Дотянуться до звёзд

Космонавтам также предстояло испытать в полёте целый комплект более простых устройств и принадлежностей, в частности – электробритвы с вакуумной очисткой, предназначенные специально для работы в невесомости, устройство для влажного умывания, механизм брикетирования бытового мусора. Нужно было проверить в условиях невесомости удобство пользования разными прочими мелочами, вроде гигиенических салфеток и вакуумного устройства для чистки зубов, удаляющего воду и остатки пасты. На корабль впервые поставили микроволновку и термостат для разогрева пищи, их тоже нужно было испытать.

Состав третьего международного экипажа был необычным и диктовался, в первую очередь, соображениями большой политики. На «Зямочку» Финштейна перспектива совместного полёта с двумя арабами из ОАР «свалилась» внезапно, и едва его не придавила. Будучи образцовым, дисциплинированным офицером, Зиновий Яковлевич, когда Каманин объявил ему состав будущего экипажа, взял под козырёк и чётко ответил:

– Есть, товарищ генерал-лейтенант!

И лишь выдержав паузу в пару секунд, добавил:

– Только одна просьба... если со мной в полёте что случится – маму не забудьте...

– Да что с тобой может случиться? – удивился Каманин. – Это всё равно, что в подводной лодке – если погибать, так всем вместе.

– Не скажите, товарищ генерал-лейтенант, мало ли что... Ребята уже шутят, что как бы мне не выйти в открытый космос раньше Лёхи Леонова...

– Оставить дурацкие шутки! – оборвал Каманин. – Я вот этим шутникам пропишу... курс одесского юмора!

Тем не менее, подготовка экипажа проходила успешно и без каких-либо конфликтов. Космонавты из ОАР проявляли отменную сознательность, им очень хотелось полететь в космос, тем более – полететь раньше американцев.

Дублёрами международного экипажа были назначены Павел Попович, Валерий Быковский и Борис Волынов. Их предполагалось запустить в случае, если участники ближневосточного переговорного процесса не сумеют договориться. Однако, переговоры на Кипре прошли хоть и не идеально, но в целом успешно.

25 апреля провели примерку скафандров и подгонку костюмов «Пингвин». 26 апреля оба экипажа провели «натурную» тренировку в корабле, на ракете-носителе «Союз-2.3», установленной на 51-й площадке Байконура. В это же время шла напряжённая подготовка к двойному полёту по программе «Интеркосмос», поэтому техническое совещание, где решались вопросы готовности третьего международного экипажа, провели 28 апреля.

Официальное заседание Госкомиссии, на котором Королёв и Каманин отрапортовали о готовности корабля и экипажа, прошло вечером 30 апреля, когда уже стало ясно, что переговоры на Кипре состоялись. Оно было коротким – все силы в этот момент уходили на обеспечение полётов экипажей Николаева и Бюттнера (АИ, см. гл. 06-08). Работа велась очень напряжённо. Без дополнительных космодромов в Индии и Французской Гвиане раскрутить программу в столь сжатые сроки вообще было бы невозможно.

Старт третьего международного экипажа по программе «Интеркосмос» состоялся в 9.03 утра 2 мая 1961 года с 51-й площадки космодрома Байконур, когда корабли «Север-3» и «Север-4» ещё готовились к посадке (АИ). Суда «космического флота» – КИК, сопровождавшие в океанах полёт первых двух экипажей, приняли управление третьим полётом программы «Интеркосмос» практически без перерыва.

Юрий Борисович Левитан около 9.30 утра зачитал уже становящееся традиционным сообщение, которое в этот раз прозвучало политической сенсацией, не меньшей, чем полёт Гагарина:

– ...Космический корабль «Север-5» пилотирует экипаж в составе советского космонавта, майора Финштейна, Зиновия Яковлевича, и граждан Объединённой Арабской Республики Махаммада Хосни Сайида Мубарака и Хафеза аль-Асада...

В иностранной прессе сразу же появились сообщения, проникнутые плохо скрываемой паникой – не иначе, как Советы вознамерились постоянно держать в космосе как минимум один экипаж?

Если на Западе полёт стал поводом для беспокойства, то в Израиле и ОАР начался настоящий праздник. Телевидения в Израиле в 1961 году ещё не было, и о полёте сообщила государственная радиостанция «Шерут ха-шидур».

(В реальной истории телевещание в Израиле началось только в 1968 году https://ru.wikipedia.org/wiki/Израильское_управление_телерадиовещания )

В то же время в Египте, Сирии и Иордании уже были установлены в крупных городах приёмные станции системы «Орбита», принимавшие сигнал спутника «Молния», обслуживавшего восточную часть Северного полушария планеты (АИ). В Египте, Сирии, Иордании, Ираке и Иране передачи советского телевидения использовали в школах, на уроках русского языка. Сообщение о полёте арабских космонавтов привело к массовому срыву уроков. Школьники половины арабского мира с криками высыпали на улицы.

Как и в случае предыдущего полёта, были организованы прямые телевизионные включения с борта космического корабля, телемост с президентами Египта, Сирии и премьер-министром Иордании, возвратившимися с переговоров.

Премьер-министр Бен-Гурион прибыл в только что открывшуюся дипломатическую миссию в Иерусалиме, где по такому случаю была развёрнута передвижная телевизионная студия, и лично поздравил по телевидению международный экипаж, пожелав ему успешного выполнения задач полёта и благополучной посадки (АИ). Его поздравление транслировалось через дирижабль и спутник «Молния» на всю северную часть восточного полушария. В арабском мире сам факт обращения израильского премьера с поздравлениями к арабским космонавтам был воспринят как шок и сенсация.

Как только «Шерут ха-шидур» сообщила о полёте в космос советского космонавта Финштейна, в Израиле началось грандиозное веселье и пьянка, сравнимая по масштабам разве что с праздником «Пурим». К счастью, полёт пришёлся на среду, а не на субботу. К вечеру по всему Израилю на улицах лежали пьяные (Если ви таки думаете, щто евреи не пьют, таки ви сильно ошибаетесь https://news.boyarka.name/interesnoe/2702-opyat-evrei-napilis.html Они такие же люди, и таки умеют хорошо повеселиться)

Пока на Земле праздновали, на орбите шла напряжённая работа. Космонавты по очереди делали физические упражнения. Их костюмы «Пингвин» ещё на Земле имели разные индивидуальные регулировки, значения натяжения каждого ремня были запротоколированы, и теперь космонавты, проделывая комплекс физических упражнений, сравнивали свои ощущения и передавали их на Землю. Регулировать «Пингвины» в полёте было сложно, для этого нужно было снимать скафандры, а сделать это в тесном спускаемом аппарате, не заехав локтем в лицо соседу, было почти невозможно. Приходилось довольствоваться уже имеющимися настройками.

«Зяма» Финштейн тщательно тестировал все системы нового скафандра. Всё работало более-менее прилично, хотя недочётов, подлежащих исправлению, тоже хватало. Зиновий Яковлевич диктовал на магнитофон свои наблюдения, Асад скрупулёзно дублировал их в бортовой журнал.

В середине первого дня полёта космонавты впервые использовали новую бортовую кухню – микроволновку и термостат, чтобы разогреть тубы и контейнеры с пищей. У ЦУПа были определённые опасения на этот счёт, аппаратуру хотя и отлаживали на Земле, но времени на отработку было немного. В основном ожидали некорректной работы цифрового реле времени, но опасения оказались излишними. Использованные в конструкции специализированные микросхемы-таймеры были хорошо защищены от внешних радиационных воздействий конструктивными мерами, и отказов на протяжении всего полёта не наблюдалось.

После обеда и небольшого отдыха эксперименты на борту были продолжены. В основном, все опыты проводились при выходе корабля из радиовидимости наземных пунктов управления, а время прохождения над территорией СССР, Европы и Ближнего Востока использовали для общения с телевизионной аудиторией и докладов руководителям полёта.

Физические упражнения после 4-го витка были прекращены, начался период адаптации к невесомости. К упражнениям вернулись на второй день, после того, как организмы космонавтов пришли в норму. В комплекс наземных тренировок после полёта Титова были внесены изменения, но космонавты международных экипажей успели потренироваться по новой программе всего пару дней.

На второй день возобновили физические тренировки, а также испытывали бритвы, гигиенические устройства и принадлежности, опробовали систему брикетирования бытового мусора.

Продуманный подход ОКБ-1 к организации подготовки длительных полётов позволил избежать многих неприятных моментов, с которыми столкнулись позднее астронавты NASA, из-за несовершенства ассенизационной аппаратуры (когда экскременты частенько летали по кабине или даже по отсекам орбитальной станции «Скайлэб»).

Помимо испытаний бытовых устройств, космонавты проводили чисто научные эксперименты и наблюдения. В частности, Хосни Мубарак фотографировал территорию Египта, в интересах строителей Асуанской плотины, эти снимки впоследствии помогли уточнить зону предстоящего затопления и эвакуировать из неё некоторые археологические памятники, не попавшие в первоначальный список (АИ).

Финштейн и Асад проводили замеры уровня радиации за бортом, и интенсивности солнечного излучения, пробовали определить плотность остаточной атмосферы по торможению космического корабля в перигее орбиты, с помощью БЦВМ и отсчётов наземных средств наблюдения, передаваемых из ЦУП. В целом, три дня полёта прошли достаточно насыщенно.

Телевизионные трансляции с борта «Севера-5» вызвали очень большой интерес не только в арабских странах. Уже в первый день в Иерусалиме наблюдалось настоящее паломничество из Западного сектора в Восточный, где уже принималось спутниковое телевещание. Предприимчивые арабы выставляли пока ещё немногочисленные телевизоры прямо в окна на первых этажах, пытаясь делать собственный небольшой «гешефт» на гостях с сопредельной территории (АИ). Не было замечено никаких инцидентов или враждебности – совместный космический полёт стал примером мирного сотрудничества для обоих народов.

Разумеется, нашлись «радикалы» с обеих сторон, которые не приняли сам факт возможного примирения и взаимодействия, но их оказалось даже меньше, чем ожидали лидеры государств. Третий день полёта и посадка корабля «Север-5» совпали с суборбитальным полётом американского астронавта Алана Шеппарда на корабле «Меркурий», и полностью затмили его в мировых СМИ. Хрущёв придумал простейший и очень эффектный ход. При обсуждении полёта с руководителями Главкосмоса он попросил показать, как проецируется на поверхность Земли трасса полёта на посадочном витке.

– Корабль начинает торможение над Африкой, – пояснил Келдыш, – на снижении входит в атмосферу, проходит над Курдистаном, при этом полёт разделившихся отсеков корабля в атмосфере можно наблюдать из района города Поти на Кавказе. Затем дальнейшее снижение и посадка.

– В зависимости от наклонения орбиты посадка происходит либо в районе Саратова, либо в Казахстане, – добавил Королёв. – Гагарина и Титова мы встречали в Саратовской области, Юра немного промахнулся при посадке, километров на 500, но спасательные службы были хорошо подготовлены. 2 мая экипажи «Север-3» и «Север-4» в условиях Индии сумели принять без происшествий. Экипаж Финштейна тоже планируем принимать в Саратовской области.

Никита Сергеевич несколько минут размышлял, то так то этак прикладывая к глобусу транспортир.

– А это... если команду на посадку дать немного раньше, где корабль сядет? – спросил Первый секретарь.

– Э-э... смотря, насколько раньше... – Королёв и Келдыш переглянулись, внезапно осознав замысел Никиты Сергеевича. – Ох, едрить твою налево... – сообразил Сергей Павлович. – Это ж какой пропагандистский приём! А что, перебросить спасателей из Индии успеваем?

– Надо связаться с Каманиным, – решил Келдыш. – Дать ему команду срочно лететь...

– Но куда? Где сажать хотите?

Академик Келдыш прикинул в уме предварительные расчёты и ткнул карандашом в карту:

– Сюда!

Окончательный расчёт «южного» варианта посадки был тщательно проверен в МИАН, после чего утверждён Государственной комиссией. Космонавтов предупредили за несколько витков до посадки. Изменение плана полёта привело в восторг Хафеза Асада, в то же время изрядно обеспокоив командира экипажа Финштейна.

– Заря, вы там с местом посадки ничего не напутали?

– Всё нормально, Беркуты, изменение в полётном плане утверждено на самом верху.

– Гм… Ну да… им-то что… В случае чего, бить-то будут меня!

– Не тушуйся, Зяма, когда сядем, я всем скажу, что ты со мной! – успокоил Асад.

– Ты только на идиш не говори, – добавил Мубарак, – а мы просто скажем, что ты русский. По паспорту. В удостоверении космонавта только страна прописана, а не национальность.

– Так бить-то будут по морде, а не по паспорту! – ответил Финштейн, с сомнением проводя пальцем по переносице.

Однако приказ следовало выполнять.

Утром 5 мая, незадолго до старта Алана Шеппарда с космодрома Канаверал, космический корабль «Север-5», получив сигнал на посадку с судна КИК, включил тормозную двигательную установку над Южной Атлантикой. Он вошёл в атмосферу над Африкой и, пролетев огненным болидом над Египтом и Израилем, благополучно совершил посадку в Сирии, в полях между населёнными пунктами Batha, Hulwiyah и Tall Daman, примерно в 43 километрах к юго-юго-востоку от Алеппо (АИ).

Его ожидали переброшенные на самолётах из Индии поисково-спасательные команды, при поддержке двух дирижаблей радиолокационного дозора, предоставленных советским Средиземноморским флотом. Вертолёты встретили в воздухе снижающийся на парашюте корабль, и приземлились одновременно с ним. Спускаемый аппарат сразу же окружили сбежавшиеся с окрестных полей сирийские крестьяне. Узнав, что к ним «в гости» приземлился первый сирийский космонавт, его тут же начали качать, прямо в скафандре. По окончании процедуры качания Хафез Асад обнаружил, что всё, что можно было оторвать от скафандра, было оторвано на сувениры (АИ).

