Drama Queens, или Переполох на школьном балу

Глава, в которой Пенни распутывает гирлянды, Тейлор поет итальянские песни, а Кэтрин учится грязным танцам

ТЕЙЛОР ДЖОНСОН ПОЙМАЛА себя на мысли, что репетиции вальса – то, чего она с нетерпением ждет в своем школьном расписании, и каждый раз под конец очередной репетиции испытывает легкую грусть. Ведь Лоренс не выпускает ее из объятий.

– У нас неплохо получается, – бросил Лоренс, ероша светлые сверкающие волосы.

Тейлор все же спрятала маску для волос в укромное местечко, подальше от пронырливых рук этого самодовольного болвана.

– Я рада, что миссис Шнайдер не участвует в подготовке, с Кэт и Хитом веселее, – отозвалась Тейлор.

С той самой ссоры девочки не разговаривали.

Кэт лишь делала замечания тоном учительницы,

Пенни стояла со Стивом и смотрела в пол. Вид у нее был задумчиво-печальный. Интересно, почему Люк Уилсон больше не с ней в паре? Джонсон умирала от любопытства, как и вся школа, но, конечно, Тейлор в жизни никому бы в этом не призналась. Она стащила резинку с волос и слегка их распушила. День был долгим, но она бы еще два часа танцевала с Дэном и не заикнулась бы об усталости. В этом Тейлор тоже не призналась бы никому в жизни.

– Стой, – пробормотал Лоренс и потянул ее за талию ближе к себе. Их тела соприкоснулись, и Тейлор затаила дыхание.

Вроде бы стоило уже привыкнуть, ведь он так часто прикасался к ней. Но она не могла. Каждое его касание отзывалось волной дрожи по всем телу. Дэниел запустил пальцы ей в волосы.

– У тебя тут… – Он вытащил маленькую пушинку, которая непонятным образом затесалась между ее локонами.

Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Бум-бум. Вновь глупое сердце начало выбивать бешеный ритм в груди. Лоренс улыбнулся, Тейлор попыталась в ответ выдавить улыбку, но ничего не вышло. Она терялась рядом с ним. Всю жизнь Тейлор Джонсон контролировала каждый свой шаг. Думая наперед, строя планы. Она никогда не была любительницей сюрпризов и перемен. Кажется, до встречи с ним. От Лоренса можно было ожидать чего угодно. Он был ее

противоположностью. Более творческий, импульсивный, эмоциональный. Казалось, Тейлор затаила дыхание в ожидании очередной его выходки.

– Домой? – шепнула она.

Дом… С тех пор как умерла бабушка Лоренса, он все свободное время проводил в их доме. Она никогда не спрашивала почему, но знала, что родители Дэна не воспитывали его и у них были натянутые отношения. Она даже как‑то подслушала его разговор с Райаном, когда Лоренс признался, что чем меньше контактирует с предками, тем лучше у них отношения. Тейлор также знала, что он тяжело перенес смерть любимой бабушки Валентины. На похоронах она не нашла в себе смелости подойти к Дэну и высказать соболезнования. Казалось, ее слова были ему не нужны, а сейчас она жалела о том, что не произнесла их вслух. Вот такая порой бывает жизнь. Жалеешь о сказанном – ссоры с Кэт и Пенни яркое том подтверждение – или жалеешь о несказанном.

Жалеть все равно придется. И Тейлор решила, что все же лучше жалеть о сказанном. Так хоть на сердце становится капельку легче.

Дэн взял ее за руку и коротко кивнул:

– Домой.

Отчего‑то Тейлор нравилось, что у них сейчас один дом на двоих. С приходом Лоренса из огромного особняка Джонсонов выветрилось одиночество, что клубилось пылью и оседало повсюду.

В этом она тоже ему никогда не признается.

Дом встретил их запахом еды и тишиной. Райана не было, Дженет тоже. Стоял лишь невероятны запах жареной курицы и овощей.

– Надеюсь, она приготовила пюре, – произнесла Тейлор.

Дэн усмехнулся:

– Жареная курица и пюре… м-м-м, пища богов.

Тейлор была согласна. Им повезло, что Дженет прекрасно знала любимые блюда Тейлор. К двум цыплятам было приготовлено пюре – как говорила сама мексиканка, по французскому рецепту, ведь в нем было утоплено как минимум двести граммов сливочного масла. Они поели под итальянские композиции Джиной Паоли.

