Drama Queens, или Переполох на школьном балу

Глава С Рождеством, Кэтрин!

«ЗАБЕРУ ТЕБЯ В ШЕСТЬ». Именно с этих слов у Кэт и началась паника. Потому что идея справлять Рождество в чужом доме была явно преждевременной. Рождество – семейный праздник. Хотя в доме у Кэт его не праздновали уже пару лет:

мама предпочитала меняться сменами с теми, ком быть дома нужнее, и Кэт не могла упрекать ее за это. Обычно она заказывала еду навынос, включала какой‑нибудь фильм и до двенадцати ложилась спать. А сейчас?

«Постарайся не есть ничего минимум трое суток», – прилетело следом.

«Поздно. Я вчера доела атолладос».

Потому что у мамы Хита, кажется, появилось новое хобби: кормить их семью. Кэтрин было неудобно, отказываться – еще больше, но в то же время она впервые в жизни чувствовала со стороны чужого человека заботу. И это было приятно.

«Я предупредил».

Боже!

– Шелковую рубашку с черными джинсами или вельветовое платье до колен, что подарила тетя Дениз на прошлый День благодарения? – спросила она у Тоби. Тот лишь молча наклонил морду, поблескивая в полутьме золотистыми зрачками. – Ты прав, – кивнула Кэтрин. Под платье придется достать с чердака сапоги на каблуке, а с джинсами и простые ботинки сгодятся. Она еще раз покрутилась перед зеркалом на дверце шкафа и нахмурилась. – А рубашка не сильно прозрачная?

Телефон пропищал входящим сообщением.

Хитклифф. Она его так и не переименовала. Только теперь перед именем «колумбийская задница»

гордо светилось слово «моя». Он прислал фотографию, где с видом обреченного на страдания мученика таскался по магазину за кем‑то из сестер, толкая тяжелую тележку.

«Боже, что это?» – написала Кэтрин.

«Где?»

Она могла поклясться, что видела, как недоуменно он приподнимает брови.

«Ты впервые в жизни расчесался? Ну все, планета сегодня сойдет со своей орбиты».

«Я это тебе припомню», – ответил Хитклифф.

И следом прилетело новое фото, на котором он выглядел привычно растрепанным. Как будто только что запустил руку в волосы. Она улыбнулась, потому что этот беспорядок выглядел невероятно милым. Ему шло. А ей нравилось. Нажав на маленькое сердечко в углу экрана, Кэт сохранила фото.

Когда без пяти минут шесть раздался стук в дверь, она все равно не была готова. Хитклифф впервые в жизни не опоздал. Кэтрин впервые в жизни не понимала, что делать. Они не виделись с той самой ночи в школе, и теперь Кэт не представляла, как следует себя вести. Она даже поискала ответ в интернете, но, к своему сожалению, ничего внятного не нашла.

– Привет. – Он стоял по ту сторону двери и мягко улыбался. – Отлично выглядишь.

Казалось, что и самому Хитклиффу этот разговор казался вымученно странным. То, что происходило между ними той ночью, было пусть и безумием, но таким простым и понятным, а сейчас они оба не знали, как себя вести.

Он наклонился, то ли пытаясь в качестве приветствия ее поцеловать, то ли у него вступило в спину, а Кэт замерла, не зная, надо ли обнять его в ответ. Романтика точно не ее конек. Но, на счастье, в дом прошмыгнул кот, едва не сбив обоих с ног, чем разрушил неловкость.

– Вот гад! – крикнула ему вдогонку Кэтрин, но серый хвост уже скрылся в кухне. – Опять к Престон таскался. Когда только успел сбежать?

– Забавно. – Хит принялся ковырять носком ботинка прилипший к порогу снег. – А, да, кстати, вот.

Возможно, Кэт показалось, но Хит, чуть смутившись, протянул ей сверток в подарочной упаковке.

– Не стоило…

Хотя Кэт тоже приготовила ему подарок, она не ожидала от Хита чего‑то подобного.

– Посмотришь в машине? – спросил Хит. – Просто потом будет сложно припарковаться.

