Дотянуться до звёзд

– С удлинённым было бы лучше, но его за пару недель не сделать. Если получится – мы сможем его потом запустить и пристыковать с другого конца, а первый «Союз» отстыкуем и сведём с орбиты.

– И скажем всему миру, что это обычный беспилотный «Союз»? – спросил Феоктистов.

– А для всего мира это и будет «беспилотный «Союз», очередной, – хитро улыбнулся Сергей Павлович. – Ты думаешь, если всё пройдёт гладко, тебя Первый секретарь ругать будет, за первую в мире орбитальную станцию?

Королёву очень хотелось опередить Челомея.

– А если «Днепр» в следующем пуске полетит? – спросил Константин Петрович. – Насколько я знаю, замечания по результатам первого пуска уже почти устранены.

– Ну, не судьба, значит, – пожал плечами Королёв. – Если второй «Днепр» отработает, как надо, третьим пульнём «Алмаз» и будем действовать по первоначальному плану.

Феоктистов не стал предлагать запустить на «Союзе-2.3» облегчённый вариант челомеевского ТКС (см. гл. 06-08) и собрать орбитальную станцию «вокруг него», хотя грузоподъёмность носителя – 12 тонн позволяла выполнить такой запуск. Но Феоктистову тоже хотелось опередить Челомея.

Был и третий вариант – запустить основной модуль станции «Алмаз» на носителе «Союз-2.5», с четырьмя боковыми блоками вместо двух. Но в такой конфигурации ракету тоже ещё ни разу не запускали. И Королёв и Феоктистов понимали, что такой пуск будет слишком рискованным – можно угробить готовую станцию.

Однако второй запуск «Днепра» тоже оказался неудачным. На этот раз подвела система контроля двигателей первой ступени – тот самый КОРД, который вполне удачно отработал в первом полёте. Ракета благополучно ушла со старта, первая минута полёта прошла полностью нормально, без замечаний. Все в бункере держали скрещённые пальцы, надеясь, что так пойдёт и дальше. Если бы первая ступень отработала без замечаний, остальное пошло бы проще – на второй ступени стоял один двигатель, аналогичный РД-33, но с высотным сопловым насадком.

Но на второй минуте неприятности посыпались, как из рога изобилия. Как показала расшифровка записей телеметрии, сначала взорвался турбонасосный агрегат 4-го двигателя. Причиной, по-видимому, стал производственный брак, так как ТНА конструкции Кузнецова на этих двигателях уже года два не взрывались. В 4-м двигательном отсеке начался пожар. Система контроля двигателей должна была подать фреон в горящий отсек, но этого, по какой-то причине, не произошло. Одновременно КОРД отклонил двигатели, убирая асимметрию тяги. Ракета, слегка вильнув, выровнялась, но пожар продолжался.

Все ждали команды Королёва на подрыв. Главный конструктор медлил, видимо, надеясь, что ракета и на пяти двигателях дотянет до момента разделения ступеней, пусть им и придётся проработать подольше. Но чуда не произошло. Внезапно отключился вполне нормально работавший двигатель номер три. Носитель повело в сторону. КОРД тут же отключил шестой двигатель, не давая ракете закувыркаться. Управляющая ЭВМ в бункере, проведя расчёт, показала, что на оставшихся двигателях даже изрядно полегчавшая ракета уже не сможет разогнать полезную нагрузку до требуемой орбитальной скорости. К тому же нужно было понять, почему выключился третий двигатель.

– Подрыв! – мрачно скомандовал Королёв.

Борис Чекунов нажал аварийную кнопку. Система разделения отработала без сбоев. Габаритно-весовой макет отделился и опустился на парашюте. Затем отстрелились главный двигательный блок, и отсек управления. Оставшиеся баки первой ступени и вторая ступень, так и не дождавшаяся своего часа, снова были подорваны самоликвидатором.

Отделение двигательного блока позволило выяснить причину аварии. ТНА действительно взорвался из-за производственного брака – литейных пор в корпусе. Турбину ТНА после учинённого Королёвым разноса тщательно тестировали на наличие микротрещин, а вот поры в толще металла корпуса на той же аппаратуре выявить оказалось невозможно. Решением проблемы стал переход на изготовление корпуса ТНА вместо литья методом ротационной ковки литых кольцевых заготовок, при этом литейные дефекты проковывались, металл уплотнялся и упрочнялся.

Дальше пошёл и вовсе дознавательский детектив. Как выяснилось, один из обломков разлетевшегося ТНА перебил провод пожарного датчика. Поэтому КОРД не почувствовал скачка температуры в отсеке аварийного двигателя. Подачу компонентов топлива система перекрыла, но уже успевший вылиться в отсек керосин вовсю горел в атмосфере, насыщенной испаряющимся кислородом. Из-за не погашенного своевременно пожара раскалилась переборка, разделявшая отсеки четвёртого и третьего двигателей. Установленный на ней датчик температуры добросовестно подал сигнал, что третий двигатель тоже «горит», хотя и продолжает работать. Введённая в заблуждение программа тут же выключила нормально работавший третий двигатель, а до кучи и шестой, предохраняя ракету от кувырканий.

По результатам расследования решили установить в каждой двигательной выгородке не один, а три датчика, с расчётом на то, что даже при взрыве хоть один провод уцелеет. Для защиты от ложных срабатываний датчики теперь устанавливали на подложке из теплоизолирующей керамики. Это вновь потребовало дополнительного времени на доработку. Параллельно Королёв всё же распорядился готовить к старту ракету-носитель «Союз» в конфигурации с пятью блоками первой ступени.

– В крайнем случае, если не понадобится – снимем два блока и повесим на другой носитель, – решил Сергей Павлович. – Пробовать запустить пятиблок так или иначе надо.

«Пятиблок» «Союз-2.5» требовал модификации программного обеспечения БЦВМ.

– Просто так понавешать четыре блока на центральный и запустить – не получится, – пояснил Главный конструктор руководству страны на очередном совещании в Президиуме ЦК. – Хотя есть вероятность, что управлять такой ракетой всё же будет попроще, чем «Днепром» с семью двигателями. Схема управления «пятиблока» похожа на управление Р-7, хотя мы сейчас переходим на цифровое управление, и там всё иначе, но динамика в принципе похожа. Будем пробовать.

Но основным приоритетом оставалась стыковка.

– Если не освоим стыковку – всё остальное бесполезно.

Королёв чувствовал, что, возможно, излишне категоричен, но стыковка давала слишком много преимуществ. Вот тут, так же, как и весной, пригодилась унификация ракеты-носителя с боевой ракетой Р-9. К старту пришлось готовить сразу шесть изделий – три основных носителя и три запасных, причём два – в варианте «Союз-2.5». Также готовили к старту три корабля и переходный блок УСМ. С него начали – оснастили блок положенными по документации шестью стыковочными узлами и поставили на «жёсткий» испытательный стенд, на котором изделия крепились на тележках и катались по рельсам. Здесь нужно было проверить правильность срабатывания всех стыковочных узлов, отладить их и отрегулировать. Пока шли долгие испытания на стенде, подготовили ещё два беспилотных корабля.

На один из них, после тщательной отладки, смонтировали стыковочный модуль. Под него пришлось переделывать носовой обтекатель – более длинный корабль с дополнительным отсеком под стандартным обтекателем не умещался. Год неумолимо катился к концу, а новая техника приносила одну неудачу за другой.

Беспилотный «Союз» с блоком УСМ запустили 29 ноября – подготовка даже в очень напряжённом режиме заняла месяц. Через пять дней, в момент прохода первого корабля над Байконуром, стартовал второй беспилотный «Союз». Ему предстояло стать «активным» кораблём при стыковке. Точный расчёт орбит помог сразу сблизить оба корабля примерно на 10 километров. Радиолокаторы системы «Игла» «зацепились» друг за друга, и корабли начали сближение по расчётной траектории.

Приблизившись на 350 метров, «активный» «Союз» замедлил движение и теперь подходил со скоростью не более 1 метра в секунду. Процесс сближения получился долгим, около 50 минут. Корабли успели выйти из зоны радиосвязи над Тихим океаном, и снова вышли на связь уже в зоне действия приёмопередатчиков атлантической группировки КИК в Гвинейском заливе. «Активный» корабль многократными короткими включениями двигателей ориентации корректировал своё положение.

Метрах в 10 он ещё больше затормозился и начал приближаться со скоростью не более 5-7 сантиметров в секунду. Аккуратно соединились «лепестки» стыковочных узлов. Крюки защёлкнулись, приводы стягивания погасили инерцию и подтянули один корабль к другому. Двигатели ориентации помогали стыковке, слегка дожимая «активный» корабль.

С судна контрольно-измерительного комплекса доложили:

– Есть механическая стыковка!

Теперь все напряжённо ждали завершения стягивания. Корабли должны были точно выровняться по крену, чтобы крюки причальных шпангоутов вошли в защёлки. Лепестки андрогинного узла помогали этому процессу, но если шарико-винтовые преобразователи не отработают синхронно – могут быть проблемы.

На большом экране, где на фоне огромной меркаторовской карты земной поверхности проектор высвечивал траекторию и текущее положение кораблей, появилась долгожданная надпись: «Есть электрический контакт», а затем вторая: «Стыковка завершена». Стены зала Центра управления полётом содрогнулись от криков «Ура!». Все радовались, поздравляя друг друга. Оператор оптической системы вывел на экран изображение с бортовой телекамеры. На нём был виден «пассивный» корабль, совершенно неподвижный относительно «активного».

В состыкованном состоянии оба корабля оставались трое суток, пока специалисты разбирались в телеметрии, анализировали каждую секунду процесса сближения и готовили доклад в Москву. Затем была подана команда на расстыковку, «активный» корабль отошёл от «пассивного», развернулся, отработал тормозной импульс и пошёл на посадку. Перестыковку орбитального отсека в беспилотном режиме проводить не стали, посчитав её слишком опасным элементом полёта.

– Оставим перестыковку для первого пилотируемого полёта, – решил Королёв. – И то, если стыковка в ручном режиме пройдёт успешно.

#Обновление 25.02.2018

Параллельно с отработкой беспилотной стыковки приходилось заниматься текущими запусками спутников фоторазведки, связи, навигации, и телеретрансляции, а также готовить следующие пуски новых носителей.

Третий запуск «Днепра» состоялся в начале ноября, после сентябрьских и октябрьских доработок. Двигателисты Глушко и Кузнецова, после двух аварий, «вылизали» двигатели и всю топливную систему, электрики под руководством Чертока десятки раз проверили все электрические схемы. К третьему пуску подготовились настолько тщательно, насколько вообще было возможно.

В этот раз ракета вполне благополучно ушла со старта, и почти преодолела и считавшуюся критической по результатам первого и второго запусков вторую минуту полёта. Но, буквально за несколько секунд до разделения, ракета неожиданно совершила резкий маневр, настолько резкий, что её конструкция не выдержала.

На телеметрии происшествие выглядело как внезапный скачок боковой перегрузки. Затем пришло сообщение с наблюдательного поста – кинотеодолита КТ-50.

– Носитель развалился на части! Наблюдаю падение обломков первой ступени. Верхняя часть изделия уцелела, падает одним фрагментом.

Королёв тут же дал команду на подрыв. Из-за разрушения ракеты удалось спасти только макет полезной нагрузки и отсек управления. Двигательный блок первой ступени из-за обрыва кабелей не получил команду на отделение от ракеты и раскрытие парашюта, и упал вместе с обломками.

Это было вдвойне обидно, так как в этом полёте двигатели первой ступени отработали без единого сбоя. И сейчас все семь двигателей превратились в кучу дорогостоящего жаропрочного металлолома.

Происшествие было похоже на сбой в системе управления, это предположение было высказано одним из первых. Поэтому председателем аварийной комиссии назначили Николая Александровича Пилюгина. По традиции, аварийную комиссию всегда возглавлял руководитель предполагаемых виновников.

В результате подробного анализа телеметрии выяснили, что за секунду до разрушения БЦВМ выдала команду на отклонение двигателей, как будто пыталась парировать какое-то мощное возмущающее воздействие. Первое, о чём подумали – сильный порыв ветра, раскачавший ракету. Парусность у 6-метрового «Днепра» была не маленькая. Но синоптики уверяли, что такого сильного ветра в момент пуска не могло быть. Состояние атмосферы является набором объективных параметров, которые могут быть измерены с достаточно высокой точностью.

Начали разбираться с программой управления, заложенной в БЦВМ. И тут, неожиданно, выяснились интересные подробности.

На конструкцию и электрические схемы каждого выпускаемого изделия существовали комплекты чертежно-технической документации. Эти толстенные папки «синек» учитывались при хранении по всей строгости государственных стандартов. Оригиналы чертежей и схем тоже хранились в архивах, подшитые в альбомы. Каждое изменение в них регистрировалось в специальном журнале, согласно правилам ведения технической документации, выпускалось извещение об изменении, оформляемое на специальном ГОСТовском бланке по установленной форме. Бланк извещения прикладывался к изменённым чертежам и схемам, и передавался в архив, там изменение учитывалось ещё в одном журнале, и только потом изменённые чертежи вместе с бланком извещения рассылались на производство. Предыдущие копии чертежей и схем изымались работниками архива и уничтожались.

Эта система для человека непосвящённого выглядит громоздкой и предельно забюрократизированной. Казалось бы, что проще – нашёл конструктор ошибку, исправил, пришёл на производство и поменял в чертежах. Но в таком случае приключения начинались гарантированно.

Рабочему выдали копию чертежа с указанием количества деталей, он детали сделал, чертёж сунул себе в тумбочку. В следующий раз он эти же детали сделает по чертежу из тумбочки, чтобы лишний раз за чертежом не ходить. А если конструктор за это время успел что-то в изделии поменять, то деталь, выполненная по старому чертежу, с новыми деталями просто не соберётся.