Египетского и советского космонавтов тоже приняли, как родных. Финштейн успел снять свой скафандр ещё перед выходом из спускаемого аппарата, он покидал корабль последним. Скафандр он передал через люк спасателям, и тем самым уберёг опытный экземпляр от разграбления (АИ).

Космонавтов вертолётом доставили в Алеппо, откуда на Ил-18 поисково-спасательной команды перевезли в Дамаск, где их уже ждали лидеры ОАР. Встреча космонавтов и в этот раз превратилась в красочное праздничное шествие. В разгар праздника космонавты и руководство ОАР получили приветствие от премьер-министра Бен-Гуриона, вместе с приглашением посетить Иерусалим. С советским руководством этот пассаж был согласован заранее (АИ). Валериан Александрович Зорин во время переговоров рекомендовал Давиду Викторовичу пригласить в Израиль весь экипаж:

– Они же летали вместе, сами понимаете, это будет красивый политический жест с вашей стороны. Каждый космический полёт – это не только научное, но и важнейшее политическое мероприятие. Грех таким шансом не воспользоваться, тем более, после успешных мирных переговоров на Кипре.

Бен-Гурион был достаточно опытным политиком, чтобы это осознать. Встреча космонавтов в Иерусалиме оказалась не менее праздничной, чем в Дамаске. До возвращения в СССР космонавтам пришлось также побывать в столице Иордании Аммане, и в Каире. В Москву, для совместного рапорта на Красной площади, космонавты попали только 7 мая (АИ).

#Обновление 22.10.2017

Процедура правительственной встречи за четыре состоявшихся в кратчайшие сроки полёта была уже отработана и прошла «по накатанным рельсам». Куда интереснее было в Одессе. Уникальный, единственный в своём роде город, жизнь которого десятилетиями вертелась вокруг порта и Привоза, внезапно оказался на острие науки, техники и международной политики.

О полёте Зиновия Яковлевича Финштейна в составе международного экипажа по программе «Интеркосмос» его мама Сара Львовна узнала утром 2 мая, от самого председателя Одесского облисполкома Михаила Васильевича Хорунжего. Председатель заехал к ней утром, по поручению из Москвы. Сара Львовна как стояла в халате и фартуке у плиты, так и села на удачно подвернувшуюся табуретку:

– Ох! Это щто ж теперь будет? Ох, мой бедный мальчик, а вдруг с ним щто-нибудь случится?

– Не волнуйтесь, дорогая Сара Львовна, всё будет в порядке, – успокоил её Хорунжий. – Наша космическая техника – самая передовая в мире, вы же газеты читаете?

– Таки читаю, конешно, да только тем газетам доверять можно только рибу, и то, если на завернуть! – отмахнулась Сара Львовна. – Михаил Васильич, а ви уже завтракали? Прошу, не побрезгуйте...

– Нет, нет, что вы, у меня ещё масса дел, – Хорунжий, выполнив свой долг, поспешил откланяться.

Сара Львовна тут же схватилась за телефон и позвонила сестре:

– Розочка, ти таки била права! Наш Зямочка полетел у космос! Включай скорее радио, скоро объявят! Побегу на Привоз, люди же придут поздравлять! Ох, таки и радость, и сплошное разорение!

Пока Сара Львовна собиралась, по радио голос Левитана действительно объявил о полёте. Когда она вышла во двор, её уже встретила толпа радостно галдящих соседей:

– Сара Львовна! Ви таки слышали радио?! Ваш Зямочка в космосе!

– Ой, а это не к вам ли сейчас товарищ Хорунжий из облисполкома приезжал?

– Поздравляю вас, дорогая Сара Львовна, ми таки все гордимся вашим Зямочкой, как своим сином!

– Ах, Сара Львовна, как я за вас рада, представляете, ваш Зяма мне сегодня даже снился.

– И щто он имел вам сказать, девушка? – на ходу просипела мадам Финшнтейн.

– Точно не помню, но кажется ничего.

– Тогда это был не мой Зямочка, он весь в маму и всегда имеет щто сказать.

Сара Львовна едва успевала отвечать на сыплющиеся со всех сторон пожелания и поздравления. Её выручил сосед сверху, Хаим Соломонович:

– Сара Львовна, ви куда собираетесь?

– Та на Привоз пойду.

– Та щто ви, право, у нас таки всё есть! Сейчас соберём на стол!

– Ой, как же, а поругаться?

– О, таки да, это – святое! Давайте, я вас подвезу!

Тарахтящий «Москвич» доставил маму Зямочки на главный рынок Одессы. Здесь её очень многие знали, и поздравления обрушились на неё с новой силой:

– Ой, Сара Львовна! Это не за вашего Зяму сейчас сказали по радио? Он таки полетел в космос, как тот Гагарин?

– Про моего! – с гордостью подтвердила мадам Финштейн. – Хотя не в самой приличной компании...

– Вей, как мы за вас рады! Зямочка всегда был подающим надежды мальчиком! А теперь ещё станет Героем! Скажите он ещё не женился?

– Бог миловал!

Нет худа без добра – обрадованные успехом земляка продавцы почти не торговались – ну, разве что, по привычке или для удовольствия. Сару Львовну они встречали ставшими уже дежурными шутками:

– Вот смотрю я на вас, Сарочка, и думаю — что таки аппетитней: ви или ветчина вон на том прилавке?

– Жора, а ви не думайте, ви пробуйте! – привычно отшутилась мама Зямочки и тут же приценилась к рыбе:

– Щто-то у вас рыба какая-то некрасивая, бледная?

– А шо ви хотите, мадам? Встала в море сегодня рано, не успела накраситься...

– А щто, у вас бичок свежий, ещё живой?

– Нет, он уже умер.

– То-то я удивляюсь на цену, – с достоинством ответствовала Сара Львовна. – Ви таки ему на похорони собираете?

Набрав две здоровенные сумки продуктов, Сара Львовна вернулась к ожидавшему её у машины Хаиму Соломоновичу. По дороге ей попался ещё один знакомый:

– Ой, Сарочка, какие у вас большие сумки? И щто это ви так много накупили?

– То двадцать кило не вашего дела! – мадам Финштейн за словом в карман не лезла.

Праздновали всем двором, веселье удалось на славу, лучше, чем любая свадьба. Все три дня, пока продолжался полёт, Сара Львовна оставалась звездой Одессы. Ей пришлось поволноваться, когда по радио объявили, что корабль приземлился в Сирии, вместо Саратовской области, но тут позвонили из райкома партии, и сообщили, что всё прошло благополучно.

Соседи тут же кинулись снова её поздравлять:

– Сарочка, дорогая, вашему Зямочке теперь таки дадут Звезду Героя Советского Союза!

– Ой, та щто ви говорите, а может, ему ещё дадут медаль «За освобождение Одессы»?

– Нет, её таки дают только пассажирам рейса Одесса – Тель-Авив!

– Кстати, Сарочка, а ви знаете, щто вашего Зямочку пригласил в гости сам израильский премьер Бен-Гурион?! Говорят, ему и тем двум, щто вместе с ним летали, присвоят звания почётних граждан Израиля!

– Ой-вей, это щто же получается? Наш Зямочка стал первым, кто таки уехал на космическом корабле?

Программу полёта объявляли по телевидению, и соседи не упустили случая пошутить:

– Сара Львовна, ви знаете, тут люди говорят, щто ваш Зямочка испитивал новый космический скафандр, и таки вёл себя как настоящий герой! После посадки их окружили арабы, но он заперся в корабле и отстреливался до последнего патрона...

– Ой, та щто ви врёте, Соломон Маркович, – отмахнулась Сара. – Зямочка мине уже звонил из самого Тель-Авива! У него всё хорошо, их там встретили как родных, и в Сирии, и в Израиле, теперь вот в Египет поедут...

– Сарочка, надеюсь, ви ему сказали, щтоби он даже не думал возвращаться?

– Та щто ви такое говорите?! Зямочка – хороший син, он без мамочки не уедет!

– Сара Львовна, а ви таки не думали уехать вместе с Зямочкой?

– Таки куда мне, с моей фигурой, Хаим Соломонович! Ви щто, не видели по телевизору, какой в этом их корабле узкий люк! Или ви предлагаете мине лететь вокруг Земли и до самого Тель-Авива тухесом наружу?

Вторая попытка запуска первого американского астронавта была назначена на 5 мая. Шепард должен был лететь раньше, 2 мая, но планы NASA перечеркнул сильный шторм, разразившийся над космодромом на мысе Канаверал. 2, 3 и 4 мая погода не позволяла лететь, несмотря на политическую ситуацию, требовавшую немедленной реакции. Советы как будто включили гигантский космический конвейер. Следом за сразу двумя кораблями с международными экипажами, они запустили третий.

Когда президенту доложили, что в экипаже советского корабля вместе с советским лётчиком летят два араба из ОАР, президент вначале не заподозрил подвоха. Лишь ознакомившись с переводом сообщения ТАСС, Кеннеди прочитал фамилии космонавтов. Его брови поползли вверх:

– Еврей? Красные запустили в космос еврея с двумя арабами? Оригинально! Они не опасаются, что их космонавты перебьют друг друга прямо на орбите? Или арабы откроют люк и выкинут его в космос?

– Но, сэр… Этот Финштейн – не израильтянин, он – советский еврей.

– Да арабам-то какая разница? Тем более, в Израиле советских евреев тоже хватает!

Основной повод для беспокойства у американской стороны возник перед стартом Шепарда. Понимание законов небесной механики никогда не было сильной стороной политиков. Кеннеди позвонил в NASA и попросил соединить его с доктором Драйденом:

– Мистер Драйден? Это президент. Вы собираетесь запускать Шепарда? Но ведь русский корабль ещё на орбите! Они там, случаем, не столкнутся?

– Не беспокойтесь, сэр, это абсолютно исключено! – ответил Драйден. – Русские опубликовали данные орбиты их корабля, и мы постоянно его отслеживаем. Апогей расчётной траектории «Меркурия» находится ниже орбиты русского корабля. В этом отношении полёт полностью безопасен. Хотел бы я быть так же уверен во всём остальном…

– Благодарю вас, мистер Драйден. Помните, мы должны избежать ошибок и проблем. У нас их и без того уже было предостаточно.

– Мы делаем всё возможное, мистер президент, но техника есть техника, возможно всякое.

Положив трубку, президент задумчиво повторил:

– Апогей траектории «Меркурия» ниже орбиты русского корабля... М-да... В этом-то и проблема...

Три дня вынужденного ожидания перед повторным стартом Шепард провёл в отдельной квартире на мысе Канаверал, где ему предоставили всё необходимое для жизни: удобную кровать, телевизор, радио, газеты, личное пространство. К астронавту не допускали репортёров и любопытствующих, прежде всего – чтобы избежать случайного инфекционного заражения. Квартира тоже была частично защищена от переносчиков инфекционных заболеваний.

Перед полётом Шепарда держали на строгой диете, готовил ему личный повар, предоставленный NASA. Меню для астронавта составила диетолог Беатрис Финклштейн из Аэрокосмической Медицинской лаборатории. Рацион был вкусный и питательный, но несколько однообразный – список блюд за все три дня не менялся. К примеру, на завтрак астронавт получал 4 унции апельсинового сока, 1 порцию манной каши, яичницу-болтунью из двух яиц, 1 тост из белого хлеба, 2-3 кусочка хрустящего бекона, 1 чайную ложку сливочного масла, 1 столовую ложку клубничного джема. Кофе с сахаром разрешили пить сколько угодно.

(А хреновато первого астронавта кормили – полноценного мяса на завтрак дать пожмотились)

Повар обычно готовил несколько порций, одну для астронавта, ещё пару – для его дублёров, и ещё одну контрольную порцию ставили на сутки в холодильник, чтобы провести исследования в случае если у астронавта возникнут проблемы с пищеварением.

NASA рекомендовало астронавтам рано ложиться спать, но это была именно рекомендация, а не жёсткое требование. Накануне полёта Шепард лёг спать в 22.15, спал крепко, без сновидений. Ему запретили пить кофе в течение суток перед полётом из-за его возбуждающего и мочегонного эффекта. Это требование астронавт нарушил, кофе утром перед полётом он всё же выпил.

5 мая Шепарда и его дублёров Вирджила (Гаса) Гриссома и Джона Гленна среди ночи, в 1.10 минут по местному времени, разбудил врач NASA Уильям Дуглас. Астронавты позавтракали. После завтрака последовал предполётный медосмотр. На астронавта налепили множество датчиков, места для которых были заранее размечены прямо на коже. В 5.15 утра Шепард забрался в тесную капсулу космического корабля «Меркурий».

(Размеры «Меркурия» составляли 1,9 м в диаметре и около 3 м в высоту, корабль был окрашен в тёмно-синий цвет. http://ic.pics.livejournal.com/megavolt_lab/79392034/22654/22654_900.jpg фото первых секунд старта. Обитаемый отсек был размером с кабину истребителя. Устройство КК «Меркурий» http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/3/3f/Mercury_Spacecraft.png/775px-Mercury_Spacecraft.png Трёхмерная модель КК «Меркурий», виден выдвинутый из открытого лючка перископ и аэродинамическая поверхность на носу капсулы, с помощью которой корабль разворачивался днищем вперёд. http://ic.pics.livejournal.com/megavolt_lab/79392034/22422/22422_900.jpg ).

В «офисе», как традиционно называют свою кабину американские лётчики, за ним наблюдал беспристрастный свидетель – объектив кинокамеры. Вторая камера была направлена на приборную доску и фиксировала показания приборов.

Шепард подключил скафандр к разъёмам бортовой вентиляции и кабельной сети. Техник Джо Шмидт помог ему застегнуть привязные ремни, и пожал руку астронавта в перчатке скафандра, пожелав ему удачи. Выстроившаяся внизу стартовая команда хором прокричала:

– Счастливой посадки, коммандер!

