном в ушах… Каким-то чудом Леон сумел выбраться из гущи битвы и прижаться к стволу векового дуба, прежде чем на несколько минут лишился чувств.

Он не помнил, кто помог ему взобраться в седло, — должно быть, Железная Рука или кто-то из охотников. Схватка у полого холма закончилась удивительно быстро, часть разбойников сбежала, часть была убита, а оставшихся уже крепко связывали спутники Бертрана. Жюль-Антуан, возвышаясь над ними на коне, перезаряжал пистолет и презрительно кривил губы, Чёрный Жоффруа сыпал проклятьями, обнаружив неожиданное красноречие, но Леон едва помнил это. Единственным его желанием в тот миг было добраться до замка и без чувств рухнуть на свою постель.

Когда Леон всё же оказался в этой постели, до него не сразу дошло, что это Аврора Лейтон промывает, смазывает целебными мазями и перебинтовывает его спину, стараясь причинять как можно меньше боли и осторожно, почти ласково касаясь здорового плеча. Сначала он был слишком обессилен и принимал лечение как должное, не думая о том, кто именно ухаживает за его раной. Потом он находился в вечном полусне под действием зелий, которые безропотно пил из чаши, заботливо подносимой к самому лицу всё той же Авророй. И лишь спустя неделю, когда Леон смог более-менее передвигаться по комнате и принимать пищу, он понял, что всё это время Аврора, невозможно далёкая, прекрасная и холодная мраморная статуя, хлопотала вокруг него, перевязывала его раненую спину, видела его без рубашки, трогала его голую кожу… От таких мыслей Леона бросило в жар, и он встряхнул головой — к счастью, когда он это делал, комната уже не качалась и не плыла перед глазами.

За всё время болезни ему снилось множество снов, в которых прошлое перемешивалось с настоящим, мертвецы с живыми, люди, которых он никогда не знал, со знакомыми. Просыпаясь, Леон мало что помнил из этой пёстрой обрывочной круговерти, но один сон ясно впечатался ему в память. В этом сне он куда-то скакал на коне, плыл на корабле, взбирался по отвесной скале, сражался на шпагах и чувствовал, как с каждой новой погоней или схваткой его охватывает всё более сильная усталость. Наконец миссия Леона, в чём бы она ни состояла, была закончена, и пора было отправляться домой. Домой плыл огромный корабль, и Леон взбирался по нему, цепляясь за корму, задыхаясь от усталости, мокрые, пропитанные морской солью волосы лезли в лицо, и он отчаянно мотал головой, пытаясь откинуть их. Промокший плащ и тяжёлые сапоги тянули вниз, но Леон долез-таки до самых перил, схватился за них — и понял, что дальше не сможет. У него не было сил для самого последнего движения — подтянуться, перекувырнуться через перила и упасть на палубу, оказавшись в безопасности на корабле. Леон чувствовал, что может ещё некоторое время провисеть, держась за перила, но потом силы кончатся, пальцы разожмутся, и он свалится в бушующее море. И тут, в самый последний момент, когда он готов был сам отпустить перила, чья-то сильная рука схватила его за локоть и рванула вверх, так что Леон, перевалившись через борт, плашмя рухнул на палубу.

Ему потребовалось время, чтобы прийти в себя и понять, что под ним покачивается палуба корабля, что он сидит, прислонившись к чьей-то широкой груди, и кто-то осторожно похлопывает его по плечу. По телу разливалось странное тепло, Леона охватило ощущение безопасности и необыкновенного уюта. «Здесь никто и ничто не причинит мне вреда», — пришла в голову неожиданная мысль.

— Эх, сынок, что же ты натворил? — пророкотал голос над ним. Леон вскинул голову, на мгновение подумав, что это Бертран, но тут же понял, что ошибся. Он не мог различить лица своего спасителя, оно всё было скрыто какой-то неясной дымкой, но он откуда-то точно знал, кто перед ним.

— Отец? — Леон ни во сне, ни после пробуждения не мог вспомнить имени этого человека, но оно ему было и не нужно. — Это и вправду ты?

— Я, кому же ещё здесь быть? Но ты меня не помнишь, так? Ничего не помнишь, — в его низком голосе звучала глубокая горечь. — И сестру свою тоже забыл…

— Сестру я помню, — возразил Леон, перед глазами которого ненадолго мелькнул образ светловолосой, голубоглазой и пышнотелой хохотушки в монашеском одеянии. — Её зовут Анжелика, да?