С электрическими схемами всё обстояло ещё печальнее. Неправильно припаянный согласно устаревшей схеме провод мог нарушить всю логику работы системы управления изделия. Поэтому и была придумана та самая громоздкая бюрократическая схема с извещениями об изменении, чтобы в случае происшествия можно было найти концы. Пока алгоритм работы изделия реализовывался аналоговой управляющей схемой на основе обычной электромеханики , эта система работала.

(т. н. «релейная логика» которая «программировалась» соединениями проводов в электрической схеме, а команды включались на исполнение последовательно, при помощи программного токораспределителя ПТР)

С появлением на борту изделия БЦВМ появилась возможность проводить прямо на борту сложные математические расчёты, которые до того были возможны только на земле, и организовывать логические ветвления в программе, то есть, задавать гибкую реакцию изделия на внешние возмущающие факторы в намного более широких пределах, чем это позволяла реализовать, к примеру, гироплатформа. При этом изменения программно-математического обеспечения могли привносить последствия куда значительнее изменений электрической схемы или конструкции. Теперь в существующем долгие годы строгом порядке появился нематериальный, непонятный для большинства служб хуже, чем китайская грамота, и нигде не учтённый компонент – программное обеспечение борта – носителя и космического корабля, и наземного комплекса управления. Его нужно было совершенствовать, дорабатывать, дополнять и улучшать по замечаниям после каждого полета, намного чаще, чем «железо».

В эти первые годы появления бортовых цифровых вычислительных машин авторы алгоритмов и программ вынужденно работали автономно. Они сами были и архивариусами, и исполнителями изменений, которые вводили в память машины. Это было связано с тем, что из-за мизерного объёма памяти и быстродействия первых ЭВМ программировать их приходилось непосредственно в машинных кодах, вручную распихивая последовательности байтов – адреса, команды и данные – по регистрам. Программа начала 60-х представляла собой таблицу из нескольких граф, заполненную числами в 16-ричной или двоичной системе счисления. Комментарии помогали, но не слишком, так как алгоритм работы по этой мешанине чисел не читался. К программе прилагалась блок-схема, иллюстрирующая логику её работы, но соотнести графические изображения блоков к фрагментами кода программы человеку, не знакомому с ней с самого начала, было очень сложно.

Первые языки высокого уровня – АЛГОЛ и ФОРТРАН, появились примерно за 3 года до полёта Гагарина, и использовались для научных расчётов в «больших» ЭВМ, занимавших целые залы по 100 квадратных метров. Для «всякой мелочи», вроде БЦВМ и управляющих ЭВМ ещё долго приходилось использовать прямое программирование в машинных кодах.

(В реальной истории ситуация дополнительно усложнялась полной несовместимостью разных ЭВМ между собой даже по разрядности, при том, что из-за малого объёма памяти о какой-либо эмуляции и речи не шло)

Поставленное Первым секретарём ЦК в октябре 1953 г жёсткое требование совместимости различных ЭВМ по форматам данных (АИ, см. гл. 01-12) соблюдалось для «больших машин», а в БЦВМ соблюсти его было невозможно, из-за их изначальной «заточенности» на выполнение конкретной управляющей задачи.

Хотя, казалось бы, машинные коды должны пониматься всеми ЭВМ одинаково, напрямую выполнить программу, написанную для БЦВМ, на стационарной машине не получалось, из-за несовпадения разрядности (4-8 разрядов на БЦВМ и 32-64 разряда на стационаре), разного количества регистров, и прочих подобных конструктивных несоответствий. Из-за этого было много споров, конфликтов, а то и серьёзных ЧП. Ситуация усугублялась своеобразным подходом к проблеме у самих программистов.

Операторов ЦУП и космонавтов готовили, руководствуясь теми самыми учтёнными чертежами, схемами и описаниями. По всем системам корабля и носителя такая документация была. Но, как только переходили к изучению управления движением, специалисты-«управленцы» отвечали, что теперь надо изучать алгоритмы и программы. А они находились, в лучшем случае, в записных книжках, а то и вовсе в памяти разработчиков. Все изменения, вносимые в программы, каждый разработчик помнил, но хорошо, если записывал. Во многих случаях конкретный программист был в командировке или в отпуске, а без него никто другой не мог рассказать, как работает та или другая программная вставка.

(Абсолютно реальная ситуация, «в натуре» относящаяся к концу 70-х – началу 80-х, когда на советской космической технике начали появляться БЦВМ, см. Б.Е. Черток «Ракеты и люди»)

До появления систем управления версиями, вроде git, были ещё десятилетия и мегабайты памяти, которых пока не было.

Именно с такой ситуацией и столкнулись специалисты ОКБ-1 после третьей аварии «Днепра». Инженер, разрабатывавший интересующую всех часть программы, был даже не в отпуске – в выходные ездил на рыбалку, сильно простудился, и теперь лежал в больнице, с температурой 39,5 (АИ). В его отсутствие разобраться в последних внесённых в программу изменениях, никто не мог. Полагаться на память больного человека, лежащего с высокой температурой, было невозможно. Он честно пытался помочь коллегам советами по телефону, но у него в голове всё путалось.

Королёв, узнав об этом, вышел из себя, орал, ругался, но всё было бесполезно – в отсутствие автора программы управленцы, пытаясь разобраться в последних изменениях кода, окончательно запутались. Пришлось ждать несколько дней, пока программисту станет лучше.

Результатом стал грозный приказ о наведении порядка в документации по программному обеспечению. Приказ пытались выполнить срочно, из-за чего в программы были внесены дополнительные ошибки – где-то пропущены строки, кто-то не понял почерк коллеги, в общем, случился феерический бардак.

В итоге, в программе всё же разобрались, ошибку нашли, исправили, заодно перепроверили результаты аврала, обязали разработчиков писать программы только в учтённых тетрадях с пронумерованными и прошитыми ниткой листами (концы нитки заклеивали бумагой и ставили печать у «секретчиков». Продырявить тетрадь в 96 листов не так просто, в институте мы «секретили» тетради, просверливая их на сверлильном станке)

Неудачи и задержки с пуском «Днепра» заставили Сергея Павловича обратиться к запасному варианту. А тут ещё американцы 27 октября провели первый пробный запуск ракеты-носителя «Сатурн-1». В этом полёте работали двигатели только первой ступени. Вторую ступень для балласта наполнили водой. Ракета летела по суборбитальной траектории, испытание проводилось для отработки системы управления и исследования аэродинамики носителя.

На этом фоне требовался хоть какой-то успех. На начало ноября со стыковкой ясности тоже ещё не было, поэтому решили собрать из имеющихся производственных заделов пять первых ступеней для носителя «Союз-2» и объединить их, чтобы испытать ранее не летавший вариант носителя «Союз-2.5». Для его запуска пришлось установить на стартовом комплексе 51-й площадки два дополнительных стартовых стола, это было предусмотрено проектом как штатная операция.

В качестве полезной нагрузки на ракету установили водяной балласт. Шансы, что он долетит до орбиты, оценивались чуть выше 50 процентов. Тогда предложили разместить в цистерне с водой заряд взрывчатки, чтобы распылить её взрывом на большой высоте, и исследовать опытным путём механизм формирования облаков. Для большего эффекта водой заправили ещё и третью ступень ракеты, разместив в ней второй заряд. Двигатель на неё не устанавливали.

(Подобное испытание американцы проводили дважды – 25 апреля и 16 ноября 1962 г, при испытательных пусках РН «Сатурн-1» https://ru.wikipedia.org/wiki/Проект_Хайуотер)

На ракету поставили новый спасаемый блок управления, тоже имевший в своём составе БЦВМ. Блок установили на 2-й ступени, так как третья была инертная.

Зажигание произошло в штатном режиме, ракета нормально ушла со старта.

– Уже обнадёживает, – заметил Мрыкин. – Хотя бы старт цел остался.

– Не кажи «гоп», – пробормотал Королёв. – «Днепр» прошлый раз тоже стартовал вроде нормально.

Главный как в воду глядел. При отработке манёвра по крену в конце участка работы первой ступени, носитель неожиданно закрутило вокруг продольной оси. До отделения первой ступени оставалось менее 10 секунд, и Сергей Павлович дал команду на принудительное разделение. В этот момент один из боковых блоков оторвало, он закувыркался в воздухе.

– Разделение, срочно! – рявкнул Королёв.

Чекунов нажал кнопку, первая ступень отделилась целиком и падала, разваливаясь на части. Двигатель второй ступени включился перед разделением автоматически. Ракета отклонилась от расчётной траектории, но продолжала лететь. Через несколько секунд БЦВМ выровняла её, и вторая ступень вместе с грузом продолжала набирать высоту.

На этом этапе работал только один двигатель, а такой режим уже был хорошо отработан. Расчёт показывал, что был недобор по скорости, но выход на орбиту в этом пуске не планировался. Вторая ступень отработала штатно. В заданный момент произошло разделение, приборный отсек с БЦВМ начал спускаться на парашютах, а высоко в стратосфере уже расползалось рукотворное облако. Оба заряда в водяных цистернах сработали, создав массивное облако капель, быстро превратившихся в ледяные кристаллы. Были отмечены некоторые помехи в радиосвязи.

Двигатели «Союза-2.5» не спасались при падении. Это затрудняло разбор полёта, но разгадка аварийной ситуации крылась не в них. Это выяснили, проверяя управляющую программу. Как оказалось, в программе в одном месте были перепутаны знаки. При этом, пока носитель шёл ровно, всё было хорошо, а как только начался маневр – силы, действующие на ракету, начали работать «в разнотяг». Конструкция, удерживавшая ступени в связке, не была рассчитана на подобное несимметричное приложение нагрузки. В итоге один из блоков оторвался, а возникшая асимметрия тяги неминуемо довершила бы разрушение, если бы не приказ Королёва на досрочное отделение первой ступени. Собственно, она и развалилась, но уже после отделения.

Последовали новые проверки и доработки программы, затем – удачная беспилотная стыковка пригасила недовольство в верхних эшелонах власти, дав конструкторам время на необходимую доводку обоих носителей.

Вместе с орбитальным отсеком и именем «Союз» корабль получил и новый цифровой индекс 7К. Инициаторами стали руководители проектного 9-го отдела – Тихонравов и Феоктистов. Поскольку их никто не ставил в известность о далеко идущих планах Первого секретаря ЦК, сразу после выступления Кеннеди в Конгрессе, где он предложил свою лунную программу, Тихонравов с Феоктистовым просчитали свои варианты полёта к Луне. (реальная история, см. Б.Е. Черток «Ракеты и люди»).

Проектанты предложили разработать целый комплекс, первоначально тоже названный ими «Союз». Он состоял из лунного корабля 7К, разгонного блока 9К и блоков-танкеров 11К для дозаправки. Они должны были использоваться в случае, если не удастся довести до лётной кондиции УРМ «Днепр». Тогда облёт Луны можно было осуществить только при помощи уже отработанных носителей Р-7 и «Союз-2.3», хотя схема получалась головоломная.

Первым предлагалось запустить разгонный блок 9К. При запуске на УРМ «Днепр» он выводился на орбиту заправленным и нёс 25 тонн топлива (АИ). При запуске на Р-7 или «Союз-2.3» его предлагалось заправить частично, а затем, ещё тремя пусками танкеров 11К дозаправить до требуемых для облёта 25 тонн (Реальная история). Последним взлетал пилотируемый корабль 7К, с двумя космонавтами, стыковался с разгонным блоком и летел к Луне. После разгона 9К отбрасывался, облёт и возвращение совершал только основной корабль 7К.

Королёв эту громоздкую и дорогостоящую схему сначала сразу забраковал, но было ясно, что без разгонного блока к Луне всё равно не долететь, пока не будет разработан «ядерный буксир», а сами по себе танкеры 11К, относительно простые и дешёвые, могли пригодиться для снабжения орбитальной станции до момента готовности АКС Челомея и грузового корабля «Прогресс».

(АИ, в реальной истории «Психологическое воздействие полетов Гагарина и Титова было столь велико, что без серьезной технической экспертизы предложение об облете Луны было узаконено постановлением Совета Министров СССР от 16 апреля 1962 года. В этом постановлении впервые появилось название программы «Союз». Все три космических аппарата были разработаны, однако изготовление кораблей на производстве шло далеко не блестяще... Королёв решил расширить фронт работ, и 3 декабря 1963 года вышло еще одно постановление, по которому изготовление беспилотных аппаратов 9К и 11К возлагалось на куйбышевский завод «Прогресс». см. Б.Е. Черток «Ракеты и люди»)

В итоге, вместо тесно увязанного комплекса из 3-х кораблей разрабатывался комплект орбитальных аппаратов, каждый из которых мог использоваться как совместно с остальными, так и по отдельности. Вместо блока 9К позднее использовали блок «Д» и другие варианты разгонных блоков. Танкер 11К некоторое время использовали для снабжения топливом орбитальных станций (АИ).

Таким образом, индекс 7К и название «Союз» естественным образом перешло на вариант 3К «Север» с орбитальным отсеком. На саммите в Вене Королёв и Макс Фаже прямо на совместном совещании сформулировали более перспективную схему полёта к Луне, опиравшуюся на две орбитальные станции на околоземной и окололунной орбитах, и «лунный челнок», курсирующий между ними (АИ, см. гл. 06-11). Эта схема внешне выглядела более сложной, но позволяла вести планомерное изучение и освоение Луны. В этом случае беспилотные корабли 9К и 11К тоже могли быть использованы для доставки на орбиту топлива для «лунного челнока», а корабль «Союз» 7К – для доставки космонавтов на орбиту.

