Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

1. Слухи и шлюхи

От времени Петра I осталось множество письменных источников. Из них явствует, что слухи об амурных приключениях царя с мужчинами были весьма распространены среди его современников. Но историки разного времени упорно молчат об этой стороне его жизни или решительно отвергают такие слухи.

Ученый и публицист XVIII века князь М. М. Щербатов (1898) написал специальный труд «Рассмотрение о пороках и самовластии Петра Великого». Среди пороков, конечно, фигурируют распущенность и любострастие Петра, но мужеложство не упоминается. Речь идет только о его вольном обращении с женщинами. Польский историк конца XIX века Казимир Валишевский, посвятивший специальное исследование личности и чертам характера Петра, сталкиваясь с подозрительными фактами, отмечает: «В этом хотели найти источник недоброжелательных предположений относительно интимных нравов государя. Но объяснение, к сожалению, недостаточно убедительно». Он подыскивает фактам другое, не столь одиозное объяснение (1993: 89). Современный автор самого популярного на Западе трехтомного труда о Петре Великом американец Роберт Масси не может совсем обойти загадочность очень уж тесной и во многом необычной дружбы царя с Меншиковым и в примечании (только в примечании) задается вопросом: «Крылось ли за этой дружбой нечто иное?» Приведя подозрения современников о том, что эта близость более напоминает любовь, нежели дружбу, Масси, несомненно, знаток материалов о Петре, отвергает это мнение: «Но в действительности никаких свидетельств гомосексуальных отношений между Петром и Меншиковым нет» (Масси 1996, 3: 135). Что уж и говорить о бесчисленных агиографических сочинениях советских историков и литераторов, начиная с исторического романа Алексея Толстого «Петр Первый»…

До середины XX века только два автора громогласно объявили царя Петра содомитом. Это первый глава марксистской советской историографии проф. М. Н. Покровский, который в своем «Кратком курсе» истории России (этот учебник был одобрен Лениным и отвергнут Сталиным) пишет, что Петр получил от одного из своих любовников сифилис и заразил им свою жену. Второй автор — это известный исследователь проявлений гомосексуальности в истории и культуре России эмигрант профессор Семен (Саймон) Карлинский, сам открытый гомосексуал. В общем обзоре гомосексуальности в истории России он перечислил сведения о таких приключениях царя Петра, вполне им доверяя. Но из этих ученых первый, писавший в первое десятилетие советской власти, был заядлым критиком царского режима и потому склонен к преувеличениям, а второго можно было заподозрить в стремлении приписать гомосексуальность любому крупному деятелю истории и к тому же досадить советской ура-патриотической идеологии. Объективность обоих под сомнением.

Остальные историки, особенно отечественные, единодушны в своем игнорировании слухов о гомосексуальности, точнее, о бисексуальности Петра Великого.

Что лежит в основе такого единодушия? Ну, во-первых, конечно, туманность самих источников. Свечу никто не держал, и к тому же вести слишком откровенные речи о царе было смертельно опасно. Русские источники, естественно, говорят намеками, а иностранные дают, в общем, косвенные свидетельства, не из первых рук. Признаний самого Петра нет. Во-вторых, большей частью историкам тоже приходилось считаться с тем, что их герой — самодержец из той династии, что оставалась правящей, и вдобавок культовая персона. В-третьих, большей частью историки принадлежали к викторианской эпохе или к советской среде. В обеих содомский грех был неназываемым пороком. О нем было не принято говорить, и хороший тон состоял в том, чтобы делать вид, что его вовсе и не существовало, или, по крайней мере, автору он не интересен или не известен. Наконец, всех поражало обилие амурных приключений государя с женщинами. Не говоря уже о женах, везде его окружали женщины легкого поведения и просто шлюхи, с которыми он охотно предавался сексуальным утехам. Мог ли столь женолюбивый мужчина покуситься на содомский грех? В представлении большинства эти страсти исключают одна другую. Если гомосексуал, значит с женщинами не может, а если увлекается женщинами, значит нормален и нечего его подозревать в извращении. Это представление отражается в полярности самих идентификаций: либо гомосексуал, либо гетеросексуал, а понятие бисексуал к историческим фигурам обычно не прилагается.

Категория эта, действительно, не вполне понятна: в самом деле, кого в нее зачислять? Тех, чьи склонности распределяются строго пополам, фифти-фифти, или также тех, у кого отмечается близость к такому распределению? Насколько близко? На деле, однако, даже если отвергнуть категорию бисексуалов, границы между противоположностями оказываются размытыми: многие гомосексуалы женаты и имеют детей, а, по меньшей мере, треть всех гетеросексуалов, по данным Кинзи, имела в своей жизни гомосексуальные приключения. Сочетаемость этих склонностей, широта диапазона контактов, допустимых для данного субъекта, зависит от характера его увлечения женщинами и от общей его раскованности, от степени его приверженности нормативному поведению. Поэтому, чтобы выяснить, насколько велика вероятность того, что слухи о гомосексуальных приключениях Петра I достоверны, нужно рассмотреть не только сами эти слухи и их источники, но и увлечения Петра женщинами и общий характер его личности в плане его отношения к нормам, благопристойности и традициям. Разумеется, нужно также оценить и связь содомского греха с русскими традициями того времени.

2. Традиции

В очерке об Иване Грозном я уже сообщал данные о распространенности содомского греха на Руси в предшествующую эпоху — во времена Ивана Грозного, в XVI веке, приводил свидетельства визитеров-иностранцев и поучения местных отцов церкви. В XVII веке, при первых Романовых, ситуация не изменилась (а молодость Петра относится к концу этого века).

В 1616 г. новогородец Михаил Клементьев сообщает в Швецию о гомосексуальности молодого царя Михаила, то есть деда Петра (Коваленко 1992). В том же году некий приезжий юноша в челобитной новгородским властям жалуется на то, что взрослый новгородец Федор за четыре года до того, пользуясь малолетством юноши и улещая его подарками (изюмом и яблоками), склонил его к содомии («и яз, государь, с ним за неволь блуд сотворил»), а теперь Федор шантажирует его — угрожает рассказать отцу и вымогает деньги. Челобитчик жалуется, собственно, не на содомитское прельщение, а на шантаж, вымогательство (Селин 2001).

С 1659 г. по 1677 г. в России проживал священник хорватского происхождения Юрий Крижанич — и этот отмечает распространенность содомии у русских. Он возмущается тем, что «здесь, в России, таким отвратительным преступлением просто шутят, и ничего не бывает чаще, чем публично, в шутливых разговорах один хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху; недостает только, чтобы при всем народе совершали это преступление» (Крижанич 1866: 17–1'8). В XVII же веке также голштинский дипломат Адам Олеарий дает развернутое описание содомии у русских:

«Плотским побуждениям своим и любодеянию Русские предаются до того, что некоторые из них грязнят себя отвратительным пороком, известным у нас под названием Содомского, и употребляют для этого не только pueros muliebria parti asvetos [мальчиков, привыкших к женской роли], как говорит Курций, но даже мужчин и лошадей. И такие постыдные действия их доставляют материал для разговоров на пирушках, так как обличенные в пороках строго не наказываются…» (Олеарий 1870: 189–190).

Сэмюэл Коллинз, английский врач царя Алексея Михайловича, отмечал о «содомии и мужеложстве», что в России люди гораздо терпимее относятся к этому пороку, чем в Англии — «он не наказывается здесь смертью», — и считал, что русские «склонны к этому по своей природе» (Collins 1671: 106).