– Моя бабушка обожала итальянскую музык шестидесятых годов, – признался Дэн, когда они убирали посуду со стола. – Она включала ее, когда готовила, убирала, танцевала, грустила, хохотала в голос. – У него на лице отразилась печаль, которая тут же сменилась едва уловимой доброй, светлой улыбкой. – Словно эта музыка создана на все случаи жизни, – закончил он.

– А может, и правда создана? – опустив кисть ему на плечо, сказала Тейлор.

– Да? – Лоренс бросил на нее смешливы взгляд. – Думаешь, создана? – Тарелка с пюре перевернулась, и Дэн отскочил в сторону. – Подожди! Заляпаемся!

Он схватил с кухонного островка фартук Дженет и, недолго думая, напялил на себя.

– Не подходи близко, я устраню беспорядок.

– Какой чистюля! – не упустила возможности поддразнить его Тейлор.

Лоренс так смешно смотрелся в фартуке Дженет, что Тейлор не сдержалась и фыркнула.

– Что? Мне идет? – Он покрутился, демонстрируя фартук со всех сторон.

– О, эти огромные подсолнухи! Точно твой цвет и фактура.

– Подлецу все к лицу, – пошутил он и подмигнул ей в той самой мальчишеской манере, которую Тейлор втайне обожала.

– Самодовольный индюк, – пробормотала она и попыталась забрать у него тарелку, чтобы положить в посудомойку. Дэн, поймав ладонь Тейлор, потянул ее к себе.

– Что ты делаешь? – прошептала она, когда он стер все лишние сантиметры между ними. Ее мгновенно окутало тепло Лоренса.

– Ты сама сказала, что эта музыка на все случаи жизни.

– И какой же сейчас случай? – сипло поинтересовалась Тейлор.

– Романтический, – без тени сомнения ответил Лоренс и принялся танцевать с ней медленны нежный танец.

– Неужели ты еще не натанцевался? – спросила Тейлор, скрывая глупую влюбленную улыбку.

Лоренс заглянул ей в глаза. В воздухе повисло напряжение, и время на мгновение остановилось.

Они смотрели друг на друга, словно читая мысли без слов. Тейлор впервые испытывала нечто подобное. Слова казались лишним шумом и были неуместны. Затем Лоренс медленно приблизился к Тейлор и поцеловал ее. «Поцелуй номер два», – пронеслось у нее в голове. Ее веки опустились, ресницы затрепетали. Лоренс одним поцелуем передал ей все свои чувства. Нежность, счастье, страсть. Все эмоции смешались. Тейлор ответила на поцелуй, ощущая, как их губы сливаются воедино. Его губы были такими мягкими, щетина слегка покалывала ее нежную кожу, и ей так нравилось это ощущение.

Поцелуи с Дэном ощущались иначе. Будто он поднял ее на седьмое небо, о существовании которого она не знала. Ей стало не хватать воздуха. Нехотя отстранившись, она прошептала:

– И правда подходит на все случаи жизни.

– И даже под поцелуи?

Она почувствовала улыбку в его голосе и потянулась к нему. На этот раз первая, все еще с закрытыми глазами, приникла к его губам. Это был ее ответ. Нежный, томительный, сводящий с ума поцелуй. По кухне разносились слова песни «Il cielo in una stanza» – «Небо в комнате»:

Quando tu sei vicino a me

Questo soffitto viola

No, non esiste più

Io vedo il cielo sopra noi

Che restiamo qui

Abbandonati

Come se non ci fosse

Più niente, Più niente al mondo.

Когда ты рядом со мной,

Этот фиолетовый потолок,

Нет, его больше не существует,

Я вижу небо над нами,

Мы остаемся здесь,

Отрешенные,

Как будто здесь, кроме нас, никого нет,

Никого во всем мире.

Тейлор прервала поцелуй и отстранилась. Она смотрела на Дэна таким взглядом, словно очень сожалела о содеянном. Лоренсу стало не по себе.

– Что такое? – тихо поинтересовался он.

– Такая красивая песня. Твоя бабушка знала толк в музыке. – На губах у Тейлор появись печальная улыбка. – Я тогда… на похоронах… – Она запнулась. – Я даже не подошла к тебе.

Дэн молча смотрел на нее, будто ждал продолжения.