– Да, без проблем. – Кэтрин накинула куртку, и они уселись в его дымчатый «бьюик», судя по обшивке сидений много повидавший. – Теперь можно посмотреть?

– Валяй.

Она никому не признавалась, что последний рождественский подарок получила в двенадцать, а теперь едва не сгорала от предвкушения, разрывая хрустящую упаковочную бумагу.

– Боже, он такой красивый!

Внутри оказался ежедневник. В переплете из мягкой кожи цвета раздавленной вишни, с тисненой буквой К в центре и золотистым ляссе.

– Надеюсь, тебе правда нравится, – ответил Хит. – Несмотря на то что все равно продолжаю считать: тебе не нужна эта гора записных книжек.

Но если тебе так спокойнее, то вот.

– Они мне нужны, чтобы ничего не забывать.

– Но ведь ты и так ничего не забываешь, Кэт, – мягко улыбнулся Хитклифф.

И она не нашлась что добавить. Ведь этот жест как будто говорил: я принимаю тебя такой, какая ты есть. А может, ей хотелось так думать?

– Только, умоляю, пароли от почты больше на первой странице не записывай, – ухмыльнулся Хитклифф, заводя мотор.

– Ладно.

Из печки подул теплый воздух. Хит вывернул на центральное шоссе, а потом его рука легла ладонью вверх на панель, разделяющую два сиденья.

– Иди сюда, – произнес он, и Кэтрин опустила свою ладонь сверху.

Он переплел их пальцы. Его ладонь была больше. Крепче и шире, чем ее. И удивительно, но впервые за много лет она чувствовала себя не как босс, не как атлант, на чьих плечах лежит огромный груз ожиданий, дел и ответственности, а как хрупкая девушка. Которую везут на свидание. И которой всего восемнадцать.

Все вокруг считали, что Хитклифф – самый ненадежный в мире человек. Да что далеко ходить, она сама была в тех рядах. Но чем больше проходило времени, тем больше это впечатление казалось обманчивым. Обычно Кэт видела людей насквозь.

Давала оценку с первого взгляда. С первой встречи. Но сейчас ей так хотелось ошибиться! Чем ближе они подъезжали, тем сильнее она волновалась.

Оглядев вереницу машин, оставленных вдоль дороги, она почувствовала, что догадывается, к каком дому они выстроились.

– Хит, – осторожно произнесла Кэт. – А насколько велика твоя семья?

– Не очень большая, – ответил он, вертя головой по сторонам, явно выискивая карман, куда припарковаться.

«Это хорошо».

– По меркам Колумбии, – добавил он осторожно.

– Хитклифф!

– Не переживай. – Он крепче сжал ее руку.

Но когда они подошли к порогу, стало понятно:

то самое «не переживай» было равнозначно недавнему «у меня все схвачено», и, как только за Кэтрин закрылась дверь, ее окружили гул голосов, смех и мозаика незнакомых лиц. Их оказалось так много, словно это был не дом вовсе, а лесной муравейник.

– Черт! – выругалась девушка. Теперь идея пойти к нему в гости вовсе не казалось ей хорошей.

– Не дрейфь, никто на тебя даже внимания не обратит, – попытался успокоить ее Хитклифф, чуть подталкивая вперед.

Колокольчики над входом, задетые его макушкой, зазвенели. А потом кто‑то громко воскликнул:

– Смотрите, Хавьер привел девушку!

«Никто не заметит?» – безмолвно вопрошая, повернулась к нему Кэтрин.

– Проходите же!

– Хави, Кэтрин, не стойте на пороге!

Со всех сторон их окружили многочисленные родственники, так что Кэтрин на миг растерялась.

Ее поздравляли с Рождеством. Желали очень много всего и на двух языках сразу. Кто‑то расцеловал в обе щеки – кажется, бабушка. Люди, много людей. Но они были не такими, как она представляла. Внешне они почти не отличались от нее самой.

Кожа у большинства была светлая, носы прямые.

Разве только волосы почти у всех темные, но эти люди не выглядели как… – Она наконец выдохнула это слово – эмигранты.

– Почему они называют тебя Хавьер?