— Анжелика, моя бедная девочка, — вздохнул отец. — Она там по тебе тоскует, ночами не спит, плачет, а ты что? Ускакал в чужие края, забыл сестру, забыл друзей, забыл отца! Неужели ты настолько не желал родства со мной, что предпочёл стереть себе память?

— Я не помню, — честно ответил Леон. — Но наверное, вы были не лучшим отцом, раз я захотел забыть вас. Вы были жестоки ко мне? Пороли меня за провинности?

— Вот ещё! — возмущённо громыхнул тот. — Чтобы я поднял руку на ребёнка, да ещё на собственного сына? Да ни в жизнь! Я ни разу не тронул Анжелику — и тебя тоже бы не тронул, если бы ты рос со мной.

— Но я не рос, да? — Леон уже обо всём догадался. — Я был незаконным сыном, и вам не было до меня дела.

— Пожалуй что так, — отец снова тяжело вздохнул. — И ты представить себе не можешь, как я винил себя за то, что бросил тебя, за то, что не разыскал тебя после смерти Корантины. Но судьба жестоко отплатила мне за это. И после всего, что тебе пришлось пережить, после того, как ты наконец-то обрёл отца и сестру, — неужели тебе захотелось лишиться их вновь?

— Должно быть, в моём прошлом было слишком много неприятных воспоминаний, — пожал плечами Леон. — Слишком много того, что я хотел забыть. А сестра — что сестра? То, что у нас один отец, ещё не делает нас близкими людьми.

— Ты всё забыл! — укоризненно воскликнул отец. — Забыл, как спас сестру из огня; забыл, как Анжелика заступилась за тебя перед остальными! Я не могу винить тебя за то, что ты злишься на её друзей: мне, признаться, они порой тоже казались чересчур наглыми. Но они тоже беспокоятся о тебе, ищут тебя, а ты даже не помнишь их имён!

— Наверное, у меня были причины забыть их, — буркнул Леон. — Хороших людей просто так из памяти не вычёркивают. К тому же у меня теперь новая жизнь. Новый друг, Бертран Железная Рука, новая… — он замялся, но всё-таки продолжил, — любовь.

— Та молодая вдова, красавица-ведьма? — усмехнулся его спаситель.

— Она не ведьма! — вспыхнул Леон, но отец только басовито хохотнул.

— Так ты ничего не знаешь… Ладно, Бог с ним! Бесполезно тебе что-либо говорить — ты всё равно всё забудешь, когда проснёшься. Что ж, постарайся запомнить хотя бы одно: Анжелика тебя действительно любит, веришь ты в это или нет. И она найдёт тебя, даже если ты её не вспомнишь, — это проклятое зелье слишком крепкое! Как в той сказке, которую мне как-то рассказала твоя мать… хотя этого ты точно не помнишь. Там сестра по всему свету искала брата, зачарованного ледяной колдуньей, чтобы растопить его сердце и снять проклятье.

— Аврора не колдунья! — снова вскинулся Леон. — И если она и помогла мне что-то забыть, уверен, я сам этого хотел! И это мне решать, хочу я увидеться с сестрой или нет.

— Всё тот же упрямец, — покачал головой отец. — Ну хоть что-то в этом мире не меняется…

Леон уже открыл рот, чтобы спросить, откуда отец знает про него и Аврору, про то, как себя чувствует Анжелика, не знает ли он, случаем, кто убил Люсиль де Труа, но тут весь корабль затянуло туманом, голова закружилась, бывший капитан бессильно повалился на бок… и очнулся в собственной постели. Уже рассвело, и из окна падал слабый свет наступившего серого дня.

Только что приснившийся сон выветрился из головы Леона, едва он сел на постели, и позже он, как ни напрягал память, сумел выудить из неё лишь отдельные обрывки. День был холодный и ветреный, на улице выпал первый снег, по коридорам замка гуляли сквозняки, и Гретхен куталась в шаль, а Франсуа жаловался на больную спину. Что касается спины Леона, то ей стало значительно лучше, и он даже осмелился впервые за долгое время принять ванну. Горячая вода согрела тело, наполнила его новой силой, и бывший капитан долго плескался в ней, не желая оставлять столь уютное и тёплое место.