– Я тоже любила Валентину. И даже не представляю, что именно ты испытываешь и как мои слова в тот момент могли тебе помочь, – призналась она. – Кажется, слова в таких случаях самое последнее, что кто‑либо хочет услышать. Но сейчас

я думаю… Быть может, недосказанность и молчание хуже, чем… – Тейлор задумалась, пытаясь подобрать правильное слово. – Бестактность? – вопросительно закончила она.

– Я понимаю, о чем ты, – пожал плечами Дэн. – И да, ждал, что ты подойдешь, – тихо-тихо признался он.

– А что ты хотел от меня услышать? – с сожалением спросила Тейлор.

– Не знаю, мне лишь хотелось обнять тебя, – задумчиво кусая губу, сказал Лоренс.

Он выглядел таким открытым, настоящим и уязвимым.

– Прости, – прошептала она.

– Тебе не за что извиняться, – качнул головой Дэн и, нахмурившись, бросил: – Это мне хотелось тебя обнять, ты могла не разделять мое желание.

Тейлор молчала, не зная, что сказать. Мысли разбегались. На кончике языка вертелся вопрос, который она хотела задать, но боялась выглядеть глупо.

– Думаешь, недосказанность хуже лишних слов? – прошептала она. – Не могу отделаться от этой мысли, она весь день крутится у меня в голове.

– Думаю, сожалеть придется в любом случае, и уж лучше сожалеть о том, что сказал и сделал, чем о том, чего не сделал.

– Тогда, – хрипло сорвалось с ее губ, и она подняла руку и нежно провела ладонью вдоль его плеча, – скажи мне, почему ты хотел меня обнять, Лоренс?

Вибрация между ними нарастала. Итальянские композиции по‑прежнему заполняли комнату, однако им казалось, что музыка звучит где‑то вдали.

Тейлор и Дэниел будто попали в параллельную Вселенную, где, кроме них, не существовало ничего и никого.

– Потому что… – Дэн наклонился к лицу Тейлор и потерся носом о ее щеку, вдыхая сладки зефирный запах. – Рядом с тобой одиночество отступает.

Признание далось ему легко. В голосе не было ни страха, ни сомнений. Тейлор решила, что хочет быть столь же смелой, как Лоренс. Столь же честной. Отныне она не будет молчать и бояться своих эмоций.

* * *

«Раз-два-три. Раз-два-три. На два счета поворот под рукой и стандартный вальсовый проход», – повторяла про себя Кэтрин, чтобы ничего не забыть.

К этому моменту зал опустел и остались лишь они с Хитклиффом, чтобы отточить новые элементы для демонстрации на следующей репетиции. Хоть одно радовало: вальсировали пары уже вполне уверенно, так что Хит решил, что в следующий раз можно ввести пару новых элементов и начать отрабатывать поддержки.

«Повторить первые два пункта. На четыре счета два вальсовых оборота. Смена с правой ноги

и спина к спине». Но когда Кэтрин повернулась, ее партнер вдруг исчез. Так что она, закружившись, едва не потеряла равновесие. Хит подошел к колонке, куда обычно подключал свой плеер, и, наклонившись, выключил музыку. Кэтрин же пришлось отвернуться, потому что вот она снова пялится на его задницу. У Хитклиффа отличная задница, тут уж не поспоришь. Прозвище, выдуманное ею в первый день для телефонной книги, оказалось почти пророческим, вот только когда ее привлекало что‑то, кроме мозгов?

Хитклифф встал, сложив на груди руки, нахмурился, о чем‑то усиленно размышляя, и уставился в пол, как будто пытаясь отыскать там ответ.

– Что‑то не так? – спросила Кэт.

Каждый раз, когда она видела это странное выражение на его лице, не могла понять, что опять напутала. Шаги? Нет, у нее все отлично с шагами.

Может, поворот не вовремя? Но она абсолютно точно считала про себя, как он сам учил.

– Если я сделала что‑то неправильно, можем повторить снова.

Но Хитклифф отошел в сторону, взял бутылку воды и, сделав пару глотков, произнес:

– Давай на этот раз без музыки.

Кэтрин встала в позицию и вытянулась, как полагалось по правилам. Хитклифф занял место напротив, положив одну руку ей на талию.

И р-р-раз… Девушка уже готова была шагнуть, но ничего не происходило. Он ждал.