Таким образом, если царевич захотел бы прибегнуть к подобной сексуальной забаве (или пагубе, или усладе — в зависимости от отношения к ней), это не было бы сочтено за потрясение основ, за нечто ужасное, а лишь за непристойную утеху, неприличную его сану и благочестию или несообразную с поведением на людях и с оглаской, но вполне простительную и не столь уж постыдную. Такова была традиция на Руси. Одна из ее старых традиций, отличавших ее к этому времени от остальной Европы.

Был ли царь Петр причастен к этой старой традиции? Он ведь был борцом с традициями. Как эта сторона его жизни вписывается в общую характеристику его личности, его психологии, его душевного склада?

3. Вехи жизненного пути

Нет надобности излагать здесь биографию Петра Великого — она общеизвестна. Отметим лишь основные вехи этого жизненного пути, чтобы далее иметь под рукой ориентиры при разборе интересующих нас здесь сторон его жизни.

1. Безмятежное детство царевича в Кремле, любимого и лелеемого отцом сына от молодой жены, первого удачного сына после слабых, хилых и больных братьев — сыновей от первой жены. Всего четыре года (1672–1676) — до смерти пожилого отца, царя Алексея Михайловича.

2. Не столь привилегированное положение сводного брата при молодом царе Федоре — сыне от первой жены, из рода Милославских. Мать Петра, молодая вдова Наталья Нарышкина, которая была второй женой умершего царя, а также ее родственники Нарышкины оттеснены от трона Милославскими. Однако царь Федор заботится о брате. Но и этот период недолог — шесть лет (1676–1682), до смерти царя Федора.

3. Семь лет (с 10-летнего до 17-летнего возраста) в гораздо большем загоне (1682–1689) — от стрелецкого бунта до прихода к полной власти. Формально Петр — царь, но второй после сводного брата Ивана под общим правлением (до их совершеннолетия) сводной сестры Софьи, оба сводных — брат и сестра — из рода Милославских. В удалении от Кремля Петр занимается военными играми со сверстниками — потешными солдатами. Период завершается свержением Софьи (больной и слабый брат Иван не в счет) и женитьбой Петра на Евдокии Лопухиной.

4. Пятилетнее продолжение военных игр и строительство кораблей на Плещеевом озере и в Архангельске (1689–1694). В это время Петр фактически не участвует в управлении государством. За него управляют соратники его матери — бояре, поддерживавшие Нарышкиных и противостоявшие Софье: Тихон Стрешнев, Борис Голицын, Емельян Украинцев, Борис Шереметев.

5. Война с Турцией (1695–1696). Неудачная осада Азова, строительство галер в Воронеже и взятие Азова. Начало строительства большого флота и отправка русских юношей на обучение в Европу.

6. Великое посольство Петра в Европу (1697–1698) с путешествием самого царя инкогнито (под видом «урядника Петра Михайлова»). Маршрут: Ливония (Рига) — Курляндия — Пруссия — Бранденбург — Ганновер — Голландия — Англия — Австрия (Вена — столица Священной Римской империи) — Венеция. Однако, не доезжая Венеции, пришлось повернуть в Россию: пришло известие о новом стрелецком бунте. Дипломатические цели посольства (создать союз европейских государств против Турции) не удались (Европа, по инициативе союзника турок — Франции Людовика XIV, готовилась к «войне за Испанское наследство»), а цели образовательные были достигнуты. Франция этого времени — самая крупная держава — у нее 18 миллионов населения, у России и Польши по 8, у Англии — 2. Но у Англии мощный флот, хотя самый крупный торговый флот — у Голландии.

7. Стрелецкая казнь (стрельцы развешаны на стенах кремля и у окон Софьи; не посланные на виселицы пошли на плаху — Петр заставил всех своих сподвижников рубить головы и сам рубил) и насильственное внедрение европейских обычаев (брадобритие, короткополые костюмы, парики и проч.). Насильственное пострижение Евдокии Лопухиной в монахини. Строительство Южного флота в Воронеже и успехи поддержанной флотом дипломатии в Стамбуле (1698–1700).

8. Начало Северной войны (1700–1703). Цели России — возвращение Ижорских и Карельских земель и получение выхода к Балтийскому морю. Союзники — Саксония и Дания. Противник — Швеция Карла XII. Поражение под Нарвой и разгром союзников: Дании до разгрома русской армии, Саксонии — после. Последующие успехи русских: взятие Нотебурга (Орешка) и основание Санкт-Петербурга.

9. Успехи в Прибалтике: взятие Дерпта и Нарвы. Поход Карла на Москву, Полтавская баталия и бегство Карла в Турцию. Очищение Прибалтики от шведов (1704–1709). Начало связи с лифляндской пленной служанкой Мартой Скавронской (крещенной в православие как Екатерина) — 1705 г.

10. Новая война с Турцией, Прутский поход, поражение русской армии и потеря Азова. Войны с Турцией — она добивалась выполнения условий сдачи русской армии и Азова, ликвидации черноморского флота России (1710–1715). Вынужденное сосредоточение морских интересов России на севере и официальный перенос столицы в Петербург (1712). Женитьба Петра на Екатерине. Германская кампания и изгнание шведов из Германии.

11. Второе путешествие Петра на запад (1716–1717). Посещение Ганновера для лечения и Франции ради установления связей после смерти Людовика XIV и окончания войны за Испанское наследство. Одновременно: бегство царевича Алексея с его любовницей Евфросиньей в Священную Римскую империю. Миссия Петра Толстого: он обеспечил возвращение царевича. Суд и смерть Алексея (1716–1718).

12. Победоносное окончание Северной войны: от гибели Карла XII до Ништадтского мира (1719–1721).

13. Персидские (Каспийские) походы — присоединение Дербента и Баку (1722–1723).

14. Болезнь Петра и подготовка передачи власти жене: хлопоты о выдаче дочерей замуж за иностранных принцев и коронование Екатерины. Смерть Петра Великого (1724–1725).

Эти дробные этапы биографии можно свести в четыре больших периода. Первый (становление царя-новатора, этапы 1–4) охватывает взросление Петра под влиянием соседей-иностранцев и простирается до его реального воцарения, то есть период оканчивается не свержением Софьи, а позже — перенятием власти у приближенных матери. Второй период (антитурецкая стратегия, этапы 5–6) включает первые попытки самостоятельного правления — турецкую войну и Великое посольство в Европу (с целью создать союз против турок). В этот период антиазиатская направленность Петра выражается в его нацеленности против Турции. Третий период (европеизация и экспансия на север, этапы 7–10) начинается с возвращения из Европы, стрелецкой казни и насильственной европеизации страны, охватывает начало Северной войны, а заканчивается победой под Полтавой, поражением на Пруте, смещением главных внешних интересов с юга на север и переносом столицы в Петербург. В этот период главные противники — шведы и консервативная оппозиция внутри страны. В четвертый период (стабилизация, этапы 11–14) Петр занят стабилизацией империи и заботами о судьбах своего дела, о преемственности власти. Старые, враждебные традиции сломлены, построено мощное новое государство, Россия вошла в Европу, но надо было обеспечить необратимость реформ.