Шмидт закрыл люк капсулы, и Шепард остался один в корабле. Сердце билось чаще, чем обычно, но вскоре он успокоился. В 6.25 астронавт начал дышать чистым кислородом, чтобы очистить лёгкие от атмосферного азота, это позволяло избежать воздушной эмболии или кессонной болезни в случае разгерметизации.

Старт «Меркурия» несколько раз откладывали. За 15 минут до намеченного момента старта внезапно опять испортилась погода. На этот раз шторма не было, но набежавшие облака могли испортить киносъёмку и телевизионную картинку. Предприимчивые американцы любое мероприятие превращали в рекламное телешоу. Синоптики обещали улучшение погоды через час, и Шепарду было велено подождать.

Однако надёжность тогдашней техники была не особо высокой, вплоть до того, что ракету надо было пускать сразу, как только проведены последние проверки – иначе что-нибудь могло сломаться просто от ожидания. В этот раз подвела не сама ракета – завис компьютер IBM 7090 в наземном комплексе обслуживания.

Зависание компьютера в начале 60-х лечилось куда сложнее, чем сейчас. Перезапуск всей системы занял 2 часа! За это время на ракете от перегрева вышел из строя инвертор. Его пришлось срочно менять. Пока заправленная ракета стояла около 4-х часов на старте, жидкий кислород в баке окислителя быстро испарялся. Давление поднялось больше допустимого, из-за чего пришлось избыток давления стравливать. Никто не ожидал такого количества задержек, поэтому автоматическим клапаном ракету не оснастили.

«Избыток давления» мучил не только ракету, но и астронавта. Выпитый с утра, в нарушение инструкции, кофе начал проситься наружу. Мало того, Шепард уже 4 часа лежал на спине, в неудобной позе, с поднятыми ногами. Ноги он мог поджать в коленях, чтобы меньше затекали, но пролежать так несколько часов всё равно было пыткой.

Проблема заключалась в том, что полёт изначально предполагался суборбитальным, продолжительностью всего 15 минут, и о возможной задержке старта никто даже не подумал.

Шепард доложил о «проблеме», что вызвало лёгкую панику среди специалистов команды управления. Внутри скафандра было установлено множество электрических датчиков. Приборы были практически все слаботочные, поскольку датчики клеились в том числе и на тело астронавта. В случае замыкания Шепарда, разумеется, не убило бы (как пишут в некоторых статьях), но могла проскочить искра, а вот это, в кислородной атмосфере корабля, могло привести к пожару. Гибель первого астронавта США, да ещё по такой анекдотической причине, стала бы национальным позором. Нужно было срочно что-то решать.

Провели короткое совещание, на котором специалисты пришли к выводу, что при обесточенных системах съёма информации астронавт может безопасно помочиться прямо в скафандр. Шепарду передали указание выключить часть телеметрии и отлить. Жидкость быстро впиталась в бельё, но определённый дискомфорт, конечно, оставался. Кресло космического корабля выглядит как ложемент, в котором астронавт в момент старта лежит на спине, чтобы перегрузки при старте и входе в атмосферу действовали в направлении «грудь-спина». Жидкость до момента впитывания успела растечься по ложементу, поэтому спина у Шепарда на старте была мокрая.

Ему надоело затянувшееся ожидание, он вызвал по радио операторов старта и попросил их «решить свои мелкие проблемы и зажечь эту свечу». (http://fototelegraf.ru/47136-pervyj-amerikanskij-kosmonavt.html)

– Ты сейчас взлетишь, «Хосе», – успокоил Шепарда его коллега Дик Слейтон из центра управления полётами.

Это прозвище Шепард получил в честь Хосе Хименеса, комичного персонажа, выдуманного Биллом Даной. (http://fototelegraf.ru/47136-pervyj-amerikanskij-kosmonavt.html)

Старт состоялся в 09:34:13 по местному времени (14:34:13 UTC). В момент, когда из двигателя «Редстоуна» ударила струя пламени, первый астронавт Соединённых Штатов прошептал, обращаясь к самому себе:

– Don’t fuck up, Shepard…

Позже репортёры распиарили придуманную ими «молитву Шепарда»: «Please, dear God, don't let me fuck up», однако на самом деле к потусторонним силам астронавт не обращался (Подробнее см. http://lurkmore.to/Молитва_Шепарда)

В момент старта вся Америка, затаив дыхание, смотрела прямой телерепортаж с мыса Канаверал. Остановились занятия в школах и работа в учреждениях, прекратилось даже уличное движение. Взлёт Шепарда видели в прямом эфире от 45 до 70 миллионов телезрителей.

Полёт был настолько коротким, что в полётном плане его расписали посекундно. Первые 142 секунды – выведение на траекторию. Начиная с 45-й секунды полёта началась вибрация, настолько сильная, что у Шепарда перед глазами расплывались стрелки приборов. Чтобы не пугать операторов на Земле, Алан не стал им этого сообщать, и рассказал только во время отчёта о полёте. (см. «Мировая пилотируемая космонавтика» стр. 32)

На высоте 59,7 км, на полсекунды раньше запланированного времени, произошла отсечка двигателя. Отстрелилась ферма системы аварийного спасения, затем, через 10 секунд, три пороховых ускорителя отделили корабль от носителя. «Меркурий», которому Шепард дал имя собственное «Freedom 7» – в честь семерых астронавтов первого отряда – летел под углом 40 градусов к горизонту, со скоростью 1955 метров в секунду (прямо скажем, по сравнению с 7,9 км/с Гагарина – скорость не особо космическая)

В полёте корабль автоматически развернулся задом наперёд, чтобы войти в атмосферу хорошо защищённым от аэродинамического нагрева днищем. На четвёртой минуте полёта, точнее – в Т+3.10, Шепард включил режим ручного пропорционального управления и попробовал управлять ориентацией корабля вручную.

Он опустил нос «Меркурия» на минус 34 градуса, потом приподнял до минус 14 градусов, диктуя короткие фразы с описанием своих действий. Затем попробовал отклонять капсулу вправо-влево и вращать вокруг продольной оси.

Следующим пунктом задания Шепард попытался управлять капсулой, глядя в перископ на Землю. В этот момент он сказал по радио:

– Из перископа открывается прекрасный вид. Небо над Флоридой затянуто облаками. Плохая видимость до мыса Хаттерас.

Сквозь облака Шепард смог чётко различить очертания материка, западное побережье Флориды и Мексиканский залив. Он увидел озеро Окичоби в центральной части Флориды, но не смог узнать ни одного города.

Шепард продолжил эксперименты с управлением, развернул капсулу на 20 градусов по рысканию (проще говоря – повернул нос в сторону на 20 градусов), затем вернул в прежнее положение. «Меркурий» уже подлетал к апогею своей суборбитальной траектории. Пора было тормозить.

По команде Дика Слейтона из Центра управления Шепард опустил нос капсулы на минус 34 градуса, и дал торможение вручную, в точке апогея, на высоте 187,4 километра. С момента старта прошло 5 минут 11 секунд. Торможение продолжалось 22 секунды и проводилось в целях отработки орбитального полёта. На такой скорости корабль сел бы и без торможения, лишь улетев немного подальше. Три тормозных двигателя снизили скорость капсулы на 155 метров в секунду. В ходе торможения Шепард вручную парировал возмущения корабля, не давая ему изменять ориентацию.

До входа в атмосферу астронавт успел опробовать дублирующий электродистанционный метод управления, при котором движения ручки передавались не по системе рычагов, а по электрическим цепям.

В Т+6.14 автоматика подорвала пироболт крепления тормозной двигательной установки. Видя, что контрольная зелёная лампочка на пульте не загорается, Шепард с пульта вручную дал дублирующую команду на отстрел ТДУ. Только после этого сработала сигнализация сброса.

Освободившись от тормозных двигателей, астронавт опустил хвостовую часть капсулы на 40 градусов, чтобы «Меркурий» вошёл в атмосферу под правильным углом. В Т+7.48 на высоте около 70 километров короткое, всего лишь пятиминутное состояние невесомости закончилось. Шепард успел сделать ещё несколько движений ручкой управления, закрутив капсулу со скоростью 2 оборота в минуту, после чего навалившаяся 11-кратная перегрузка прервала его упражнения. Сильная перегрузка продолжалась всего 4 секунды – скорость «Меркурия» была по космическим меркам небольшая, и быстро снизилась.

В ходе спуска была проверена эффективность теплозащиты. Внешняя оболочка капсулы разогрелась до 665 градусов, а внутри кабины температура поднялась всего на 4 градуса – с 35 до 39 С. Пилоту в скафандре было вполне комфортно – внутри скафандра температура держалась на уровне 22-24 С, хотя и было немного мокро.

Как только перегрузка отпустила астронавта, Шепард переключил управление спуском в автоматический режим. В Т+10.15 на высоте 3,2 км в два этапа раскрылся основной парашют. Теперь «Меркурий» снижался со скоростью 10 метров в секунду. Он приводнился через 15 минут 22 секунды после старта, в 9.43 по местному времени, в 130 км к востоку-северо-востоку от острова Гранд-Багама и в 487.3 км от стартового комплекса на мысе Канаверал. Перелёт относительно расчётной точки составил 11 км.

В момент перед приводнением теплозащитный экран отделился, растянув своим весом цилиндрическую обечайку из стекловолокна, наполненную воздухом. (см. здесь, http://lemur59.ru/node/9102 ссылка на конкретное фото слишком длинная). Этот воздушный мешок служил для амортизации удара о воду при посадке.

Шепард провёл в волнах Атлантики всего 10 минут. В 9.53 над капсулой завис спасательный вертолёт H-34 из 26 авиагруппы морской пехоты, пилотируемый Уэйном Кунзом, завис над капсулой. Второй пилот Джордж Кокс зацепил «Меркурий» крюком лебёдки и приподнял над водой. Шепард открыл люк, выбрался из капсулы и по тросу поднялся в вертолёт.

(Джордж Кокс поднимает Шепарда в вертолёт http://fototelegraf.ru/wp-content/uploads/2011/05/pervyj-amerikanskij-kosmonavt-13-11.jpg)

В 9.59 по местному времени вертолёт опустил капсулу на палубу авианосца «Лейк Чамплейн». Астронавта немедленно окружили врачи. Они опасались, что даже несколько минут невесомости могли негативно повлиять на его состояние. Шепард успокоил их, объяснив, что за 5 минут он едва успел ощутить невесомость. Позже выяснилось, что во время полёта астронавт всё-таки пострадал – у него появились проблемы со слухом. К счастью, позже их удалось вылечить, и Шепард вернулся в отряд астронавтов, приняв участие в лунной программе.

Через полчаса после посадки с авианосцем связался президент Кеннеди. Он поздравил Шепарда с успешным космическим полётом. Официальная церемония была проведена в Белом доме 8 мая 1961 г.

Официальные американские СМИ изошли на славословия и комплименты. Пресса как будто забыла обо всех неудачах американской космической программы. У репортёров, наконец, появился свой, американский, «супергерой», которого можно было вознести на вершину славы, и пресса немедленно этим воспользовалась, чтобы раздуть пропагандистскую истерию вокруг 15-минутного полёта.

Однако весь угар торжества был смазан одним неприятным моментом – практически одновременно с полётом Шепарда красные, по договорённости с французами, транслировали через сеть «Интервидение» на половину Западной Европы посадку в Сирии! своего космического корабля «Север-5» (АИ). Камеры были установлены на вертолётах и дирижабле поисково-спасательной группы.

Как ни старались репортёры представить 15-минутный полёт Шепарда выдающимся подвигом, даже его коллеги из «великолепной семёрки» не упускали случая пошутить и потроллить первого астронавта Соединённых Штатов. Так, Эдвин («Базз») Олдрин, в интервью представителям прессы, в шутку сообщил:

– Вообще хотели послать обезьяну, но в НАСА пришла куча писем в защиту прав животных, а в защиту Шепарда не пришло ни одного письма. Вот он и полетел.

(История реальная, см. http://otvet-plus.ru/gagarin.htm)

Безусловно, коллеги по отряду астронавтов были предупреждены и держали в строжайшем секрете некоторые обстоятельства первого американского космического полёта. Однако, «жёлтая пресса» на то и жёлтая, чтобы выискивать жареные факты. 8 мая, в день, когда Шепарда принимали в Белом Доме Джон и Жаклин Кеннеди, вся европейская, а за ней – и американская «жёлтая пресса» радостно смаковала тот факт, что Шепард летал в космос в мокром изнутри скафандре. Агенты ФБР сбились с ног, пытаясь выяснить источник утечки – безуспешно. Репортёры ссылались друг на друга, каждый утверждал, что «слышал в баре от кого-то из коллег» или «прочитал в газете, меня позабавило, предложил своему редактору перепечатать заметку».

Репортёры более солидных изданий получили инструкции в своих редакциях не задавать на пресс-конференциях «сомнительных вопросов» по поводу обстоятельств полёта Шепарда, но между собой, разумеется, пошучивали на этот счёт. Президент, как человек интеллигентный, сумел изящно обойти этот вопрос стороной. Ему и без того хватало проблем. В то время, как русские уже экипажами крутились вокруг Земли по трое суток и возили на орбиту космонавтов из числа союзников, которых американская пресса злобно именовала «космическими туристами» и «двуногими подопытными кроликами», топ-достижением американской космической программы оставался 15-минутный полёт на высоту 187 и дальность 487 километров.

Тем не менее, президент в день полёта Шепарда получил поздравительную телеграмму от Хрущёва. Она пришла практически в тот самый момент, когда вертолёт вытаскивал первого астронавта США из волн Атлантики (АИ). Поздравление было выдержано в абсолютно корректных выражениях:

«Уважаемый господин президент!

Позвольте мне, от имени всего советского народа, поздравить господина Алана Шепарда, коллектив NASA, весь американский народ и лично Вас с первым успехом американской пилотируемой космической программы. Первый шаг всегда короткий, но он же всегда и самый трудный. Желаем вам, учёным из NASA, всем талантливым американским инженерам и рабочим успехов на трудном пути освоения космоса.