– Мы будем танцевать или нет? – поинтересовалась Кэтрин: спина и руки уже затекли от напряжения.

– Ты мне не доверяешь, – вдруг произнес Хит. Выражение его лица было предельно серьезным.

– В каком смысле?

– Во всех.

Они замерли, глядя друг на друга.

– Если доверяет разум, то доверяет и тело, – произнес Хит. – А ты упорно не хочешь отдавать контроль. Иногда мне кажется, еще чуть‑чуть – и я смогу тебя продавить, но, черт, ты не даешь, и тогда мне кажется, что я тебя просто сломаю, настолько внутри у тебя крепкий стержень. Чем сильнее пытаюсь, тем сильнее ты отвечаешь.

– Я не то чтобы… – попыталась оправдаться она, хотя понимала, где именно скрыт корень проблемы.

– В танцах не бывает двух ведущих партнеров, Кэт.

Хит был прав. Он действительно был прав.

– Я просто не умею… Это так сложно…

– Танцевать? – заглянул он в ее глаза.

– Довериться, – ответила она шепотом и, не выдержав его взгляда, отвернулась к окну, вглядываясь в темную улицу, где уже зажглись фонари и вывески. – Просто в этом мире ни на кого нельзя положиться. Все подводят, срывают сроки, подставляют. Мне кажется, я уже не помню, как

это – просто взять и расслабиться, понимаешь?

К тому же я ведь прекрасно знаю, что не могу похвастаться ни грацией, ни пластикой, я помню, что мисс Ш. говорила.

– Это не так. С чего ты решила?

– Не надо, – отгородилась она рукой. – Ты же знаешь, я не люблю вранья. Елейного лицемерия – еще больше.

В такие моменты Кэтрин была даже рада, что в зале, где все тренировались, не было зеркал. Конечно, это было неудобно для танцующих, зато сохраняло ее психическую стабильность. Ей казалось, что при виде собственной неуклюжести она стеснялась бы еще больше и вообще не смогла бы даже с места сдвинуться.

Выслушав ее, Хитклифф подошел к колонке, отцепил свой телефон с наушниками, а потом произнес:

– Идем, – и протянул руку. – Я хочу тебе кое‑что показать. – И это было так неожиданно, как если бы он предложил ей сбежать из страны.

Кэт замерла посреди зала, не решаясь пошевелиться. – Я не прошу тебя доверить мне свою жизнь, – добавил он. – Только один танец. – И Кэтрин, шагнув, приняла протянутую ей руку.

Они шли мимо школьных кабинетов. Кэт не имела ни малейшего понятия, куда Хитклифф ее ведет. Остановившись в одном из коридоров, он обошел ее, чтобы встать сзади, и мягко попросил:

– Закрой глаза.

То ли звезды так сложились этой ночью, то ли голос, который вел за собой, но Кэт согласилась.

И просто позволила положить ладонь себе на талию. А потом почувствовала, как ее уха что‑то коснулось – капелька-наушник. Между ними протянулся треугольник белых проводков. Он, она и музыка. Вот только это был вовсе не вальс. Мелодия более томная и глубокая. Похожая на музыку, что обычно крутят в лаунж-клубах.

– Послушай, Кэт, – мягко произнес Хитклифф, наклонившись к другому ее уху. Его ладони спустились ниже, остановившись у нее на бедрах. – Забудь все, что ты знаешь, ладно? Это все ерунда.

Здесь не балет. Это не только техника, хотя и она тоже. Ты можешь выучить шаги и повороты, но все равно так и не почувствуешь, каково это – танцевать. Танец – это эмоции. То, что идет изнутри. – Его голос стал совсем тихим. – Я не могу рассказать. Я могу только показать, если ты мне доверяешь.

Она очень хотела. Но так боялась, что, казалось, сердце сейчас выскочит, пробив в груди дыру. Оно билось так же глухо, как басы мелодии, что играла в наушниках. И все‑таки Кэтрин кивнула. Их тела соприкоснулись. Ее спина прижалась к его груди.

Хитклифф заправил прядь волос ей за ухо и провел подушечками пальцев по тонкой шее. Другая ладонь плавно заскользила вниз, очерчивая ее бедро, и Кэтрин успела поймать лишь одну мысль:

надо звонить, потому что от таких прикосновений могут остаться ожоги, не меньше.