4. Личность Петра Великого

Величие Петра определяется прежде всего именно его отношением к традициям. Это царь-реформатор России, царь-новатор. Его заслуги (или, по другим оценкам, его вина) заключается именно в сломе закоснелых традиций, тормозивших развитие России. Вместо Возрождения и Реформации, преобразивших Европу, в России было татарское иго. Теперь надлежало догонять Европу. Петр оторвался от извечного страха перед всем иностранным, западным, не убоялся пойти в обучение к европейцам, перенять их военную и морскую технику и организацию, их более благоустроенный городской быт, их более практичные камзолы и мундиры — отказался от азиатской долгополой одежды. Заодно он перенял и те западные обычаи, которые не имели функциональных преимуществ, например, брадобритие и ношение париков, а также и вовсе вредные — скажем, курение табака.

Однако он вовсе не от всех русских традиций отрекался. Скажем, ему никак не нравилась все более ширившаяся на Западе демократическая струя в государственном управлении — конституционные хартии, билли о правах, парламенты, разделение властей. Тут он был целиком и полностью за российское самодержавие. Как монарх он оставался абсолютным властителем, самодержцем, более того — азиатским деспотом, не только требовавшим полного и всеобщего повиновения в государственных делах, но и притязавшим на потакание его личным капризам. Он еще и усилил крепостное право. В отличие от западных абсолютных монархов, своих современников — Людовика XIV или Карла XII, он собственноручно пытал и казнил своих подданных — правда, в отличие от Ивана Грозного, только за реальные вины. Как, впрочем, собственноручно мастерил корабли и ставил дома.

Не отменял он и старую русскую традицию пьянства. «Веселие Руси есть пити…». Более того, развивал ее и усиливал, организовав в восемнадцатилетнем возрасте «Всешутейший и всепьянейший собор», в который вошли десятки его сподвижников. Были расписаны чины и звания в этом соборе, учреждены обряды. Собор пародировал церковную организацию, впрочем, не право славную. От 80 до 200 гуляк шатались по имениям богатеев и заставляли поить и кормить себя до упаду. Петр учредил ассамблеи — сборища для танцев и общения, с непременным повальным пьянством. На ассамблеях ввел обычай штрафовать за недостаточное усердие в возлияниях кубком Большого Орла, так что пить приходилось до потери сознания, здоровья, в некоторых случаях до смерти. Заставлял пить и женщин. Когда дочь вице-канцлера Шафирова отказалась от чарки водки, закричал ей: «Скверное еврейское отродье, я научу тебя слушаться!» — и влепил ей две оплеухи (Царь вообще не любил и не пускал в свое государство евреев как нацию — считал их хитрыми обманщиками, но отдельных евреев приближал и возвышал: иностранные дела поручил вести Шафирову, первым полицмейстером Петербурга сделал Девьера).

В числе неотмененных традиций допетровской Руси были и нравы сексуальной свободы с беспутными женками, а также, поначалу легкое, отношение к мужеложству. Лишь с 1706 года в воинские артикулы стал вводиться заимствованный у шведов запрет мужеложства, распространявшийся только на военных.

Часто говорят, что Петр цивилизовал Россию варварскими средствами — кнутом и дыбой, царской дубинкой, пьяными ассамблеями. Петр и сам во многом оставался грубым и диким, даже на взгляд тогдашней, еще не очень цивилизованной Европы.

Во время путешествия Великого посольства по Европе выходки Петра Михайлова, инкогнито которого было тайной Полишинеля, показывали, что он предстал перед европейцами сумасбродным и не очень воспитанным юношей. В Кенигсберге его встречает придворный церемониймейстер Иаков фон Бессер, поэт и ученый. Петр срывает с него парик и отбрасывает прочь. «Кто это?» — спрашивает он у своих. Ему объясняют. «Хорошо, пускай приведет ко мне девку». Встреченную на улице придворную даму он остановил окликом «Halt!», взял часы, висевшие у нее на корсаже, посмотрел, который час, отпустил и пошел дальше.

В Лондоне царя поселили в великолепном особняке Джона Эвлина, который 45 лет обустраивал дом и сад. Когда русские уехали, Эвлин был потрясен, увидев, что осталось от его прекрасного особняка. Он обратился к королевским чиновникам с просьбой оценить размеры ущерба и оплатить разрушения. Из сохранившихся документов мы можем себе представить масштабы бедствия. Оказалось, что полы и ковры в доме перемазаны чернилами, грязью и рвотой и подлежат смене. Из голландских печей вынуты изразцы, из медных дверей выломаны замки. Краска на стенах изгажена. Окна (300 стекол) перебиты, а больше 50 стульев исчезли, вероятно, в печках.

Перины, простыни и пологи над кроватями изодраны, туалетный столик, обитый шелком, сломан и изрезан. Двадцать картин и портретов продырявлены. От сада ничего не осталось. Лужайка перед домом разворочена. Живую зеленую изгородь сровняли с землей — соседи рассказывали, что русские нашли три тачки и придумали игру: царя или другого приезжего сажали в тачку, а кто-либо разгонял ее на изгородь — и наблюдали, что получится (Evelyn 1906, III: 334–335).

Значительно позже, будучи в Копенгагене, царь осматривал естественно-исторический музей, и приглянулась ему выставленная мумия. Царь выразил пожелание, чтобы ему ее подарили. Инспектор доложил об этом королю, и тот ответил вежливым отказом: «Мумия отличается особенной красотой; второй подобной нет в Германии». Петр снова отправился в музей, схватил мумию, оторвал у нее нос, всячески уродовал ее и ушел, сказав: «Вот теперь пусть она у вас остается» (Валишевский 1993: 117).

Трудно сказать, понимал ли царь, как реагируют европейцы на его пьяные дебоши и варварское поведение. Вероятно, понимал, во всяком случае стеснялся и стыдился своей необразованности и невоспитанности. Еще больше он стеснялся своего необычайно высокого роста и своего физического недостатка — нервного тика. Как только он сталкивался с затруднительным положением, у него сводило судорогой шею, начинала дергаться левая сторона лица, тряслась голова и непроизвольно двигалась левая рука. Чтобы замаскировать это, он начинал махать и правой рукой. Видимо, это были припадки эпилептического характера, не доходившие до полного приступа (он не падал, сознание не отключалось). О причине этой болезни спорят. Одни видят ее в событиях его детства или отрочества (шок при нападениях стрельцов), другие винят пережитую в юности лихорадку с серьезным воспалением мозга. Бывали у него и приступы бешеной ярости, когда он нападал на рассердившего его с кулаками или оружием. Потом нередко раскаивался.

Вообще, с его приступами дикости и грубости могла соперничать только его застенчивость. В замке Коппенбрюгге, в резиденции герцога Браун швейгского он встретился с курфюрстиной Бранденбургской Софией- Шарлоттой и ее матерью курфюрстиной Софией Ганноверской, самыми образованными дамами Европы. Увидев множество лиц вокруг, сначала испугался и хотел убежать. Пришлось целый час уговаривать. На приветствие дам закрыл лицо руками и повторял: «Ich kann nicht sprechen…» (не могу говорить). Потом смущение прошло, и он оказался неплохим собеседником. Хоть он и не умел пользоваться салфеткой и много пил, но отвечал толково на вопросы и похвастался мозолями на руках. В танцах пожаловался курфюрстинам, что немецкие дамы чертовски костлявые. Дамы умирали со смеху: «Это не кости, это наши корсеты».

