Дорога сна

Глава II. Зелье забвения

Спи и забывай всё, что было сказано,

Что в душе другой не отозвалось.

Больше твоё сердце ни с кем не связано,

Отпускай его вдаль по водам грёз

Рок-опера «Орфей» — Спи и забывай

Когда первое впечатление от появления Авроры Лейтон угасло, Леон сам удивился своей реакции. Ему не раз случалось видеть красивых женщин, даже очень красивых, так почему же на хозяйку замка он уставился как зачарованный, не в силах отвести взгляда? Должно быть, решил он, дело в том, что при словах о доброй и милосердной хозяйке он представил себе женщину средних лет, а то и вовсе пожилую, пышнотелую, с аккуратно уложенными седыми волосами и ласковой улыбкой, возможно, чем-то похожую на служанку Марию. Увидеть после этого молодую — она явно была моложе его лет на семь — и изящную Аврору и впрямь было потрясением. Ей точно было не привыкать к восхищённым взглядам мужчин, но Леон твёрдо пообещал себе, что при следующей встрече не станет так открыто рассматривать её. Это, в конце концов, неучтиво!

После отдыха на берегу, обернувшегося очередным кошмаром, спать не хотелось, и Леон провёл время до ужина в комнате, маясь от безделья. Мария всё с тем же сочувствующим видом принесла ему горячего вина с пряностями, которое Леон с благодарностью принял. К вечеру он совсем согрелся, промокшая одежда высохла, но дождь всё ещё не утихал, хотя гроза и прекратилась. Слушая непрестанный стук капель за окном и поглядывая на низкое тёмное небо, которое словно вознамерилось устроить здешним местам новый Всемирный потоп, Леон поёжился и подумал, что ему, скорее всего, придётся остаться на ночь. Никаких непристойных мыслей насчёт Авроры он в голове не держал — Боже упаси! Он ожидал, что переночует в замке, а наутро распрощается с прекрасной хозяйкой и отправится дальше в попытках спастись от самого себя.

Разумеется, бродить по замку и изучать его, заглядывая во все комнаты, было бы невежливо, но Леон кое-что успел осмотреть, когда спускался к ужину. Здание было старинным, но прочным, из тех, что строились на века и могли при случае пережить небольшую осаду. Люди, которые обставляли его, явно обладали вкусом, пусть и были стеснены в средствах: об этом свидетельствовала и изящная мебель, и тусклые дорогие зеркала, и мягкие, хоть и потёртые ковры, и выцветшие гобелены на стенах, и картины, висевшие повсюду. Леон невольно замедлил шаг, вглядываясь в них. Большинство картин были портретами, изображавшими, судя по всему, бывших владельцев замка. Леон особенно долго стоял перед одним из них, висевшим в гостиной. С портрета на него смотрела женщина, удивительно похожая на Аврору, только старше лет на десять и в платье, давным-давно вышедшим из моды. «Мать?» — подумал Леон, всматриваясь в тонкие черты, чёрные локоны, спадающие на плечи, и большие глаза — правда, в отличие от глаз Авроры, они были не серыми, а карими. «Нет, скорее, бабушка или прабабушка».

Столовая была такой же, как и остальные комнаты: обставлена скромно, но со вкусом. Хозяйка замка уже была здесь и приветствовала гостя кивком — он в ответ слегка поклонился. Мария, уже не сочувственно-переживающая, а лучащаяся улыбкой, принесла ужин: густой суп из нескольких видов рыбы, паштет, говядину, запечённую с грибами, сыр и вино. Леон, который не только не утолил голод хлебом и сыром во время перекуса на берегу, но ещё больше разжёг его, едва сдерживался, чтобы не наброситься на еду, подобно своему отцу. Он всё же сумел взять себя в руки и ел умеренно, отвечая на вопросы Авроры Лейтон — ей, что вполне ожидаемо, был интересен новый человек.

— Вижу, вы уже привели себя в порядок, — начала она, откладывая ложку и прикладывая салфетку ко рту. Все движения Авроры были аккуратными, мелкими и точными — как позже узнал Леон, они переставали быть такими только в моменты крайнего душевного волнения, когда молодая женщина становилась резкой и порывистой.

— Вполне, — ответил он. — Искренне благодарен вам и вашим слугам за гостеприимство.

— В наши края редко приезжают чужаки, — она кивнула каким-то своим мыслям и отпила из бокала. — Можно узнать, что привело вас сюда?