– Просто забудь обо всем, что кто‑то когда‑то говорил. Что‑то когда‑то сделал. О том, кто и что подумает, – тихо произнес он, почти касаясь губами ее виска. – У нас осталось всего пятьдесят шесть часов, после которых ты избавишься от меня.

Так какой смысл стесняться?

Она развернулась к нему лицом, так что теперь они смотрели друг на друга. Его глаза были как черный кофе – настолько темные, что различить границу между радужкой и зрачком было почти невозможно. В их мраке можно было потеряться. Но эта тьма не была пугающей. Впервые за эти недели.

– А что будет потом? – спросила Кэт.

– А потом я уеду, – ответил он так просто, что Кэт даже растерялась, забыв, что его наказание временное. И наверняка ему есть куда вернуться.

Его колено проскользнуло между ее ног, и, качнув на себя, он крепко прижал ее к своему телу.

Кэтрин чувствовала, как границы ее личного пространства стерлись, смешиваясь с чужими, переплетаясь, растворяясь как дым… И боже, это было так волнительно! Давление его рук на ее талии стало гораздо ощутимее, и он начал двигаться. Очень-очень медленно.

Его кожа оказалась горячей, а руки крепкими и совершенно точно знающими, куда ее направлять. Она не знала, почему вдруг положила руки ему на плечи, словно так было правильно, и наконец позволила себе расслабиться, а потом закрыла глаза.

Кэт чувствовала его бедра своими, повинуясь ритму, влекущему за собой, перестав понимать, кто этот ритм задает: музыка в наушниках, что они делили на двоих, или сам Хитклифф, едва задевающий губами кожу у нее на шее, продолжающий оставлять руками ожоги на ее бедрах. В этот момент она почти поверила, что может выглядеть как те девушки из «Грязных танцев», раскрепощенные, свободные, так виртуозно владеющие своим телом.

И это было так горячо и так распутно. Практически секс в вертикальном виде.

– Секс и танцы – одно и то же, – как‑то пошутил Хит на одной из репетиций, – просто замешены в чуть разных пропорциях.

– Почему‑то я не удивлена, что именно ты это сказал, – съязвила тогда Кэтрин.

– Ну когда‑то и вальс считали непристойным, – ухмыльнулся он, в общем‑то будучи прав.

Она проверила в интернете.

А сейчас она сама позволяла его рукам выписывать ее бедрами восьмерки, приблизившись к нем настолько, что между ними практически не осталось расстояния. Кэт почувствовала, как жарко стало. А потом услышала:

– Открой глаза.

И лишь сейчас заметила, что они стоят возле зеркала. Верхнее освещение было выключено, и только свет с лестничной площадки тускло стелился по полу вдалеке. Но этого полумрака оказалось достаточно, чтобы рассмотреть их отражения.

– Не останавливайся, – прошептал Хитклифф, специально развернув ее так, чтобы е было видно. А Кэт, завороженная, не могла оторвать взгляда от их общего силуэта. Она никогда не думала, что может выглядеть такой красивой.

Очевидно, эти мысли посетили не только ее голову. Он смотрел на нее так знакомо, но при этом так по‑новому. В его глазах как будто загорелся особы огонек. Теперь они глядели не в зеркало, а друг на друга. Кэтрин, не удержавшись, коснулась завивающихся кончиков его волос. Если бы она была чуть смелее, то запустила бы в них руки, чтобы взлохматить их. А затем он начал тянуться к ее лицу.

Очень-очень медленно.

Сердце Кэт колотилось как сумасшедшее. Еще немного, и она точно в обморок грохнется. Хит едва коснулся кончика ее носа своим. Чуть поддев.

Господи, Матерь Божия и все святые!

А потом раздался недовольный крик:

– Эй, в это время в школе находиться не положено!

Они одновременно обернулись на голос. От резкого движения наушник выпал из уха Кэт, повиснув на белом проводке, и очарование рассеялось, возвращая в действительность.

– Мы уже уходим, – неловко покраснев, произнесла Кэтрин. – Через пять минут здесь никого не будет, – добавила она и припустилась обратно в зал, даже не заметив, что Хитклифф остался неподвижно стоять на месте.