После долгого сна и горячей ванны в нём пробудился зверский аппетит, и Леон с жадностью набросился на кашу, сваренные вкрутую яйца и копчёный окорок. Гретхен была бледна и ела мало, но когда он осведомился о её самочувствии, рассеянно ответила, что всё в порядке. Очевидно, её бледность была вызвана предстоящей казнью Чёрного Жоффруа, о которой она и сообщила Леону за столом. Её передёргивало, когда она перечисляла наказания, которым должен был подвергнуться атаман разбойников: сорок ударов кнутом, оскопление и повешение. Леон подумал, что оскопление, пожалуй, лишнее: он разговаривал с Жоффруа всего один раз, но не верил, что этот человек мог надругаться над Люсиль и убить её. Впрочем, своё мнение он оставил при себе.

— И Аврора тоже потащилась туда! — всплеснула руками Гретхен. — Ладно Бертран, его обязывает долг, но ей-то зачем смотреть на все эти ужасы? Неужели она хочет позлорадствовать, когда убийцу повесят? Нет, это на неё совсем не похоже! Она всё ходила в подземелье, видно, пыталась выпытать, кто всё-таки убил бедняжку Люсиль. Да только этот проклятый разбойник так ни в чём и не сознался. Разве что священнику, но тот никогда не нарушит тайну исповеди.

Леона не удивило, что Аврора продолжает искать убийцу Люсиль и даже поехала на казнь — она всегда стремилась не упускать ничего важного. В то же время он порадовался, что его состояние позволило ему отсутствовать — не хотелось видеть, как будут истязать и вешать Жоффруа, пусть он и был виновен если не в гибели Люсиль, то в разбойных нападениях уж точно. Узнав от Гретхен ещё кое о чём, что произошло, пока он отлёживался в постели, Леон направился в свою комнату. Он как раз раздумывал, прилечь ему или побродить по замку, восстанавливая силы, и уже склонялся ко второму варианту, когда за окном послышались топот копыт и ржание лошадей, а затем снизу донёсся гулкий голос Бертрана. «Странно, вроде казнь должна была длиться дольше», — подумал Леон, не особо вслушиваясь в то, что взволнованно говорил хозяин замка.

На какое-то время всё затихло, потом у двери в его спальню послышались лёгкие шаги, скрипнула дверь, и внутрь без стука скользнула Аврора. На её щеках горел яркий румянец, должно быть, вызванный холодом, глаза блестели, и вся она, тонкая и изящная в своём тёмном дорожном платье и меховой накидке казалась ещё красивее, чем обычно.

— Сударыня, доброе утро, — Леон учтиво привстал и поклонился, с радостью отметив, что голова от этого движения совсем не закружилась.

— Ох, Леон, я рада, что вам лучше, но это утро не доброе, совсем не доброе! Вы знаете о казни?

— Гретхен сказала мне, — он кивнул, снова садясь на кровать. Аврора стащила перчатки, бросила на стол, туда же отправила накидку и принялась нервно расхаживать туда-сюда по маленькой комнате. Волосы её тёмным облаком окружали голову, губы раскраснелись, словно она с кем-то целовалась, но Леон быстро понял, что они просто искусаны самой же Авророй.

— Простите, что так ворвалась к вам, но я обязана была с кем-то поговорить, — быстро произнесла она. — Я уверена, вы — единственный, кто не осудит меня.

— Сударыня, я весь внимание, — подобрался Леон.

— Вы знаете, какой казни должны были подвергнуть Чёрного Жоффруа?

— Сорок кнутов, оскопление и повешение.

— Да, — она подошла к двери, выглянула наружу, словно убеждаясь, не подслушивает ли кто, потом плотно затворила дверь, вернулась к Леону и, понизив голос, проговорила:

— Он умер, когда де Труа только начал стегать его кнутом. По сути, казнь не состоялась.

— Жюль-Антуан сам пожелал наказать преступника? — нахмурился Леон.

— Да, и мне показалось, он испытывал от этого удовольствие. Но дело не в этом! Чёрный Жоффруа… это я его убила.

— Что? — Леону показалось, что он ослышался.