— Жажда странствий, — Леону не хотелось лгать той, кто так радушно приютила его, к тому же такой красавице. — Надоела столичная жизнь, захотелось чего-то нового.

— Мария сказала мне, что вы из Парижа, — Аврора снова кивнула. — И мне вы представились капитаном королевских гвардейцев. Бывшим капитаном королевских гвардейцев, — она подчеркнула слово «бывшим».

— Всё верно, — сказал Леон, хотя мысленно уже ругал себя за честность. — После некоторых событий я понял, что… эээ… не имею желания далее служить в рядах гвардейцев, и покинул их.

Аврора, слава Богу, не стала расспрашивать о причинах этого поступка и заговорила о другом — впрочем, эта тема тоже болезненно кольнула бывшего капитана в сердце.

— Дю Валлон, — задумчиво произнесла она, будто пробуя имя на вкус. — Эта фамилия кажется мне знакомой.

— Барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, более известный как Портос, был моим отцом, — Леон решил сразу всё прояснить, чтобы не выслушивать неудобные вопросы в дальнейшем.

— Портос? Тот самый Портос, один из четверых легендарных мушкетёров?

— Да.

Аврора Лейтон какое-то время пристально смотрела на собеседника, видимо, ожидая продолжения, потом поняла, что его не будет, и опустила голову. Какое-то время они ели в молчании, затем хозяйка замка снова заговорила:

— Давно вы прибыли в наши края?

— Сегодня днём, — Леон с сожалением оторвался от чудесной запечённой говядины.

— Уже нашли, где остановиться? Неподалёку есть гостиница — маленькая, конечно, и хозяин там прижимистый, но зато честный человек, и сама гостиница содержится в чистоте.

— Благодарю за заботу, но я вряд ли задержусь надолго, — Леон отхлебнул вина, ощущая, как долгожданное тепло охватывает всё его тело. — Возможно, уже завтра днём двинусь дальше.

Ему показалось, что на лице Авроры промелькнула тень разочарования, но он уверил себя, что выдаёт желаемое за действительное. Она знает его всего несколько часов, с чего бы ей хотеть, чтобы он задержался подольше? Вновь наступила неловкая пауза, и Леон, стремясь хоть чем-то заполнить её, огляделся по сторонам. На стене справа от него висел портрет, частично скрытый полумраком, но присмотревшись, он сумел различить черты молодого человека, стройного и бледного, с густыми тёмными волосами, спадавшими на плечи, и большими тёмными глазами. Хотя во всей бледности его было что-то нездоровое, да и такую внешность Леон назвал бы смазливой, он не мог не признать, что многим юноша показался бы очень красивым.

— У вас много портретов, и все явно написаны мастерами своего дела, — он кивнул на стену. Аврора перевела туда взгляд, и лицо её, и без того тревожное, омрачилось.

— Это мой муж, — тихо сказала она. — Виктор Лейтон, мир его праху.

— Сочувствую вашему горю, — проговорил Леон, мысленно ругая себя за неловкость. Это же надо было умудриться — из всех возможных тем для разговора выбрать именно ту, которая причинит хозяйке боль! Если этот Виктор и в жизни был так же красив и молод, как на картине, Аврора, должно быть, без памяти его любила и теперь глубоко тоскует по нему. Интересно, от чего умер такой молодой человек?

Задавать этот вопрос было бы бестактно, но хозяйка, похоже, угадала, о чём думает Леон, и заговорила сама:

— У Виктора была чахотка. Он скончался через месяц после нашей свадьбы. Я ухаживала за ним, как могла, не отходила от его постели, но… всё было бесполезно, — голос её звучал ровно и глухо. Леон опустил голову, не зная, что сказать, и не в силах вновь приняться за еду, пока Аврора изливает ему душу. Впрочем, она быстро оправилась, выпрямилась на стуле, и голос её зазвучал громче:

— Отец Виктора был англичанином, и большую часть жизни он провёл в Англии. Туманы, сырой воздух, вечные дожди — неудивительно, что он загубил своё здоровье! Он и меня хотел увезти туда, но после его смерти я предпочла остаться здесь, в доме своих предков. В девичестве я де Мюссон.

Аврора огляделась и попыталась придать беседе если не жизнерадостность, то хотя бы не столь упадническое настроение, как прежде.