С первым пилотируемым полётом «Союза» для Сергея Павловича Королёва всё обстояло очень непросто. Изучая в ИАЦ все связанные с ним события и обстоятельства, он то и дело хватался за голову – столько несуразностей и ошибок было наворочено, начиная с отвлечения на полёты «Восходов», последовавшие затем программы облёта Луны на корабле 7К-Л1 – двухместном аналоге «Севера» и РН «Протон», сколько времени было потрачено на очень большую и сложную ракету Н-1 с невероятным количеством двигателей на первой ступени. Сейчас магистральный путь представлялся намного более ясным – орбитальные станции на орбите Земли, на орбите Луны, «лунный челнок», курсирующий между орбитальными станциями, строительство ТМК, возможно – станция на орбите Марса, лунная передвижная база, которую начал проектировать Бармин.

Вторым, более близким вопросом, был выбор космонавта для первого пилотируемого полёта на «Союзе». Это был чисто психологический момент. Узнав обстоятельства гибели Комарова в «той» истории, Королёв принял все меры, чтобы исключить катастрофу. Парашютная система была отлажена многократными запусками фоторазведчиков «Зенит», полётами животных, её работоспособность подтвердили успешные пилотируемые полёты весной 1961 года, ещё раз всё было проверено на беспилотных запусках, да и сам корабль уже не был таким «сырым», каким был в «той» истории «Союз» в момент полёта Комарова.

И всё равно Сергей Павлович волновался. Умом понимая, что сделано всё возможное и невозможное, он всё равно опасался за жизнь космонавта. Решение подсказал Феоктистов. Видя, что Главный находится в затруднении, и почему-то никак не может решиться, Константин Петрович внёс простое и логичное предложение:

– Давайте для первого пилотируемого полёта «Союза» поставим в спускаемый аппарат катапультное кресло, как ставили для Гагарина и Титова. Всё будет дополнительный шанс, на случай какого-либо отказа.

Это был простой и естественный выход из положения, и Королёв сразу согласился. Теперь предстояло выбрать кандидата из всех готовившихся космонавтов. Если брать первую шестёрку, то сейчас была очередь Павла Поповича, а его дублёром был бы Валерий Быковский. Но к полётам на стыковку готовились и намного более опытные лётчики-испытатели – Владимир Комаров, Амет-Хан Султан и Георгий Береговой. На тренажёрах они показывали даже лучшие результаты, чем Попович и Быковский. Учитывая сложность предстоящего полёта, Главный конструктор склонялся к решению отправить на «Союзе» кого-то из них.

Готовясь к полёту на пилотируемую стыковку, Сергей Павлович тщательно изучал все обстоятельства полёта Берегового в «той» истории, заставляя конструкторов делать доработки, а руководителей полёта – корректировать полётное задание. Он обратил внимание, что «там» у Берегового почти не было времени на адаптацию к невесомости. Переходить к стыковке предполагалось сразу после выхода на орбиту, а сам старт происходил синхронизированно с проходом пассивного корабля над космодромом. Этот метод сближения уже был отработан на двух беспилотных стыковках. За такой метод высказывались военные:

– Если мы покажем, что способны стыковаться со своим кораблем сразу после старта, значит, будем способны, если потребуется, подойти к спутнику противника и уничтожить его. Если же будем медлить, то неизбежная рассинхронизация орбит к исходу суток разведёт корабли на значительное расстояние. Потребуется сложный орбитальный маневр, затратный по топливу, а у нас ещё и с автономностью пока не всё так хорошо, как хотелось бы.

Второй момент, который смутил Главного – попытка стыковки в темноте. Корабль уходил в тень Земли, и там, без солнечной «подсветки», пытался состыковаться. Одно дело – стыковаться вслепую в автоматическом режиме, по показаниям радиолокатора, и совсем другое – стыковаться в темноте в ручном режиме. При этом достигалась другая важная цель – посадка по окончании полёта проходила в первой половине дня. Это было безопаснее в плане поисков космонавта, если спускаемый аппарат отклонится от траектории и снова «залетит не туда». Сказывалось и время года – в декабре в северном полушарии самый короткий день.

Против «слепой стыковки» в тени Земли выступил и лётчик-инструктор по подготовке космонавтов Марк Лазаревич Галлай. Он высказал свои сомнения сначала Константину Давыдовичу Бушуеву, затем – Чертоку, и уже вместе с ними пошёл к Королёву:

– Мне приходилось садиться ночью на неосвещенные аэродромы, – Галлай пытался убеждать всех примерами. – Должен сказать, что даже для опытного лётчика это большой риск. Но что делать, если после воздушного боя бензин кончился, хочешь не хочешь, а вернешься на землю. Пока самолёт не коснулся земли, мы с ним единое целое. Не самолёт касается земли, а я сам. В каждом полете от взлета до посадки я со своим самолётом — единый организм. Совсем другие отношения между космонавтом и космическим кораблём. Космонавт оказывается в полете первый раз в жизни. Он, может быть, прекрасный лётчик. Но ни разу, понимаете, ни разу не чувствовал старта на ракете и состояния полной невесомости. Вы ему совсем не оставляете времени на адаптацию и требуете, чтобы он в темноте, глядя не через большой фонарь, а через визир с очень ограниченным полем зрения, отнял управление у проверенного автомата, начал вместо него управлять впервые в жизни космическим кораблём и при этом в полной темноте попал стыковочным узлом в другой узел. Ну зачем вам рисковать и ставить космонавта в опасную ситуацию? По крайней мере дайте до стыковки ему сутки полетать, привыкнуть. Мы на Земле убедимся, что космонавт умеет управлять и не наделает глупостей.

(подлинные слова М.Л. Галлая, сказанные им перед полётом Г.Т. Берегового, уже после смерти С.П. Королёва. Тогда к нему не прислушались. Цитируется по Б.Е. Черток «Ракеты и люди»)

Королёв заранее отклонил предложения установить на «Союз» ионные датчики системы ориентации, определявшие положение корабля по набегающему потоку атмосферных ионов. Он знал, что эти датчики способны подвести космонавта. Для посадки на территории СССР ориентацию корабля надо начинать строить над Южной Америкой, а в этом месте, как назло, находится локальная «ионная яма», где концентрация ионов меньше, чем в других местах ионосферы.

– Ну и зачем нам связываться с этой системой? – спросил Сергей Павлович. – У нас есть инфракрасная вертикаль, солнечно-звёздный датчик, и гироорбитант. Дополним его тремя акселерометрами, а с ионными датчиками завязываться не будем.

(см статью «Как не заблудиться в космосе» https://geektimes.ru/post/253008/)

Важнейшей доработкой, проведённой в «Союзе», был введённый тумблер блокировки/разблокировки ручного управления (АИ). Изучая по присланным Веденеевым мемуарам Чертока неудачный полёт Берегового, Королёв обратил внимание, что Георгий Тимофеевич, пытаясь достать фотоаппарат из мешка с аппаратурой, случайно задел рукавом скафандра ручку управления. Корабль тут же завертелся. Пока Береговой погасил лишнее вращение, он потерял 30 атмосфер давления рабочего тела из штатных 160-ти. При этом, потеряв в тени Земли изначально правильную ориентацию, он стабилизировал корабль в положении «вверх ногами», что и привело, в итоге, к неудаче при стыковке.

Исходя из этого, Главный конструктор потребовал ввести в систему ручного управления тумблер блокировки. При заблокированном тумблере можно было сколько угодно дёргать обе ручки – на корабль они не оказывали ни малейшего воздействия. Тумблер решено было включать в положение «разблокировано» только непосредственно перед маневрированием.

Также из поля зрения визира космонавта убрали антенну, которая своими отблесками мешала наблюдению за «пассивным» кораблём. В надёжности парашютной системы сомневаться не приходилось. Клапан вентиляции теперь открывал сам космонавт.

Ещё одной, важнейшей доработкой стал пополняемый в полёте запас рабочего тела для системы ориентации. Её, по предложению Королёва, перевели с перекиси водорода на получаемую в результате реакции НДМГ с тетраоксидом азота смесь азота, водяного пара и углекислого газа. Сгорание компонентов топлива в системе ориентации происходило в малых объёмах в толстостенном реакторе, откуда образовавшаяся газовая смесь под большим давлением направлялась в баки системы ориентации, обеспечивая их наддув. Охлаждение реактора организовали с помощью тепловых труб (АИ). Это было сложнее, чем просто накачать баки на Земле перед стартом, но отодвигало ограничения по количеству рабочего тела на борту. Был предусмотрен неприкосновенный запас топливных компонентов в отдельных баках, достаточный для гарантированного схода с орбиты.

В итоге, Королёв всё-таки решил полностью переиграть сценарий полёта на первую пилотируемую стыковку. За счёт запаса полезной нагрузки на носителе «Союз-2.3» можно было использовать увеличенный приборно-аппаратный отсек, как на корабле 7К-ЛОК, и даже больше.

(Обычный «Союз» 7К-ОК весил около 7 тонн, 7К-ЛОК – «лунный орбитальный корабль» весил 9,85 т https://ru.wikipedia.org/wiki/Союз_7К-ЛОК)

Увеличенный запас топлива на перепроектированном «Союзе» позволял совершать более свободные орбитальные манёвры. С учётом необходимости адаптации космонавта к невесомости, стыковку решили перенести в район 12-15 витков, и проводить только над освещённой Солнцем стороной планеты. Теперь после старта космонавту нужно было сблизиться с кораблём, и ждать адаптации, постоянно отслеживая взаимное положение обоих кораблей, и, при необходимости, корректируя орбиту.

В этом была своя опасность. Если космонавт не поспит на борту, у него к моменту стыковки накопится усталость. Если заснёт – во сне упустит момент расхождения с «пассивным» кораблём и потеряет его. Решили ввести в алгоритмы работы системы «Игла» режим «слежения за целью». Теперь «Игла» после выхода на орбиту захватывала «пассивный» корабль, выравнивала орбиты по командам с Земли и результатам собственных измерений, выводила «активный» корабль в положение, предшествующее причаливанию, и продолжала следить за ним, пока космонавт спит (АИ). После окончания периода адаптации космонавт мог спокойно завершить стыковку причаливанием вручную. За комфорт приходилось расплачиваться повышенным расходом топлива, но это была приемлемая плата.

В отношении кандидатуры космонавта для полёта на первую стыковку Главный конструктор тоже принял своё решение, перетасовав негласно сложившуюся «очередь» на полёты. Сейчас ему был нужен лётчик, способный предельно точно держать машину в требуемом положении. Выбор Королёва был неудобным в политическом плане, но технически в той ситуации наиболее правильным. Основным лётчиком-космонавтом на первый пилотируемый полёт «Союза» был назначен заслуженный лётчик-испытатель СССР, командир отряда космонавтов (АИ) Амет-Хан Султан, дублёром – Владимир Комаров. Амет-Хан с середины 50-х занимался отработкой дозаправки в воздухе. Это было ближе всего к космической стыковке.

На космодроме уже готовили носитель «Союз-2.3». В океане заняли свои позиции суда контрольно-измерительного комплекса. Стыковку решили проводить над южным полушарием, где в декабре длительность светового дня была максимальной, поэтому управлять стыковкой пришлось с морских пунктов наблюдения.

Старт состоялся 12 декабря. Это был первый пилотируемый старт после полугодового перерыва в полётах, поэтому все немного волновались. Но носитель был уже в достаточной степени отработан, и старт прошёл успешно. Сразу после выхода на орбиту Амет-Хан доложил, что система «Игла» захватила беспилотный «Союз» и начала сближение с расстояния около 20 километров. Вскоре оба корабля ушли в тень Земли и переместились в южное полушарие. Как и было решено при утверждении полётного задания, первые 7 витков Амет-Хан провёл в ожидании адаптации к невесомости, стараясь лишний раз не шевелиться. Он лишь сообщал по радио о своём состоянии и поведении матчасти. Уже в течение первого витка корабли сблизились на расстояние 350-370 метров. Казалось бы, можно стыковаться, но Амет-Хан строго выполнял задание. Тем более, начиная с четвёртого витка его, как и Титова, начало мутить, о чём космонавт сообщил цифровым кодом, чтобы не оповещать весь мир открытым текстом. Проведя 13 часов в корабле, из них 3 часа – на Земле, в ожидании старта, он изрядно устал и обрадовался возможности поспать. Отслеживание беспилотного корабля в автоматическом режиме осуществляла система «Игла» по данным бортового радиолокатора и лазерного дальномера.

В прессу после старта дали только короткое сообщение в телеграфном стиле:

«12 декабря 1961 года серийной ракетой-носителем выведен на низкую околоземную орбиту космический корабль «Союз-1». Корабль пилотирует Дважды Герой Советского Союза заслуженный лётчик-испытатель СССР Амет-Хан Султан. В настоящее время космонавт приступил к выполнению программы полёта.»

На 13-м витке Амет-Хана разбудил сигнал будильника, встроенного в приборную панель. Первым делом он выглянул наружу через окно визира, опасаясь, что не увидит «пассивный» корабль. Но тот летел практически на том же месте, в 400 метрах впереди.

– «Заря», я – «Сокол», объект наблюдаю, готов выполнять причаливание, – доложил космонавт.

С позывным вышла забавная история. Во время беспилотных полётов «активный» корабль имел обозначение «Амур», «пассивному» дали имя «Байкал». Обозначения были чисто фонетические – по буквам «А» и «Б». Когда дело дошло до пилотируемого полёта, уже привычный позывной «Амур» дали Амет-Хану. Но космонавт категорически воспротивился, сразу обратив внимание, что этот позывной можно понимать двояко:

– Какой я вам «Амур»? Это что, нормальный позывной для мужчины? Вы бы меня ещё этим... как его... купидоном назвали!

(В реальной истории от позывного «Амур» отказался Владимир Александрович Шаталов в 1969 г, по той же причине. см. «Мировая пилотируемая космонавтика» стр. 89. Полагаю, Амет-Хану такой позывной тоже не пришёлся бы по душе.)

– «Сокол», я «Заря-1», как самочувствие? – спросил с Земли Королёв.

– Нормальное самочувствие, выспался, – Амет-Хан назвал цифровой код из таблицы связи, закреплённой на приборной доске, подтверждая слова.