— Вчера вечером, когда я узнала, какая казнь его ожидает, я спустилась в подземелье и отдала ему пузырёк с зельем. В малых количествах оно усыпляет, в больших — убивает. И сегодня утром он выпил его. Чёрный Жоффруа избежал своей казни, ушёл прямо из-под носа Жюля-Антуана, Железной Руки и всех остальных. Вот почему он всё время улыбался!

— Что ж, — замялся Леон, поражённый этим внезапным признанием. — Полагаю, это было очень милосердно с вашей стороны…

— Я знаю, это был необдуманный и глупый поступок! — перебила его Аврора. — Он мог подлить зелье кому-то из тюремщиков и попытаться сбежать. К тому же я отняла преступника у правосудия, помогла ему избежать наказания. Я — преступница, как ни посмотри. Я убила человека, но тем самым спасла его. Он сам этого хотел, он просил меня принести ему что-то, что убьёт его, и я принесла! Если же это Чёрный Жоффруа убил Люсиль, то выходит, я спасла убийцу! Но я не знала, совершенно не знала, что мне делать! Я всегда была против насилия, я не выношу, когда бьют детей или пытают взрослых людей, даже преступников, я…

— Тише! — Леону едва удалось вклиниться в её бурный словесный поток. — Прошу вас, успокойтесь! Вам — лично вам — сейчас угрожает какая-либо опасность? Де Труа о чём-нибудь догадался?

— Не думаю, — она села на кровать рядом с ним и тревожно огляделась. — То есть он наверняка догадался, но опасность мне вряд ли угрожает. Бутылочку при Жоффруа не нашли — должно быть, он выкинул её из телеги, когда его везли на казнь. Я только что вылила все свои запасы настойки из болиголова, которые привезла сюда. Конечно, у меня остались в замке, но я никому не позволю обыскивать Усадьбу теней! Это довольно распространённое средство, не одна я его изготовляю. И потом, Чёрному Жоффруа мог что-нибудь передать священник на исповеди, ему могла что-то подмешать в еду Гретхен… Нет, я не хочу, чтобы подозрение пало на неё! — спохватилась Аврора. — Но если Жюль-Антуан выскажет что-либо в её сторону… Да Бертран скорее убьёт его, чем позволит запятнать имя Маргариты! Священник — тот вообще божий одуванчик, его здесь все знают, уважают и любят. Не думаю, что де Труа захочет кого-то обвинить. Скорее всего, он постарается побыстрее покинуть наши края, ведь он оставил о себе не самую добрую славу.

— Может, и к лучшему? — осмелился вставить Леон. Аврора подняла голову, и он увидел, что её прекрасные серые глаза полны слёз.

— Не знаю, — она покачала головой, и слёзы потекли по её щекам. — Если он уедет, возможность разгадать тайну убийства Люсиль будет потеряна безвозвратно, я чувствую. И я ощущаю себя такой… потерянной. Жалкой. Ничтожной! Я не сумела защитить Люсиль, когда она была жива, не смогла найти её убийцу, лишила человека жизни, при этом отняв его у закона, и теперь вынуждена хитрить, изворачиваться и лгать! Интересно, Люсиль так же чувствовала себя в последние дни своей жизни? Она назвала себя «гадкой» — так вот, я тоже кажусь себе гадкой. Я не могу ничего расследовать, я просто глупая плаксивая девчонка, вообразившая себя героиней!

— Ну-ну, перестаньте, — Леон неловко похлопал Аврору по спине, и она, всхлипывая, прижалась к нему. — Тише, тише, — осмелев, он приобнял её, погладил по плечу, по распущенным волосам — на ощупь они были очень мягкие и шелковистые. — Вы ни в чём не виноваты, вы хотели как лучше. Вы действовали из милосердия, вас никто ни в чём не обвинит: как вы и сказали, де Труа и тем более Бертрану это вовсе не нужно…

Он продолжал гладить Аврору, тихим голосом говорить ей успокаивающие слова, перебирал иссиня-чёрные пряди, а она сидела, уткнувшись лицом в его грудь, и Леон чувствовал, что его рубашка становится мокрой от слёз. По телу Авроры время от времени пробегала дрожь, она всё ещё плакала, но всхлипы постепенно становились тише. Она тоже приобняла Леона, и он вздрогнул, сквозь одежду ощутив холод её ладоней, но не посмел отстраниться. Женщина, которая так нравилась ему и выглядела такой недоступной, недосягаемой, теперь сама упала в его объятия в поисках утешения и защиты! Это казалось настолько невозможным, что Леон потряс головой, пытаясь понять, не спит ли он.