— Вы спросили о картинах… Многие из них написал мой дед по отцу, Грегуар де Мюссон. Он был весьма талантливым художником, хотя многих из своих предков, изображённых на картинах, никогда не видел, и их лица созданы лишь его фантазией. Он умер, когда я была совсем маленькой, но я смутно помню, как он рисовал мне смешных зверей. Ему достаточно было взять перо, окунуть в чернила, два-три движения — и готово!

Её лицо немного просветлело от воспоминаний, и Леон решился вновь вступить в разговор.

— Я видел в гостиной портрет женщины, очень похожей на вас, — осторожно начал он. — Это ваша мать?

— Бабушка, — ответила Аврора. — Анна-Женевьева, первая красавица Бургундии… во всяком случае, по мнению моего деда Грегуара. Он просто боготворил её и вполне мог приукрасить её черты на портрете. Я-то помню её уже старенькой и седой, хотя свою стройность и осанку она сохранила. Бабушка разбиралась в целительных травах, знала многих местных целителей и травниц, готовила лечебные снадобья. Её иногда даже называли колдуньей — разумеется, в шутку, — она вздохнула. — Жаль, она ненадолго пережила деда…

Аврора снова замолчала, а Леон быстро прикинул в уме: если она после смерти мужа осталась в родовом замке одна, не считая слуг, значит, её родители тоже умерли. От мыслей о многочисленных потерях, которые пришлось перенести этой молодой женщине, у него защемило сердце, и он сделал ещё одну попытку развеять охватившую их мрачность:

— Мария сказала, что ваш замок называется Усадьбой теней. Откуда такое необычное название?

— О, никто и не вспомнит! — она и впрямь немного оживилась. — Ходят слухи, что когда-то давно в этих стенах обитали привидения. Может, и сейчас обитают, — Аврора пожала плечами, — только не больно-то они спешат показываться на глаза. Я, во всяком случае, ни одного не видела.

— Вы верите в призраков? — Леон заставил себя улыбнуться, хотя от воспоминаний о вернувшемся с того света отце у него снова закололо в сердце. Уж он-то точно знал, что привидения существуют, хотя предпочёл бы забыть об этом вовсе.

— Не знаю, — она опять пожала плечами. — Скорее верю, чем нет. Я не верю в другое — в то, что такое большое количество людей, видевших призраков на протяжении всей истории человечества, лгало, или обманывалось, или видело нечто такое, чему есть разумное объяснение. Нет дыма без огня, и если так много людей говорят о привидениях, что-то такое существует, согласитесь?

— Звучит весьма разумно, — на этот раз улыбка Леона не была вымученной. — Хотя я проезжал по здешним лесам и не представляю, какие призраки могут здесь водиться. Им ведь подавай туман, сырость, холодные подвалы и ржавые цепи, дремучие леса, а тут солнце, зелень, искристая вода в речке… Даже если какое привидение и поселится здесь, вряд ли оно сможет кого-нибудь напугать!

Он надеялся развеселить Аврору этими словами, но та нахмурилась, и в глазах её вновь появилась тревога.

— Вы ездили по нашим лесам?

— По одному небольшому лесу, даже рощице, где меня и застал дождь, — Леон перестал улыбаться. — А что такое? В них кроется какая-то опасность?

— Другой лес, который находится во владениях де Мармонтеля, моего соседа, куда более дремуч, и там обитает кое-кто похуже привидений — разбойники. Их предводителя называют Чёрным Жоффруа, и они уже почти год бесчинствуют, грабя проезжающих мимо путников. Про главаря, правда, ходят слухи, что он из разорившихся дворян, благороден и никогда не поднимет руку на женщину — во всяком случае, ни над одной из ограбленных женщин не было совершено насилия. Но я не стала бы доверять слухам о благородстве разбойников! — она передёрнула плечами. — Прошу вас быть осторожнее, если вы поедете через лес. Даже если разбойники и не трогают женщин, мужчину они легко могут убить в схватке.

— Не думаю, что меня так легко убить, — сухо заметил Леон, отставляя в сторону бокал с вином. В голосе Авроры ему почудились насмешливые нотки Жаклин д’Артаньян, спрашивавшей, всегда ли ему требуется помощь гвардейцев в драке.

— Я ничуть не сомневаюсь в вашем умении фехтовать, — она приложила руку к груди, — но никто из них не станет биться с вами честно, а против пятерых-шестерых человек вы вряд ли выстоите.

— Благодарю за заботу, — голос Леона всё ещё звучал сухо. — Буду иметь в виду, если мне захочется поехать через лес.