– «Сокол», я «Заря-1», причаливание и стыковку разрешаю. Вне зоны слышимости докладывайте «Весне», мы с ними периодически связываемся через спутник.

Позывной «Весна» с различными номерами был у судов КИК, ожидавших на позициях в Южном полушарии.

– Вас понял, «Заря-1», жду выхода из тени и начинаю причаливание.

Солнечный свет обрушился внезапно, как только корабль пересёк границу тени. Амет-Хан немного подождал, пока глаза адаптируются к смене уровня освещённости, затем нажал несколько кнопок на панели БЦВМ, запустив программу расчёта траектории причаливания. БЦВМ поморгала светодиодами и высветила несколько цифр – продолжительность импульсов, дистанцию начала торможения, контрольные значения азимута, требуемую скорость... Космонавт перекинул тумблер в положение «разблокировано» и осторожно взялся за ручки управления.

Повинуясь едва заметным импульсам двигателей ориентации, «Союз-1» плавно сближался с беспилотным кораблём. В 50-ти метрах Амет-Хан притормозил, убрав относительную скорость до 1 метра в секунду. В 10 метрах он убрал скорость почти до нуля. Теперь «Союз» плыл с относительной скоростью 7 сантиметров в секунду. Эти последние 10 метров корабль преодолевал более двух минут. Наконец, последовал мягкий толчок.

– «Весна», я «Сокол», есть касание!

На судне КИК все замерли в ожидании следующего доклада.

– Есть механический захват! Стягивание...

Приводы стыковочного узла подтянули корабли друг к другу.

– Есть стягивание! Есть электрический контакт! Стык герметичен, – доложил Амет-Хан. – Корабли состыкованы.

Как и было предусмотрено в «Klarliste», он тут же перевёл тумблер блокировки ручного управления в положение «заблокировано». Его доклад, принятый на Земле судном контрольно-измерительного комплекса, был тут же передан через спутник в Евпаторию, где, на НИП-16, временном Центре управления полётом, находился Королёв с заместителями. В зале управления раздались аплодисменты.

– Вот теперь – всем шампанского! – объявил Сергей Павлович. – Заслужили.

Амет-Хан дождался, пока состыкованные «Союзы» войдут в зону прямой связи с Центром управления. Пока неторопливо текли минуты, космонавт запустил программу диагностики «пассивного» корабля. БЦВМ через разъём в стыковочном узле соединилась с вычислительной машиной, установленной на беспилотном «Союзе», и приняла от неё показания датчиков температуры и внутреннего давления. Показания были в пределах нормы.

– «Заря-1», я «Сокол», условия в кабине «Байкала» по показаниям приборов – нормальные, – доложил Амет-Хан, как только установилась связь с НИП-16. – Разрешите переход в другой корабль.

– «Сокол», я – «Заря-1», переход разрешаю, – ответил Королёв.

Амет-Хан отстегнулся от кресла, открыл внутренний люк между спускаемым аппаратом и орбитальным отсеком. На земле он проделывал эту операцию сотни раз, вместе с Поповичем, Комаровым и Береговым. Но он стал первым, кто открыл этот люк в космосе (АИ). Космонавт вплыл в орбитальный отсек. Осмотрелся. Всё было в порядке. Проверив показания барометра, он открыл клапаны выравнивания давления. Короткое шипение, стрелка барометра чуть сдвинулась. Теперь в обоих «Союзах» давление стало одинаковым. После этого Амет-Хан разблокировал электромагнитные замки люков стыковочного узла, открыл крышку со своей стороны, вплыл в узкий тоннель и повернул штурвал на крышке люка беспилотного «Союза».

Второй корабль встретил его темнотой и слегка затхлым запахом. Космонавт нашарил тумблер, включил свет...

– Бл...дь!

– «Сокол», я – «Заря-1», что случилось? – послышался в наушниках обеспокоенный голос Королёва.

– Всё нормально, «Заря-1», – успокоил Главного Амет-Хан.

В центре сферического отсека универсального стыковочного модуля, удерживаемый растяжками из лески, парил в невесомости... белый плюшевый заяц.

«Шутники, мать их...» – вслух космонавт ничего говорить не стал.

– «Заря-1», я «Сокол», в УСМ всё в порядке, вхожу в орбитальный отсек.

Он открыл люк между УСМ и орбитальным отсеком, вплыл внутрь, включил свет. Здесь сюрпризов уже не было. Амет-Хан несколько минут тщательно проверял все системы отсека, поглядывая в прикреплённый к панели «Klarliste». Всё было в исправности.

– «Заря-1», я «Сокол», орбитальный отсек станции в порядке, вхожу в спускаемый аппарат.

Люк между орбитальным отсеком и спускаемым аппаратом открылся с чуть большим усилием, чем обычно, но внутри тоже всё было исправно. В центре, на месте среднего кресла, под кожухом пыхтел дополнительный электрогенератор на двигателе Стирлинга, предназначенный для питания систем дополнительных отсеков. Его нагрев обеспечивало Солнце, оно грело чёрную панель теплообменника, закреплённую снаружи.

– «Заря-1», спускаемый аппарат в порядке, дополнительный генератор работает, проверяю остальные системы.

Он уселся в правое кресло, поглядывая в «Klarliste», последовательно проверил всё, до чего смог дотянуться. Затем пересел налево, проверил системы, включавшиеся с левого пульта.

– «Сокол», я «Заря-1», как там дела, не молчи, – нетерпеливо окликнул по радио Королёв.

– «Заря-1», я «Сокол», проверяю системы станции, всё в порядке

Проверка всех систем заняла не один час. По ходу проверки Амет-Хан постоянно докладывал то Королёву, то подменявшему его у микрофона Павлу Поповичу.

– «Заря-1», проверка закончена. Серьёзных неисправностей не обнаружено. Параметры электропитания, давления и температуры в норме. Что-то уморился я тут.

– «Сокол», я «Заря-1», обедайте и отдыхайте.

Космонавт вернулся в «Союз-1», достал из «бардачка» пищевые тубы, пообедал и устроился на отдых. Впереди была самая сложная часть программы полёта.

Для первого раза в качестве программы-минимум достаточно было просто состыковаться с «пассивным» кораблём. Поскольку на этом этапе проблем не возникло, теперь Амет-Хану предстояла перестыковка с торцевого стыковочного узла на боковой. После нескольких часов отдыха он доложил на Землю:

– «Заря-1», я «Сокол», готов продолжить выполнение полётного задания.

Перестыковку решено было проводить в зоне радиовидимости ЦУП в Евпатории. Пока корабли находились в тени Земли, Амет-Хан перенёс в станцию неиспользованные элементы для регенерации воздуха, запасы пищи, которыми могли бы потом воспользоваться следующие экипажи, перекачал в баки станции запасы воды. Тщательно задраил все люки внутри станции и переходный люк между орбитальным отсеком и спускаемым аппаратом «Союза-1». Занял место в спускаемом аппарате.

– «Заря-1», я «Сокол», готов к расстыковке.

– «Сокол», я «Заря-1», расстыковку разрешаю, – ответил Королёв.

Разблокировав тумблером ручное управление, Амет-Хан откинул защитную крышечку на пульте и переключил управление защёлками в положение «расстыковка». Защёлки разомкнулись, отпустив крюки. Приводы мягко оттолкнули пристыкованный корабль. Космонавт подождал, пока станция удалилась примерно на два метра и затормозил двигателями ориентации.

– «Заря-1», я «Сокол», есть расстыковка, дистанция визуально около двух метров. Готов к маневрированию.

– «Сокол», я «Заря-1», перестыковку разрешаю, – ответил Королёв. – Очень, очень медленно и осторожно.

– Понял вас, медленно и осторожно. Начинаю манёвр.

Амет-Хан слегка тронул ручки управления. Повинуясь небольшим импульсам, «Союз» скользнул в сторону, боком, затем плавно развернулся вокруг центра масс на девяносто градусов, «блинчиком», прицеливаясь на боковой узел.

– «Заря-1», первое скольжение и разворот на девяносто выполнены. Разрешите второе скольжение.

– Манёвр разрешаю, – ответил Королёв.

Внизу, в комнате управления НИП-16, все затаили дыхание, глядя на телевизионное изображение с борта «Союза-1». Перед объективом телекамеры маячил шар УСМ, усаженный стыковочными агрегатами, как зацветший кактус – цветами. Амет-Хан тронул ручки, корабль медленно сместился боком и повис перед боковым стыковочным узлом. Ориентируясь по сетке, нанесённой на оптический визир, космонавт выровнял небольшой крен.

– «Заря-1», картинку видите? Вроде ровно?

– Молодцом, «Сокол», разрешаю причаливание. Медленно.

Едва заметное движение ручки, плавное движение вперёд, касание, мягкий толчок. Лепестки стыковочных узлов соединились, направляя крюки к защёлкам.

– Есть контакт... Механический захват. Стягивание... – докладывал Амет-Хан.

На Земле его репортаж слушали с вниманием, большим чем на финале чемпионата мира по футболу. Все замерли, в комнате управления стояла густая, оглушительная тишина.

– Стягивание завершено. Есть электрический контакт. Есть стыковка! – доложил Амет-Хан.

Тишина на НИП-16 взорвалась восторженными криками.

– «Сокол», я «Заря-1». Подтверждаю стыковку, горят все положенные индикаторы и транспаранты. Спасибо, Амет-Хан, спасибо, дорогой, – от души поблагодарил Королёв. – С меня коньяк.

– Я запомню, «Заря-1»!

Амет-Хан и сам рассмеялся, нервное напряжение спало, отпустило. Теперь можно было перевести дух. Он снова нажал несколько кнопок на пульте БЦВМ, запустив программу диагностики, и расслабился, пока машина проверяла герметичность стыков и проводила прочие проверки. Перед ним на пульте управления один за другим загорались успокаивающе-зелёными буквами транспаранты готовности различных систем. Он лишь комментировал события для Земли и бортового журнала, записываемого на магнитофон.

Проверки закончились. БЦВМ подтвердила готовность всех систем. Амет-Хан перекачал в баки «пассивного» «Союза» часть компонентов топлива, оставив только немного для наддува баков двигателей ориентации и неприкосновенный запас для схода с орбиты. Он вообще хранился в отдельных баках, хотя и соединённых с общей топливной системой, но отделённых от неё клапанами (АИ).

– «Заря-1», я «Сокол». Готов к отделению орбитального отсека, – доложил космонавт.

Сейчас настал момент, который ещё не отрабатывали в космосе. Его репетировали только на динамическом тренажёре в цехе №39 на Земле. Амет-Хану предстояло отстыковать от спускаемого аппарата «Союза-1» орбитальный отсек, оставив его пристыкованным к орбитальной станции. Ради этого момента и был затеян полёт. Если этот манёвр удастся, на орбите будет летать уже не просто «пассивный» «Союз», а орбитальная станция, ещё не полноценная, но начало первому строительству на орбите будет положено.

– «Сокол», я «Заря-1», разрешаю расстыковку с орбитальным отсеком.

Космонавт ещё раз проверил герметичность закрытия обеих крышек люков – со стороны орбитального отсека, и со стороны спускаемого аппарата. Оба транспаранта горели зелёным. Выключил питание радиолокатора системы «Игла», его антенна оставалась на орбитальном отсеке. Проверил блокировку основного стыковочного узла, соединявшего орбитальный отсек «Союза-1» с УСМ будущей станции. Этот узел должен был оставаться замкнутым.

– «Заря-1», понял вас, всё в норме, начинаю расстыковку.

Он откинул предохранительную крышечку, тумблером подал питание на замки стыковочных шпангоутов, затем перекинул второй тумблер в положение «расстыковка». Защёлки отработали с чётким щелчком, корабль дрогнул и отделился от станции. Амет-Хан отработал немного двигателями ориентации, отводя корабль подальше. Теперь, лишившись орбитального отсека, «Союз-1» соответствовал по конфигурации более раннему кораблю «Север». Его масса уменьшилась, и управлять стало сложнее. Корабль стал более резко реагировать на импульсы двигателей ориентации.

Амет-Хан отвёл корабль в сторону, примерно на километр, чтобы не зацепить станцию струёй газа из двигателя при торможении. За время маневрирования он уже вышел из зоны радиовидимости НИП-16 и оказался снова на связи с судами КИК.

– «Весна», я «Сокол». Как там станция?

– Телеметрию принимаем, «Сокол», всё в норме. Возмущения были, но незначительные. Автоматика парировала благополучно.

– Понял вас, «Весна», жду команды на подготовку к сходу с орбиты. Пока спать ложусь, передайте «Заре», что у меня всё в порядке.

За время маневрирования возле станции «Союз-1» вышел из зоны, где допускалось включение тормозной двигательной установки. Теперь надо было ждать, пока корабль в очередной раз выйдет на виток, выводящий его к разрешённой зоне посадки. Амет-Хан прикончил последние тубы пищевых концентратов, оставшиеся в «бардачке» после переноса основных запасов на станцию, установил будильник на расчётное время и заснул.

Его вновь разбудил сигнал будильника.

– «Весна», я «Сокол», как меня слышите?

– Я «Весна», слышу вас хорошо, «Сокол», как самочувствие?

– Самочувствие нормальное, – он вновь назвал подтверждающий цифровой код. – Начинаю построение ориентации для схода с орбиты.

– Мягкой вам посадки, «Сокол», вас уже друзья заждались.

Система ориентации отработала без сбоев, по данным одной только инфракрасной вертикали. Над Африкой корабль развернулся и дал импульс торможения. Вход в атмосферу прошёл удачно, разделение отсеков к этому времени уже перестало доставлять проблемы. Спускаемый аппарат вошёл в атмосферу под расчётным углом. Рядом, немного отставая от него, нёсся, постепенно обгорая, приборно-агрегатный отсек. Ещё до входа в плотные слои атмосферы он отстал и затем сгорел.