— Тише, тише, — снова проговорил он и чуть наклонился, коснувшись губами лба Авроры, белого и прохладного. Она по-прежнему плакала, и Леон осторожно погладил её по щеке, потом, охваченный внезапным приливом смелости, спустился губами ниже, собирая слёзы с её щёк. Он был уверен, что Аврора оттолкнёт его, был готов даже получить пощёчину, но она не противилась и не отстранялась, напротив, запрокинула голову, подставляя лицо его поцелуям. Леон опустил голову ещё ниже и прильнул к губам Авроры, твёрдым, холодным и красным от того, что она их почти непрерывно кусала.

Аврора вздрогнула всем телом, но и сейчас не стала отталкивать его. Она запрокинула голову ещё выше, подаваясь навстречу Леону, отвечая на поцелуй, обхватила его одной рукой за шею, другую запустила под рубашку, коснувшись его голой груди. Он теперь весь дрожал, не зная, от холода или от возбуждения, которое становилось сильнее с каждым мгновением. Аврора трепетала в его руках, жадно целовала его губы, ласкала его, опуская руку всё ниже, и Леону подумалось, что всё это очередной сон, который растает, едва в окно упадут первые лучи солнца. А раз это сон, то в нём можно делать что угодно… Он легко сжал в ладони грудь Авроры, погладил большим пальцем твёрдый сосок, и она застонала, отрываясь от его губ и подставляя точёную белую шею. Леон уткнулся в неё носом, но в следующее мгновение заставил себя поднять голову и разжать руки — о, каких усилий ему это стоило!

— Не надо, — хрипло проговорил он. — Мы должны остановиться. Если не сейчас… я уже не смогу сдерживаться.

— Не останавливайтесь, — прошелестела Аврора, одной рукой ероша его волосы, а другой оглаживая здоровое плечо. — И не сдерживайтесь. Это именно то, что мне сейчас нужно, не отказывайте мне, Леон, прошу вас…

— Но если кто-нибудь зайдёт? — он с трудом оторвал от неё взгляд, переведя его на дверь.

— Не зайдёт, — прошептала она, гладя его по спине. — Дверь закрыта, все думают, что вы спите, а я у себя. Никто не видел, как я зашла к вам. Пожалуйста, Леон, не лишайте меня того, о чём я так долго мечтала! Ведь вы тоже этого хотите, разве нет?

У Леона перехватило дыхание, и он сумел лишь кивнуть, пытаясь понять, что она имела в виду: она мечтала о близости с мужчиной в целом или именно с ним? Ответ на этот вопрос он получить не успел — Аврора отстранилась, поспешными нервными движениями распустила шнуровку, расстегнула крючки, и вскоре вся её верхняя одежда осталась лежать на полу кучей ткани, лент и кружев, сама же она, охваченная холодом, вновь прильнула к Леону.

— Не бойтесь, господин капитан, всё хорошо. Никто ничего не узнает, я никому ничего не скажу… и вы тоже, верно?

Леон снова молча кивнул, прижимая её к себе. Его бросало то в жар, то в холод, голова слегка кружилась, сердце бешено стучало, и он до конца не мог поверить, что Аврора Лейтон, прекрасная мраморная статуя, ледяная королева из сказки, снизошла до него — не просто снизошла, а готова была отдаться ему прямо здесь, в чужом доме, просила его об этом! Её кожа порозовела, утратив извечную бледность, лицо и вовсе раскраснелось, глаза замерцали и потемнели, сразу став бездонными, как два тёмных омута. Леон откинулся назад, прислонившись спиной к стене, и Аврора с тихим вздохом опустилась на него, стараясь не задеть левое плечо.

Было почти невозможно подобрать слова, чтобы описать произошедшее в дальнейшем. Леон ещё ни от одной женщины не ощущал такой нежности, какая исходила сейчас от Авроры. Она была неопытна как молодая вдова, едва успевшая познать радость плотских утех с мужем и не имевшая любовников ни до, ни после своего короткого брака, но при этом так ласкова, что Леон даже на мгновение испытал чувство стыда, словно он не заслуживал такого отношения. В тонкой ночной сорочке Аврора не казалась столь хрупкой, как в своих тёмных нарядах, — это была Диана, лесная охотница, с сильным и стройным телом, прекрасная наездница с крепкими бёдрами. Но Леон всё равно старался действовать бережно, памятуя о её неопытности, боясь потерять голову и причинить ей боль неосторожным движением.