В Голландии Петр наблюдал из соседней комнаты торжественное прибытие своего посольства в аудиенц-зал Генеральных штатов. Обнаружив, что люди узнали его, он захотел скрыться, но для этого надо было пройти через аудиенц-зал. Петр попросил провожатого приказать членам Генеральных штатов отвернуться. Тот ответил, что это верховные правители страны и приказать им никто не может. Узнав, что их просит царь, члены Генеральных штатов встали, но повернуться спиной отказались. Петр прикрыл лицо париком и, пробежав через зал, выскочил в вестибюль и убежал.

Вена, столица Священной Римской империи, подавила Петра великолепием и могуществом. С трудом «урядник Петр Михайлов» добился аудиенции у императора Леопольда в замке Фаворит. На аудиенции он так потерялся, что хотел поцеловать руку императора (что ему, царю, совершенно не подобало) и никак не решался надеть шляпу, на чем настаивал император. Вырвавшись наконец из замка Фаворит, он, заметив челнок, вскочил в него и принялся что есть духу грести. «Словно как школьник, отделавшийся от трудного экзамена», — комментирует Валишевский (1993: 83).

Это была натура деятельная, бурная, беспокойная и падкая до наслаждений. Да, это был «и академик, и герой, и мореплаватель и плотник», но, кроме того, он же был гуляка и дебошир, палач и барабанщик, вечный шалун и ответственный, совестливый командир. Всё-то он хотел попробовать сам, всё испытать, всё изведать. Шапку Мономаха и солдатскую лямку. Барабанные палочки и кузнечный молот. Святые подвиги и грешные удовольствия.

Вероятно, мы лучше поймем этот характер, если проследим, как он формировался.

5. Зерно и почва

Если сравнить Русь первых Романовых с государством, которое Петр оставил своим преемникам, то можно было бы подумать, что страна была завоевана и колонизована каким-то западным, европейским соседом, если бы не следы побед России над своими соседями. Как в дремучем азиатском краю мог вырасти этот деятельный гигант, крушитель и преобразователь? Это выглядит чудом. Но это было исподволь подготовленное чудо.

Уже отец Петра, тишайший богомолец и охотник царь Алексей Михайлович, в одном только 1661 г. вызвал в Москву на службу около 400 иностранцев — офицеров, докторов, мастеровых. Правда, им было велено селиться в особом поселке — Немецкой слободе, Кукуе. А всего в это время жило в России уже около 18 тысяч иностранцев.

В сорок лет царь Алексей похоронил жену Марию Милославскую, от которой он имел тринадцать детей, но сыновей только пять, а из них выжило двое — хилый и слабый Федор, страдавший наследственной невосприимчивостью к витамину С и потому постоянно болевший цингой, и подслеповатый и косноязычный Иван, у которого веки не держались открытыми. Только дочь Софья была энергична и жаждала учиться, но царевнам удел был сидеть в терему и даже выход замуж им не светил: выходить за своего подданного не подобало, а иностранные принцы не покушались на захолустных московских невест. Царь-вдовец часто коротал время дома у своего приближенного Артамона Матвеева, начальника Посольского, Казенного и других приказов, который был необычным боярином. Он интересовался науками, проводил опыты в самодельной химической лаборатории и, по некоторым сведениям, женился на дочери Грегори Гамильтона — бежавшего от революции роялиста из Шотландии. Собственно, в родословной указана женитьба на дочери Григория Петровича Хомутова, и некоторые историки считают, что шотландское родство — миф, но Хомутовы в России были русской переделкой фамилии Гамильтон. Во всяком случае, дом был обставлен на западноевропейский манер — с зеркалами и картинами. Женщины, вопреки русскому обычаю затворничества, выходили к столу, в том числе воспитанница Матвеева юная красавица Наталья Нарышкина. Царь обратил на нее внимание и вскоре женился на ней, после чего стал менее богомольным и более приверженным светским удовольствиям, в частности театральным представлениям. В 1672 г. у царицы родился сын Петр.

Нарышкины, сменившие у трона Милославских, происходили от татарина Нарыша, подвизавшегося при дворе Ивана Грозного. У Натальи Кирилловны и ее сына были черные, чуть раскосые глаза. Младенец был очень крепкий, здоровый и уже, как уверяли, в семь месяцев начал ходить. Мог ли пожилой по тем временам (под пятьдесят) и больной царь породить такого крепыша? Как-то много лет спустя Петр сам захотел дознаться об этом у родственника своей бабушки Тихона Стрешнева, ближнего боярина покойной царицы Натальи Кирилловны. Указывая на Мусина-Пушкина, Петр посетовал, что тот-то как раз на деле сын царя, незаконный, конечно, а вот «чей сын я? Не твой ли, Тихон Стрешнев?» Стрешнев взмолился: «Батюшка, смилуйся. Я не знаю, что отвечать… Я был не один…» (Валишевский 1993: 11–12).

Через четыре года царь Алексей умер, и на престоле подростком оказался его старший сын Федор, который, при всем нездоровье, имел страсть к учебе, охоте и коневодству, был чрезвычайно образованным человеком, книжником, говорил на многих языках и, несмотря на молодость, вникал в дела управления сам, проявляя незаурядный ум и добиваясь справедливости. Хотя впоследствии в угоду культу Петра историки старательно затушевывали деятельность отпрысков Милославских, недавно показано (Богданов 1998), что именно Федор начал реформы и модернизацию России. При нем была введена регулярная армия на европейский манер, ее полки переодеты в европейскую форму (так что потешные Петра взяли готовый образец, не нужно было придумывать). Изменена была налоговая система, налоги неуклонно снижались. В Москве развернуто обширное каменное строительство — Москва за шесть лет стала каменной. Успешно велась война с Турцией. Поскольку молодой царь был всегда нездоров (имел распухшие ноги и, видимо, больное сердце), его сестра Софья неустанно помогала ему и даже, что совершенно необычно для Московии, посещала заседания Боярской думы.

Родственники первой жены Милославские снова оказались вокруг трона, а Нарышкиных удалили из Москвы. Артамона Матвеева арестовали и посадили в тюрьму.

Вскоре, в 1682 г. молодой царь Федор скончался, успев запретить местничество и сжечь разрядные книги, поддерживавшие древнюю иерархию боярских родов. Это было нужное преобразование (давно надо было покончить с назначением на должности по родовитости, а не по способностям), но оно разозлило знатных бояр. Обиженные на Милославских, они нарушили традицию и, ссылаясь на болезненность слабоумного подростка Ивана, отвергли этого законного наследника и избрали взамен на царство его сводного младшего брата, здорового и крепкого мальчика Петра. К власти вернулись Нарышкины и Матвеев. Вернулись как ревнители старых традиций, на которые покусился царь-реформатор Федор, так что Петру потом пришлось преодолевать старые традиции, восстановленные его родными.

Поскольку покойный царь уменьшал налоги и это новшество оказалось под угрозой, народ был недоволен возвращением старых порядков. Взбунтовались расквартированные в Москве стрельцы — остаток старого полупрофессионального войска, имевшего право подрабатывать торговлей и ремеслами. Стрельцы ворвались в Кремль, на глазах у Натальи и Петра убили Матвеева и Долгорукого, погибли также Ромодановский и братья царицы, Нарышкины. Царями были провозглашены оба брата — Иван и Петр, а над ними до их возмужания была поставлена правительница Софья. С помощью своего «таланта» князя Василия Голицына, тоже, кстати, западника, она надеялась утвердиться на троне. При ней присоединены украинские земли. Вскоре она расправилась с распустившимися стрельцами и их начальником князем Хованским. Петру же кровавые сцены стрелецкого бунта запомнились на всю жизнь и определили во многом его тревожность и свирепость, а также нелюбовь к боярам, Москве и Кремлю.