Ужин подходил к концу, и сына Портоса снова стало тяготить повисшее над столом молчание. Он подозревал, что задел Аврору своей холодностью, и упрекал себя в этом: она искренне хотела его предупредить, а он, как обычно, увидел несуществующие намёки на свою слабость и неспособность себя защитить и обиделся! Леону не хотелось заканчивать разговор таким образом, поэтому он решил немного приподнять завесу тайны и рассказать, что привело его в Бургундию. Он начал с надоевшего королевского двора с его фальшивостью, лицемерием и бьющей в глаза пышностью, за которой скрывается грязь похуже, чем в пахнущих навозом стойлах лошадей, затем перешёл на детей мушкетёров, с которыми оказалось совершенно невозможно поддерживать дружбу, а потом незаметно для самого себя поведал Авроре всю историю возвращения королевских сокровищ. Умолчал он разве что о чудесном возвращении отцов-мушкетёров с небес — она не поверит или, чего доброго, сочтёт его сумасшедшим, да и о Луизе де Круаль рассказал крайне скупо.

Тем не менее основную суть Аврора уловила и теперь, после того как Леон закончил, смотрела на него с нескрываемой жалостью. Смотрела уже не как на случайного гостя, заехавшего погреться в дождливый вечер, на гостя, который покинет её на следующее утро, а как на бастарда-волчонка, вынужденного изо дня в день сталкиваться с несправедливостью и жестокостью, на молодого военного, которому зубами пришлось прогрызать себе путь наверх, на растерянного и обманутого человека, которого столько раз использовали и предавали, на того, чья заветная мечта исполнилась, но его это нисколько не осчастливило, на человека, узнавшего своего отца лишь затем, чтобы навсегда лишиться его. Когда Леон завершил свой путаный и сбивчивый рассказ и осмелился взглянуть на сидящую напротив женщину, он увидел, что она грустна, хотя в больших серых глазах не было слёз.

— Значит, вот от чего вы бежите, — совсем тихо проговорила она. — Боже мой, как печально! Если бы я знала это, я никогда не стала бы жаловаться вам на свою жизнь. Все мои беды мелки и ничтожны в сравнении с вашими.

— Ну не скажите, — пробормотал Леон, злясь на себя за то, что вывалил всё это на Аврору. Он не знал, с чего его вдруг потянуло на откровенность: может, вино так подействовало, хотя он и не пил лишнего, может, сказался постоянный недосып, усталость и вечные дурные сны, а может, красота хозяйки и осознание, что завтра он уедет и никогда больше с ней не увидится. Должно быть, всё сразу.

— Вы потеряли столько близких людей — бабушку с дедушкой, родителей, мужа, остались одна в этом замке, с разбойниками под боком… — неуклюже продолжил он и умолк, видя, как сверкнули глаза Авроры.

— Не родителей — только отца. Моя мать пребывает в добром здравии, просто удалилась от мирской суеты в монастырь. А разбойники под боком не у меня, а у Бертрана де Мармонтеля, — с достоинством возразила она. — И в любом случае, мои страдания не идут ни в какое сравнение с тем, что вытерпели вы.

— И вы не презираете меня? — Леон посмотрел на неё так же пристально, как она до этого разглядывала его. Аврора чуть смутилась, но не опустила глаз.

— За что мне вас презирать? За убийство Арамиса? Вы сказали, что это был честный бой, и хоть я знаю об этом только с ваших слов, я вам верю.

— За происхождение, например. За то, что я бастард Портоса.

— Вот ещё! — она тряхнула головой, и тёмные локоны стукнулись о её плечи. — Презирать людей за происхождение — глупость и пошлость, это должно было давно остаться где-то в тёмных веках. Нет, всё, что я к вам испытываю — уважение и жалость. Надеюсь, последнее вас не задевает? — добавила она поспешно.

— Нет, ну что вы! — Леон хотел добавить что-то вроде «Когда такая красивая женщина жалеет тебя, это может только радовать», но вовремя спохватился, что это может быть неверно истолковано. — Единственное, о чём я жалею, так это о том, что вообще рассказал вам свою историю. Вы только расстроились, да и мне это радости не прибавило. Не на такой грустной ноте хотел я закончить наш ужин, — он поднялся из-за стола, Аврора тоже встала. — Мой вам совет: забудьте всё, что я вам наговорил. Считайте, что я просто был слегка пьян и рассказал вам страшную историю. Не принимайте близко к сердцу и вообще — забудьте, — повторил он. — Я бы тоже хотел забыть обо всём этом…

— О том, что вы мне рассказали? — уточнила Аврора, причём в глазах её появился какой-то странный блеск. — Или вообще обо всём, что случилось с вами?