Что и говорить, это было прекрасно. Притаившаяся за окном зима и злые ветры отступили, и вся маленькая спальня Леона была наполнена теплом, нежностью и любовью. Даже боль в спине оставила его — или он просто перестал её замечать? Как бы то ни было, он не мог припомнить, когда ему в последний раз было так хорошо с женщиной. Аврора тоже наслаждалась происходящим, судя по её блаженному выражению лица и полузакрытым глазам, но она была удивительно молчалива и только под конец с негромким стоном обмякла, уронив голову на плечо своего любовника.

Спустя некоторое время они сидели на кровати — Леон полубоком, прислонившись правым плечом к стене, Аврора свернулась рядышком в клубочек, склонив голову ему на грудь. Волосы она распустила перед соитием, и теперь они ниспадали на её белоснежные плечи мягкими тёмными волнами. Леон, одной рукой приобняв её за спину, другой перебирал их, поражаясь их шелковистости и вдыхая слабый, едва различимый аромат полыни. Аврора всё ещё слегка дрожала, но на лице её, когда она подняла голову, не было слёз, лишь глаза блестели ярче обычного.

— Сударыня? — Леон решил держаться с ней исключительно вежливо, чтобы она, не дай Бог, не подумала, что упала в его глазах после произошедшего. — Надеюсь, вы не жалеете о… о том, что случилось?

— О нет, что вы! — она блеснула глазами и чуть смущённо опустила их. — Мне никогда ещё не было так хорошо!

«Должно быть, ваш молодой муж был не особо опытен в подобных делах», — подумал Леон с внезапно накатившим чувством гордости за себя, но говорить такие вещи Авроре было бы бестактно, и он тоже опустил глаза.

— Надеюсь, я не сделал вам больно?

— Нет-нет, всё было прекрасно! Я так давно мечтала о вас, и вот наконец это случилось!

— Мечтали обо мне? — Леон в изумлении вскинул на неё глаза.

— Да, с тех самых пор, как увидела вас без ру… — она быстро замолчала, и румянец сильнее прилил к её и без того порозовевшему лицу.

— Без рубашки? — хмыкнул Леон. — Что ж, я польщён. Не думал, что смогу понравиться вам, особенно в таком разодранном виде, в каком предстал перед вами около недели назад. Вы мне тоже понравились… нет, я влюбился в вас, — перебил он сам себя, — ещё со времён праздника урожая, если не раньше.

— Вы влюблены в меня! — Аврора всплеснула руками. — Боже мой, но почему вы всё это время молчали?

— Я был уверен, что вы отвергнете меня, — он пожал плечами и поморщился от новой вспышки боли. — Как бы это выглядело: молодая прекрасная вдова, хозяйка замка, и неизвестно откуда приехавший незнакомец, который и прошлое-то своё толком не помнит?

— А я-то была уверена, что вы влюблены в другую, — прошептала Аврора, и на глаза её вновь навернулись слёзы. — Как глупо вышло! Сколько времени мы потратили впустую!

— В кого же я мог влюбиться в этом диком краю? — усмехнулся Леон. — В Гретхен? В Вивьен? В Люсиль де Труа?

— Почему нет? Вам же нравятся рыжие…

— Ну, она в любом случае была слишком молода для меня, — протянул он, несколько озадаченный словами Авроры. Ему и правда нравились рыжеволосые женщины, но откуда она-то об этом знает? Он вроде нигде об этом не обмолвился, даже в разговоре с Бертраном…

— Молода, красива и умерла раньше срока, — ожесточённо произнесла Аврора, и губы её сжались, словно она пыталась сдержать сильную боль. — Сегодня умер ещё один человек, возможно, виновный в её смерти. Умер, потому что я принесла ему яд! Люсиль мертва, Чёрный Жоффруа мёртв, а я сижу здесь, с вами, и мне хорошо! Я не заслужила этого удовольствия, не заслужила любви, не заслужила…