Петр Великий.

Гравюра с картины Г. Неллера 1697 г.

Ивана для обеспечения престолонаследия за собой Милославские по скорей женили на Прасковье Салтыковой, но четыре года у этой пары не было детей. Тогда к супругам приставили для гарантии стольника Юшкова, дело пошло на лад, но у этой троицы рождались только дочери (тем не менее из этой линии было несколько персон на троне после Петра). Меж тем Наталья с Петром обосновалась за Москвой, в сельце Преображенском. Маленький Петруша оказался на природе, вне надзора строгих настав ников, в общении с деревенскими ребятишками. Тут формировались его вкусы и привязанности, далекие от норм дворцовой жизни. Для игры к нему приставили не детей первых вельмож, так сказать, будущую свиту царя, а сыновей придворных помельче.

Петр рос быстро и у себя в Преображенском переходил от игры на барабане (всю жизнь он очень ее любил) ко все более серьезным военным играм. Для них он запрашивал из царского арсенала все более действенное оружие, а из его сверстников, приставленных к нему для его потехи, было образовано потешное войско (позже из него были сформированы два потешных полка, Преображенский и Семеновский — этот назван по соседнему сельцу). Подобно солдатским полкам Федора, это войско было организовано по иностранному образцу (и стало впоследствии основой русской гвардии). Это было тем легче сделать, что по соседству с Преображенским находилась Немецкая слобода — Кукуй. Петр все чаще заглядывал туда и восхищался чистотой, опрятностью и благоустроенностью тамошнего быта. Он удивлялся диковинным нарядам, завидовал раскованности и веселью обитателей Кукуя. Завел себе там приятелей, стал посещать там пирушки. Там он нашел офицеров, показавших ему преимущества западного строя и мастеров-корабельщиков, зародивших мысли о собственном флоте.

В возне с потешными полками юному царю особенно понравилась одна игра, смахивавшая на маскарад: он вручал командование кому-нибудь другому, объявлял себя рядовым и маршировал в рядах, как все прочие. Это была игра в солдатики и в ряженые, но постепенно он обнаружил в ней большие преимущества: она позволяла ему осваивать все виды военного мастерства, проходить самому все стадии военной карь еры, показывая своим подданным пример, а рост и физическая сила позволяли ему и в самом деле оказываться первым в этом соревновании. Он вошел в эту игру на всю жизнь — всегда оставался солдатом Петром Михайловым, медленно проходящим этапы военной карьеры — от урядника и бомбардира до (под старость) генерала.

Петр в 1698 году.

С картины Г. Неллера

Вообще, ему, видимо, было легче с простонародьем — сразу устанавливалось первенство высокорослого молодца, не сказывались огрехи образования, можно было не ожидать скрытого ехидства под маской почтительности и тайных злоумышлений.

К концу 1688 г. Петру было уже шест надцать с половиной лет. Верзила, вымахавший выше взрослых — почти до своего потолка, он пил, курил (научился у иностранцев), командовал своими потешными и присоединенными к ним полками на военных играх-маневрах, палил из пушек и забавлялся с простонародными приятелями и веселыми девицами из Немецкой слободы. Это беспокоило его мать, и она решила женить сына, чтобы он остепенился. Жену ему выбрала сама — двадцатилетнюю Евдокию Лопухину, скромную, богобоязненную и глуповатую дворянскую девицу с традиционным русским воспитанием, чурающуюся еретиков-иностранцев. В начале 1689 г. Петр послушно провел с женой медовый месяц и удрал от жены к своим строящимся на озере под Переяславлем судам. Она ему быстро и навсегда опротивела.

Изредка он появлялся на парадных действах в Москве. Как-то когда Софья оказалась рядом в торжественном царском облачении, он огрызнулся: «Тебе не место здесь, ты не царица!» Софья поняла, что пришло время решительной схватки за власть. Она стала было науськивать стрельцов, но, вспоминая разгром Хованщины, стрельцы теперь поднимались не столь охотно. Петра же эти сборы вспугнули, он ночью в одной рубашке удрал из Преображенского за могучие стены Троицкого монастыря, за ним ушли его потешные полки, и туда к нему стали стекаться все, кто понял, что за ним перевес. Софья была схвачена и отправлена в монастырь.

Надо отдать должное Софье — она самим своим прорывом к власти тоже ломала старую русскую традицию — женского затворничества и раболепия перед мужчиной, а ее любовник и соратник князь Василий Голицын был и просто западник под стать Артамону Матвееву: говорил на иностранных языках, подстригал бороду, ходил в польском костюме. Если бы не связь с Софьей, мог бы стать сподвижником Петра. Конечно, Петр далеко обогнал в развитии своих родных и весь двор, он опередил свой век в России. Но предпосылки к формированию такого характера уже были во взрастившей его среде. Просто случайное стечение обстоятельств поместило его на край этой среды, в необычные условия, а по своим задаткам и положению он был готов воспринять новые веяния и претворить их в судьбу России.

6. Браки и амуры

Петр опережал свой век и чисто биологически. Он уже тогда, на триста лет раньше своего поколения, был акселератом. По-видимому, к этому привели отличное питание царевича, забота и уход, обилие информации и бурный темп жизни — то, чем, как считают, обусловлена современная акселерация юношества и что отсутствовало у остальных людей, вне царской семьи. Во всяком случае Петр не только достиг гигантского роста (204 см), но и пришел к половому созреванию гораздо раньше своих сверстников — это отмечают многие современники. Когда ему было одиннадцать лет, послы шведского короля приняли юного царя за шестнадцатилетнего!

Мудрено ли, что, общаясь с множеством сверстников, привыкнув ко всеобщему угождению и не связанный строгими правилами поведения, он рано начал половую жизнь. Он рассматривал ее как одну из статей своей программы увеселений — наряду с пирушками, пьянками и танцами. Пристрастившись к регулярному посещению Немецкой слободы, он нашел там если не такой разврат, какой царил в низах русской городской жизни, то гораздо более свободные нравы, чем те, что господствовали при дворе.

Женив его, царица-мать не достигла цели. Он не остепенился, не стал более благонравным и домоседом. Когда он не уезжал к своим кораблям, он продолжал регулярно посещать Немецкую слободу и оставаться там на ночь.

Его тамошний приятель и собутыльник бесшабашный красавец-богатырь Лефорт уступил ему свою возлюбленную юную красавицу Анну Монс, дочь виноторговца. Веселая и расчетливая, она не сопротивлялась и скоро стала основной любовницей царя, хотя царь поддерживал отношения и с ее подругами — дочерью серебряных дел мастера Беттихера и Еленой Фадемрех. От последней, не очень молодой, тоже получал письма, адресованные «Свету моему любезнейшему сыночку, черноглазинкому, востречку дорогому». Анна знала, что царь не переносит свою жену, но вряд ли могла надеяться на брак с царем. Молодой царь еще не решался тогда на подобное отступление от норм, хотя и подумывал об этом. Он лишь построил Анне в слободе дворец с роскошной спальней. Связь тянулась 12 лет и оборвалась из-за оплошности Анны. Выявилась ее тщательно скрываемая измена.