* * *

Стив танцевать не умел. Совершенно. Он топтался по ногам Пенни, просто проходил по ним катком, и утверждал, что все дело в отсутствии практики, так что уже третий раз они оставались после уроков в ущерб ее внеклассным занятиям биологией, но это ни к чему не приводило. Стив все так же плохо двигался, а Пенни не становилась в его руках изящной и легкой. Она была неповоротливой слонихой, вот и все.

Люк, может, и не умел на самом деле танцевать так, как говорил, но он успешно делал вид. Если было нужно, он просто таскал ее с места на место и мог сделать поддержку из ничего, потому что поднимал Пенни одной левой.

– Прости, Пенни, кажется, из‑за меня ты не выиграешь, – вздохнул Стив, прежде чем уйти.

Они репетировали в пустом гараже Браунов.

Родители были на дежурстве, так что никаких машин, а значит, куча места, но даже тут танцоры не смогли разойтись.

– Я и без тебя бы не выиграла, не бери в голову. Я отстой.

– Неправда…

– Нет, правда. Все в порядке, Стив. Просто я…

не королева, ладно? И я не планировала ею быть.

Мы друзья, и это же здорово? Станцуем, как сможем, потом повеселимся, и ты отвезешь меня домой до полуночи. Это же просто. Надеюсь, у тебя не было других планов?

– Нет. Спасибо, что пригласила. Я рад… провести с тобой время.

Стив неловко махнул рукой и вышел из гаража, а Пенни буквально рухнула в старое кресло-мешок, которое доживало в гараже свои дни.

Когда‑то его неслабо подрал Ральф, еще будучи щенком, и кресло из гостиной вынесли. Иногда в теплые деньки мама вытаскивала кресло во двор, чтобы поваляться с коктейлем у бассейна, так что кресло ассоциировалось с отдыхом. И чтением книг по вечерам. И с Люком. В его спальне было такое же. Пенни скрестила руки на груди и взмолилась о чуде.

На последней репетиции Люк и Сью танцевали так, что дух захватывало. Если это она та девчонка, которую он любит, – пиши пропало. Пенни даже думать не хотела о тех словах Люка. Он в кого‑то влюблен… И зачем же тогда целовался с другой?

Зачем тот вечер в гостиной? И Сью целовал, и черт знает кого еще.

Пенни опять была в платье для репетиций. Все теперь наряжались во что‑то такое, чтобы учитывать во время поддержек и поворотов движение юбок. В гараже было тепло, но не настолько, чтобы торчать тут долго в легком наряде, так что пришлось встать. Юбки взметнулись, как у настоящей принцессы, и все равно розовое платьице не шло ни в какое сравнение с тем красным, что купил Люк. Люк. Купил. Ей. Платье. Порванный подол искусно починила Сара, и каждый вечер Пенни

открывала дверцу шкафа, смущалась и снова закрывала ее.

Это был кошмар во плоти. Она придет на бал в алом, как какая‑то Скарлетт О’Хара! И опозорится с танцем. Движения никак не удавались. Квадраты не выходили, крутиться под рукой Стива было неудобно из‑за роста. «Нужно отметить, что никаких распущенных волос, он просто запутается в них или руками, или очками», – с тоской подумала она, хотя всегда любила распущенные волосы, считая их одной из своих немногих привлекательных черт.

Пенни поднялась к себе, чтобы переодеться в домашнюю одежду, и бросила розовый кошмар на кровать: она возненавидела это платье. Толстовка, штаны и красные вязаные носки. Сойдет. Натянув пуховик и шапку, Пенни поплелась к дому Уилсонов, где ее ждали на ужин. Как всегда, когда доктор Уилсон дежурил вместе с Браунами, Сара устраивала ужин для троих. И это было определенно вкуснее заказанной пиццы.

– А вот и ты! – пропела Сара, открывая дверь.

– Елка… – выдохнула Пенни.

– О, я подумала, мы заодно ее украсим. Хотя и не стоит подпускать вас двоих к елкам, но мне не хватит роста, чтобы нарядить верхушку. А еще кто‑то должен распутать комок гирлянд, который накрутили ваши отцы. И это будешь ты, Пенни.

Мой дорогой супруг обещал поставить елку еще к нашему совместному ужину на прошлой неделе,

а в итоге затянул и только успел украсить дом снаружи. Завтра придет, елка готова, и я скажу: «А что ты хотел? Думал, я стану ждать тебя вечно? Ха!»