С уважением. Н.С. Хрущёв.»

В то же время советские газеты не преминули напомнить читателям, что подобный полёт кота Леопольда, причём на дальность около 6600 километров, состоялся ещё 20 марта 1957 г (АИ, см. гл. 02-35).

Разумеется, репортёры, в первую очередь – иностранных изданий и телекомпаний, ждали от советских официальных лиц едких комментариев по поводу полёта Шепарда. Однако, официальную позицию советского правительства объявил на очередной пресс-конференции пресс-секретарь Кремля (АИ) и советник Хрущёва по дипломатическим вопросам Олег Александрович Трояновский:

– Советское руководство уже направило искренние поздравления президенту Соединённых Штатов в связи с успешным полётом астронавта Шепарда, и выразило уверенность в том, что NASA сумеет развить свой успех уже в ближайшее время.

Репортёры были несколько разочарованы, но иначе и быть не могло. Президент Кеннеди весьма благожелательно поздравил советских учёных, руководство, и самого Юрия Алексеевича Гагарина. Поэтому и ответные поздравления были выдержаны в таком же благожелательном тоне. Разумеется, западные репортёры не успокоились, и, подловив Первого секретаря на очередном официальном мероприятии, задали вопрос:

– Господин Хрущёв, вам, вероятно, известны несколько скандальные обстоятельства полёта первого американского астронавта? Что вы можете сказать по этому поводу?

Никита Сергеевич иронически усмехнулся:

– Вы что, господа репортёры, родились уже взрослыми, в костюмах и с микрофонами в руке? Или вы забыли, что ребёнок, делая первые шаги, и упасть может, да причём – не один раз, и на горшок проситься начинает далеко не сразу? Вам самим в детстве мокрые штанишки не меняли?

Пилотируемая космонавтика сейчас – тот же ребёнок, делающий пока что только первые, неуверенные шаги в огромном пространстве, окружающем нашу любимую планету. Я считаю, что все космонавты и астронавты, которые успели к настоящему моменту побывать в космосе – самые настоящие герои, рисковавшие своей жизнью ради науки и прогресса человечества! Вы только вдумайтесь: каждый из них садился в алюминиевую бочку, налитую сотнями тонн жидкой взрывчатки, которая в любую секунду может рвануть так, что от человека даже клочьев не останется. Если посадить любого из вас в ту самую ракету и включить зажигание – я ещё посмотрю, сколько из вас вернётся из такого полёта с сухими штанами!

Коммандер Алан Шепард – надеюсь, я правильно его звание называю – такой же герой, как и советские, французские, югославские, немецкие, индийские, китайские и арабские космонавты. Не его вина, что американские инженеры пока не довели до требуемой надёжности ракету, способную вывести на околоземную орбиту хотя бы такой котолёт, в котором ему пришлось летать, не говоря уже о нормальном космическом корабле. Да-да, у нас в подобной капсуле, только поменьше, в 57-м году кот летал! А тут человека в этакий бидончик засунули. Это ли не героизм?

Ракету они ещё доведут, и по орбите вокруг Земли слетают, в этом я даже не сомневаюсь, и желаю американским учёным успехов в их нелёгком деле. Космонавтика, подобно балету, не должна быть заложницей политики, иначе на освоении космоса можно смело ставить крест.

Получив такую отповедь, любители жареных сенсаций к Хрущёву с провокационными вопросами насчёт Шепарда больше не приставали. Зато корабль «Меркурий» в западной прессе с этого момента получил устойчивое прозвище «котолёт» (cat's flying machine или CFM) (АИ)

Через пару дней все западные газеты обошла карикатура: Шепард, в позе эмбриона, скрючившись в капсуле размером с холодильник, вцепившись в ручку, выдвинув вперёд челюсть и впившись стальным взглядом в перископ, мужественно покоряет космическое пространство.

Мимо него со свистом пролетает на вдвое, если не втрое, большем корабле развесёлая троица с утрированно большими шнобелями. На командире поверх шлема надета шапка-ушанка со звездой, и ушами, классически торчащими одно вбок, другое вверх. Один из его спутников размахивает в космосе красно-бело-чёрным, с тремя зелёными звёздами, флагом ОАР, другой, высунувшись в иллюминатор, фотографирует «котолёт» Шепарда.

(Реальный флаг ОАР имел две зелёных звезды. https://ru.wikipedia.org/wiki/Объединённая_Арабская_Республика В АИ в состав ОАР, помимо Египта и Сирии, вошла Иордания, поэтому звёзд, по логике, должно быть три)

В то же время, Кеннеди хорошо понимал масштаб «космического отставания» США от СССР. На период подготовки к полёту Шепарда он согласился не давить лишний раз на руководство NASA, чтобы не навредить делу ещё больше. Но после удачного первого полёта президент хотел иметь точное представление, куда американская космическая программа будет двигаться дальше.

Руководство NASA ещё в начале года предлагало ему на рассмотрение программы разработки новой мощной ракеты-носителя «Сатурн» и космического корабля «Аполлон». Название «Аполлон» (Apollo) предложил для новой пилотируемой программы в январе 1960 года директор Управления программ пилотируемых космических полётов NASA Эйб Силверстейн. Идея трёхместного корабля для пилотируемых полётов вокруг Земли и облёта Луны получила огласку в июле 1960-го, а уже в октябре проектанты Целевой космической группы (Space Task Group) Макс Фаже и Кэдвелл Джонсон разработали первый черновой эскиз командного модуля «Аполлона». Но в тот момент президент Эйзенхауэр не поддержал программу, выделив NASA всего 29 миллионов долларов из запрошенных 71 миллиона.

По результатам «фиаско» 21 ноября 1960-го, когда «Редстоун» в присутствии высоких гостей из новой администрации отказался взлетать, лишь отстрелив в кусты вокруг космодрома ферму системы аварийного спасения, над агентством и вовсе сгустились тучи. Первым был «катапультирован» со своего поста директор NASA Кейт Гленнан, следующим на очереди называли руководителя Space Task Group Роберта Гилрута, который, в итоге, всё же сохранил свой пост, и даже ходили слухи, что снимут технического руководителя программы Вернера фон Брауна (История реальная, см. «Мировая пилотируемая космонавтика» стр. 95)

Лишь полёт Гагарина, требовавший немедленного ответа со стороны США, позволил NASA спокойно работать и провести 5 мая 1961 года первый пилотируемый запуск. Это событие для США стало величайшим праздником, его отмечали намного круче, чем инаугурацию президента. При этом в Белом Доме никого не интересовало, что Шепард всего лишь «подпрыгнул» над Землёй на какие-то 15 минут.

Президент Кеннеди поддержал разработку ракеты-носителя «Сатурн» ещё в начале 1961 года, тогда как программу «Аполлон» в тот момент решено было отложить. Причиной была непомерная стоимость лунной программы – по первым оценкам она выходила около 30-40 миллиардов долларов, причём – долларов полновесных, обеспеченных золотом, а не той «резаной бумаги», в которую они превратятся после 1971 года. Весь военно-морской флот Соединённых Штатов, со всеми его авианосцами, крейсерами и подводными лодками на тот момент стоил дешевле. (Там же)

Доброжелательный тон хрущёвского поздравления вновь дал президенту надежду на привлечение Советского Союза к совместному исследованию космоса. Момент для обсуждения возможных совместных проектов был как нельзя более подходящий. Стороны только что вышли из самого серьёзного за всё время «холодной войны» военно-политического кризиса, причём вышли путём переговоров, взаимных уступок, и даже негласной поддержки мирных усилий друг друга (АИ, см. гл. 06-06). Договор о выводе с передовых баз баллистических ракет средней дальности стал не только первым двусторонним договором по сокращению вооружений, но и вообще первым примером возможного выхода из намечающейся ядерной конфронтации мирным путём. Кеннеди лично убедился, что с Хрущёвым можно говорить и договариваться, такую же уверенность приобрёл и Хрущёв (АИ). На начало июня была намечена встреча на высшем уровне между Кеннеди и Хрущёвым, на которую президент возлагал немалые надежды.

Усилия президента поддерживала целая команда энергичных и компетентных политиков. Вице-президент Линдон Джонсон, будучи старше Кеннеди, вёл себя настолько активно, что президент поручил ему курировать NASA и космические проекты не в последнюю очередь для того, чтобы дать его энергии достойное применение. Иначе он опасался, что Джонсон может потребовать для себя больших полномочий в какой-либо другой области, куда президент не желал бы его допускать. При этом Джонсон был не самым популярным и приятным для общения политиком в администрации Кеннеди, из-за чего многие претенденты на пост директора NASA отказывались от этой должности.

(Как считает Джон Логсдон, один из ведущих специалистов в области космической политики США, «если бы Джонсону не дали конкретную работу, он мог стать слишком неутомим как вице-президент и потребовать для себя полномочий, какие Кеннеди не хотел бы ему давать». См. Ю.Ю. Караш «Тайны лунной гонки»)

При этом сам Кеннеди поначалу не имел чётко сформулированной программы освоения космоса, и поручил сформировать предложения руководству NASA и своему советнику по науке Джерому Уизнеру.

Новый директор NASA Джеймс Уэбб, в противовес своему заместителю по науке доктору Хью Драйдену, был политиком и хорошо понимал, что противостояние США и СССР в космической области будет концентрироваться в сфере пилотируемых полётов. Его поддерживали и помощник президента Джером Уизнер, и также – весьма влиятельный сенатор от штата Оклахома, председатель Сенатского комитета по космосу, Роберт Сэмюэл Керр. Керра в период 1960-1963 гг называли «некоронованным королём Сената», а его взаимодействие с президентом газета «Wall Street Journal» охарактеризовала следующим образом: «Mr. Kennedy asked; Mr. Kerr decided.» («Кеннеди спросил; Керр решил» https://en.wikipedia.org/wiki/Robert_S._Kerr ).

8 мая 1961 г, в день чествования Алана Шепарда в Белом Доме, президент получил от вице-президента Джонсона меморандум, подготовленный Джеймсом Уэббом и министром обороны Робертом Макнамарой. Разработчики документа рекомендовали президенту сделать лунную посадку национальной целью, поскольку заработанный на этом престиж станет «частью битвы, ведущейся на непрерывно меняющемся фронте холодной войны». Кеннеди принял к сведению эту рекомендацию и вначале собирался официально огласить её на общем собрании Конгресса, но затем решил не торопиться. К этому времени он ещё не принял окончательного решения о встрече с Хрущёвым, хотя подготовка к ней уже велась.

По свидетельству бывшего посла США в СССР Фоя Колера: «У президента не было никакого конкретного плана проведения этой встречи... Кеннеди хотел оставить за собой возможность маневра с минимальным количеством заранее выработанных позиций, с тем, чтобы иметь возможность максимально использовать перспективные направления для сотрудничества, которые могут обозначиться в ходе беседы... Несмотря на это, у президента имелись конкретные идеи, как улучшить [советско-американские] отношения, если представится возможность. Одна из таких идей, на которые он возлагал особенные надежды – сотрудничество в космосе».

Понимая, что встреча в Вене, скорее всего, состоится, Кеннеди решил ещё раз попытаться сделать из освоения космоса «сферу совместных интересов» США и СССР, на этот раз концентрируя внимание вокруг лунного проекта.

Действуя согласно президентской установке на космическое партнёрство с СССР, сотрудники аппарата Белого Дома готовили к саммиту целый ряд предложений. 16 мая Джером Визнер передал Кеннеди ещё одну аналитическую записку о возможности сотрудничества с СССР в космосе. В документе он предлагал вначале прозондировать на высоком правительственном уровне отношение Кремля к идее космического сотрудничества, но сделать это «тактично и без лишнего шума». Как предполагали авторы записки, несмотря на то что «Советский Союз будет, вероятнее всего, заинтересован в координации простых проектов, мы не должны исключать из нашего списка [предложений] возможность сотрудничества и в более амбициозных проектах, связанных с пилотируемым освоением Луны и исследованием планет». (См. Ю.Ю. Караш «Тайны лунной гонки»)

Президент не стал дожидаться июня. Уже в середине мая он дал поручение госсекретарю Раску обсудить вопрос возможного технического и политического сотрудничества в космосе с советским министром иностранных дел Громыко. 20 мая советский МИД дал официальный ответ: «Все американские предложения на этот счёт будут внимательнейшим образом изучены советским руководством, но следует понимать, что без дальнейшего прогресса в области разоружения любое сотрудничество в области ракетно-космической техники, включая передачу информации о советских достижениях в данной сфере, немыслимо». (Там же)

Кеннеди ожидал подобного ответа, и уже на следующий день его брат Роберт попытался прозондировать почву по неофициальному каналу, установленному в период кризиса вокруг Кубы. Министр юстиции продолжал встречаться с работающим под дипломатическим прикрытием сотрудником ГРУ Георгием Большаковым. Эти встречи проходили примерно раз в две недели. Стороны обменивались мнениями по актуальным международным проблемам, эти мнения затем передавались высшему руководству обеих стран.

21 мая, на следующий день после получения отрицательного ответа Громыко, Роберт Кеннеди повторил предложение через Большакова. Георгий Никитович обещал передать его обращение в Москву. Тем временем 25 мая президент готовился выступить перед Конгрессом.

#Обновление 29.10.2017

Ответ советского руководства был получен 22 мая. Вновь встретившись с Робертом Кеннеди, Большаков передал ему неофициальную позицию Москвы:

– Товарищ Хрущёв знает, что президент в ближайшее время собирается выступить перед Конгрессом, и хотел бы сначала услышать его выступление, чтобы более ясно понимать, на каких условиях президент предполагает вести подобное сотрудничество. У нас был заключён с предыдущей администрацией договор о разработке совместной космической поисково-спасательной системы, и стыковочного узла для соединения космических кораблей в пространстве (АИ, см. гл. 04-16), но из-за недавних событий вокруг Кубы работа застопорилась. Советское руководство считает, что сотрудничество в столь важной и дорогостоящей сфере, как освоение космоса, не должно зависеть от сиюминутной политической конъюнктуры.