Она не любила Петра и отдавалась ему исключительно из корыстных соображений. На деле она любила саксонского посланника Кенигсека и переписывалась с ним. Когда в 1703 г. тот утонул, при трупе утопленника обнаружили ее портрет и любовные письма. Петр был очень расстроен, плакал, но навсегда отказался видеться с Анной Монс.

Царь быстро утешился. Помогли ему его родная сестра Наталья и самый доверенный любимец Меншиков. Заботами друга при дворе Натальи сложилась группа девиц, большей частью не слишком строгих и готовых утешить царя. Тут были не только сестры Меншикова Марья и Анна, но и возлюбленная самого Меншикова Дарья Арсеньева и ее сестра Варвара. Меншиков собирался жениться на Дарье, а свою сестру Анну и Варвару Арсеньеву подсовывал царю, надеясь породниться с ним так или этак. Варвара была умная дурнушка. Как описывает биограф контр-адмирала Вильбуа, за обедом царь сказал Варваре: «Не думаю, чтобы кто-нибудь пленился тобою, бедная Варя, ты слишком дурна; но я не дам тебе умереть, не испытавши любви». И, как сообщает этот источник, царь «тут же при всех повалил ее на диван и исполнил свое обещание» (Villebois 1853).

Но привязался он к другой женщине из этого круга, уступленной ему Меншиковым. Это была служанка лифляндского пастора Глюка, плененного при взятии Мариенбурга в 1702 г., Марта Скоровощенко или Сковоротская, что позже для благозвучия переделали в Скавронскую. Мать ее принадлежала ливонскому дворянину Альвендалю, который сделал ее своей любовницей, вследствие чего и родилась Марта. Мать умерла, а сироту приютил пастор Глюк и, испугавшись ее благосклонности к мужчинам (у нее даже дочь родилась), выдал ее семнадцати лет замуж за шведского драгуна Рабе или Крузе. В русском плену черноглазая и смуглая Марта стала сначала любовницей драгунского унтер-офицера, потом самого главнокомандующего Шереметева. Оттуда ее забрал портомоей (прачкой) Меншиков. Марта была обращена в православие, названа Катериной, тут ее и заметил Петр. В 1704 г. она уже была беременна от Петра и вскоре у нее было двое сыновей от него.

Роман этот не сразу стал браком. Петр увлекался и другими девицами. В Гамбурге ему приглянулась дочь одного пастора. Пастор соглашался только на законный брак. Ему было это обещано, и он прислал дочь. Но как только она, поверив обещаниям, согласилась отдаться в кредит, брак сорвался. Ее отправили назад с большим денежным кушем.

Увлекся царь и юной Евдокией Ржевской из большого рода Татищевых. Ее он соблазнил четырнадцатилетней, а шестнадцати лет выдал ее за своего денщика Григория Чернышева, но, наградив его за уступчивость деньгами, держал ее при себе. Она родила ему четырех сыновей и трех дочерей, но, так как она была чересчур любвеобильна, отцовство было ненадежным. Это подрывало ее фавор. Царь говорил про нее «Авдотья бой-баба». В конце концов царь заболел, видимо, гонореей, и, по его подозрениям, он заразился от Чернышевой (Villebois 1853: 29). Муж ее, к тому времени генерал-аншеф и сенатор, получил от царя предписание «высечь Авдотью». В 1725 году заболела и Екатерина после проведенной с мужем ночи, и французский посланник Кампредон возлагает за это вину на Авдотью. Царя же, возможно, эта болезнь, плохо вылеченная, в числе других причин и привела к смерти. Вот что Покровский принял за сифилис. Официальные же потомки Григория Чернышева, графы Чернышевы, впоследствии имели некоторые основания считать, что они почти Романовы.

Постепенно Екатерина осталась самой прочной любовью царя. Простая и домашняя, она умела лучше других утихомиривать бешеные приступы ярости царя, исцеляла и его судорожные припадки. Чтобы радикально порвать остатки ее связи с Меншиковым, Петр заставил его жениться-таки на Дарье Арсеньевой, после чего сам женился без большой огласки на Екатерине — в 1711 году, а в 1724 г. короновал ее императрицей.

Это не значит, что его увлечения другими прекратились. Самым известным был роман с Марией, дочерью графа Андрея Матвеева. Это был сын боярина Артамона Матвеева, воспитателя Натальи Кирилловны Нарышкиной — матери царя Петра, то есть Андрей воспитывался в одной семье с ней. Дочь его Мария была еще более привлекательной красавицей, чем Чернышева, и вдобавок умнее. Петр сделал ее фрейлиной Екатерины, но, окунувшись в атмосферу двора, юная красавица нашла и более очаровательных молодцов, чем пожилой и грубый царь. Уличив ее в измене, царь отколотил ее, но этим дело не ограничилось.

Императрица Екатерина I.

С картины Натье

К этому времени к царю был особенно приближен один из денщиков, рослый Александр Румянцев, из бедных дворян. Он отличился в захвате царевича Алексея и доставке его на суд и смерть и стал любимцем царя. Некий боярин предложил царскому любимцу в жены свою дочь и богатое приданое, тот доложил царю. Царь захотел сам посмотреть невесту. Посмотрев, пожал плечами и сказал: «Ничему не бывать». И добавил, что сам найдет Румянцеву другую невесту немедленно. Повез его сватать в богатый особняк — к удивлению Румянцева, хозяином дома оказался один из самых знатных и богатых вельмож государства граф Матвеев. Царь поцеловался с графом и заявил: «У тебя есть невеста, а вот жених». 19-летняя невеста и была Марией, любовницей царя, изменявшей ему. Царь решил приставить к ней своего человека, назначив его мужем. Так Матвеева стала Румянцевой. Впоследствии этот денщик и муж, умевший быть молчаливым в щекотливых ситуациях и смекалистым в поручениях, стал генерал-аншефом и дипломатом. После смерти царя Петра Мария Румянцева осталась беременной от него и вскоре родила сына, названного тоже Петром. Сын этот станет знаменитым полководцем Екатерины II — Румянцевым-Задунайским, памятник которому стоит в Румянцевском саду возле Академии Художеств в Петербурге.

Как уже сказано, Артамон Матвеев был женат на женщине, возможно, из рода Гамильтон. Красавица Мария Гамильтон (как некоторые полагают, внучатая племянница его жены), была взята ко двору царицы и приглянулась царю. Он вскоре бросил ее, и она утешилась его денщиком Иваном Орловым, родоначальником плеяды гвардейских офицеров, впоследствии сыгравших видную роль в дворцовых переворотах. Мария похищала у царицы бриллианты и дарила их Орлову. Несколько раз она беременела от него и выводила плод. На третий раз младенец родился, и она просто задушила его и велела выбросить. Трупик нашли, но не определили, чей.

Но простоватый Орлов был вызван для допроса об исчезновении какого-то документа из царского кабинета. Не знавший о пропаже документа, он вообразил, что царю стало известно о его шашнях с царской любовницей, пал в ноги царю с криком «Виноват!» — и сознался во всем. Следствие показало, что подарки он принимал, не зная, что они краденые, а о смерти младенцев знал, но не знал об их умерщвлении. «Девку Марью Гамонтову» приговорили к смерти в 1719 г. На эшафот она взошла в белом атласном платье с черными лентами и надеялась, что красота ее принесет ей помилование. Царь поднялся на эшафот, поцеловал ее и… уступил место палачу. Потом он поднял отрубленную голову, прочел присутствующим лекцию по анатомии, обращая внимание на срез позвонков, еще раз поцеловал прекрасные уста, перекрестился и ушел. Голову велел заспиртовать (Семевский 1993: 361–419). Согласитесь, что судьба Марии Гамильтон куда драматичнее приключений ее известной однофамилицы или родственницы Эммы Гамильтон, любовницы адмирала Нельсона.