— И о том, и о другом, — ответил Леон. — Слишком много в моей жизни произошло всякого, что я хотел бы забыть — особенно за последнюю пару месяцев. Было бы хорошо не помнить, что я убил лучшего друга своего отца и отца того, кто мог бы стать моим другом. Что я большую часть своей жизни служил недостойному человеку. Что я совершил много ошибок, хоть и не всегда по своей вине, а теперь из-за этих ошибок навсегда лишился отца и друзей. Было бы неплохо забыть обо всём этом.

Он кивнул Авроре и повернулся, собираясь покинуть столовую, но его остановил её голос — необычно звенящий и взволнованный:

— А если я скажу вам, что существует способ стереть себе память?

Леон резко развернулся и уставился на неё, в полной уверенности, что она шутит, но лицо Авроры было серьёзным, глаза её уже не просто блестели, а сверкали, грудь тяжело вздымалась, и даже бледность как будто немного отступила.

— Это какой же? — губы сами собой искривились в привычной усмешке.

— Есть зелье, которое может дарить людям забвение, — серьёзно сказала она.

Тут Леон уже не выдержал и хрипло расхохотался — Аврора вздрогнула от неожиданности.

— Про это зелье все знают! Но как по мне, пьяницами становятся люди слабые и жалкие, а я не такого склада, чтобы топить свою боль в вине! Да и странно слышать такие слова от молодой женщины, весьма умеренной в еде и питье, — он кивнул на её тарелку с недоеденным куском сыра и бокал, из которого она выпила всего лишь половину содержимого.

— Я не про вино, — она даже не улыбнулась, оглянулась на дверь и понизила голос. — Я про настоящее зелье, которое может заставить человека забыть всё, даже собственное имя.

— И где же вы такое встречали? — Леон не мог сдержать насмешливости в голосе, хотя где-то в глубине души ощутил леденящий холод и понял, что его охватывает страх и в то же время — невероятная решимость и готовность пойти на самые отчаянные действия.

— В записях своей бабушки, — совсем тихо сказала Аврора, подойдя ближе к нему. — Я же сказала вам, что она разбиралась в травах и варила зелья. Одни из них исцеляли тело, другие — душу. Было среди них и то, что могло лишить человека болезненных воспоминаний. Варить его сложно, но бабушка оставила очень чёткие и подробные указания.

— И что же, вы готовы сварить такое зелье для меня? — Леон всё ещё смотрел на неё с иронией, ожидая, что все слова Авроры — затянувшаяся и не очень удачная шутка. Может, она таким образом мстит ему за сухость и холодность после слов о разбойниках?

— Уже сварила, — её речь стала короткой и отрывистой. — Правда, не для вас — для себя. Мне, как вы теперь знаете, тоже есть что забывать. Но если вы по-настоящему этого хотите, я уступлю зелье вам, — в серых глазах сверкали те же отчаяние и решимость, что и у него, и Леон подумал, что начинает кое-что понимать.

— Ваша бабушка была целительницей, и вы пытаетесь идти по её стопам, — медленно начал он. — Скажите, вы тоже лечите людей? Варите зелья, готовите снадобья, так?

— Так, — она выдержала его пристальный взгляд. — Но не все об этом знают, а кто знает, предпочитает помалкивать. Мне не нужна лишняя огласка и слухи о том, что я ведьма. И я не промышляю любовными зельями и прочей ерундой! — Аврора сверкнула глазами. — Я вообще не беру за это деньги. А такие опасные зелья, как зелье забвения, я никогда и никому не предлагала. Незадолго до вашего приезда я сварила его и собиралась испробовать на себе — так я делаю со всеми своими снадобьями и отварами. Но тут приехали вы и сказали, что желали бы забыть… Я не знаю точно, как действует это зелье, — продолжила она после паузы. — Оно может вообще не подействовать, может стереть память о вашем прошлом, может стереть память вообще обо всём, и вам придётся заново учиться ходить и говорить, как иногда бывает с ранеными в голову, — Леон вздрогнул при этих словах.