– Потому что это мое второе имя, – ответил парень, лишь на секунду отпустив ее руку, чтобы обменяться с кем‑то рукопожатием.

– Боже, ты полон сюрпризов!

Кто‑то благословил Кэтрин, погладив по голове. И если бы не рука Хитклиффа, который, умудряясь перекинуться парой слов с каждым, вел ее сквозь толпу незнакомых людей, она бы точно потерялась.

– Имя Хитклифф придумала мама, но оно не так чтобы вписывается в национальные традиции.

Дома, кроме нее, его никто не использует. Так что приятно познакомиться. Хитклифф Хавьер Карденас дель Риверо.

– Красиво, – прозвучал тихий голос Кэтрин.

– К тому моменту, когда на свет появился я, все популярные мужские имена уже разобрали. А отец перестал беспокоиться на тот счет, что у него не будет наследников, так что мама поизвращалась в свое удовольствие.

Наконец они пересекли гостиную, оказавшись в стороне от толпы, где было достаточно тихо.

– Сколько у тебя братьев?

– Старших четыре. И еще две сестры.

– Значит, вас все‑таки семеро? – ухмыльнулась Кэт. – Я угадала.

– Типа того. – Он ответил на ее улыбку.

– И ты самый младший?

– И самый избалованный, – произнес он, наклонившись ближе. – В том числе вниманием.

Кэтрин не могла не согласиться. Потому что энергия, которую излучал этот парень, была поистине особенной. Его улыбка и дружелюбие не были маской, как у многих, кого она встречала прежде, – они были естественны и шли изнутри. Из сердца, переполненного любовью. Только сейчас, оказавшись в этом доме, она поняла, откуда в нем ее столько. Столько, что всем вокруг хватает тепла и света. Еще и переливается через край.

– А твой отец?

– Год назад его не стало.

– Наверное, твоей маме очень тяжело? – спросила она, но парень лишь пожал плечами.

– Мои старшие уже обеспечили ее таким количеством внуков, что ей некогда об этом думать.

Надо же, прежде Кэт никогда не задумывалась о подобной ситуации в таком ключе.

– Кэтрин, mi querida, ты пришла.

Кэт обернулась:

– Сеньора Риверо!

Мама Хитклиффа заключила ее в объятия. Они с сыном были очень похожи. Такие же карие глаза, природный шарм и обаятельная улыбка, удивительно молодившая ее, хотя женщине было под шестьдесят.

– Проходите, все уже расселись!

Стол просто ломился. Кэтрин казалось, что она никогда не видела столько еды. Запеченная свинина и индейка, разноцветный рис, рулеты и тортильи, эмпанадас и тамале. Некоторые блюда она вообще видела впервые в жизни и сомневалась, что будет в состоянии попробовать хотя бы половину.

Теперь они с Хитклиффом сидели напротив друг друга. Она не знала, по какой причине их усадили именно так. Может, потому, что одна из его кузин (сестер? невесток? Кэт так и не поняла, кто это), стремящаяся ввести ее в курс дела, кто здесь кто, потянула ее за локоть? Или, может, потому, что существовали какие‑то традиции? Но факт оставался фактом: теперь он сидел по другую сторон стола.

Из коридора донеслось шуршание, за ним звук шагов, а потом в комнату вошли трое парней. Их темные вьющиеся волосы были припорошены снегом, а носы раскраснелись.

– Познакомься, – пропела женщина, сидящая рядом. Она указала на самого крупного. – Это Пабло, мой муж, а там Филипп и Дэни, старшие братья Хавьера.

– Все нормально? – спросил у них Хитклифф по‑испански, но Кэт поняла. Как бы ни был плох ее испанский, некоторые слова застряли в памяти (и да, она снова достала с полки словарь).

Парни кивнули, что‑то добавили, уже неразличимое, и она задалась вопросом, что именно.

– Они похожи. – Она не смогла придумать что‑то менее очевидное.

Внешне между братьями определенно прослеживалось сходство. Брови широкие, глаза темные, хитрые, волосы вьющиеся. Вот только у старших они курчавились, у Хита же просто торчали острыми кончиками в разные стороны, словно даже волосы заявляли, что он не такой, как все.