Пока что все предложения американской стороны по сотрудничеству в космосе не содержали столь же конкретной программы этого сотрудничества, какую предлагали мы президенту Эйзенхауэру. Советское руководство хотело бы рассмотреть более определенную повестку дня в области возможного взаимодействия наших стран в космосе, и услышать эти предложения непосредственно от президента.

Когда Роберт Кеннеди передал брату ответ Хрущёва, настроение президента заметно улучшилось. NASA тоже радовало успехами. Помимо полёта Шепарда, в апреле 1961 года произошло событие не столь громкое, но даже более важное для американской космической программы. Камера сгорания разработанного и испытываемого компанией «Рокетдайн» двигателя F-1 впервые развила полную тягу.

(см. «Мировая пилотируемая космонавтика», стр. 96.)

Двигатель ещё продолжал страдать от периодически возникающих высокочастотных колебаний, но это была уже хорошая заявка на возможный успех в будущем. Пока что инженеры «Рокетдайн» изобретали методику экспериментальной отработки, путём подрыва микрозарядов взрывчатки в камере сгорания пытаясь понять механизм дестабилизации горения. Было ясно, что с отработкой они провозятся ещё долго, но потенциал нового двигателя уже обнадёживал.

F-1 создавался компанией не на пустом месте. Он был следующим в линейке, начинавшейся от двигателя немецкой «Фау-2». Компания «Рокетдайн» разработала двигатели X-1, ставший первым экспериментальным образцом новой серии, затем последовал Е-1, оставшийся опытным, следом – H-1, использовавшийся на первых ступенях ракет «Сатурн-1» и «Сатурн-1B», и параллельно с их отработкой с 1957 года начались поузловые испытания и доводка двигателя F-1.

(https://en.wikipedia.org/wiki/H-1_(rocket_engine))

JFK вызвал своего ближайшего советника Теодора Соренсена, пересказал ему разговор с Робертом, и спросил:

– Что скажешь, Тед? Как по-твоему, согласится Хрущёв на совместную космическую программу, или нет?

Соренсен задумался. Президент терпеливо ждал.

– Советы здорово опередили нас в космосе, – произнёс, наконец, Соренсен. – Если взвесить наши и их успехи, становится ясно, что им незачем с нами сотрудничать. Они сами всё могут.

– Боюсь, что советники и генералы будут убеждать Хрущёва примерно такими же доводами, – согласился JFK. – Но Хрущёв был в Америке, видел наши заводы, наши научные центры, он не может не понимать, какой научно-технический потенциал имеют Соединённые Штаты.

– Это так, сэр. Мне кажется, что Хрущёв может пойти на сотрудничество в космосе только в том случае, если будет убеждён, что оно поможет добиться прекращения «холодной войны» и сокращения вооружений. В конце концов, он всё время это повторяет.

– Тед, мы не можем пойти на сокращение вооружений. От оборонных контрактов зависит занятость миллионов американцев.

– Но если мы втянем Советы в космическое сотрудничество, мы можем постепенно переориентировать корпорации с выполнения военных контрактов на космические, – ответил Соренсен. – Хрущёв совершенно прав в одном – производство вооружений приносит выгоду только их производителям, а технологии, наработанные для космоса, приносят ощутимую пользу в повседневной жизни. Связь, навигация, телевидение, прогнозы погоды... Советы не просто так взялись за эти сферы, они уже сейчас имеют с них немалые прибыли.

Я бы всё-таки рекомендовал попытаться поговорить с ним об этом. Ответ, переданный через мистера Большакова, многое прояснил. После нашей неудачной попытки на Кубе Советы перестали нам доверять. Если бы мы не пошли на поводу у Даллеса, красные могли бы согласиться уже сейчас. Но мы сами всё испортили, и теперь они выжидают, что мы скажем, и в каком тоне.

– Ты хочешь сказать, что Хрущёв может принять решение после моего выступления в Конгрессе?

– Он не обязательно примет решение, но ваше выступление обязательно повлияет на его мнение, – Соренсен снова задумался на несколько секунд. – Мы попали в очень сложную ситуацию, сэр. Нам нужно подобрать такие слова, чтобы и Советы не сочли себя неравноправной стороной в предлагаемом соглашении, и чтобы Конгресс не принял нашу позицию за капитуляцию перед красными.

Заметьте, сэр, Большаков говорил о предложении, исходящем непосредственно от вас. Политическая система красных устроена иначе, чем наша, хотя они всё время говорят о коллективном принятии решений, но позиция первых лиц государства в СССР значит очень много. Я полагаю, что красные ждут недвусмысленного, а главное – публичного приглашения к сотрудничеству, причём именно от вас. Советская система нацелена, в первую очередь, на осуществление крупномасштабных проектов, сэр. Поэтому предложите им такой проект, от которого им будет трудно отказаться, предложите им нечто грандиозное – и, я уверен, они согласятся.

– Я понимаю это, Тед, понимаю... Но руководители корпораций рассуждают иначе. Военные заказы для них – гарантированная «синица в руке», а космические – тот самый журавль, что зависит от политической конъюнктуры, и его ещё надо ухитриться поймать, – президент как будто размышлял вслух. – Их будет очень сложно переубедить.

– Советы как будто специально подыграли нам, сэр, – добавил Соренсен. – Хрущёв не мог не понимать, что мы не оставим без ответа его космический натиск.

– Верно. Теперь мы просто обязаны чем-то ответить, – согласился Кеннеди. – Думаю, Конгресс поддержит наши предложения по лунной программе. Но цена!...

– Полагаю, сэр, нам придётся пересмотреть список наших военных и космических разработок и закрыть кое-что.

– Да, мистер Макнамара уже предоставил мне перечень текущих проектов. Там чёрт ногу сломит. Нам точно не нужна такая гора оружия, – президент был настроен решительно. – Одна проблема – закрывать эти проекты придётся постепенно, иначе миллионы людей по всей стране потеряют работу. Но закрывать необходимо. Такую уйму разработок бюджет не потянет. Нам сейчас очень пригодилась бы ещё какая-нибудь космическая выходка мистера Хрущёва. Этакая эффектная точка в его весеннем космическом шоу, чтобы я мог обосновать перед Конгрессом концентрацию расходов на космос и закрытие неэффективных программ, как космических, так и военных.

– Предлагаете попросить Хрущёва запустить в космос ещё что-нибудь? – улыбнулся Соренсен.

– Было бы забавно, – рассмеялся JFK. – Но едва ли он нас послушает.

Получив вполне ясный «сигнал» от Хрущёва и обсудив ответ советского лидера с Соренсеном, JFK дал поручение своему помощнику Артуру Шлезингеру подготовить дополнение к своему выступлению в Конгрессе, и дал исчерпывающие инструкции. Шлезингер привлёк к разработке проекта выступления президента одного из младших сотрудников госдепартамента, Ричарда Гарднера. Они вместе переработали текст обращения президента к Конгрессу, внеся в него очень важное дополнение.

Тем не менее, «эффектная точка» была поставлена. 23 мая 1961 г ведущие советские газеты вышли с цветными вкладышами, на которых были напечатаны панорамные снимки, переданные советской АМС «Зонд-3» и спускаемым аппаратом АМС «Зонд-4» с поверхности Марса (АИ).

«Зонд-3» был запущен 5 мая 1960 г (АИ, см. гл. 05-11), в момент, совершенно не подходящий для полёта к Марсу. Планеты находились далеко от оптимального взаиморасположения. Станция пролетела мимо Луны, послав на Землю высококачественные снимки её невидимой стороны, цветные и намного более чёткие, чем те, что получила «Луна-3» осенью 1959-го. Миновав Луну, «Зонд-3», как решили английские и американские астрономы, сгинул в космическом пространстве, или, выражаясь более научным языком, перешёл в неуправляемый полёт по гелиоцентрической орбите. Британская обсерватория Ловэлла, потеряв сигнал станции, объявила, что АМС, вероятнее всего, выполнила полётную программу и перешла в неуправляемый режим.

На самом же деле станция после нескольких дней полёта в режиме работы «на приём» включила свой дополнительный «микроволновой двигатель Расплетина», как официально именовался в документах прототип EmDrive, после чего траектория АМС изменилась, и английские радиоастрономы её потеряли (АИ). Их антенны были направлены в сторону, где должна была находиться АМС из расчёта движения по гомановской орбите, в то время как «Зонд-3», плавно изгибая траекторию, поворачивал в сторону расчётного положения Марса на момент встречи.

Ещё одна АМС, «Зонд-4», была запущена 26 сентября 1960 г.

(АИ частично, см. гл. 05-21. В реальной истории осенью 1960 г были запущены две АМС «Марс-1960а» и «Марс-1960б». Оба запуска завершились неудачно из-за аварий 3-й ступени)

«Зонд-4» не имел «двигателя Расплетина» и двигался по классической гомановской траектории. Зато он нёс спускаемый аппарат, фототелевизионную установку, ретранслятор и целый набор научной аппаратуры, часть которой была установлена в спускаемом аппарате, а другая часть – на борту орбитального модуля станции. Стартовавший ранее «Зонд-3» спускаемого аппарата не имел, но его орбитальная часть была оснащена точно так же. По сути, Королёв, Келдыш, Раушенбах и Бабакин организовали первую в истории межпланетную экспедицию с резервированием.

После нескольких коррекций траектории обе АМС по совершенно разным траекториям летели к Марсу, по дороге проводя измерения радиационного фона. Как и ожидал Королёв, в отсутствие солнечных вспышек уровень радиации на пути к Марсу оставался приемлемым, даже ниже прогнозируемого. Во всяком случае, радиация от установленного на борту станции РИТЭГа была даже больше, чем внешняя. Зато тяжёлый корпус РИТЭГа и дополнительный защитный экран между РИТЭГом и отсеком аппаратуры надёжно прикрывали фотоустановку от излучения Солнца.

Проблема заключалась в другом – обе АМС подлетели к Марсу в самый напряжённый момент – в конце апреля 1961 года, когда коллектив ОКБ-1, завода №88 и космодрома Байконур был полностью загружен начавшимися полётами по программе «Интеркосмос». Однако, Королёв с Келдышем рассчитали этот вариант заранее. Главкосмосом был организован отдельный штаб управления перелётом, базировавшийся в уже построенной первой очереди нового подмосковного Центра управления полётами, тогда как ЦУП, управлявший пилотируемыми полётами, оставался в Евпатории.

Общее руководство подмосковным ЦУП взял на себя академик Келдыш, технической частью руководили ведущий разработчик АМС Глеб Юрьевич Максимов, главный конструктор спускаемого аппарата Георгий Николаевич Бабакин, и руководитель разработок по системам управления Борис Викторович Раушенбах (АИ частично). Остальные руководители космической промышленности и их коллективы были заняты обеспечением пилотируемых полётов.

АМС «Зонд-3» подлетела к Марсу на несколько дней раньше. Точность выхода в точку встречи с планетой была предсказуемо плохая, но «медное ведро» позволяло плавно менять скорость и мягко корректировать траекторию, а фототелевизионная установка давала возможность «прицелиться». После ряда тщательно рассчитанных маневров АМС вышла на вытянутую эллиптическую орбиту вокруг Марса, подобную орбите телевизионного ретранслятора «Молния». При маневрировании использовался также и обычный химический двигатель.

Эти маневры были проведены своевременно – к Марсу уже подлетал «Зонд-4». Передатчик первой АМС послужил радиомаяком наведения для второй. Ориентируясь по звёздам, Марсу и радиосигналам «Зонда-3», вторая АМС вышла в точку встречи намного точнее. Перед началом торможения спускаемый аппарат отделился от станции и устремился к планете. Полегчавшая АМС перевернулась соплом двигателя вперёд и начала торможение.

Но… лимит везения на этом, видимо, был исчерпан. После нескольких импульсных коррекций станция то ли израсходовала больше топлива, чем рассчитывали, то ли в программу орбитальных манёвров закралась ошибка. Так или иначе, «Зонд-4», не успев достаточно затормозить, промахнулся мимо Марса и ушёл в пояс астероидов.

Однако, спускаемый аппарат уже отделился и шёл к планете по своей траектории. Здесь был очень важен точный расчёт времени отделения и угла входа в атмосферу, чтобы не промахнуться мимо выбранного места посадки, не сгореть в атмосфере и не отскочить от неё «блинчиком», с непредсказуемыми последствиями. Свою «долю везения» спускаемый аппарат, судя по всему, успешно отделил при расстыковке и «вёз с собой». Да и Георгий Николаевич Бабакин по жизни был человеком везучим. Иначе объяснить, как и почему всё удалось с первого раза, было сложно и Королёву, и самому Бабакину. Конечно, сказались и множественные испытания в период отработки, и полученная информация, и возросшая надёжность комплектующих, и улучшившаяся культура производства. Изначально авиационный завод №301 МАП по трудовым традициям заметно отличался от артиллерийских заводов, переданных «ракетчикам».

Место посадки было выбрано недалеко от края северной полярной шапки. Королёв никому не говорил, почему он выбрал этот район. Разгадку знал только академик Келдыш. Здесь, под пыльной поверхностью Марса, мог скрываться замёрзший океан. Если бы удалось найти воду, это открытие могло стать решающим доводом в пользу решения о будущей колонизации Марса.

Огненный шар прочертил марсианское небо, прорываясь сквозь жиденькую углекислотную атмосферу, пока не затормозился достаточно, чтобы не сгореть от трения, и не разорвать вытяжной парашют. Крышка парашютного контейнера отстрелилась, маленький купол вытащил зарифленный основной парашют. Скорость снизилась ещё больше, пиропатрон разорвал обвязку купола, и он полностью раскрылся. Акселерометр записал силу рывка на магнитную ленту и позже передал информацию на Землю вместе с остальной телеметрией.