Екатерина не опасалась соперниц вроде Гамильтон. Она и сама брала в свою свиту «метресок» своего супруга и вообще привлекательных девиц, способных угодить царю. Единственной соперницей, которой она опасалась, была дочь молдавско-валашского князя Дмитрия Кантемира, после поражения от турок (с 1711 г.) жившего в Петербурге. Царь увлекся Марией Кантемир, и в 1722 г. она собиралась родить ему ребенка. Если бы это оказался сын, то Мария, происходившая из княжеского рода, вполне могла заменить царицу из служанок, у которой к этому времени оставались только дочери. Но у Марии произошел выкидыш, возможно, не без помощи врача, подкупленного друзьями царицы. Брат Марии Антиох стал видным русским дипломатом и поэтом — он мог бы стать братом царицы. Видно, не судьба.

7. Корцвейльворты и ревность

Рассказывая о пребывании царя Петра в Магдебурге (это было уже через много лет после Великого посольства), Пёльниц сообщает, что когда прусские государственные учреждения явились приветствовать его и их президенты держали речи, царь принял их, лаская груди двух русских дам. Он не прерывал своего занятия и во все время произнесения речей. Тот же Пёльниц описывает встречу царя с его племянницей, дочерью покойного царя Ивана, герцогиней Мекленбургской. «Царь поспешно пошел навстречу принцессе, нежно обнял ее и отвел в комнату, где уложил на диван, а затем, не затворяя двери и не обращая внимания на оставшихся в приемной, предался, не стесняясь, выражению своей необузданной страсти» (Валишевский 1993: 187).

Но царь редко избирал для себя принцесс. По свидетельству Нартова, очень близкого к царю, Петр был большой любитель женских ласк, но никогда не увлекался ими больше чем на полчаса. Он называл такие свои приключения «корцвейльвортами» (короткими досужими словечками). Еще и поэтому выбор его часто останавливался на простых служанках или кухарках, прачках. Один из документов, изданных князем Голицыным, описывает драку государя с садовником, который граблями отгонял его от некой крестьянки.

Маркграфиня Байретская, видевшаяся с царем в 1713 и 1718 годах, ехидно записывает, что при царице состоит 400 так называемых дам и что большей частью это немецкие служанки, исполняющие обязанности дам, кухарок, горничных и прачек. Почти все они держат на руках богато разодетых детей, а на вопрос, чьи это дети, отвечают, кланяясь в пояс: «Царь почтил меня». Количество царского потомства явно преувеличено, однако оно было все же весьма велико.

Не брезговал государь и платной любовью, причем предпочитал подешевле.

В Саардаме (Голландия) царь не только учился кораблестроительному мастерству, но и нашел для любовных утех служанку из харчевни. Она согласилась пойти с ним, только когда, заглянув в его кошелек, убедилась, что это не простой плотник и у него есть, чем расплатиться (из воспоминаний Нартова). Лейбниц приводит письмо от 27 ноября 1697 г., в котором указано, что царь «отправился с ней один на лодке, чтобы отдаваться любви в дни отдыха». В Англии ее сменила актриска Гросс, которая осталась недовольна его скупостью. Он же считал, что пятьсот пенни это даже много. «За пятьсот пенни я нахожу людей, готовых преданно служить мне умом и сердцем; эта же особа посредственно служила мне тем, что может дать, и что такой цены не стоит» (Валишевский 1993: 81).

В 1716 году на свидании царя с союзником, датским королем Фридрихом, тот игриво заметил: «Я слышал, брат мой, что у вас тоже есть любовница?» Царь мрачно ответил: «Брат мой, мои любовницы обходятся мне недорого, а на вашу вы тратите тысячи талеров, которые могли бы употребить с большею пользою».

Будущей императрице Екатерине за первое свидание он дал один дукат.

При всей этой бесцеремонности в амурных связях, царь весьма строго относился к соблюдению своего достоинства в делах матримониальных. Когда обнаружилась измена Анны Монс, ее долго держали под арестом, который сняли лишь через несколько лет по просьбам прусского посланника Кейзерлинга, который в конце концов на ней женился. Когда посланник вздумал хлопотать о ее брате, Петр оборвал его: «Я держал твою Монс при себе, чтобы жениться на ней, а коли ты ее взял себе, так и держи ее, и не смей никогда соваться ко мне с нею или с ее родными». А Меншиков добавил: «Знаю я вашу Монс! Хаживала она и ко мне, да и ко всякому пойдет. Уж молчите вы лучше с нею». Кейзерлинга вытолкали взашей и спустили с лестницы.

Отставленную и упрятанную в суздальский монастырь жену Евдокию царь, казалось, забыл. По прошествии многих лет Евдокия сбросила монашеское одеяние и увлеклась майором, присланным в Суздаль для набора рекрутов. Майор Степан Глебов пожалел тридцативосьмилетнюю бывшую царицу, подарил ей меховую одежду, и с этого начался их роман. В письмах она исходила от любви: «Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя!.. Уж мне нет тебя милей, ей Богу! Ох, любезный друг мой! За что ты мне таков мил?» Степан был женат. Евдокия считала, что это не повод для разлуки: «Что я твоей жене сделала? Какое ей зло учинила?» Через восемь лет роман их открылся. Петр боялся, что Евдокия вела козни с расчетом на заговор царевича Алексея, и подверг Глебова ужасающим пыткам, но не выявил ничего сверх любовной связи. Пытали и пятьдесят монахинь — как свидетельниц, они подтвердили отсутствие заговора. Тем не менее Евдокию сослали в более отдаленный монастырь на Ладоге, а умирающий от пыток Степан Глебов был посажен на кол. Чтобы он не умер слишком быстро на жестоком морозе, его заботливо укутали в меховую шубу, такие же сапоги и шапку. Меры оказались успешными: казнь началась в три часа дня, умер он на следующий день в семь вечера.

Опала на Анну Монс не коснулась ее брата, столь же красивого. Он стал камер-юнкером Екатерины и самым доверенным и влиятельным лицом при ее дворе. Через него добивались приема у императрицы, а уж через нее старались повлиять на решения Петра. Воспользовавшись своим положением, Виллим Монс брал огромные взятки («подарки») у всех, даже у знатнейших персон, не исключая Меншикова. В обстановке всеобщей продажности и подкупности это сошло бы ему с рук, но за этим стоял его тайный роман с Екатериной. Ей тоже перепадало золото от взяток.

Монс сочинял стихи. В них содержится признание:

(Итак, любовь — моя погибель! Я питаю в своем сердце страсть, в ней будет причина моей смерти! Моя гибель мне известна: я дерзнул полюбить ту, которую должен был только уважать). (Либрович 1991: 32).