– Они? – переспросила жена Пабло. – Нет, Хави не похож на своих братьев, – улыбнулась она. – Я помню его с двенадцати лет. Он всегда был такой ласковый! А еще умеет пользоваться умом. Если бы не глупый суд…

– Мария, отстань от девочки! – перебила сеньора Риверо. – У нее и так стресс. А еще ты навалилась.

– У нас у всех стресс, Розита. Все Рождество сплошной стресс с этими бесконечными заседаниями. Пабло вчера говорил с судьей. Все не так просто, детка, – повернулась Мария уже к Кэт. – Здесь тебе не Нью-Йорк.

– Все плохо? – зачем‑то решила уточнить Кэт.

– Видишь, ты только лишний раз девочку пугаешь, – проворчала мама Хита.

– Я не пугаю, это жизнь, и она должна знать, насколько продажна наша судебная система. – Она смачно выругалась по‑испански, а потом похлопала Кэт по плечу. – Но ничего. Этот парень и не из таких проблем выбирался. Не переживай.

«Да я и не переживаю, – хотелось ответить Кэт. – Я в ужасе». И она сама не знала, от чего больше. Оттого, что ей действительно было не все равно, или оттого, как просто в этом доме говорили о подобных вещах. Разум Кэт застрял между двух полюсов, разрываемый противоречиями. Тако причастности к чему‑то большому, важному, теплому и домашнему она не испытывала многие годы, да в принципе, наверное, никогда. И отвечала за эту часть половина женская. Мужская же казалась слишком опасной. Это сквозило невольно – в жестах, словах, взглядах. Окажись она в такой компании где‑нибудь в незнакомом районе, ей точно стало бы не по себе. Может, поэтому они чаще всего выбирают девушек из подобных семей? Но она не его девушка? Или да?

Одна только эта мысль повергала ее в дичайший шок и панику, но хуже всего было то, что эти люди ей нравились. Они были действительно невероятно

гостеприимны и заботливы. Здесь никто не спрашивал о том, на какой улице стоит ее дом и кем работают родители. Они приняли ее так, будто она член семьи. Но эти замашки бандитские… Боже, что она творит?

– Помолимся.

К этому моменту гости расселись, и наступила тишина, как будто кто‑то выключил звук в комнате. Все взялись за руки и закрыли глаза. Пока мама Хитклиффа произносила молитву, в комнате было тихо, как никогда. Кэтрин осторожно приоткрыла глаза, не удержавшись от порыва рассмотреть их всех внимательнее. Хитклифф, сидя напротив, смотрел прямо на нее. Глаза остальных были закрыты.

– Бунтуешь? – прошептал он одними лишь губами, подмигнув.

И на словах «Дай нам силы любить других так, как любишь ты, аминь» они улыбнулись друг другу.

Уже через минуту, когда молитва была закончена, а руки отпущены, в комнате снова зазвучали смех и голоса. Кэтрин же казалось, что ее щеки сегодня треснут от того, как много ей приходится улыбаться. Уже спустя пятнадцать минут в голове у нее перепутались все имена родных, братьев и кузенов. Она отметила, что одиннадцать человек в этом доме носят одно и то же имя, а еще никак не могла понять, почему все разговаривают с ней не как с незнакомкой, а так, будто она является частью этой семьи многие годы.

Когда ужин закончился, мама Хита принялась собирать посуду.

– Я вам помогу, – подскочила Кэтрин, но сеньора Риверо строгим взглядом осадила ее:

– Ты сегодня гостья. – Забрав у нее тарелку, она погладила девушку по руке. – Я соберу тебе с собой немного еды.

Кэтрин хотела было отказаться, но, почувствовав, что не стоит, произнесла:

– Gracias.

– К тому же иди, время открывать подарки!

Еще одна из многочисленных традиций. Их было просто невообразимое количество. И традиций, и подарков. Следующие полчаса прошли как в тумане. Кто‑то зачитывал имена, свертки разлетались в разные уголки дома. Кэт улыбалась, сама не замечая, как водит пальцами по ладони Хита. Но он и не был против. И кажется, даже не обращал внимания, потому что, когда Кэт вдруг поняла, что делает, и резко покраснела, сидящий рядом Риверо продолжал тихо беседовать с кем‑то из братьев.