В этот момент отделился тепловой экран, похожий на коническую вьетнамскую шляпу. Внешняя теплозащитная оболочка распалась под внутренним натиском наполняемых сжатым воздухом резиновых шаров. Аппарат ненадолго превратился в некое подобие надувной виноградной грозди в форме тетраэдра (пирамиды с основанием в виде треугольника). Она покачивалась, снижаясь на парашюте. В нескольких метрах над поверхностью купол был отстрелен. Надувная пирамида запрыгала по песку марсианской пустыни. После нескольких затухающих скачков она остановилась.

(Подобным образом садились на Марс современные марсоходы)

Когда этот способ посадки отрабатывали на Земле, Сергей Павлович пошутил:

– Хорошо, что на Марсе нет разумной жизни, а то бы марсиане от хохота умерли.

Прыгающая пирамида из надувных шаров остановилась. Её центр тяжести был смещён к одной из сторон, и эта сторона стала «дном». Открылись клапаны, стравливая воздух из оболочек. Внутренняя конструкция в форме тетраэдра раскрылась, освободив основную оболочку, закрывающую приборный комплекс. Выдвинулась и раскрылась солнечная батарея, расправилась, как цветок, параболическая антенна, похожая на перевёрнутый зонтик, открылись крышки объективов стереофотоаппарата и телекамеры. Оптический комплекс был установлен на вращающейся платформе наверху аппарата. Он медленно повернулся, обозревая панораму чужой планеты и записывая изображение на магнитную ленту. Вместе с изображением записывалось значение азимута, чтобы после анализа изображения на Земле можно было повторно направить камеру на тот же участок и снять стереофотографию.

Высоко в небе плыла по вытянутой орбите невидимая с поверхности станция «Зонд-3». После неудачи с выходом на орбиту «Зонда-4» вся надежда была на её ретранслятор. По команде БЦВМ станция послала вниз сигнал готовности к приёму. Через несколько секунд с поверхности пошла передача данных. Более мощный орбитальный передатчик переизлучал их на Землю. В промежутках станция передавала собственные снимки, сделанные с орбиты.

Помимо снимков, передавались показания температуры, влажности воздуха, показатели радиации, был определён состав атмосферы, количество солнечного света, падающее на поверхность, подтверждено наличие очень слабого магнитного поля.

Дистанционными замерами спускаемый аппарат не ограничился. На спускаемом аппарате была укреплена длинная складная стрела, с ковшом как у игрушечного экскаватора. Этот прибор был предназначен для взятия проб грунта.

«Экскаватор» начал рыть грунт. Он зачерпнул песок с поверхности, передав на магнитную запись глубину взятия пробы, и высыпал в грунтоприёмник анализатора. Грунт ссыпался в маленькую металлическую гильзу, которая тут же опустилась в печь. Остатки грунта были удалены, приёмник продут углекислым газом из атмосферы.

Гильза с грунтом разогрелась в печи до 982 градусов Цельсия. Её содержимое испарялось, и пары пропускались через спектрометр.

(Подобный анализ грунта на Марсе проводил спускаемый аппарат зонда «Phoenix» в 2007 г http://www.cosmoport.com/spacecraft/spacecraft-195.html )

Цикл анализа повторялся несколько раз, со сменными гильзами. Картинку из спектрометра снимала внутренняя телекамера, после чего информация передавалась на Землю. Пробы для каждого анализа брались всё с большей и большей глубины.

(У зонда «Phoenix» было 8 отдельных отсеков-печей с гильзами для анализа, т. е. анализ мог быть проведён только 8 раз. Если засунуть в зонд магазин или «пулемётную ленту» с гильзами, анализ можно повторять многократно)

Спускаемый аппарат также доставил на Марс мини-марсоход, похожий на шасси от игрушечного шагающего экскаватора. Он выполз из маленького «ангара» на нижней платформе. Со спускаемым аппаратом его соединял 15-метровый кабель питания и управления.

(Примерно такое шасси, https://ru.wikipedia.org/wiki/Прибор_оценки_проходимости_—_Марс только сверху установлен объектив телекамеры, со считывающей ЭЛТ. Основная электронная часть телекамеры находится в корпусе СА)

Задачей этого «игрушечного» марсохода было исследование плотности грунта. Стрела «экскаватора» доставала недалеко. Учёные понимали, что грунт может быть неоднороден, аппарат мог сесть на более твёрдую поверхность посреди рыхлого песка. Интересно было снять замеры плотности с относительно большого участка. Приборчик двигался очень медленно, со скоростью 1 метр в час. Продвинувшись на метр, он останавливался, передавал изображение перед собой, снимал показания плотности почвы при помощи динамического пенетрометра (штырь, втыкаемый в грунт с заданным усилием) и гамма-лучевого плотномера.

Эти данные передавались на Землю, с Земли аппарат получал подтверждения на дальнейшее движение или команду на поворот влево/вправо. Сигнал от Земли до Марса идёт не мгновенно, а от 4 до 20 минут, в зависимости от взаимного расположения планет, и остановки при движении были необходимы, чтобы «марсоходик» не упал в яму, из которой он не сможет выбраться.

Команда операторов в подмосковном ЦУП испытывала смешанные чувства. Бурная радость, охватившая всех, когда над спускаемым аппаратом раскрылся парашют, восторг после первого полученного сигнала с поверхности Марса, очень быстро сменились унынием, как только была расшифрована и выведена с магнитной плёнки на телеэкран первая же записанная панорама. До самого горизонта простиралась безжизненная песчаная пустыня, беспорядочно усеянная обломками камней и выступами скальных пород. На севере виднелась белая полоска – краешек полярной шапки, состоящей из замерзшей углекислоты.

Физические параметры тоже не радовали.

– Какая температура на поверхности? – спросил Раушенбах.

– Минус восемьдесят.

– М-да… Это вам не Сочи и не Гагры…

– Ну, так чего же вы ждали? – усмехнулся Мстислав Всеволодович Келдыш. – Планета практически на границе пригодной для обитания зоны Солнечной системы. Плюс к тому сели мы в полярной области. На экваторе днём будет немного потеплее, может быть, даже выше ноля. (Наибольшая температура на экваторе Марса около +20 С, максимальная в среднем по планете – минус 5 С)

– А что с атмосферой? Какой состав? – спросил Максимов.

– Углекислый газ. В основном. Остальные газы – в количестве единиц и сотых долей процента, – Бабакин читал вылезающую из АЦПУ распечатку. – Давление очень низкое, порядка 0,5 килопаскаля. Магнитное поле очень слабое, примерно в 500 раз слабее земного, но оно есть.

– В общем, не курорт, но и не пекло, как на Венере или Меркурии, – заключил Келдыш. – Примерно чего-то такого мы и ожидали.

Об успешной посадке и первых полученных результатах доложили Хрущёву.

– Поздравляю вас с большой научной победой, товарищи! – Никита Сергеевич был очень доволен. – Результаты, как я понял, не слишком отличаются от ожидаемых?

– В общем, да, – признал академик Келдыш. – Тут уж объективные условия, против физики не попрёшь…

– Фотографии когда покажете? – Хрущёву не терпелось увидеть поверхность чужого мира, впервые зафиксированную камерами советского космического аппарата.

– Если можно – чуть позже, когда получим результаты спектрометрии проб грунта.

– Хорошо, не спешите. С публикацией тоже пока торопиться не будем. Вопрос, как обычно, политический, публиковать надо в самый выгодный для нас момент, – решил Первый секретарь.

Мстислав Всеволодович повесил трубку «кремлёвки».

– Получаем снимки поверхности с орбиты, снятые «Зондом-3», – объявил Раушенбах. – Фотографии чёткие. Много деталей видно.

Учёные бросились изучать полученные фотографии. Рассматривали на телевизоре, не дожидаясь, пока фотолаборатория распечатает снимки. На размытом телевизионном изображении видно было плохо, в основном, читались множественные метеоритные кратеры.

– Как Луна… – разочарованно протянул Максимов.

– Погодите, дождёмся печати фотографий, – успокоил Келдыш.

Наконец, принесли распечатанные, ещё влажные фотоснимки. Все нетерпеливо бросились смотреть, Бабакин и Раушенбах столкнулись головами, засмеялись…

– Ого! Вот это каньон! Это что же там такое случилось, что такая яма образовалась?

– Возможно, разлом коры… А это что за пуч? Гора?

– Вулкан! Огромный, судя по размерам, но плоский. Интересно, какой он высоты?

– Надо будет прикинуть по длине теней…

Максимов принёс атлас Марса, составленный по результатам астрономических наблюдений. Все начали искать на фотографиях знакомые объекты и сравнивать.

– Вулкан – это то, что астрономы обозначали Nix Olympica! – Раушенбах ткнул пальцем в светлое пятно в атласе.

– Так давайте назовём его «гора Олимп», и дело с концом.

(До полётов космических аппаратов, которые показали, что Олимп — гора, это место было известно астрономам как Nix Olympica («Снега Олимпа») — ввиду более высокого альбедо (отражающей способности) https://ru.wikipedia.org/wiki/Олимп_(Марс)).

– А этот разлом или овраг, что вблизи экватора? Таких огромных на Земле нет, даже американский Большой каньон поменьше будет. Надо бы ему тоже название дать?

– Можно назвать его «каньон Зонда», в честь нашего «Зонда-3», раз уж он его обнаружил, – предложил Максимов.

(Если Билл Пикеринг назвал этот разлом «Долина Маринер», в честь своего «Маринера-9», то почему в АИ Глеб Юрьевич не может увековечить свой «Зонд-3»?)

– Годится, так и запишем, – Мстислав Всеволодович подписывал названия химическим карандашом прямо на фотографиях.

– Э-э-э! Товарищи, а ведь равнина Эллада в южном полушарии Марса – выходит, не равнина, а низменность! Причём глубокая! – заметил Бабакин. – А в телескоп смотрелась как яркое плато.

– Похоже, что это – метеоритный кратер огромных размеров, с ровным дном, – Келдыш вгляделся в фотоснимки.

(То, что марсианская равнина Эллада – низменность, удалось установить только с помощью космических аппаратов. https://ru.wikipedia.org/wiki/Эллада_(Марс))

– Это ж какой должен был быть метеорит?

– Полагаю – целый астероид. Вероятно, в результате удара астероид достал до мантии, или просто камень расплавился. Дно кратера было залито лавой, потому и дно такое ровное.

Уже через час сравнения атласа с фотографиями Марса стало ясно, что снимки с орбиты за один день дали для науки больше данных, чем 70 лет наблюдений в телескопы.

– А посмотрите-ка на это, товарищи! – Борис Викторович Раушенбах, нагнувшись над снимками, разглядывал их в лупу. – Вот эти полоски на рельефе… очень похожи на высохшие речные русла!

– Ну-ка, ну-ка… Лупу позвольте… – академик Келдыш тоже склонился над снимками. – Да… похоже. Пожалуй, нам в команду нужен грамотный геолог…

– Но ведь это значит, что на Марсе в прошлом текла жидкая вода!

– Или ещё какая-то жидкость. Но при тамошнем атмосферном давлении и температуре она либо вся испарилась, либо замёрзла, и лёд занесло пылью, – осадил энтузиастов Мстислав Всеволодович. – Вполне возможно, что на Марсе есть вечная мерзлота, подобная нашей, сибирской. Надо дождаться результатов спектрометрического анализа.

Данные плотности и спектрометрического анализа грунта начали поступать через несколько часов. Первые анализы не особо обнадёживали. Основной составляющей почвы — 20—25 %, был оксид кремния (кремнезём), с примесью гидратов оксидов железа. Следующие анализы показали значительные примеси соединений серы, кальция, алюминия, магния, натрия, составлявшие единицы процентов для каждого элемента.

– Похоже, металлургия и получение конструкционных материалов на Марсе возможны, если использовать атомную энергию, – заметил Бабакин.

– Да, железо, алюминий и магний получать можно.

Наконец, когда ковш «экскаватора» углубился в грунт достаточно глубоко, анализ показал наличие в спектре водорода и кислорода.

– Вода! Вода, товарищи! Под верхним слоем грунта лежит лёд! – Мстислав Всеволодович посмотрел слайд присланного фотоснимка анализа спектра на просвет, а затем вставил в проектор, чтобы показать всем.

На снимке читались линии водорода и кислорода. Оператор послал спускаемому аппарату команду повернуть блок камер в сторону и вниз, чтобы в поле зрения попал раскоп, сделанный «экскаватором». Минуты ожидания тянулись нестерпимо долго. Наконец, аппарат прислал стереофотографию достаточно высокого разрешения. Как только её напечатали, все бросились смотреть, передавая друг другу две пары стереоочков.

(Первый стереофотоаппарат был сконструирован и запатентован в 1854 г. русским изобретателем Иваном Фёдоровичем Александровским. В 1950-х годах стереофотоаппараты обрели популярность с появлением камеры Stereo Realist и нескольких похожих, использовавших 35-мм плёнку для создания стереослайдов. https://ru.wikipedia.org/wiki/Стереоскопический_фотоаппарат В Ленинграде на Невском проспекте был кинотеатр «Стереокино», где демонстрировались фильмы с объёмным изображением)

На стенках раскопа отчётливо был виден белый слой льда под более тёмным верхним слоем песка.

– Теперь бы ещё понять – это мерзлота, или замёрзший океан, который занесло песком? – спросил Раушенбах.

– Вода, судя по спектру, очень солёная. Много лёгких элементов. Похоже на океан. Точнее, его остатки.

– Что логично, учитывая, что при таком низком давлении много воды испарилось, а рассол остался, – заметил Бабакин. – Но всё же это вода, которую можно опреснить и использовать.

– Вот теперь у нас есть, что показать руководству страны, – заключил Келдыш.

На приём к Хрущёву академики Келдыш и Королёв взяли с собой «третьего» – заведующего кафедрой генетики и селекции ЛГУ профессора Михаила Ефимовича Лобашёва. Перед отчётом обсудили все возможные варианты, и составили предварительный план.