— Это очень опасно, и вы, если согласитесь выпить зелье, окажетесь моим подопытным, — закончила Аврора, глядя ему в лицо. — Видите, я предупредила вас о возможных последствиях. Вы уверены, что хотите этого?

— Я приехал сюда в поисках приключений, и, кажется, я их нашёл, — медленно произнёс Леон. — Я понимаю, какая опасность мне угрожает, но я готов рискнуть. Если хотите, я могу даже оставить расписку, что снимаю с вас всякую ответственность, что я был предупреждён об опасности лишиться памяти и не обвиняю вас ни в чём.

— Пожалуй, это будет разумно, — поколебавшись, согласилась Аврора. — Прошу вас пройти со мной в гостиную.

В гостиной, под строгим взглядом Анны-Женевьевы, Леон, взяв принесённые хозяйкой чернила, перо и листок бумаги, письменно подтвердил, что во всех неприятных последствиях будет виноват только он, поскольку был предупреждён Авророй, протянул расписку Авроре, и та скрылась. Вернулась она через несколько минут, уже без расписки, но зато с каким-то стеклянным пузырьком, в котором плескалась поблёскивающая жидкость ядовито-зелёного цвета. Всё случилось так быстро, что Леон не до конца верил в реальность происходящего — ему казалось, что он попал в одну из сказок, которые рассказывала ему мать, где все колдуньи, добрые и злые, умели принимать облик прекрасных женщин и варили волшебные зелья. Теперь же такая колдунья стояла перед ним, протягивая пузырёк с зельем и пытливо заглядывая в лицо. В голове пронеслась мысль, не отравила ли Аврора своего мужа — если она и правда разбирается в зельях, ей ничего не стоило это сделать.

Но правда была в том, что Леону было уже всё равно.

Неважно, отравит его гостеприимная красавица, просто подшутит, вручив какой-нибудь безобидный травяной отвар, или на самом деле лишит памяти. Если в мире есть хоть малейшая возможность избавиться от терзающих ночных кошмаров, неумолкающего голоса совести и чувства вины, забыть обо всём случившемся и начать жизнь с чистого листа, Леон не собирался упускать эту возможность.

— Лучше сядьте, — Аврора кивнула на козетку на гнутых ножках, оканчивающихся львиными лапами. — От зелья может закружиться голова, и вы можете даже потерять сознание.

Леон послушно сел, осторожно взял из рук Авроры пузырёк, вытащил пробку, которой тот был заткнут, и поморщился от смеси запахов, ударившей в нос. Сильнее всего пахло полынью — такой же запах, кажется, исходил и от самой Авроры. Леон снова вдохнул смесь травяных ароматов, пытаясь привыкнуть к ним, посмотрел вниз, и ярко-зелёная жидкость внезапно напомнила ему глаза Луизы де Круаль, два изумрудных омута, в которых он так хотел утонуть…

Если он выпьет это зелье, то забудет и де Круаль. И Кольбера, и Арамиса, и монахов-иезуитов, и жестокого воспитателя из приюта, и того рыжеусого преступника, которого он заколол. Забудет насмешки детей мушкетёров и выговоры министра финансов, ранения в схватках и падения с лошади, унижения и разочарования, сопровождавшие его на всём жизненном пути. Забудет самого себя, перестанет быть Леоном дю Валлоном и станет кем-то другим, совершенно новым человеком. Мало кому выпадает такой шанс, а ему выпал.

Леон поднял глаза на Аврору, встревоженно глядящую на него, и улыбнулся ей.

— Если я забуду, как есть, ходить и говорить, не учите меня этому заново. Лучше просто придушите подушкой.

Сказав это, он запрокинул голову, с размаху закинул содержимое пузырька себе в рот и зажмурился — так оно ударило в голову. Перед глазами заплясали цветные круги, в ушах зашумело, язык онемел от невыносимой горечи, в носу защипало, и Леон нетвёрдой рукой отложил пузырёк — вернее, думал, что отложил. На самом деле тот выскользнул из его слабеющих пальцев и упал — к счастью, не на пол, а на край козетки. Несколько мгновений Леон ещё оставался в сознании, но потом глаза его закрылись, тело обмякло, голова потяжелела, и он, не в силах бороться, упал на бок, лишившись чувств.

Аврора, со страхом и надеждой наблюдавшая за ним, дрожащей рукой перекрестилась, потом мелкими шажками подошла поближе, подняла опустевший пузырёк, в котором не осталось ни одной капли, и отступила, глядя на распростёртого гостя с жалостью и нежностью.