На Земле, в Евпатории, Королёв не находил себе места. Он сам проверил перед запуском всю парашютную систему, убедившись, что всё было в порядке, но беспокойство не отпускало. Он убеждал себя, что контейнер основного парашюта полностью переделали ещё до полётов собак, сделав его коническим, что полимеризация теплозащитного покрытия проводится строго при условии закрытия контейнеров основного и запасного парашютов штатными гермокрышками, что внутренняя поверхность контейнера тщательно отполирована – он сам проверял качество полировки, своим пальцем. После укладки свободный выход основного и запасного куполов проверили во время приёмо-сдаточных испытаний. И всё равно беспокойство не отпускало.

(В реальной истории причиной гибели Владимира Комарова на «Союзе-1» стало нарушение технологии нанесения теплозащитного покрытия. Спускаемый аппарат был загружен в автоклав для полимеризации ТЗП без штатных крышек парашютных контейнеров, которые производство не успело изготовить. Контейнеры прикрыли подручными средствами, в результате на их внутренней поверхности осели продукты полимеризации, превратив её в тёрку, с коэффициентом трения, намного превышавшим расчётный, из-за чего усилия вытяжного парашюта не хватило, чтобы вытащить основной купол из контейнера, имевшего к тому же форму эллиптического цилиндра, без угла раскрытия. см. Б.Е. Черток «Ракеты и люди»)

Главный конструктор вызвал на связь Каманина, уже вылетевшего с поисковой группой встречать космонавта:

– Сообщите, как только увидите купол.

– Есть сообщить! Да не волнуйтесь вы так, Сергей Палыч, – успокоил Каманин. – Всё будет в порядке, не первый раз садимся.

– Есть сигнал! – доложил радиометрист. – Вывожу на громкую связь.

Антенны радиомаяка были вшиты в стропы купола парашюта, приём сигнала означал, что купол раскрылся. Королёв со вздохом облегчения опустился на стул. Отлегло.

Сигнал ненадолго прервался, и тут же зазвучал снова – это после посадки поднялся в воздух небольшой аэростат, в фал которого тоже была вшита антенна.

– Вижу парашют на земле, и спускаемый аппарат рядом, – доложил по радио Каманин.

– Аппарат цел? – Главный конструктор даже подскочил на месте.

– Целёхонек, только на бок завалился, ветер у земли сильный. Садимся, – сообщил Николай Петрович. – О! Амет-Хан сам люк открыл, вылезает на четвереньках, рукой машет. Пойду встречать.

– Везите его на обкомовскую дачу, – распорядился Королёв. – Мы через час вылетаем.

– Спокойно, Сергей Палыч, спокойно, – негромким голосом осадил его Келдыш. – Всё нормально. Изменения внесены правильные. Я имею в виду – не только в корабль.

Главный конструктор уже понял, что президент Академии наук имел в виду изменения, внесённые во временную линию. Историю подправили, и теперь она шла иначе – так, как должна была идти.

Сообщение ТАСС после полёта тоже было непривычно кратким:

«Космический корабль «Союз-1» после успешного выполнения программы полёта, в расчётное время совершил посадку в заданном районе территории Советского Союза. Пилот корабля, Дважды Герой Советского Союза, полковник Амет-Хан Султан чувствует себя хорошо. В настоящее время космонавт отдыхает после полёта, перед перелётом в Москву.» (АИ)

Лаконизм сообщения не ускользнул от внимания зарубежных репортёров. На очередной пресс-конференции они закидали вопросами пресс-секретаря Кремля Олега Александровича Трояновского:

– Почему такие короткие сообщения о космическом полёте?

– Вы запустили космический корабль нового типа, судя по названию?

– Почему для полёта выбрали именно этого космонавта? – необычное имя привлекло внимание прессы.

Трояновский отбивался как мог:

– Да, корабль действительно немного другой, как объяснили специалисты – это более совершенная версия уже неоднократно летавшего корабля «Север», оснащённая дополнительным отсеком. Амет-Хан Султан – один из наиболее опытных лётчиков-испытателей, его выбирали именно по профессиональным качествам. Как только появится дополнительная информация, я вам сообщу.

На разборе полёта Амет-хан рассказал о нескольких проблемах, самой серьёзной он назвал засветку от Солнца в иллюминаторах и оптическом визире, в момент пересечения линии терминатора (границы света и тени).

– Солнечный свет сильно бьёт по глазам, пока адаптируешься – несколько минут теряешь, а время витка ограничено. Надо бы что-то придумать с этим.

Решили поставить на иллюминаторы и визир защитные шторки, а в системе управления освещением предусмотреть возможность регулировки уровня освещённости.

Встреча Амет-Хана в Москве была не менее торжественная, чем всех прочих космонавтов, летавших весной 1961 года. В аэропорту Внуково его точно так же встречали Хрущёв, Косыгин, члены Президиума ЦК и Совета министров, члены семьи. Королёв и Келдыш сопровождали космонавта во время перелёта, и тоже заняли уже привычные места на трибуне. Весь уже сложившийся ритуал встречи был соблюдён полностью, с телевизионной трансляцией, поездкой по улицам Москвы, портретом Амет-Хана на здании Исторического музея, и с выступлениями на митинге на Красной площади. С трибуны Мавзолея Первый секретарь ЦК КПСС поздравил космонавта с присвоением третьей Золотой Звезды Героя Советского Союза. Также Амет-Хан первым из космонавтов получил специально учреждённую для них награду – орден Циолковского (АИ)

На митинге Никита Сергеевич рассказал, в чём заключалась программа полёта:

– В начале декабря два беспилотных корабля «Союз» впервые в мире произвели автоматическую стыковку на орбите Земли. Вчера товарищ Амет-Хан Султан впервые выполнил стыковку с беспилотным кораблём в ручном режиме. Давайте мы попросим уважаемого Амет-Хана коротко рассказать о выполненной программе полёта.

Первый секретарь передал микрофон Амет-Хану:

– Если коротко, я действительно пристыковался к беспилотному кораблю в ручном режиме, перешёл по внутреннему проходу из одного корабля в другой, провёл его диагностику, а затем, снова в режиме ручного управления, перестыковал корабль с центрального стыковочного узла на боковой, – рассказал Амет-Хан с трибуны Мавзолея. – После окончательной расстыковки орбитальный отсек «Союза-1» остался пристыкованным к боковому стыковочному узлу беспилотного корабля. Следующий корабль оставит свой орбитальный отсек на противоположном стыковочном узле, и так далее, пока на орбите не будет собрана небольшая, но полноценная орбитальная станция, которая сможет принимать экспедиции посещения и грузовые корабли с расходными материалами.

Выступление на митинге не предполагало вопросов, их космонавту задавали позже, на пресс-конференции. Репортёры, услышав рассказ Амет-Хана о строительстве орбитальной станции, перевозбудились, и теперь требовали как можно больше подробностей – ведь до того само понятие «орбитальная станция» они встречали разве что в фантастических романах. Безусловно, по результатам саммита в Вене упоминания орбитальной станции в прессе уже были, но на тот момент они воспринимались всеми, кроме специалистов, исключительно как перспектива на будущее. Никто не ожидал, что СССР начнёт формировать свой аванпост на орбите уже к концу года.

С подробностями, впрочем, пришлось подождать – полученные Амет-Ханом инструкции не предполагали излишней откровенности. На пресс-конференции он лишь рассказал о ходе полёта, больше сосредоточившись на своих впечатлениях и ощущениях, чем на технических деталях, а о перспективах и вовсе сообщил, что не имеет права говорить об этом. Репортёрам пришлось удовлетвориться тем, чем с ними поделились по решению руководства Главкосмоса.

#Обновление 04.03.2018

19. Осада Жадовилля.

К оглавлению

(При написании главы использована официальная история 35-го ирландского пехотного батальона в переводе borianm https://borianm.livejournal.com/728251.html воспоминания очевидца событий 1961 года доктора Jean-Pierre Sonck http://users.telenet.be/katweb2/fouga001.html и ещё много разных других источников)

31 мая 1961 г премьер-министр Южно-Африканского Союза Хендрик Фервурд объявил о выходе ЮАС из Британского Содружества и провозгласил страну независимой Южно-Африканской Республикой. Причиной столь радикального шага стало тотальное неприятие властями метрополии сложившейся в ЮАС системы апартеида. Британские законодатели откровенно давили на власти ЮАС и соседней Федерации Родезии и Ньясаленда, требуя передать власть «правительству чёрного большинства». В Родезии процесс деколонизации шёл чуть медленнее, там у власти ещё оставался британский Верховный комиссар. Южноафриканским бурам во главе с Фервурдом надоело, что их, с трибуны собственного южноафриканского парламента, поучают сквозь зубы лощёные британские джентльмены, и Фервурд провозгласил независимую Южно-Африканскую Республику.

По такому случаю, прислушавшись к советам части бизнесменов, Фервурд объявил не просто о независимости, а о создании «Созвездия Южно-Африканских государств» (АИ, см. гл. 05-08). Таким образом, ЮАС разделился на собственно ЮАР – «республику для белых» и негритянские государства-«хоумленды». Названия «бантустан» в официальной риторике южноафриканские политики старательно избегали.

Как и рекомендовал Фервурду «бизнесмен Джон Смит» (АИ, см. гл. 05-08), «хоумлендам» была предоставлена полноценная независимость. Об этом было объявлено сразу, официально, более того, Фервурд заявил, что ряд юристов, как чёрных, так и белых, уже совместно разрабатывают Конституцию и законодательство для крупнейших «хоумлендов» – Транскея, Сискея, Квазулу, Бопутатсвана и Венда, а затем займутся и формированием государственного законодательства для остальных африканских национальных образований. (В реальной истории Транскей принял собственную Конституцию в 1963 г)

Политическая операция была разработана тщательно. Как и сообщил Фервурду «Джон Смит», в СССР и ВЭС к заявлению Фервурда отнеслись в целом благожелательно, хотя и обставив одобрение рядом оговорок, сводившихся к тому, что «надо ещё посмотреть, насколько реальной будет независимость хоумлендов». Тем не менее, уже 1 июня премьер-министр Хендрик Фервурд получил по телеграфу официальную ноту МИД СССР о признании Южно-Африканской Республики, и личную телеграмму Хрущёва с поздравлением по случаю «обретения независимости и освобождения из-под гнёта британских колонизаторов» (АИ).

Разумеется, Первый секретарь упомянул о «мудром решении предоставить полную независимость и самоуправление негритянским государствам», а также связал возможность их официального признания с принятием ими Конституций, и изменениями в официальном отношении властей ЮАР к коммунистической партии. Он также выразил «дежурную уверенность» в скорой отмене режима апартеида или его трансформации во что-то более приемлемое для цивилизованной общественности.

Для ЮАР дипломатическое признание «хоумлендов» другими государствами было необходимо, поэтому Фервурд, отправив благодарственную ответную телеграмму, взялся изучать и анализировать имеющиеся возможности. (в реальной истории «хоумленды» так никто и не признал, кроме ЮАР, впрочем, реальной независимости у них и не было)

«Морковка» в виде признания «хоумлендов» для ЮАР была ещё более привлекательна тем, что через них можно было наладить торговлю со всем миром, вот только мир не спешил их признавать, да и с признанием самой ЮАР в ООН не торопились. В то же время, следом за СССР ЮАР признали и прочие страны ВЭС (АИ). Об установлении дипломатических отношений речи пока не шло, и Хрущёв прямо пояснил, что этому мешает сохраняющийся в ЮАР режим апартеида. В то же время позвонивший Фервурду «Джон Смит», с которым премьер продолжал поддерживать дружеские отношения (АИ, см. гл. 05-08) вновь подтвердил, что отсутствие официальных дипломатических отношений не станет помехой для торговли. Для этого нужна лишь политическая воля и желание обеих сторон.

«Смит» периодически напоминал Фервурду, что и ЮАР, и СССР каждый по своему противостоят натиску «англо-сионистского глобализма», а потому, пусть их политические системы и противоположны, но общий враг предполагает общую цель.

Фервурд и сам видел, какие выгоды могло бы принести экономическое сотрудничество ЮАР и СССР. Подставная компания «South-African Rails», поставлявшая сначала рельсы, а затем и подвижной состав для строящейся Трансафриканской железной дороги (АИ, см. гл. 05-08) уже превратилась транснациональную корпорацию, с отделениями в ЮАР, Федерации Родезии и Ньясаленда, Катанге и Танганьике.

На северном участке ТАЖД была построена от Каира до Асуана, и теперь египтяне при техническом содействии советских инженеров строили вторую очередь дороги, от Асуана до озера Тошка (АИ).

В Танганьике 1 мая 1961 г тоже начался процесс деколонизации. Лидером освободительного движения был умеренный социалист Джулиус Ньерере. На словах он осуждал апартеид, но на деле очень хорошо понимал, какие выгоды он может получить с транзита южноафриканских товаров, и поэтому поддерживал проект обеими руками.

Танганьика получила независимость 9 декабря 1961 г. Но основные и самые интересные события второй половины 1961 года в Африке разворачивались в Катанге.

После освобождения Чомбе из плена и гибели Мобуту от пули неустановленного снайпера (АИ, см. гл. 06-06) обстановка в Конго несколько стабилизировалась. Президент Жозеф Касавубу, отстранённый Мобуту, вернулся к своим обязанностям. Он вёл себя более уравновешенно, чем несостоявшийся диктатор, однако страна оставалась разделённой на 4 неравные части. В принципе, это устраивало всех в Конго, кроме ООН и лично Генерального секретаря Хаммаршёльда, поставившего своей целью объединение страны в границах на 30 июня 1960 г.

В то же время Чомбе, лишившись двух своих главных противников – Лумумбы и Мобуту, после показательного процесса над несколькими своими министрами, обвинёнными в убийстве Лумумбы, можно сказать, вышел сухим из воды. Касавубу и Чомбе при посредничестве ООН даже начали переговоры с целью возможного конфедеративного объединения, при этом Касавубу заманивал Чомбе, предлагая ему пост премьер-министра конфедерации. Чомбе, однако, побывав в плену, не спешил доверять президенту ДРК, поэтому переговоры шли медленно. Слишком медленно, чтобы их темп устроил Генерального секретаря Хаммаршёльда. Для ООН положение дополнительно осложнялось гражданской войной, начавшейся в соседней Анголе против португальских колонизаторов.