И ей вдруг захотелось поцеловать его, прикоснуться приоткрытыми губами к губам, к шее, к подбородку. Возможно, она слишком сильно сжала его руку, потому что Хит обернулся, словно понял. Одними губами проговорил: «Еще немного потерпи, детка», и ее буквально опалило жаром.

Подарки пошли на очередной круг. Вдруг ей на колени опустился сверток в розовой бумаге. Кэт удивленно подняла взгляд:

– Вы, наверное, ошиблись?

Пожилая сеньора, мягко улыбнувшись, покачала головой.

– Это мне?

Но ведь ее здесь никто не знает. И о приглашении даже не догадывался.

– Хит, ты должен сказать им. Переведи, – подергала она его за рукав, замотав головой из стороны в стороны, словно пытаясь объяснить: это ошибка.

Но женщина, остановив ее, указала назад и сказала:

– Эти тоже.

Кэт повернулась, чтобы рассмотреть, что лежит за ее стулом, и от неожиданности замерла. Потому что подарков было не меньше десятка. Больших и маленьких. В жестких коробочках и мягких свертках.

– Но как же… Я ведь никого… Меня никто…

– Рождество, – дернул плечом Хит. – Они очень хотели тебя порадовать.

– Зачем ты им позволил? Не стоило. Это так неудобно. Так… так…

– Так, – остановил он ее, приложив к губам палец. – Может, ты наконец забудешь о контроле и позволишь другим людям что‑то для тебя делать?

Кэт сглотнула. Он коснулся ее щеки ладонью, заглядывая в глаза, чуть наклонился, словно для мимолетного легкого поцелуя, но поймал воздух в паре сантиметров от ее губ. Кто‑то толкнул в спину. Сильвия, пятилетняя дочь одного из его

братьев, запрыгнула Хиту на колени и обняла тонкими ручками за шею.

– Хави, а я теперь что, больше не буду твое любимой подружкой?

Парень улыбнулся, потому что это первое детское «неужели я тебе больше не нужна» даже со стороны казалось таким милым и трогательным, и обнял ее свободной рукой.

– Можешь не беспокоиться, Си, твое место всегда в моем сердце, – ответил он и коснулся другой рукой своей груди, – его не займет никто и никогда. – А потом сделал вид, что закрыл невидимую дверку на ключик и протянул его девочке. Подхватив игру, она спрятала незримый ключ в карман. – Теперь ты спокойна?

– Да, – немного подумав, кивнула девочка. – Но в следующем году мы серьезно об этом поговорим. – А потом прищурилась и ускакала, довольная, по своим детским делам.

Кэтрин смотрела на светящийся любовью взгляд парня и не могла глаз отвести. Это было как наваждение, которое пугало ее до безумия. Наваждение, проскользнувшее прямо в сердце.

– Что, теперь твоя очередь? – спросил он и похлопал рукой по коленям.

– Думаю, от меня не получится отделаться одними обещаниями, – ответила Кэт.

– Для тебя я всегда придумаю что‑нибудь поинтереснее. Иди сюда, – протянул он руку, и Кэтрин постаралась не броситься к нему в объятия.

* * *

Если бы не знакомый почтовый ящик, Кэт точно бы решила, что Хитклифф ошибся адресом.

Она так резко подпрыгнула на сиденье, что ударилась головой о крышу автомобиля. Потому что фасад ее дома переливался мягким светом разноцветных фонариков, подъездная дорожка была расчищена, а весь хлам, что валялся огромной куче у самшитовой изгороди, просто куда‑то пропал.

– Что?.. Но как?

Распахнув дверь, она сделала шаг, все еще не веря. Путаясь в ворохе чувств, которых казалось слишком много. Чувств, которые так или иначе сегодняшний день в ней разворошил.

– Должна же быть от моих братьев хоть какая‑то польза, – хмыкнул Хит, пикнув сигнализацией в машине. – Не все же мне по их поручениям бегать.