Она отыгрывала разговор по ролям, попутно ставя на стол курицу и брокколи. Люк спустился со второго этажа вместе с Ральфом, который, как обычно при виде елки, прижал уши и тихонько заскулил.

– Не бойся, приятель. – Люк потрепал пса по голове. – Привет! – И он сграбастал Пенни в объятия, такие крепкие, что она взвизгнула. – Как ваши репетиции со стариной Стьюи?

– Стив. Его так зовут. И ты знаешь, в соты раз говорю!

– Да-да, вот же память дырявая, – нагло солгал обманщик.

– Сара, а это правда, что ты умеешь танцевать вальс? – глядя Люку в глаза, спросила Пенни, набравшись смелости.

– Что? Я? – Сара, которая в этот момент доставала салфетки, рассыпала всю пачку. – Не поздоровилось бы моему партнеру, детка. Я талантлива, но не настолько. Всё, садитесь есть.

– Это у тебя память дырявая, – усмехнулся Люк. – Не мама меня учила, а бабушка. А что, как Стьюи танцует? Уроки не нужны?

– О, ты мог бы с ним потанцевать?

– Лучше уж с тобой. Я же говорил, могу продолжать тебя учить.

– А может, лучше меня поучит твоя бабушка?

– А может…

– А может, вы сядете за стол, танцоры? – Сара начинала злиться, и оба это понимали.

После ужина Пенни села в продавленное винтажное кресло, поджала под себя ноги и принялась распутывать гирлянду. Если уличную было разобрать сложно, то эту – просто невыполнимо. Крошечные лампочки цеплялись друг за друга и изрядно тормозили процесс.

– Ну что там? – спросила, зевая, Сара.

– Ну… я выпутала две из четырех. На елку хватит, на лестницу – нет. Но я в процессе.

Пенни оторвала взгляд от клубка на своих коленях и ахнула. Замечательная елка. Искусственная, но очень красивая. Со множеством маленьких и больших красных шаров.

– Как красиво вышло. Даже жаль, что мы не ставим в этом году елку, – вздохнула Пенни.

Люк, который как раз приматывал еловые ветки к перилам, поймал ее взгляд.

– Ты можешь приходить к нам и любоваться на нее, – пожал он плечами. – В любое время.

– Это не то. Всегда мечтала о елке дома. У меня она была лишь однажды, за год до переезда в ГринПлейс.

– Мы тоже не ставили ничего в старой квартире. Она была совсем крошечной, как и у вас. Там нельзя было держать елку, собаку и даже, думаю, не поместился бы баскетбольный мяч.

Спустя четверть часа Сара убрала коробки из‑под шаров и отправилась спать, оставив Пенни и Люка

самих разбираться с гирляндами. Они каждый год делали это вместе – просто потому, что у родителей Люка не хватало терпения на такую работу, как и на то, чтобы в конце праздников снять все аккуратно и сложить правильно, чтобы ничего не путалось. Обычно Сара нервничала, говорила, что все всё делают неправильно, и доктор Уилсон просто как попало распихивал украшения по коробкам.

– Починила платье? – спросил Люк, видимо не выдержав тишины.

– Да, спасибо. Оно очень красивое. Мама сказала, что это дорого и они выпишут…

– Я не приму, – покачал головой Люк. – Если ты переживаешь, то деньги мои. Я работал все лето и половину учебного года в кафе, так что… не проблема.

– Люк.

– Эй, Пенни, я хотел сделать тебе подарок.

– Но почему мне? Ты же говорил, что влюблен.

– Но она недоступна, – пожал он плечами.

– Так это не Сью?

– Нет. – Он даже засмеялся, будто Пенни сказала что‑то глупое. – Сью хорошая, но я в нее не влюблен.

– Тейлор?

– Господи, нет! – засмеялся он еще громче. – И прекрати гадать. Все равно не угадаешь… Пен, все в порядке. Правда. Я смирился.

– Почему? Она не отвечает взаимностью?

Она… старше? Занята? Влюблена в кого‑то?

– Она слепая, – совершенно серьезно сказал Люк.

– С-сл-слепая?

Все шло так хорошо, что Пенни совсем не заикалась, и вот опять в ней поднялось волнение, затопив по самые уши, так что даже собственный голос теперь доносился как будто сквозь толстое стекло.

– Да, увы.

– Н-не видит ничего? Ну то есть буквально?

– Буквально.