Первый секретарь долго рассматривал цветные стереофотоснимки и слайды Марса, переданные советским космическим аппаратом с невероятного расстояния.

– Замечательно! Замечательно, товарищи! Всякого исхода ожидал, но вот такого успеха – даже боялся поверить, что такое возможно! – Никита Сергеевич искренне радовался достижениям советских учёных. – Как это у вас с первого раза получилось? На Западе не поверят…

– Да и хрен с ними! Не поверят – пусть проверят! – усмехнулся Королёв. – Прежде всего, сказалась тщательная отработка техники, особенно – блока «Л», в предварительных пусках к Луне и на околоземной орбите. Станцию делали без спешки, состав аппаратуры тщательно продумали. Учли все предыдущие ошибки. Очень сильно помогло наличие на борту БЦВМ, пусть даже такой примитивной. При разработке использовался новый комплексный подход к проблемам, большую работу провели инженеры-схемотехники, системщики, электронщики и программисты.

Очень помогла стендовая отработка, внедрение новых систем контроля качества, и, особенно – новая система оплаты труда, по которой оплачивается только качественная продукция. Хорошо, что никто не подгонял, работали по сетевым графикам, слаженно и сосредоточенно. Ну, и… везение Георгия Николаича Бабакина – тоже фактор не из последних.

– То есть, работают новые методы? – улыбнулся Хрущёв.

– Конечно! Если всё делать по уму, и без спешки, тщательно всё отрабатывать на стендах и в наземных экспериментах, то и результат получается соответствующий, – ответил Сергей Павлович. – Но, так получается пока что не всегда.

– По научным результатам могу сказать, что основой успеха был удачный выбор места посадки – Мстислав Всеволодович рассуждал объективно. – Мы решили, что если под поверхностью есть лёд, то вероятнее всего, сохранился он в районе полярных шапок, где холоднее всего. При существующем атмосферном давлении жидкая вода на Марсе существовать не может. При повышении температуры лёд будет испаряться, не успевая растаять. Конечно, если он растает где-то под поверхностью, от вулканического тепла, а затем эта вода вырвется наружу – она какое-то время будет течь. Скорее всего, так и образовались эти многочисленные речные русла. Хотя среди них есть и явно древние, разрушенные ветровой эрозией. Но потом вода частично испарится, а частично впитается в песок и замёрзнет, образовав мерзлоту.

– Очень, очень интересно! Большой, просто огромный успех, товарищи! – Хрущёв был очень доволен. – А теперь давайте-ка обсудим перспективы. Насколько вообще реально превратить Марс в место, хотя бы ограниченно пригодное для жизни людей, и каким путём это можно сделать быстрее и дешевле всего?

– Вот поэтому мы сегодня и привели Михаила Ефимовича, – улыбнулся Келдыш. – Знали, что этот вопрос будет поднят.

– Конечно! Страна на ваши научные проекты народные деньги тратит не просто так! – подтвердил Первый секретарь. – Народ и партия хотят видеть от них пользу для народного хозяйства. Технологии терраформирования мы уже успешно применяем в земных пустынях, пора подумать и о Марсе.

– Основные препятствия для колонизации Марса – начал перечислять Мстислав Всеволодович, – это:

- низкая температура на поверхности

- слабое магнитное поле планеты и её недостаточная масса, чтобы удержать атмосферу

- отсутствие кислорода в атмосфере, и переизбыток углекислого газа

- крайне низкая плотность атмосферы

- высокий уровень солнечной радиации, он связан со слабостью магнитного поля и тонкой атмосферой, которая не может задержать излучения. На Земле радиацию не только отклоняет магнитное поле, но и атмосфера задерживает. На Марсе нет ни того, ни другого.

Есть и положительные стороны. На Марсе, вероятнее всего, нет активной биосферы. Отдельные очаги жизни в виде бактерий могут быть где-то под поверхностью, и они могут представлять опасность для людей, но большая часть планеты, вероятнее всего, стерильна. В то же время в почве достаточно микроэлементов для будущего использования её в сельскохозяйственных целях, хотя в целом кислотно-щелочной баланс почвы, как минимум в месте посадки нашего аппарата, сильно смещён в щелочную сторону, да и до сельского хозяйства в открытом грунте Марса мы доберёмся ещё не скоро.

– Изучить марсианские бактерии было бы интересно, но их сначала надо найти, – поторопил его Хрущёв. – Меня больше интересует, как сделать Марс пригодным для жизни.

– Мы рассматривали разные варианты. Основная проблема – слабое магнитное поле. Это первопричина и потери атмосферы, и относительно высокого уровня солнечной радиации на поверхности, – продолжил академик.

Низкая температура – это следствие опять-таки потери атмосферы. В ходе обсуждения высказывалась теория, что раньше у Марса был спутник, довольно большой астероид. Вращаясь вокруг планеты, он создавал внутри неё приливные силы, заставляя её ядро вращаться, а также поддерживая мантию в разогретом, жидком состоянии. Вероятнее всего, в итоге он упал на Марс. Вполне возможно, равнина Эллада – это след от его падения.

Откровенно фантастические способы, вроде захвата астероида и буксировки его на орбиту Марса мы решили оставить для потомков, – улыбнулся академик. – Туда же отложили варианты с кометной бомбардировкой. Марс всё-таки, планета маленькая. Мы его не доломать хотим, а обжить. Поэтому вариант с восстановлением магнитного поля планеты в обозримое время реализовать не удастся. У нас есть другое предложение, более реалистичное.

Чтобы атмосфера планеты сохранялась, необходим механизм её пополнения, достаточно мощный, чтобы атмосфера пополнялась быстрее, чем она будет улетать в космос, и правильный состав атмосферы, чтобы в верхних слоях, подверженных диссипации, было меньше кислорода и лёгких газов. Второй момент – человечество существует как разумный вид примерно 8 тысяч лет, может быть – 10 тысяч. За это время мы прошли путь от охотников-собирателей до выхода в космос. Могли бы и быстрее, если бы воевали и молились поменьше, а думали над научными проблемами – побольше. В последние пару веков научно-технический прогресс ускорился, и теперь идёт намного быстрее, чем раньше.

То есть, мы можем создать на Марсе временную атмосферу, достаточно плотную, чтобы удерживать воду в жидком состоянии, и защищать нас от солнечной радиации, хотя бы частично, при этом – пригодную для дыхания. Да, эта атмосфера будет постепенно улетучиваться в космос, но если она будет пополняться быстрее, чем улетучиваться, её хватит на большее время, чем нам понадобится, чтобы израсходовать ресурсы Марса, либо найти способ восстановить его магнитное поле и запустить вращение ядра планеты. Хотя бы даже выводом на орбиту Марса нового астероида. Ведь лет через 500 или тысячу возможности человечества должны возрасти многократно. Если, конечно, мы сумеем построить коммунизм, а не остановимся на полдороге.

Хрущёв слушал, едва ли не раскрыв рот. Уловив паузу, он тут же спросил:

– Так и что, есть реальный способ создать эту временную атмосферу?

– В общем, да. Сейчас на Марсе в связанном состоянии находятся миллиарды тонн углекислого газа, кислорода, углерода, и воды. Пока мы не сумели обнаружить азотных соединений, возможно, их просто нет на месте посадки. Нужно исследовать и другие районы Марса.

Если поднять температуру планеты за счёт парникового эффекта, прежде всего начнут таять и превращаться в газ полярные шапки. Атмосфера станет плотнее, и к тому моменту, как лёд начнёт таять, вода уже не будет испаряться моментально. Да, она будет кипеть при меньшей температуре, чем на Земле, но это уже вопрос величины атмосферного давления.

– Так кончится лёд на полярных шапках, и через пару сотен лет атмосфера снова улетит? Или дольше продержится? – спросил Никита Сергеевич.

– Дольше. Окисление и переход углерода в почву с образованием карбонатов на Земле забирает даже больше газа, чем диссипация из верхних слоёв атмосферы. Карбонаты мы обнаружили и в почве Марса. К тому же на Земле основная диссипация, то есть рассеивание, приходится на лёгкие газы из верхних слоёв атмосферы – водород и гелий, тогда как кислород почти не рассеивается, – пояснил Келдыш. – Мы могли бы сформировать временную атмосферу Марса из углекислого газа, и запустить процесс фотосинтеза, для насыщения её кислородом.

– И как это сделать?

– При помощи генномодифицированных бактерий, – ответил Михаил Ефимович Лобашёв. – Последние исследования в Антарктиде показали наличие целого класса бактерий-экстремофилов, устойчивых к радиации, холоду, низкому давлению, или, наоборот, к высокой температуре и высокому давлению, даже к кислотам.

В то же время большая часть кислорода в атмосфере Земли вырабатывается даже не лесами, а цианобактериями, то есть – сине-зелёными водорослями. Это довольно сложные микроорганизмы, которые могут извлекать азот из химических соединений в грунте, и единственные, способные вырабатывать кислород в процессе фотосинтеза. Если нам удастся, условно говоря, генетическими методами привить им возможность выживать и размножаться в современных условиях Марса, они смогут вырабатывать кислород, и насыщать почву азотом. Но для этого им нужна жидкая вода. Наша задача – создать целостную бактериальную экосистему из нескольких видов бактерий, устойчивых к условиям Марса, чтобы они одновременно перерабатывали углекислый газ атмосферы в кислород, выделяли кислород и водород из щелочной горной породы, образуя воду, и перерабатывали оксиды с поверхности Марса опять-таки в кислород и металлы, если удастся этого добиться.

– Так это сколько же времени и бактерий понадобится? – спросил Хрущёв. – Иван Антоныч Ефремов говорил, что на Земле эти процессы шли сотни миллионов лет?

– Это – смотря какую цель ставить, и какими методами действовать. Для начала можно заполнить кислородсодержащей атмосферой хотя бы большие низменности, сделав их пригодными для жизни. На Земле бактерий было относительно мало. На Марсе нужно сформировать сплошную бактериальную биосферу, то есть – покрыть весь Марс слоем бактерий, непрерывно выделяющих нужные нам вещества. Тогда к моменту колонизации на планете уже будет достаточно много биомассы, чтобы затем перерабатывать часть её на пищевые продукты, сбраживая при помощи дрожжевых культур.

– Тут, Никита Сергеич, смысл в том, что надо наработать парниковые газы, чтобы разогреть планету, – подсказал Королёв. – Надо понимать, что вначале колонисты на Марсе долгое время будут жить под поверхностью планеты, для защиты от радиации, пока атмосфера не станет достаточно плотной. – пояснил Сергей Павлович. – Атмосферу земного типа там сформировать будет сложно – свободного азота в атмосфере нет, нужно суметь выделить очень много азота из окислов.

– Задача сейчас – вывести несколько штаммов бактерий, способных выживать в условиях Марса и очень быстро размножаться, – заключил Лобашёв. – Тогда мы сможем доставить их на Марс ракетами, а уже дальше они сами всё сделают. Да, это будет не быстро. Но важно начать. Возможно, через 100-200 лет наши потомки найдут способ вернуть Марсу атмосферу быстрее и проще, и будут над нами смеяться. Но к тому времени процесс уже будет запущен. И, стоит его запустить, как с каждым градусом повышения температуры количество парниковых газов в атмосфере Марса будет увеличиваться, и процесс потепления будет ускоряться сам по себе.

– Но ведь атмосфера Марса сейчас состоит из углекислого газа, а он сам по себе парниковый газ, – возразил Хрущёв. – Тогда почему там так холодно?

– За миллиарды лет диссипации атмосфера сильно истончилась, и парниковый эффект от оставшегося углекислого газа уже недостаточен для разогрева планеты, – пояснил Келдыш. – К тому же Марс получает слишком мало солнечного света. Ещё одна проблема – углекислота становится твёрдой при минус 78 градусах Цельсия, то есть зимой часть атмосферы замерзает и выпадает в виде полярных шапок, что ещё сильнее понижает температуру. Летом часть полярных шапок испаряется, и атмосфера становится плотнее примерно на 30 процентов, что очень много. Если растопить полярные шапки полностью, то атмосферное давление будет намного больше, чем сейчас, и его хватит, чтобы удерживать воду в жидком состоянии. По нашим предварительным оценкам, воды в виде льда на Марсе столько, что если его растопить, его хватит, чтобы покрыть всю поверхность Марса слоем 8 метров. (см. док. фильм «Марс. Новые факты»)

Для фотосинтеза ещё нужна жидкая вода, поэтому нам понадобятся микроорганизмы, способные получать водород из гидроксильных оснований в щелочной почве Марса, и ещё бактерии, способные соединять кислород и водород, образуя воду. Если создать сплошной бактериальный слой, он будет вырабатывать и удерживать воду. В таких условиях фотосинтез будет возможен даже без наличия больших водоёмов.

– Количество солнечного света, падающее на поверхность Марса, можно увеличить с помощью орбитальных зеркал, – добавил Королёв. – Можно направить отражённый свет, например, на полярные шапки. Можно ещё предварительно посыпать их пылью, для уменьшения отражающей способности. Тогда углекислый газ полярных шапок растает, сделав атмосферу более плотной, следом за ним начнёт таять лёд в мерзлоте, выделяя водяной пар, который тоже является мощным парниковым газом. Для развития микробов на Марсе должна быть жидкая вода. Поэтому нам придётся сначала растопить полярные шапки хотя бы частично, чтобы поднять давление. Мы сможем подогреть светом зеркал участки поверхности, чтобы частично растопить мерзлоту, и тогда можно посадить на эти участки космические аппараты, которые запустят в воду бактерии. Эта технология и на Земле будет востребована.

– Сергей Палыч, мы же условились, что никаких фантастических технологий применять не будем? – улыбнулся Хрущёв.

– Время сейчас такое, Никита Сергеич! Научно-техническая революция, – усмехнулся Королёв. – То, что ещё вчера было фантастикой, сегодня становится реальностью. Орбитальное зеркало можно сделать по принципу фазированной антенной решётки, из отдельных отражающих элементов относительно небольшого размера. Хотите посмотреть, как именно?