«В действительности же, как сказал однажды один пшек, всё было не так, как на самом деле…» (с) (https://red-atomic-tank.livejournal.com/1871158.html)

Причина была в другом. Больно получив несколько раз по носу от Армии Катанги, миротворцы ООН оказались под огнём критики в средствах массовой информации, и в определённых политических кругах. Генеральному секретарю ООН Дагу Хаммаршёльду срочно требовались громкие политические успехи, чтобы доказать, что он может и дальше выполнять свои обязанности.

Для обеспечения переговоров ООН вынудила Чомбе согласиться на размещение в Элизабетвилле, столицы непризнанной республики Катанга, контингента миротворцев, в составе которого были ирландцы, шведы и непальские гуркхи из британских колониальных сил. Первоначально Индия предложила отправить в Конго 3-й батальон 1 полка гуркхов (1 Gurkha Rifle). Однако Даг Хаммаршёльд посчитал, что Индия в последние несколько лет слишком тесно сотрудничает с СССР, и обратился к Великобритании с просьбой о предоставлении войск для миротворческих операций в Конго. Англичане в этот период, как правило, не поддерживали ни одну из инициатив Хаммаршёльда в Африке. Однако на эту просьбу они ответили положительно, видимо, решив, что таким образом смогут непосредственно вмешиваться в события. Так, вместо индийского 1-го полка гуркхов в Конго был направлен 10-й полк гуркхов принцессы Мэри (АИ), в 1960-м г закончивший службу в Малайе.

Из солдат ООН только гуркхи имели боевой опыт, шведы и ирландцы ранее не участвовали в боевых действиях. Целью размещения было обозначено обеспечение безопасности эмиссара ООН в Конго ирландского дипломата Коннора Круза О’Брайена, который, в числе прочего, был посредником на переговорах Чомбе и Касавубу.

Успеху ООН очень мешали 6 тысяч бельгийских солдат, размещённых в 1960 г в Катанге для обеспечения безопасности шахт. Хаммаршёльд организовал через Совет безопасности сильное дипломатическое давление на Бельгию, вынудив её дать согласие на вывод своих войск. 28 августа 1961 г ООН начала операцию «Ром-Панч», в ходе которой почти все бельгийские военнослужащие были вынуждены покинуть Катангу.

(«Ром-Панч» означает «Ромовый пунш», что наводит на определённые догадки относительно того, чем на самом деле занимались чиновники и вояки из ООН в Конго)

Хаммаршёльду был очень нужен громкий успех. В ходе сессии Генеральной ассамблеи ООН осенью 1960 г. деятельность генсека в Конго подверглась жёсткой критике, причём одновременно со стороны США, СССР и некоторых европейских государств, в частности, Бельгии и Франции, и к новой сессии проблема могла разрастись ещё больше. Чувствуя, что Чомбе затягивает переговоры, часть ООНовского командования запланировала операцию «Morthor», рассчитывая внезапно захватить президента Катанги, тем самым положив конец затянувшемуся «мятежу сепаратистов».

Иван Александрович Серов, сообщая последние новости Первому секретарю, объяснил, что на текущий момент нет необходимости организовывать полноценную военную операцию в Конго:

– ООНовцы во главе с Хаммаршёльдом уже натворили в Конго достаточно, чтобы подвесить всю эту кодлу за яйца. Они сами, без нашей помощи, сядут в лужу, причём с разбегу. Нужно только им не мешать, пусть они сами выкопают себе могилу.

– Допустим, – согласился Хрущёв. – А что будем делать с Чомбе?

– А вот тут интересно, – усмехнулся Серов. – На данный момент Чомбе для нас – вроде молниеотвода. Он вроде как изображает собой олицетворение сепаратизма. Этакий каноничный Чёрный властелин, в чём-то даже круче покойного Мобуту. Пока Чомбе сидит в Катанге, «миротворцы» из ООН будут заниматься им, и не станут пытаться копать под режимы Гизенга в НРК и Кабила в Касаи. А стоит только им выгнать Чомбе из Катанги, и они тут же переключатся на наших союзников. Эта Конфедерация, которую предложил Кабила (АИ, см. гл. 06-06), конечно, в современном составе долго не просуществует.

– И что будем делать? – поинтересовался Первый секретарь. – Для нашей конечной цели Чомбе бесполезен. Его так или иначе придётся убирать.

– Надо готовить и проводить демократические выборы в Касаи и НРК, – посоветовал Серов. – Вспомни, когда в Конго выбрали премьером Лумумбу, американцы едва на мыло не изошли, но вмешаться напрямую даже не пытались. И ООН против Лумумбы прямо не выступала, хотя Хаммаршёльд саботировал все мероприятия. И всё потому, что Лумумбу избрал народ.

Сейчас у Гизенга и Кабила, благодаря грамотной экономической политике, неплохая популярность среди местного населения. К тому же Гизенга воспринимается как соратник и продолжатель дела Лумумбы, а ООНовцев в Конго очень не любят. Поэтому мы сейчас действуем через Коминтерн, проводя агитацию против ООН. Так сказать, ставим своего рода «знак равенства»: «ООН=западная демократия, грабежи и убийства» против «социализм, народовластие = равенство, мир и развитие», на примере Касаи и НРК. Ну, и, само собой, сказались живительные 3,14здюли, полученные «миротворцами» ООН от армий НРК и Касаи в декабре 1960 г. (АИ частично, см. гл. 06-01). Любить социализм ООНовские вояки от этого больше не стали, зато теперь стали осторожнее. Нахрапом уже не лезут, теперь всё больше комиссии присылают, ищут «нарушения прав человека», да только бесполезно.

Параллельно надо готовить нашего кандидата для борьбы за власть в Катанге. Так сказать, «альтернативного Чомбе», ни в коем случае не открытого коммуниста – его просто не допустят к власти наёмники, но человека левых взглядов, которого, примерно как Фиделя, можно будет потом сагитировать на переход к социализму.

– Где ж его взять-то, такого? – усмехнулся Хрущёв.

– Мы над этим работаем, – ответил Иван Александрович. – Вообще-то, проще всего выставить ООНовцев из Катанги – это дать им победить Чомбе, разогнать наёмников, и тогда они уберутся сами. Но сразу после этого дружественные нам политические силы должны быть готовы взять власть, желательно – демократическим путём, победив на выборах, как это сделал Лумумба. После того, как Чомбе, вероятно, где-то в конце 1962 года, под нажимом ООНовцев будет вынужден бежать, мы приведём нашего кандидата к власти, как руководителя Временного переходного правительства, а уже затем, когда он себя зарекомендует с хорошей стороны, устроим свободные выборы, обеспечив ему вполне легитимную победу.

– А если мирным путём не получится? – Хрущёв был настроен скептически. – ООН наверняка пришлёт своих наблюдателей на выборы. Победе левого кандидата они не обрадуются. Могут объявить результаты выборов подтасованными, назначат перевыборы, свергнут нашего кандидата, как свергли Лумумбу, устроят прямую военную интервенцию, или ещё какую-нибудь пакость.

– На этот случай у нас есть план Б, – усмехнулся Серов. – Проблема в том, что активно вмешиваться в военные действия мы не можем, придётся действовать через наёмников. А для «миротворцев» ООН проиграть войну наёмникам – это невероятный позор. Одно-два сражения – ещё куда ни шло, но не войну.

– В декабре 60-го в Касаи и в январе 61-го в Катанге ООНовцам дали хороший урок, – заметил Никита Сергеевич. – Но, похоже, пора его повторить. Вообще, у западных политиков короткая память – слишком быстро забывают полученные 3,14здюли. Так что, Иван Александрович, подумай насчёт «повторного курса» для освежения памяти. Своих солдат туда посылать не надо, а вот небольшую команду специалистов, с новым вооружением, можно и отправить.

– Хорошо, что-нибудь придумаем, – согласился председатель КГБ. – Посоветуюсь с Петром Иванычем (Ивашутиным).

В 7 часов утра 13 сентября ирландский гарнизон «обрадовали» радиосообщением о начале операции «Morthor». По плану, миротворцы ООН должны были внезапно взять под контроль ключевые объекты в Элизабетвилле – службу безопасности, правительственные здания, аэропорт, резиденцию президента, Дворец правосудия, телеграф, почту и правительственную радиостанцию «Радио Катанга». Однако… внезапности не вышло. (Реальная история). Хуже того, дикие гуркхи втравили Хаммаршёльда и О’Брайена в очень неприятную историю.

Сотрудники «Радио Катанга», около 30 гражданских лиц, бельгийцы и конголезцы, отказались впустить «миротворцев» ООН в здание радиостанции. Гуркхи попытались войти в здание силой, но персонал радиостанции забаррикадировался внутри. Они завалили дверь мебелью, и вышли в эфир, пытаясь сообщить о происходящем. Мощность радиостанции была недостаточна, чтобы сообщить всему миру, но была надежда, что сигнал будет принят хотя бы в соседних Касаи и Родезии.

Командир гуркхов приказал стрелять по окнам, началась беспорядочная пальба, несколько катангских жандармов, охранявших радиостанцию, открыли ответный огонь. Тогда командир гуркхов приказал бросать гранаты в окна.

Когда Коннор О’Брайен подъехал к зданию «Радио Катанга», из здания уже выносили изрешеченные осколками трупы. Эмиссар ООН был в шоке. Все его усилия в случае огласки могли пойти прахом. Ему ещё повезло, что Чомбе под охраной своих наёмников покинул столицу, иначе узнав о гибели гражданских, которых они были наняты защищать, наёмники могли запросто атаковать силы ООН и без приказа президента Катанги.

У входа на радиостанцию О'Брайена встретил командир отряда гуркхов.

– Сэр!

– Что случилось? – спросил О'Брайен.

– Патруль сил безопасности открыл огонь по жандармам. Они ответили. Потом они забаррикадировались внутри. Мы не могли устраивать осаду, так что...

– Так что?

– Мы бросили в окна гранаты и уничтожили противника

– Гранаты на безоружных гражданских? – внешне О'Брайен старался казаться спокойным, но внутри его затопила холодная волна ужаса.

– Мы не знали, что они безоружные.

– А как насчёт тех, что вылезали из окон?

– Они могли быть вооружены.

– Значит, вы убили невиновных?

– Да, сэр.

Расстрел безоружных гражданских лиц по ошибке – кошмар для почти любого армейского командира, кроме самых отмороженных. Но для «миротворцев» ООН, само предназначение которых – защищать гражданских и устанавливать мир, это был не просто кошмар, это был epic fail в самом худшем из вариантов.

– Чёрт! – О'Брайен повернулся к своему секретарю. – Чёрт! Этого не было! В депешах ООН ни слова об этом! Мы не убивали 30 женщин и мужчин на работе, просто потому, что войска ошиблись! Ясно?

– Да, сэр

Сложно сказать, на что именно рассчитывал ирландский дипломат. Как можно было в такой ситуации ожидать, что подобное шило не вылезет из мешка наружу?

Тем более, что выполнение главной задачи операции – захват Чомбе, «миротворцы» успешно провалили. Советскому руководству усиление позиций Хаммаршёльда и «миротворцев» в Конго было совершенно невыгодно – расправившись с Чомбе, Хаммаршёльд заметно увеличил бы свой политический авторитет, и после этого мог бы угрожать просоветским режимам Антуана Гизенга в Народной республике Конго и Лорана Кабила в Народно-Демократической республике Касаи. Да и в Катанге у Советского Союза уже нарисовались вполне конкретные интересы, поступаться которыми советское правительство не собиралось (АИ).

Поэтому через нескольких работающих в Касаи репортёров 1-е Главное Управление КГБ СССР отправило предупреждение руководителям Армии Катанги. После успешного отражения январского нападения «миротворцев» на Элизабетвилль и после апрельского рейда на Тисвилль командир «Коммандо 4» Майк Хоар начал относиться к предупреждениям из Касаи с напряжённым вниманием. Его лёгкую паранойю периодически поддерживал и подкармливал командир «Коммандо 6», сотрудник ЧВК «Southern Cross» Юджин Плавски. Он также играл на национальных чувствах Хоара. Будучи ирландцем, Хоар недолюбливал англичан, и Плавски периодически скармливал ему конспирологические байки о «глобальном заговоре англо-сионистов» (АИ).

Чомбе не стал рисковать целостностью своей драгоценной тушки и временно скрылся, поддерживающие его катангские жандармы и белые наёмники вступили в открытые бои с миротворцами ООН.

В сентябре 1961 года, за пару дней до начала операции «Morthor», 155 ирландских солдат в составе роты А 35-го батальона ирландского контингента миротворческих сил ООН отправились в Катангу, в городок Жадовилль (соврем. Ликази), официально – для защиты местного белого населения. Их реальной задачей был контроль дороги на Элизабетвилль и важного моста через реку Луфира неподалёку. В Жадовилле располагались шахты бельгийских горнодобывающих компаний. Рота была направлена в Жадовилль в ходе рутинного процесса ротации войск на позициях, на подмену ранее находившегося там подразделения. Почему сравнительно небольшой отряд был отправлен в район, откуда недавно ушёл значительно больший контингент, официальные лица в ООН и сейчас объясняют довольно невнятно. Тем более, что «Коммандо 4» Майкла Хоара было расквартировано в Шинколобве, в 16 км к западу от Жадовилля. ООНовский командующий, ирландский генерал МакЭнти (McEntee) всерьёз рассчитывал, что 155 человек роты А сумеют отсечь «Коммандо 4» от Элизабетвилля, чтобы наёмники не помешали проведению операции «Morthor».