– Они сделали это, пока нас не было? Но этого же… это…

– Ерунда, даже не заморачивайся.

Хитклифф и рта закрыть не успел, как на его запястье сомкнулись тонкие девичьи пальцы, потащив за собой в сторону дома. Кэт знала, что в любом другом случае он бы уже давно сострил что‑нибудь, но на этот раз сохранял безмолвие и покорно следовал за ней, а она шагала так быстро, словно вела его спасать чью‑то жизнь, не меньше.

Как только за ними захлопнулась дверь, погружая в полную тьму, они, словно ведомые настроенными друг на друга радарами, прицельно потянулись друг к другу. Губы к губам. Ладони в волосы.

И на все плевать.

Стаскиваемые на ходу ботинки полетели прочь.

Кэтрин отработанным движением задвинула их ногой за шкаф в коридоре, подальше от Тоби. Следом за ботинками на пол упали куртки и ее тяжелый вязаный шарф. Толстовка с капюшоном, одна из тех, что Хитклифф таскал ежедневно, – долой. Смяв в кулаке ткань его футболки, Кэт, не сдержавшись, скользнула под нее ладонью. Казалось, ее собственное сердце сейчас выпорхнет из груди. Она никогда подумать не могла, что способна столь яростно целоваться. Даже понятия не имела, что ей так понравится.

Они двигались на ощупь, натыкаясь на предметы, роняя со столика стопки журналов и всякую мелочь. В конце концов Хитклифф подхватил ее, приподнял и уложил на диван. Прямиком на кота, разумеется. Тот зашипел, завопил и сбежал, но ни Кэтрин, ни Хитклифф не обратили на него никакого внимания. «Хорошо, что я его ботинки спрятала», – подумала Кэт, но тут же потеряла эту мысль, которую вытеснило ощущение горячих губ на ее шее, чуть ниже уха. Его ладони скользнули е на живот, оглаживая линию талии, большим пальцем надавливая чуть ниже пупка. Боже…

Она впилась во взъерошенные ею же волосы на его затылке, скользнула руками к плечам, от удовольствия закрывая глаза, в этот момент вдруг

подумав: ох, не те разделы физики они изучали в школе. Потому что теория, которой она мучила себя столько лет, вдруг обернулась на практике совершенно иным образом: сила притяжения, буквально снесшая голову им обоим, заставляла сходить с ума; сила тяжести, так приятно вдавливающая ее в диван, заставляла желать большего, а сила трения… комментировать ее даже она не решилась бы, не сгорев со стыда.

– Слушай, Кэт, будешь моей девушкой? – прошептал Хит где‑то между безумными поцелуями, прижимая ее к себе.

Кэтрин застыла в его руках, будто он не губами ее тронул, а электрошокером. Паника внутри поднялась такая нешуточная, что она едва не принялась задыхаться. Глядя на ее перепуганное лицо, Хитклифф чуть отстранился, и они замерли, глядя друг на друга.

– Я опять что‑то не то сделал? – недоуменно приподнял он брови. – Или это у нас какая‑то новая игра, о которой я не знаю, и это теперь стоп-слово такое?

Ответом ему служило растерянное молчание.

– Разве ты не уезжаешь? – испуганно сглотнула Кэтрин. – Не уезжаешь обратно в Колумбию?

– Да, но это ведь не навсегда. Я же вернусь, – улыбнулся он, целуя ее в кончик носа. – Кстати, забыл сказать, я не смогу быть на следующей репетиции. Справишься с ними в одиночку? А то этот чертов суд…

Снова это слово окатило ее как ледяной водой. Вот она, та самая правда, от которой, сколько глаза ни закрывай, сколько от нее ни прячься, не сбежишь, не скроешься. Вот только в отличие от самой Кэтрин Хитклифф никогда не выдавал желаемое за действительное. Они встретились взглядами.

– Хит, это плохая затея, – слишком быстро произнесла она, как можно сильнее стараясь избежать того, что произойдет дальше.

Кэт так хотела, чтобы этого разговора никогда не было! Но реальность просачивалась сквозь темноту, в которой они все время прятались, с каждой секундой все сильнее давя на плечи. Она осторожно отодвинулась.