– Конечно! Нарисуете?

– Покажу готовый образец. Разрешите продемонстрировать?

– Да, конечно, очень интересно!

Главный конструктор вышел в приёмную и вернулся с двумя одинаковыми свёртками в руках.

– Это – первый, предварительный вариант, для земной орбиты. Его придётся соединять вручную. Когда наша электронная промышленность начнёт массовый выпуск недорогих цифровых устройств, например, телефонов, то есть, наладит выпуск множества дешёвых микросхем, такие микроспутники смогут стыковаться между собой самостоятельно.

Королёв положил оба свёртка рядом, прямо на ковёр хрущёвского кабинета. Достал небольшой пульт радиоуправления и нажал кнопку. Послышалось шипение газа, и свёртки на глазах начали надуваться и расправляться, образуя пару скреплённых между собой шестиугольных «подушек», размером «под ключ» примерно метр. По краю шестиугольной линзы шёл такой же надувной бортик, обрамлённый пластиковой пластиной, достаточно высокий, чтобы обеспечить жёсткое соединение. В центре находилась управляющая часть и баллоны с азотом.

Никита Сергеевич с отвисшей челюстью смотрел, как космические технологии будущего разворачиваются прямо в его кабинете.

– А как они между собой скрепляются?

– Постоянными магнитами.

– Да ладно! Магниты отвалятся со временем!

– С чего бы? В космосе на зеркало никакие серьёзные усилия, кроме инерции, не действуют. А магниты у нас не простые, а неодимовые, точнее, это соединение неодим-железо-бор. Вот, попробуйте их разъединить, – предложил Сергей Павлович, протягивая Первому секретарю два слепленных между собой магнитных цилиндрика.

Хрущёв уцепился за них обеими руками, но усилие оказалось неожиданно большим.

– Ничего себе! Крепко держат!

– Именно. Для стыковки космических аппаратов они непригодны, там в конце полёта расстыковываться надо. А вот для сборки конструкций, которые не надо потом разъединять – вполне подходят. Делаются методом порошковой металлургии или замешивания смеси порошков в полимерное связующее. Неодим добывают в Китае, как и большинство других редкоземельных элементов. Сами китайцы пока всей ценности этого металла не осознали, и поставляют его нам недорого. (Неодимовые магниты появились в реальной истории в 1983 г) Такие магниты теряют от 0,1 до 2 процентов своей намагниченности за 10 лет, так что зеркало скорее микрометеориты проткнут, чем магниты отвалятся. Чтобы зеркало держало форму, вот эти бортики по краям линзы имеют регулируемый наддув, а их привалочные поверхности сделаны из жёстких полос плотного пластика.

– А где же само зеркало? – спросил Никита Сергеевич.

Сергей Павлович перевернул шестиугольные «подушки». Их сторона, обращённая к полу, была прозрачной, а внутри была натянута зеркальная плёнка.

– Ловко придумано! Но ведь газ будет постепенно просачиваться через оболочку, и элементы потеряют форму?

– В вакууме для поддержания формы достаточно небольшого наддува, а запас азота в баллоне избыточный. К зеркалу можно подлететь со стороны обслуживания и пополнить запасы азота в баллонах из резервуаров космического корабля. Конечно, понадобится выход в открытый космос, но мы над этим уже работаем. После сборки зеркала можно соединить все баллоны трубками и пристроить к нему стыковочный узел, к которому будет стыковаться корабль и пополнять запасы азота централизованно.

– Так… допустим… А если этот… метеор или космический мусор пробил зеркало? – Первый секретарь не отставал, видно было, что идея его захватила. – Как чинить?

– Если пробит один элемент в середине – он на эффективность зеркала не сильно повлияет. Если пробито несколько – ремонт придётся делать вручную. Либо заклеить пробоину, либо специальным инструментом, вроде винтового съёмника, разъединить магниты и заменить элемент новым. Тут, конечно, потребуется участие человека, то есть – работа в открытом космосе.

Зато из таких элементов можно постепенно собирать большие зеркала, наращивая их дополнительными запусками. Можно укладывать в обтекатель уже предварительно соединённые на Земле элементы, и сразу надувать на орбите зеркало из нескольких десятков отражателей. Потом присоединять к нему ещё одно, и ещё.

– Так вы предлагаете такими зеркалами нагревать марсианские полярные шапки?

– Для начала можно попробовать вывести такое зеркало на геосинхронную орбиту над Кольским полуостровом. Но зеркало должно быть достаточно большим, чтобы почувствовать его эффект, потому что высота геосинхронной орбиты – около 36 тысяч километров, – пояснил Мстислав Всеволодович. – Марс меньше Земли, а суточный период вращения у него близкий к земному, для него высота синхронной орбиты будет немного более 17 тысяч километров. Но и количество солнечного света, падающего на зеркало, в районе орбиты Марса будет меньше. Всё это считается, а значит – может быть построено.

Надо учитывать, что зеркало будет сносить «солнечным ветром», то есть – давлением солнечного излучения, и чем больше зеркало, тем сильнее будет снос. Его орбиту придётся периодически корректировать и всё время наводить зеркало на заданную точку при смещении по орбите.

– И кстати, Никита Сергеич, если свет, отражённый от такого зеркала, направить на прозрачный купол, получится теплица. Хоть у нас за Полярным кругом, хоть на Марсе. Без разницы, – добавил Лобашёв. – То есть, сады на Марсе могут зацвести даже раньше, чем появится пригодная для дыхания атмосфера.

Но это всё понадобится ещё не скоро, сначала нужно вывести бактерии, способные жить в условиях современного Марса и производить при этом синтез нужных нам веществ. Работу по выведению штаммов таких микроорганизмов мы уже начали. Пока что, на первом этапе, мы должны расшифровать геном исходных бактерий, выяснить, какие гены бактерий-экстремофилов отвечают за их стойкость к различным внешним условиям. Затем мы будем пробовать объединить ДНК экстремофилов и цианобактерий.

Если мы научимся создавать микроорганизмы с заданными свойствами, эта технология может перевернуть очень многое и в нашем народном хозяйстве. Например, мы сможем получать металлы из солей или оксидов не металлургическими методами, а биологическими. Конечно, пока до этого ещё долго.

Если же мы сумеем создать бактерии, способные выживать в верхних слоях атмосферы Венеры, то можно запустить эксперимент по терраформированию и там.

Я сейчас не буду говорить о следующих этапах, вроде расселения на Марсе лишайников и мхов, для образования плодородной почвы земного типа, и о выращивании деревьев, вроде высокогорной сосны, устойчивой к повышенным уровням излучений. Это – задачи следующих этапов, их обсуждать ещё рано.

(План терраформирования частично взят из фильма National Geographic «Living on Mars»)

– Венера в какой-то степени даже предпочтительнее Марса, – пояснил Келдыш. – Она ближе к Солнцу, тяжелее, гравитация там близка к земной, атмосфера намного более плотная. Но горячо. Температура в основном обусловлена парниковым эффектом. Давление намного больше чем на Земле, и воды, вероятнее всего, там нет. Надо учесть, что Венера вращается очень медленно. Сутки там длятся порядка 243 земных дней. Если удастся изменить состав атмосферы, убрав парниковые газы, и сделать её менее плотной, на ночной стороне температура снизится.

Конечно, терраформирование Венеры займёт больше времени, чем Марс. Условия там ещё жёстче, задача намного более сложная. Но работать в этом направлении, считаю, следует.

– Так, товарищи… – Первый секретарь в задумчивости почесал лысину. – Загрузили вы меня «по самое не могу». Давайте по порядку.

Работу с бактериями продолжайте. Работа перспективная, причём на Земле они пригодятся даже больше, чем в космосе. Зеркало собрать и запустить мы попробуем, когда появится возможность запускать аппараты на высокую орбиту. Его ведь там обслуживать надо.

Исследования Марса будем продолжать. Марсоход мы туда послать сможем?

– Да, но не в следующий период сближения, – ответил Королёв. – Проблема в том, что до Луны и обратно радиосигнал идёт несколько секунд, а до Марса и обратно – до 20 минут, в зависимости от расположения планет. Марсоход должен иметь автономное программное управление, а такой уровень электроники нам пока не по силам.

Мы сможем послать несколько неподвижных аппаратов в разные области Марса и исследовать их. С марсоходом придётся подождать. А что с фотографиями Марса? Публиковать будем сейчас или позже?

– Результаты, переданные марсианским аппаратом, пока не публикуем, – решил Хрущёв. – Вы мне говорили, что передача шифрованная? Иностранцы её перехватить могут?

– Да, шифрованная. Шифр не сильно сложный, но меняющийся. Даже если перехватят – не зная структуру сигнала, проковыряются с расшифровкой недели две-три точно, – ответил Келдыш. – Вы ведь хотите подгадать публикацию к выступлению Кеннеди в Конгрессе?

– Конечно! Ложка хороша к обеду, а сенсация – к другой сенсации, – усмехнулся Хрущёв.

Сенсация получилась. Все ведущие газеты мира под огромными заголовками перепечатали фотоснимки поверхности Марса и фотографии, снятые с орбиты. Конечно, для многих разочарование оказалось сильным. Даже среди учёных в то время хватало людей, считавших, что Марс – всего лишь более холодное подобие Земли. Однако планета оказалась безжизненной пустыней, больше похожей на Луну.

Президент несколько минут разглядывал фотографии Марса, полученные советской межпланетной станцией. Что он в этот момент думал о NASA, осталось тайной. Кеннеди был хорошо воспитан, и нечасто давал волю эмоциям, тем более – на людях.

– Спасибо, Пьер. Можете идти. И пригласите мистера Макнамару.

Пресс-секретарь Белого Дома Пьер Сэлинджер, принёсший президенту газеты, исчез за дверью Овального кабинета. Вскоре появился Макнамара.

– Боб, я просмотрел списки проектов, которые можно сократить в пользу лунной программы, и принял решение, – сообщил президент, передавая министру обороны несколько печатных листов, исчёрканных красным карандашом. – Мы сократим проекты, которые не дадут реальной отдачи, вроде ПРО «Найк-Зевс», противоспутниковых систем «Bold Orion», «High Virge», аэробаллистических ракет «Sky Bolt». Проект сверхзвукового бомбардировщика XB-70 «Валькирия» ограничим только постройкой нескольких опытных образцов. И я решил закрыть разработку проекта «Орион».

– Но, сэр... Вам не кажется, что мы закроем сами себе доступ к дальним планетам?

– Боб, мы не можем позволить себе тратить деньги на околонаучную фантастику, пока красные с каждым днём опережают нас в космосе, – JFK был настроен решительно. – Как вообще кому-то могла прийти в голову такая безрассудная идея – летать на взрывах атомных бомб? Нет, нет, этот кошмар мы строить не будем. У нас есть проект NERVA, и этого вполне достаточно. Красные уже посадили исследовательский автомат на Марс! А мы ещё даже на орбиту Земли человека запустить не можем! Всё, Боб, я принял решение. Строить «Орион» мы не будем, это слишком дорого. 52 тысячи долларов только за один тяговый заряд! А для выхода на орбиту этих зарядов нужно больше тысячи! Да эти яйцеголовые с ума посходили! Тысяча ядерных бомб только для одного взлёта! После такого салюта ядерную войну можно будет уже не устраивать.

(В реальной истории решение о закрытии проекта «Орион» Кеннеди принял в 1963 году, а полностью проект был закрыт в 1965-м)

25 мая 1961 года президент Кеннеди выступил перед Конгрессом, провозгласив новую национальную цель для Соединённых Штатов:

– ...Наконец, если мы намерены выиграть битву, которая сейчас идет во всем мире между свободой и тиранией, то для нас должно быть совершенно ясно, что драматические достижения в космосе, которые случились в последние недели, как и запуск Спутника, оказывают серьезное влияние на умы людей повсюду в мире – на людей, которые пытаются сделать выбор, какой дорогой им идти дальше. С самого начала моего президентского срока, наши усилия в космосе рассматривались именно под таким углом зрения. Вместе с вице-президентом, который является председателем Национального совета по космосу, мы изучили, где наши позиции в космосе сильны, а где нет, где мы можем добиться успеха, а где мы не можем этого сделать. Сейчас настало время добиться основательных успехов, настало время для Америки начать новое великое предприятие – время для нашей нации взять на себя роль явного лидера в космических достижениях, которые, во многом, могут стать ключом к нашему будущему на земле.

Я верю, что мы обладаем для этого всеми необходимыми ресурсами и талантами. Но дело в том, что мы никогда не принимали соответствующих решений на уровне нации, чтобы распорядиться своими национальными ресурсами, которые требовались для такого лидерства. Мы никогда не ставили перед собой долгосрочных целей, не строили необходимых планов или не управляли нашими ресурсами и нашим временем надлежащим образом, чтобы гарантировать их выполнение.

Признавая первенство, завоеванное Советами в космосе, благодаря их мощным ракетным двигателям, что позволит занимать им лидирующее положение ещё многие месяцы, и осознавая вероятность того, что они будут далее использовать это лидерство в своих интересах, чтобы добиться ещё более впечатляющих успехов, мы, несмотря на это, обязаны предпринять свои собственные новые усилия в этой области. Между тем мы не можем гарантировать, что мы в один день станем первыми, но мы можем гарантировать, что любой провал в реализации этих усилий сделает нас последними. Мы берем на себя дополнительный риск, осуществляя их совершенно открыто, на виду у всего мира, но как показал подвиг астронавта Шепарда, этот риск оправдан и способствует росту нашего достоинства, когда мы достигаем успеха. Но это не какая-то гонка. Космос сейчас открыт для нас, и наше стремление осваивать и использовать его не диктуется тем, что делают другие. Мы идем в космос, потому что это задача всего человечества, и люди свободного мира должны в полной мере участвовать в этом.