В отношении «защиты белого населения» стоит заметить, что, из-за враждебности местных жителей и даже жандармов, ирландцы обосновались рядом с городком и принялись копать траншеи. Таким образом, становится понятно, что «защита населения» была предлогом, но никак не причиной оправки войск.

(В 2016 году об этом эпизоде был снят ультрапатриотичный фильм «Осада Жадовилля». Показанные в нём события были старательно приукрашены «ирландским героизЬмом»)

Позиции роты А в районе Жадовилля были не идеальными для обороны (много карт местности разного масштаба https://borianm.livejournal.com/719951.html). Местность была открыта с трёх сторон. Ранее стоявшие здесь части построили оборонительные сооружения в виде бетонных пулемётных позиций, огневых точек и соединили их окопами полного профиля.

Пулемётная позиция

Прибыв на место дислокации, ирландцы спешно подремонтировали полевые укрепления, ещё более углубив траншеи. Рота располагала несколькими 60 мм миномётами, гранатомётами «Карл Густав», пулемётами «Виккерс» с водяным охлаждением, (как у пулемёта «Максим») на трёхногих станках и пулемётной стойке «Лендровера».

Позиция гранатомётчиков

В составе транспорта роты были «Лендроверы», грузовики «Бедфорд», и два бронеавтомобиля «Форд» Mk IV из 11 единиц, доставленных ирландцами в Конго. Эти броневики были плохо бронированы, но вооружены пулемётом «Виккерс».

Бронеавтомобиль Ford Mk4

Чомбе, понимая, что большое количество жертв среди миротворцев сделает его мишенью номер 1 для всей ООН, строго распорядился всеми силами избегать больших потерь среди ирландского контингента. Его замыслом было захватить их и использовать в качестве заложников в случае переговоров с Хаммаршёльдом.

После своего спасения из плена наёмниками Чомбе понял, что становится слишком обязанным своим армейским командирам. Признавая их заслуги, он всё же решил провести перетряску в командном составе. Из Франции были приглашены комендант (майор) Иностранного Легиона Роджер Фолкес, принявший общее командование катангской жандармерией вместо бельгийского подполковника, и капитан Легиона Ив де ла Бурдонье. Командиры подразделений, такие, как Хоар, Плавски, а также присоединившиеся к тому времени к Армии Катанги бывший плантатор Жан Шрамм, оказались теперь в подчинении у Фолкеса.

Моис Капунда Чомбе с наёмниками

В течение лета 1961 г наёмники провели ряд операций по «умиротворению» местного племени балуба. «Штаб-квартира» предводителя балуба Джейсона Сендве располагалась в местечке Каламата, но единства мнений среди вождей племени не было. Часть деревенских племенных вождей вождей поддерживали режим Чомбе, другие воевали против него.

Обсуждая план действий, командиры катангских наёмников Фолкес, Ламулен, Вандевалле, Хоар, Плавски (АИ), Шрамм, сошлись на том, что основные усилия следует направить на оборону моста Луфира между Элизабетвиллем и Жадовиллем, чтобы не позволить миротворцам ООН послать подкрепление и припасы ирландской роте. Это вполне соответствовало принятой в НАТО концепции «борьбы со 2-ми эшелонами и резервами» и «изоляции поля боя». Первоначальным планом активные боевые действия против ирландцев из роты А вообще не предусматривались. План предложил Юджин Плавски, командир «Коммандо 6»:

– Нет никакой необходимости самим лезть под пули, – пояснил Плавски. – Как говорил старина Сунь-цзы: «Одержать сто побед в ста битвах — это не вершина воинского искусства. Повергнуть врага без сражения — вот вершина». Достаточно в самом начале перекрыть ирландцам воду и занять позицию на мосту через реку Луфира. Дальше мы будем вести беспокоящий огонь и имитировать атаки, чтобы измотать их, и, в то же время, постараемся не пропустить посланные ООНовцами подкрепления через мост. Пока основная часть «миротворцев» будет охранять захваченные ими объекты в Элизабетвилле, вряд ли они смогут выслать на помощь ирландцам более взвода. Дней через пять у ирландцев кончится вода, провизия и патроны, и они сами сдадутся. Сорвать этот план могут, разве что, ООНовские вертолёты, поэтому нам понадобится авиационная поддержка, либо надо как-то ухитриться сбить их с земли.

– Если наш доблестный летун к тому времени протрезвеет, – хмыкнул Фолкес.

– Да, это может стать проблемой, – согласился Хоар. – Надо бы на всякий случай связаться с соседями из Касаи.

В ВВС Катанги на тот момент был всего один! боевой, точнее учебно-тренировочный самолёт Fouga CM-170 Magister, его пилотировал бельгийский пилот-наёмник, майор Жозе Магейн. (http://users.telenet.be/katweb2/fouga001.html также известно, что он крепко пил). Остальные самолёты и вертолёты ВВС Катанги (AviKat) были в основном транспортными.

Fouga CM.170 Magister. Вот такой маленький самолётик

(Полный список см. https://pollitoconpapas01.deviantart.com/art/Fouga-CM-170-Magister-643275517)

Позднее в составе AviKat появилось ещё 10 поршневых УТС Т-6 Texan, использовавшихся как лёгкие штурмовики, но в конце 1961 г их ещё не было.

(В начале 1960 г у бельгийцев в Конго на авиабазе Камина было 20 самолётов CM-170, с бортовыми номерами от МТ-1 до МТ-18, а также МТ-23 и МТ-24. После объявления независимости часть из них была выведена. В период беспорядков 1960 г 6 самолётов с номерами МТ-4, МТ-6, МТ-10, МТ-14, МТ-17 и МТ-18 были вооружены 2х7,5 мм пулемётами и 2-мя контейнерами неуправляемых ракет. Эти самолёты были выведены из Конго вместе с бельгийскими войсками. В феврале 1961 г Чомбе заказал во Франции 9 самолётов СМ-170. 15 февраля американским транспортным самолётом C-97 на аэродром Луано близ Элизабетвилля были доставлены первые 3 самолёта CM-170, получившие бортовые номера 91, 92, 93.

Самолёт с номером 91 разбился 23 июня 1961 г на старом аэродроме Eville в Конго. В ходе операции «Ром-Панч», 28 августа 1961 г самолёт CM-170 с бортовым номером 93 был конфискован миротворцами ООН, высадившимися в Элизабетвилле, и приведён ими в негодность.

Майор шведского контингента «миротворцев» ООН» Sven Lampell возле самолёта CM-170 № 93 http://users.telenet.be/katweb2/fougacap.JPG

Эти подробности не обязательны, но эта информация уникальна, в русскоязычных источниках её нет. Её предоставил доктор Jean-Pierre Sonck, который в 1961 году, ещё будучи ребёнком, вместе со своим отцом бывал на аэродроме Луано вблизи Элизабетвилля и играл «в лётчика» в кабине разбитого Fouga CM-170 Magister номер 93 http://users.telenet.be/katweb2/fouga001.html)

Единственная Fouga CM-170 Magister теперь базировалась на аэродроме городка Колвези, на юге Катанги. Чтобы укрыть её от сил ООН, на аэродроме Колвези была построена «призрачная эскадрилья» из нескольких деревянных макетов. Базой до ноября 1961 г командовал бельгийский майор Жозеф Делен, он же иногда летал с Магейном во второй кабине единственного самолёта. Магейн часто летал в одиночку, за что получил прозвище «Одинокий рейнджер» («Le rôdeur solitaire»)

Майор Joseph Delin в кабине самолёта Fouga Magister

Самолёт кустарным образом вооружили парой крупнокалиберных пулемётов и самодельными 50-кг бомбами. Тяжёлое вооружение Армии Катанги – несколько миномётов и крупнокалиберных пулемётов – хранилось частично на военной базе Камина, на севере провинции, частично – в Колвези и Шинколобве.

После проведения операции «Ром-Панч» в Катанге оставалось всего пять офицеров бельгийской армии, отказавшихся покинуть страну: полковник Ламулен и его конголезский заместитель Касонго Ниембо командовали на базе Камина, а также Делен, Магейн, Труссон и Верлу – в Колвези. Официально ВВС Катанги командовал негр, капитан Жан-Мари Нгоса (Ngosa). 30 ноября 1961 г, в результате личной ссоры, он вынудил майора Делена уйти в отставку. Конечно, в Катанге были и другие офицеры-бельгийцы, но они, как, например, подполковник Вандевалле, были в статусе наёмников.

Наёмники на начальном этапе сработали быстро и достаточно профессионально. Они тут же собрали сильный отряд и направили его блокировать мост через реку в районе Луфира, который не смогли бы миновать миротворцы ООН, чтобы прийти на помощь роте А в Жадовилле. А ещё до начала операции ООН, в ночь с 12 на 13 сентября бойцы Катанги заняли почту и радиостанцию в Жадовилле, и предупредили местное население о намерениях ООНовцев. Что таки характерно, белое мирное население Жадовилля немедленно начало формировать ополчение, чтобы защищать своего «незаконно захватившего власть диктатора» от бла-ародных хранителей мира в голубых касках (Исторический fuckt, свидетельствующий отнюдь не в пользу ООН).

Плавски, а затем и подключившийся к нему Хоар, сумели убедить Фолкеса, Вандевалле и Шрамма связаться с руководством Касаи и договориться о совместных действиях. Обращаться за помощью к коммунистам для Фолкеса, и, особенно, для Шрамма было «западло», но наёмникам уж очень хотелось ещё разок сбить спесь с «миротворцев», а без серьёзного вооружения сделать это было сложно.

Советники из Коминтерна ещё в 1960-м рекомендовали Антуану Гизенга не национализировать плантацию Шрамма хотя бы первое время. Лидер НРК прислушался к советам. В итоге Шрамм лишился своего поместья в ходе декабрьского наступления «миротворцев» на Стенливилль (АИ частично, в реальной истории Шрамма выгнали войска Гизенга), затаил злобу на ООНовцев, и теперь сам мечтал с ними расквитаться, тогда как к Гизенга у него особых претензий не было:

– Вообще-то, Гизенга хоть и чёртов коммунист, – сообщил бывший плантатор, – но у меня с ним был заключён взаимовыгодный контракт на поставки продовольствия. А эти пидарасы в голубых касках натурально меня разорили, когда впёрлись на мою плантацию и устроили там форменное сражение. В итоге коммунисты расхреначили ООНовцев «сталинскими оргАнами» (АИ. «Сталинский оргАн» – жаргонное западное название БМ-13 «Катюша» и подобных ей более поздних РСЗО). Мы потом неделю собирали и хоронили клочья этих шведских гомосеков. Можете себе представить, что осталось после этого от моей плантации?

– Так, выходит, это коммунисты разнесли вашу плантацию, Жан? – спросил Фолкес.

– Нет. Они всего лишь выбили с неё шведов, которые первыми влезли на частную территорию и начали стрелять, – ответил Шрамм. – Вы бы видели, что эти мерзавцы творили! Они натурально всё разграбили. Чиновники Гизенга потом даже выплатили мне компенсацию, хотя она, конечно, не окупила убытков. Мне проще было продать всё государству и податься в Катангу, чем восстанавливать всё заново. Если теперь у меня будет возможность начистить рыло «миротворцам» – я такого шанса не упущу. (АИ)

Лоран Кабила ответил, что при необходимости авиация и Вооружённые силы республики Касаи готовы поддержать Армию Катанги, но предпочли бы вмешиваться по минимуму, чтобы не слишком обращать на себя внимание. Его военный советник, полковник Михаил Сидорович Прудников, впрочем, предложил вариант действий, который устроил все заинтересованные стороны (АИ).

День 1 (среда 13 сентября 1961 года)

Хотя наёмники не собирались вступать в открытый бой с ирландцами, но попытку захватить противника без боя они всё же сделали. Утром 13 сентября, пока ирландцы собрались в местной церкви послушать католическую мессу, около 30 катангских жандармов и солдат на джипах и пешком атаковали расположение миротворцев, рассчитывая внезапно окружить их и взять в плен. Напомним, что ирландцев в роте А было 155 человек. Как видим, военнослужащие Армии Катанги трусами не были.

Попытка провалилась. Стоявший на страже рядовой Билли Риди (Bill Ready) поднял тревогу. Как позже докладывал командир роты комендант Пэт Куинлан: «Я убежден, что жандармы получили телефонный сигнал из гаража (одно из зданий в расположении роты), что мы собрались на мессу, и они надеялись захватить нас врасплох. Все наши люди были на мессе с заряженным оружием и почти сразу смогли действовать...». Наёмники, планируя захват, не учли, что имеют дело всё-таки с какой-никакой армией, а не с бандой.

Часовые подняли тревогу, ирландцы выбежали из церкви и тут же открыли ответный огонь по нападавшим. После десятиминутной перестрелки местные отступили. Впервые за 40 лет с момента основания собственного государства ирландские солдаты сражались в бою. Полутора сотням ирландцев, на заранее подготовленных позициях, удалось обратить в бегство 30 атакующих сосредоточенным огнём стрелкового оружия – это был «настоящий героизм».

Примерно два часа после первого нападения прошли тихо – противник ожидал подкрепления. Куинлан распорядился наполнить все ёмкости, какие удастся найти, питьевой водой, предполагая возможность продолжительной осады. Наёмники то ли забыли перекрыть водопровод, то ли забили на эту возможность, хотя, оставь они ирландцев без воды – победу можно было бы изрядно приблизить, учитывая, что выпивки у солдат роты А тоже не было.

Днём во время затишья Куинлан связался по телефону с бельгийским мэром Жадовилля и попросил его вмешаться, чтобы прекратить бой. Мэр потребовал от ирландцев сдаться — иначе он тоже атакует их. Куинлан ответил, что сдача не обсуждается, а если кто попробует атаковать — то им же будет хуже.