– Почему?

В груди начало неприятно жечь. И причина была лишь одна: разочарование. Вот только не в этом парне и не в той ситуации, куда их обоих толкнула жизнь. А в самой себе.

– Неужели ты не видишь?

Она хотела молчать. Не говорить. А лучше вообще сбежать, но куда убежишь в рождественскую ночь из собственного дома?

– Чего именно?

И снова тишина. Скрип дивана, потому что Хитклифф отсел от нее подальше. Его тяжелы выдох и запущенная в волосы рука.

– Что мы разные, – совсем тихо произнесла Кэт, стараясь не тонуть в самоосуждении.

Но так будет верно. Так правильно. Решать головой, а не сердцем – таким всегда был ее принцип.

– Нет, не вижу. – Выражение его лица стало жестким. Таким, каким Кэт редко видела его прежде. А может, вообще никогда. – У меня точно так же, как у тебя, два глаза, два уха, две руки и две ноги. Чем мы так принципиально отличаемся, Кэтрин?

«Чем ты отличаешься от остальных, Кэтрин?» – отдался в груди голос приемной комиссии.

– Я хочу другое будущее, – прошептала она, хотя знала, что об этих словах придется пожалеть.

Но пластырь лучше срывать сразу, как бы ни было страшно.

– Такие, как я, годятся лишь для воспоминаний, я запомнил, – кивнул Хит.

Он резко поднялся на ноги, одернув футболку, и достал из кармана ключи от машины. Кэт открыла рот, как будто хотела что‑то еще сказать, но не находила слов. Ни извинений. Ни оправданий.

– В конце концов, мы ведь оба знали, что это все временно. К тому же я не обманывала, когда говорила, что все это не для меня: свидания, отношения.

Но он уже завязывал шнурки на кроссовках.

– Я не влюбляюсь, Хит! Я никогда…

– Ты не влюбляешься потому, что обожаешь все контролировать, а это единственное, что тебе неподвластно, – произнес он.

– Это не так!

В тяжелой тишине, подхватив с пола куртку, он бросил на прощание:

– Любовь – это всегда борьба. Вопрос в том, за что ты борешься или с чем. Ты можешь бороться с собственными чувствами или за них. Выбор за тобой.

А потом ушел. Кэтрин, бросившись к окну, провожала его машину взглядом до самого конца улицы и, когда та скрылась за поворотом, заплакала.

Она опустилась обратно на диван и, обняв подушку, молча глядела в одну точку. Через час входная дверь хлопнула. Кэт щелкнула пультом, включив первый попавшийся канал. Подойдет, чтобы мать не услышала, как она шмыгает носом.

– О, ты не спишь.

– Нет, фильм смотрю.

Но мама, скинув пальто, вздохнула и вместо того, чтобы уйти наверх, опустилась на диван рядом, положив голову дочери себе на колени. Кэтрин зажмурилась, чувствуя, как из уголка глаз снова покатились слезы. Хорошо, что свет никто так включать и не стал.

– И кто этот джентльмен? – спросила мама, гладя ее по волосам. – Тот, что привел в порядок нашу подъездную дорожку и украсил дом.

– Он не джентльмен, мам, – шепотом ответила Кэтрин, стараясь говорить спокойно. – Он бандит.

Но мама лишь улыбнулась, приняв ее слова за шутку.

– И как зовут бандита?

– Ты будешь смеяться.

– Обещаю, что не стану.

– Хитклифф, мам. И да, я помню про «Грозовой перевал». Умоляю, хотя бы ты мне не говори.

Мама мягко рассмеялась:

– И где он? Ты его прогнала или Тоби?

– Мы поругались, – пробубнила Кэтрин. – Хотя Тоби тоже хорош – нагадил ему в ботинки.

– Ну тогда точно нормальный парень. Тоби никогда не ошибается. Может, позовешь на ужин?

Заодно помиритесь.

– Там все равно ничего бы не вышло, мам. Мы разные. И хотим от жизни не одного и того же.

– Мне так жаль, детка.