Она начала перебирать всех девушек Деполе и не смогла вспомнить никого подходящего. Были девчонки в очках, в том числе Марта Трэскотт в толстенных линзах, таких, что ее глаза казались втрое больше. Но вот прямо совсем слепая?

– Ты встретил ее в больнице?

– В каком‑то роде да.

– О… мне так… жаль… Поэтому ты не можешь пойти с ней на бал?

– Да, поэтому.

Он не выглядел печальным, скорее обреченным.

И Пенни захотелось его обнять. Не то чтобы она не ревновала – еще как! – просто вдруг подумала, что так будет легче его отпустить. Быть может, они смогут дружить и дальше? И все‑таки поедут в Пен вместе? Пенни встала, гирлянда упала с ее колен, наверняка снова путаясь, но это не показалось таким уж страшным.

– Что ты делаешь? – Люк спас пару лампочек, вытащив их за секунду до того, как на это место ступила нога в красном шерстяном носке.

– Мне очень жаль.

Пенни присела за спиной Люка и крепко его обняла, прижавшись щекой к лопаткам. По ее лиц побежали слезы отчаяния и раскаяния. Должно быть, Люку так же тяжело, как и ей. Любить кого‑то безответно – худшее наказание.

– А… а ты говорил с ней?

– Она меня не слышит.

– Он-она ч-что… ещ-еще и глухая?

Люк положил ладонь на сцепленные у него на животе руки Пенни. Ей пришлось сесть на пол за его спиной, чтобы не упасть, и теперь оба сидели, вытянув ноги.

– Нет, – рассмеялся Люк. – Просто я ей неинтересен. У нее есть другой, кажется.

– Она крутая?

– Очень. Красивая, веселая. Очень добрая.

– Я рада, что она хорошая. Я злилась, потому что думала, что отдам лучшего друга кому‑то…

вроде Сью. Хотя оказалось, что Сью очень милая, правда! Ну и я думала, что это Тейлор… Ладно, Тейлор тоже хорошая, но вы друг другу, пожалуй, не подходите.

– Больше вариантов не было?

– Нет.

Пенни вздохнула, и спина Люка напряглась, когда ее грудь и живот прижались к ней.

– Мы закончим уже с гирляндами? – спросил он как‑то устало, будто все происходящее его раздражало.

– Можно мы немножко посидим еще?..

– Тебе грустно? Я заметил, но не стал доставать вопросами.

– Немного. У меня совсем не получается танцевать. И дело не в Стиве… просто мы оба какие‑то неуклюжие…

– Я научу, я же обещал…

– И я недостаточно красива для этого твоего платья.

– Брось, ты самая красивая в мире.

– А-ха-ха, говоришь как моя бабушка.

– Мы все еще можем пойти вместе.

– Нет, Люк. Мы со Стивом отлично ладим.

– Он нравится тебе? Скажи «да», и я отстану. – Люк неожиданно развернулся в руках Пенни, и теперь уже она вдруг оказалась в его объятиях. – Правда, Пен…

– Ты ни разу не назвал меня Понни, – прошептала она.

Она терпеть не могла это прозвище, но стоило Люку один вечер так ее не называть – и стало не по себе. Они будто потеряли что‑то общее, только их, личное. Даже сокровенное.

– Стив тебе нравится? Если да – оставим как есть. Но я правда хочу пойти на бал со своей л…

лучшей подругой. Только скажи.

Танцевать с ним? С чужим парнем? Слушать насмешки одноклассников? Слушать охи и вздохи по поводу дорогого платья на такой мышке? Со Стивом ее могут вовсе не заметить. Танцевать, а потом отдать Люка другой? Нет уж! Она еще не готова так над собой издеваться. Быть может, после выпуска она на все посмотрит иначе. Отпустит свою любовь или найдет себе кого‑то.

– Да, Стив мне правда нравится. Д-ду-думаю, он предложит мне в‑вс-встречаться. Иди со Сью.

И тогда все будут в безопасности. Но обещай, что на выпускной ты придешь с той, кого любишь, ладно? Пожалуйста. И признайся уже, что на самом деле не умеешь танцевать.

– Эй!

– Я раскрою твой секрет, – рассмеялась Пенни, уткнувшись лбом в грудь Люка и вдыхая украдкой его запах.

Ей даже показалось, что он поцеловал ее в макушку. Но, конечно, только показалось.