Около 11.30 к жандармам подошло подкрепление в виде местного племенного ополчения. Следует пояснить, что Катангу защищали не только профессиональные наёмники. Их было относительно мало (общая численность наёмников в Катанге оценивается в 300-500 человек), они, по большей части, занимали офицерские должности и были техническими специалистами, например, обеспечивали огневую поддержку, могли участвовать в спецоперациях. Непосредственное командование со стороны Армии Катанги на поле боя взяли на себя наёмники Мишель де Клери (Michel de Clary) и Анри-Морис Ласимон (Henri-Maurice Lasimone).

Наёмники Армии Катанги

Основой Армии Катанги были солдаты бывшей национальной жандармерии, обычные чёрные конголезцы. Их научили кое-как ходить строем, ухаживать за оружием, целиться и стрелять, они отлично знали местность, но не имели никакого понятия о тактике. Вершиной карьеры для конголезцев была должность сержанта, для этого требовалось умение заставить своих соплеменников подчиняться простым командам.

Солдаты Армии Катанги (жандармы)

Им помогало местное ополчение двух видов. Городские жители, в основном – белые, бельгийцы, некоторые из них завербовались в качестве наёмников. В основном же это были чисто штатские люди, инженеры и служащие с шахт, весь опыт обращения с оружием у них сводился к охоте, тактической подготовки они не имели.

И, наконец, племенное ополчение – негры из племён балунда и балуба.

Вооружение тоже было более чем разнообразным. Рядовые наёмники и часть негров-жандармов были вооружены добротными бельгийскими штурмовыми винтовками FN FAL. Офицеры-наёмники пользовались пистолетами-пулемётами.

Ополченцы вооружались кто чем, а у негров из племенного ополчения были капсюльные ружья 19 века – кому повезло их раздобыть. У тех, кому не повезло, были самодельные копья и луки со стрелами, вымазанными говном.

* * *

Вот такие доблестные воЕны Катанги и пришли на помощь армейскому взводу

Однако наёмники подвезли на «Лендровере» миномёт, установили его за небольшим островком леса, в котором сосредотачивали свои силы перед атакой, и попытались обстрелять ирландцев. Под прикрытием обстрела нападающие несколько раз атаковали ирландцев с разных направлений, большей частью – чтобы обозначить угрозу, согласно плану, а также из-за того, что героические воЕны Африки рвались в бой, и хрен им объяснишь, что такое «демонстративные действия».

Будущие герои ирландских кабацких баек открыли ответный огонь из своих мелких 60-мм миномётов. Им здорово повезло – одна из мин случайно угодила в «Лендровер» наёмников, гружёный боеприпасами, в том числе – минами к миномёту. Грохнуло славно – пожар продолжался весь остаток дня и всю ночь. Нападение прекратилось. Зато наёмники вспомнили, что по плану им следовало перекрыть водопровод. Ирландцы уже набрали воды, и её отсутствие сразу не обнаружили.

Около 16.00, жандармы проникли в дом, примерно в 300 метрах от позиций ирландцев и оттуда открыли сильный огонь, обстреливая всё, куда доставали их пистолеты-пулеметы.

Расчет гранатомёта «Карл-Густав», под прикрытием огня станковых пулеметов, уничтожил противника вместе с домом. (Это таки к вопросу о тотальном огневом превосходстве Армии Катанги в этом сражении, о котором так любят чесать языками ирландские и прочие сочинители патриотических мифов).

После этого наёмники вызвали Куинлана на переговоры, предложив не мучать животное и сдаться. Это было первое предложение капитуляции, и в этот раз Муму не повезло. Куинлан гордо отверг предложение противника. Тогда наёмники попросили о временном прекращении огня, чтобы забрать раненых и убитых. Прибыла машина скорой помощи, убитых и раненых вынесли из здания, и увезли. После этого, противник открыл огонь по ирландским позициям без предупреждения.

Комендант Куинлан принял решение укрепить оборону, сократив периметр. После наступления темноты они заняли новые позиции. Они занимали площадь примерно 250 ярдов на 120 ярдов (чуть больше двух гектаров, по советским нормативам для уничтожения открыто расположенной живой силы понадобилось бы 200 81-мм мин, для подавление укрытой, если расценивать ирландские позиции так, живой силы – 1500 мин – прим. не моё, из источника). Это было довольно высокое место, густой кустарник или мертвые зоны начинались на расстоянии от 600 до 1500 ярдов. При этом с позиции не просматривалась дорога на Элизабетвилль и ярдов двадцать в тылу. Холм около 300 футов высотой в миле от позиций был занят противником. Позиции в пределах обороняемого периметра состояли из траншей и укрепленных вилл. Куинлан рассчитывал отбить все атаки на дальних дистанциях и, насколько это возможно, предотвратить проникновение противника в мёртвые зоны и густой кустарник вокруг позиций. Станковые и башенные пулемёты давали ирландцам абсолютное огневое превосходство, а броневики позволяли вести огонь на угрожаемых направлениях без особой опасности. В первый день оба броневика отстреляли порядка 15 тысяч патронов из башенных пулемётов.

Обстрел продолжался всю ночь до раннего утра. (На самом деле – беспокоящий огонь т.е. изредка постреливали). Ночных атак не было. Комендант Куинлан приказал ночью вынести боеприпасы из здания склада, где они хранились, и рассредоточить по позициям. Вынести успели только часть боеприпасов. Выпущенная наёмниками миномётная мина угодила в здание склада. Боеприпасы, которые не успели растащить по окопам, были уничтожены взрывом.

2-й день (четверг 14 сентября 1961 года)

Утром ирландцы обнаружили, что таки в кране нет воды. Рота А осталась с той водой, которую успели набрать накануне. Положение усугублялось отсутствием выпивки. Комендант Куинлан несколько раз связывался по радио со штабом в Элизабетвилле, требуя прислать виски, но вразумительного ответа на свои требования не получил. Каких-либо враждебных действий в течение утра не было – видимо, Ласимон и де Клери, командовавшие штурмом, вспомнили, что собирались действовать в соответствии с планом и поняли, что переть дуром на пулемёты – бесперспективно.

Около 13.00 прилетел реактивный самолёт Fouga CM-170 Magister для разведки ирландских позиций, идентифицированный как самолёт катангских ВВС. Видимо, бельгийский пилот-наёмник к этому времени протрезвел. (вот кто там был реальный герой, хотя, по слухам, и вечно пьяный). Появление самолёта «навело шороху» – ирландцы эвакуировали здания рядом с гаражом, ожидая, что он станет объектом атаки. Рассредоточить и укрыть технику доблестные «пэдди» почему-то не догадались. Наёмники вызывали самолёт для работы по бронетехнике, с которой имевшимся у них оружием они ничего не могли поделать.

Самолёт возвращался в 15:00 и в 17:00. Оба раза он сбрасывал по две бомбы и обстреливал позиции пулемётным огнем. В ходе этих налётов самолёт повредил весь военный и гражданский транспорт роты (т.е. оба броневика и грузовик) и ранил двух рядовых – одна из бомб упала возле их траншеи. Броневики «Форд» лишились подвижности, но вести огонь продолжали.

Нельзя сказать, что пилот был особо грамотным в тактическом отношении, а может быть, у него просто голова болела. Каждый раз самолёт заходил с одного и того же направления, и его встречали огнём из всего имеющегося оружия. На третий день, в пятницу, снова атакуя бронетехнику, он был повреждён пулемётным огнем броневиков. После этого самолёт всегда действовал с больших высот и очень неточно.

Около 17.00 ирландцы задержали двух белых наёмников в гражданской одежде, путешествующих на машине из Элизабетвилля. У них были изъяты два автомата, две винтовки FN, гранаты и револьверы. Пленники были допрошены и сообщили, что они только что из резиденции президента Чомбе, где им сказали, что ирландская рота взята в плен в Жадовилле и будет использована властями Катанги в качестве заложников.

(Хороша «осада», если к ирландцам можно было просто заехать на автомашине по дороге. Кстати, ещё одно подтверждение того, что их стремились именно захватить, а не уничтожить).

На основании этого инцидента чиновники ООН впоследствии утверждали, что войска Организации Объединенных Наций были завлечены в предварительно спланированную ловушку. При этом чиновники умалчивали, что «миротворцы» располагались «в ловушке» уже около полугода.

В четверг и пятницу, по данным Куинлана, было отбито приблизительно до десяти атак. Группы около шестидесяти вражеских солдат пытались атаковать под прикрытием огня со всех сторон. (Позднее, к численности «Отакующих» ирландские патриоты приписали лишний ноль, и шестьдесят вооружённых капсюльными ружьями, луками и стрелами негров, превратились в шестьсот. Подумаешь, всего то один нолик приписали). Рубежи атаки катангцев находились за железнодорожной насыпью, вне пределов досягаемости ирландских 60-мм минометов и тяжёлых пулеметов. Как только атакующие группы оказывались в пределах досягаемости ирландского оружия, они попадали под сосредоточенный, весьма действенный огонь броневиков, миномётов и пулемётов. Понимая это, наёмники старались не терять попусту личный состав, приказав подчинённым больше имитировать атаки, чем действовать всерьёз – задачей наёмников было подольше протянуть время, чтобы измотать противника и подождать, пока у него кончатся боеприпасы и вода. Но распалившихся негров из племенного ополчения, в отличие от жандармов, не всегда удавалось вовремя остановить, и они несли потери.

В одной из статей встретилось такое мнение:

«Поначалу всё шло неплохо: негры повторяли любимый рецепт зулусов – бежали волнами и укладывались сосредоточенным огнём. Тут отсталость ирландцев неожиданно обернулась преимуществом: практически застрявшие в первой мировой, сохранившие тогдашнюю английскую форму, тогдашнее вооружение (стандартным оружием пехоты был «Ли Энфилд» – магазинная винтовка) и тогдашние уставы с упором на прицельную стрельбу, усугублённое единственным тогда имевшимся опытом войны за независимость и гражданской с постоянным дефицитом боеприпасов и соответствующим упором на подготовку прицельной стрельбе одиночными, ирландцы неожиданно получили пехотное отделение фактически из одних снайперов, без оптики, но в Конго, где с большими открытыми пространствами напряг, это не было критичным.

(Это с каких же пор в Катанге «напряг с большими открытыми пространствами»? Если посмотреть в GoogleEarth на окрестности Жадовилля, там как раз видны «большие открытые пространства». Районы, поросшие кустарниками, лежат к юго-западу от города, тогда как дорога на Колвези входит в Жадовилль с севера.)

Типичный ландшафт в районе Жадовилля

В итоге первые несколько дней типовая атака отбивалась так: в первые же секунды все офицеры и наиболее активные солдаты выбиваются (достаточное количество подготовленных стрелков у ирландцев делало эту задачу решаемой очень быстро), а потом начиналась свободная охота. Не помогло и прибытие жандармов на подмогу к зулусам, несмотря на французскую подготовку, успеха и они не добились, потому что ослабленные непрерывным прицельным огнём они контратак уже не выдерживали.»

(источник http://zavrik12.livejournal.com/195179.html Зулусов в Конго, разумеется, не было, там были балуба, но в данном случае это несущественно. Данное мнение основано на некорректных посылках, т.к. «офицеров» у наёмников в этом районе было всего двое, и выбивать их в каждой атаке ирландские «снайперы» просто не могли. Во многих ирландских источниках пытаются напирать на то, что первоначально ирландцы были массово вооружены магазинными винтовками Ли-Энфилд № 4. На самом деле они служили с ними только в самом начале, по прибытию в Конго, а после боестолкновения с местными ополченцами у деревни Ниемба, повлекшего потери, были полностью перевооружены штурмовыми винтовками FN-FAL, т.к. считалось, что патрулю не хватило огневой мощи противостоять вооруженным луками и стрелами местным.)

Ирландцы за первые два дня потеряли ранеными 5 человек, в последующие дни потерь не было. (Показанный в фильме расстрел и падение вертолёта с ранеными – полная ерунда и фантазия режиссёра со сценаристом). Утром в среду 13-го в первой перестрелке с 30-ю жандармами был ранен в ногу рядовой Риди. В четверг 14-го рядовые Тахани и Гормли были ранены взрывом авиабомбы, сержант Хегарти пробирался в свой взвод и был ранен осколками миномётной мины, упавшей в нескольких метрах от него, и рядовой Мэннинг был ранен выстрелом в плечо группой, которой удалось подобраться на двадцать ярдов к его траншее. Эту группу забросали гранатами, при этом у нападавших гранат не было. Ранения свидетельствуют, что не было ни плотного миномётного огня, ни плотного огня из стрелкового оружия. Статистика – всё-таки наука, которую получается обмануть только на выборах.

3-й день (пятница 15 сентября 1961 года)

В пятницу комендант Куинлан получил сообщение из штаб-квартиры подразделения ООН в Элизабетвилле, что на выручку роте А направлены многочисленные подкрепления, которые должны захватить мост Луфира в субботу утром. Это сообщение показалось Куинлану очень странным, потому что, по его данным, силы ООН и так контролировали мост. Куинлан наблюдал большие конвои войск противника в пятницу вечером и в субботу утром на дороге к мосту. Ирландцы обстреливали эти конвои из миномётов и пулемётным огнем из своих броневиков, вызвав на дороге заторы. Потом с севера, по направлению к мосту, прошла ещё одна колонна грузовиков.

При этом противник вообще ничего с ирландцами поделать не мог, да и не пытался, в соответствии с правилами тактики НАТО, сосредоточив усилия на изоляции поля боя. На самом деле, у моста творилось примерно следующее. Наёмники подтянули туда превосходящие силы и сосредоточенным огнём вынудили личный состав блокпоста ООНовцев отойти от объекта, после чего заняли оборону вокруг моста. Не подозревая об этом, командование «миротворцев» выслало для деблокирования сначала один дополнительный взвод ирландцев из Элизабетвилля – 30 человек. «Великим белым военам» не дали даже подойти к мосту, встретив огнём. Прямой связи с колонной у Куинлана не было, хотя он пытался предупредить соратников, связываясь с ними через штаб-квартиру.