Кэтрин хотела сказать, что ей тоже жаль, но это было не так. Это слово не вмещало всего, что она чувствовала, словно оно – маленькая коробочка, а ее боль – огромный воздушный шар, который никак в нее не впихнуть.

– Он самый неподходящий человек, мам. Самый безалаберный, безответственный, от которого не знаешь, чего ждать через минуту. Он просто невыносимый!

– Из-за чего же ты тогда плачешь?

Кэт зажмурилась, сильнее утыкаясь лицом в диванную подушку.

– Из-за того, что он добрый, внимательны и отзывчивый, – прошептала она. – И знаешь, он смелее, чем я. Гораздо смелее. И не боится того, что

другие о нем подумают. А еще у него ужасное чувство юмора. – С ее губ сорвался смешок. – Нет, иногда забавное, саркастичное… но рот никогда не закрывается, мам. Ты не поверишь. Его невозможно переспорить. Вот никогда. И он не боится меня, хотя все другие боятся. И черт, я сначала опешила, потому что его действия всегда на один шаг впереди меня, ты можешь это представить? – Мама молчала, но Кэт и не нужен был ответ. Она говорила и говорила. – А все потому, что он умны и начитанный. И знает всю классику. Откуда? Это удивительно, потому что такой, как он, таким быть не должен. А еще я боюсь, мам. Все очень сложно.

К тому же у него с законом проблемы.

– Какие именно?

– В том‑то и дело, что не знаю. В школе разное говорят. А я и сама не понимаю, чему верить. К тому же каждый раз, когда у него спрашивают, он выдает версию безумнее предыдущей.

– А ты спрашивала?

– Нет.

Кэт задумалась. Она и правда всегда избегала это темы, словно это было табу. Ей даже думать про нее было страшно. Хотя Хит сам поднимал ее неоднократно. Вот только она так и не решилась спросить.

– Может, он хотел рассказать именно тебе?

Желудок Кэт на этой фразе сделал кульбит. Но она тут же взяла себя в руки.

– Алё? – насупилась она, возмущенно глядя на мать. – Что ты такое говоришь? Ты моя мама

или как? Разве ты не должна прочитать мне нотацию в духе: «И думать об этом не смей? От таких парней надо держаться подальше! Где твоя голова, Кэтрин?»

– Кэти, – рассмеялась мама. – Давай будем честными, ты ведь намного взрослее меня. Умнее и ответственнее. Лишь поэтому я в тебе не сомневаюсь. Уверена, будь ты на моем месте, то не совершила бы тех ошибок, что совершила когда‑то я.

– Это не твои ошибки, мам, – нахмурилась Кэтрин, снова вспоминая отца. – Это его ошибки.

И я очень надеюсь, что он за них поплатился.

– Кэти…

– Ну что «Кэти»? Он оставил нас в дерьме, которое мы последние шесть лет только и разгребали.

– Но ведь разгребли. А он лишь потерял. Причем самое главное.

– И что же это?

– Тебя, – улыбнулась она, а глаза Кэт снова наполнились слезами. – Больше всего на свете я хочу, чтобы ты не оглядывалась на нас с твоим папой. Потому что ты – не я. И твой отец – не тот парень, что встретится тебе когда‑нибудь. Ты и так слишком долго думала обо мне. Теперь я хочу лишь одного: чтобы ты подумала о себе. И я никогда не скажу, что не беспокоюсь за тебя, потому что это не так. И возможно, это прозвучит так, будто я самая ужасная мать в мире, ведь я, конечно, хочу, чтобы ты была счастлива. Но я не беспокоюсь об одном. – Она взяла дочь за руку. – О том, что ты предашь себя или дашь в обиду. И если тот парень, несмотря на все о нем слухи, смог тебя зацепить, это что‑то да значит, верно?

– Может быть, – прошептала Кэтрин. – Но что‑то мне не нравится это чувство. Я как будто заболела. Самой болючей в мире заразой.

Мама усмехнулась, приобняв Кэт, и та положила голову ей на плечо.

– Тут я, к сожалению, не смогу помочь. – И тихо добавила: – Добро пожаловать в клуб.