— Полно, перестаньте! — Леон испугался, что сейчас она снова разрыдается. — В смерти Люсиль вы не виноваты, виноват только её убийца. А Чёрный Жоффруа в любом случае был разбойником и головорезом и заслужил казни. Что касается вашего милосердия… я думаю, вы поступили правильно. Я однажды тоже, — он сглотнул, — убил человека из жалости к нему. Это было давно, я тогда ещё служил в рядах королевских гвардейцев. Мне с моим отрядом поручили арестовать преступника. Мы отыскали его, загнали в угол, и я столкнулся с ним лицом к лицу — он стоял, сжимая в руке нож, от которого пользы было столько же, сколько от вышитого носового платочка, он совсем не умел им владеть… И я видел ужас в его глазах, видел, что он боится заточения и боли, я знал, что его будут пытать. И я заколол его — выбил нож и вонзил шпагу ему прямо в сердце.

Аврора передёрнулась и на миг прикрыла глаза, но ничего не сказала.

— Позже Кольбер поносил меня на чём свет стоит, утверждая, что я должен арестовывать, а не убивать преступников, но мне было всё равно. Я знал, что спас его от пыток и мучений, и знал, что поступил правильно. И сейчас я бы поступил точно так же. Так что, как видите, уж кто-кто, а я точно не стану корить вас за проявленное милосердие.

— Благодарю вас, — сдавленно проговорила она. — Но что совершил тот преступник с рыбьими глазами? Он тоже разбойничал? Или нападал на женщин?

— Он был крупным вором и карточным шулером, если мне не изменяет память… — Леон споткнулся на полуслове и уставился на Аврору ещё более изумлённо, чем раньше. — Постойте, откуда вы знаете, что у него были рыбьи глаза? Я совершенно точно вам этого не говорил!

— Я… не знаю, — она снова побледнела и затравленно огляделась, будто готова была сбежать из комнаты Леона в одной рубашке. — Я просто представила его таким — с пустыми и холодными рыбьими глазами… У Чёрного Жоффруа они стали такими же пустыми перед казнью…

— Нет, вы мне что-то недоговариваете! — бывший капитан лихорадочно соображал. У него в голове вновь прозвучал голос мужчины из сна, назвавшего Аврору «ведьмой» и «колдуньей», вспомнились слова Бертрана, который знал её с самого детства: «Она как будто насквозь тебя видит, как будто стоишь перед ней без одежды». Леон подумал о целебных зельях и опасных ядах, которые Аврора изготавливала сама, о слухах, связанных со смертью её мужа, о её случайных словах, которым он до этого дня не придавал значения. Она сказала, что беспокоится из-за Люсиль, потому что увидела дурной сон про неё! Самому Леону не раз снились странные сны за всё время, что он провёл здесь… Сновидения, зелья, слухи и таинственные убийства — как он раньше мог не замечать, что все нити сходятся к Авроре Лейтон? Должно быть, её красота и собственная влюблённость окончательно затмили его разум!

— Откуда вы знаете, что у этого преступника были рыбьи глаза? И откуда вы знаете, что мне нравятся рыжеволосые женщины? Откуда вам вообще известно то, что остаётся лишь в моих мыслях, о чём я никому не рассказывал? Прошу вас! — он вскинул руку, когда Аврора рывком высвободилась из его объятий и, подхватив платье, метнулась к двери. — Я клянусь, что не выдам вашей тайны и никому ничего не расскажу, будь вы ведьма, колдунья, оборотень или даже демон! Я только об одном прошу — скажите мне правду.

Аврора ещё некоторое время колебалась, стоя возле двери, потом выпустила из рук платье и принялась с необыкновенной скоростью одеваться, весьма ловко затягивая шнуровку и застёгивая крючки. Кое-как приведя себя в порядок, она повернулась к Леону, и в глазах её мелькнуло отчаяние.

— Хорошо. Я скажу, если уж вы так этого хотите. Но имейте в виду: если вы расскажете об этом кому-нибудь ещё, я буду всё отрицать! Вы всё равно вряд ли сможете что-нибудь доказать.

Она сделала несколько шагов в центр комнаты, остановилась перед Леоном и медленно, даже с некоторой торжественностью, объявила:

— Я не ведьма, не колдунья, не оборотень и не демон. Но я и правда способна на кое-что, не поддающееся разумному объяснению. Я могу заглядывать в чужие сны.