Некий донос открыл Петру глаза. 20 ноября 1724 г. он поужинал с Екатериной и Монсом, спросил, который час. Екатерина, посмотрев на подаренные мужем часы, ответила: «Девять часов». Петр, взяв у нее часы, перевел стрелку и сказал: «Ошибаетесь, 12 часов, и всем пора идти спать». Все разошлись, и через несколько минут Монс был арестован у себя в комнате. Когда его привели к Петру и Петр взглянул ему в лицо, в его свирепых глазах Монс прочел свою судьбу и упал без чувств. Он признавался без пыток. Имя Екатерины не фигурировало ни в вопросах, ни в ответах. Монса обвиняли только во взяточничестве. Он был приговорен к смерти и казнен на плахе.

Екатерина стойко переносила все. Французский посол Кампредон доносил во Францию: «Хотя государыня скрывает по мере возможности свое горе, но оно написано у нее на лице». В день казни Монса она безмятежно разучивала менуэт с княжнами. После казни царь велел заспиртовать отрубленную голову Монса и выставить ее в покоях императрицы. Они почти не разговаривали и не спали больше вместе. Каждый день царь бывал у Марии Кантемир. Только в январе 1725 г. состоялось примирение супругов. Царица долго стояла на коленях, вымаливая прощение. Это было за месяц до смерти Петра. Вот почему царь так долго колебался и не составлял завещания, откладывая передачу ей власти, казалось бы, подготовленную коронацией Екатерины. По сложившейся позже легенде, он только умирая решил написать слабеющей рукой, кому он все оставляет. Нацарапал «Отдайте все…» — и рука упала. Так и осталось неясным — кому. Если это и миф, то хорошо вписанный в историческую ситуацию.

Это Меншиков в решающие минуты поддержал кандидатуру Екатерины против других наследников.

8. Мин херц

Общеизвестно, особенно после романа Алексея Толстого и кинофильмов, что лучшим другом Петра — до гробовой доски — был Александр Данилович Меншиков (Порозовская 1895/1998), совершивший благодаря этой дружбе головокружительный взлет от мальчишки-пирожника до светлейшего князя и фельдмаршала, чей роскошный дворец и сейчас стоит на берегу Невы — одно из немногих зданий, сохранившихся от Петровской эпохи. Отец его был капралом Преображенского полка, конюхом и приторговывал среди солдат. Это его пирожки мог разносить Алексашка. Мать была, по-видимому, соблазнена капралом еще в девичестве, и грех закрыли свадьбой. Это видно из замечания царя Екатерине, которая не раз заступалась за проворовавшегося Меншикова: «Меншиков на свет явился таким же, каким живет век свой: в беззаконии зачат, в грехах родила мать его и в плутовстве скончает живот свой…».

Юноша, бойко торговавший пирожками, понравился Лефорту, и тот взял его к себе в услужение, а у Лефорта в 1689 г. он приглянулся Петру. Именно приглянулся, потому что кроме смазливой наружности у юного слуги не было ничего, что могло бы оправдать внимание царя. Алексашка, как его звали в юности, был моложе царя на год и отличался чистоплотностью и особенной элегантностью, необходимой для торговца вразнос. Он не получил никакого образования и всю жизнь оставался почти неграмотным. Письма диктовал секретарю и мог лишь вывести свое имя и одно — два слова. Совершенно непонятно его влияние на такого человека, как Петр, — столь ценившего образование!

Александр Данилович Меншиков

Но Меншиков был толковым, очень пронырливым и безусловно преданным слугой и очень скоро стал больше чем слугой. В 1693 г. он числился бомбардиром Преображенского полка. Ко времени Великого посольства был денщиком и спал у кровати царя. Он был самым доверенным исполнителем любого пожелания юного государя. Повсюду следовал за ним, как тень, под Азовом жил с ним в одной палатке. С 1700 года стал его домоправителем. Многие величали его уже Данилычем.

В сердце Петра он определенно занял совсем особое место. В письмах (с 1700 по 1703 г.) Петр называл его «мин херц» (сердце мое), «мейн херцхен» (мое сердечко) или «мейн херценкин» (буквально: дитя моего сердца, хотя и на ломаном немецком). Это не обращение к другу — так пишут к возлюбленным. Но это был, по-видимому, уже конец чисто любовной связи, после чего отношения перешли в тесно-дружеские и родственные. Через год Алексашка был уже «mein beste Freint» (мой лучший друг) или «мейн липсте камрат» (мой любимейший товарищ), а еще позже «min Brudder» (брат мой). Эти эпитеты царь не давал больше никому. Соответственно и Алексашка обращался к Петру запросто: «Мой господин капитан, здравствуй!» и подписывался просто именем, без льстивых добавлений, подобающих подданному, — как, скажем, унижал себя знатнейший боярин фельдмаршал Борис Шереметев: «наиподданнейший раб твой», «Ваш холоп Бориско».

Заканчивались письма царя к Меншикову словами: «О чем больше писать оставляю, токмо желаю вскоре, что дай Боже, в радости видеть вас». «Здесь все добро, только дай Боже! видеть тебя в радости; сам знаешь…». «В болезни моей не меньше тоска разлучения с вами, что многажды в себе терпел; но ныне уже вяшше не могу; извольте ко мне быть поскоряе, чтобы мне веселяе было» (Порозовская 1895/1998: 153). Оба поклялись не жениться один раньше другого. А собственно, с чего бы это?

Уже в 1706 г. царь повелевал главнокомандующему своей армии Огильви слушаться «слов господина моего товарища», исполнять его приказы.

В 1703 г. оба друга в один и тот же день получили высшую награду России орден Андрея Первозванного. Еще в 1702 г. из уважения к Петру император Священной Римской империи присвоил Меншикову титул графа. В 1707 г. император Иосиф пожаловал ему титул светлейшего князя Священной Римской империи. Через два года, одержав победу над шведами при Калише, бывший пирожник становится князем Ижорским, герцогом Ингерманландии. В Полтаве Петр пожаловал его чином фельдмаршала. Меншиков оказался подполковником Преображенского полка (полковником впоследствии всегда был сам царь), генерал-губернатором Петербурга, генералиссимусом.

Выезжал он из своего дворца в золоченой карете шестеркой лошадей, с лакеями на запятках и стражей впереди и сзади.

Между тем, хотя Меншиков одерживал победы и с исключительной энергией исполнял приказы царя, административных и военных дарований ему порой не хватало, а ответственности у него не было. Перед важным сражением со шведами он чертил новую ливрею для лакеев. В Полтаве он упустил Карла после сражения и едва сам не попал в плен к Левенгаупту.

Все время он беззастенчиво воровал у казны в колоссальных масштабах и приумножал свои богатства. На него неоднократно поступали доносы, и порою воровство устанавливал суд. Петр поколачивал его своей дубинкой, но неизменно прощал. Однажды Петр обещал отнять у него все и вернуть его к пирогам. В тот же вечер Алексашка приобрел корзину и появился перед Петром с криком: «Пироги подовые!» Петр рассмеялся и опять простил. За воровство таких масштабов он не прощал никому — князь Гагарин, Сибирский губернатор, был повешен; казнены обер-фискал Нестеров и вице-губернатор Курбатов; вице-канцлер и сенатор Шафиров, глава ведомства иностранных дел, за выгоды, предоставленные брату в ущерб казне, был приговорен к смерти и лишь на эшафоте помилован — смерть заменена ссылкой. А Меншиков процветал.

Почему? Многие современники видели только одно объяснение — Алексашка смолоду был связан с царем любовными отношениями, содомским блудом. К подозрениям, видимо, добавлялись и сведения о подсмотренных фактах: невозможно ведь было полностью утаить такие отношения от простых людей — прислуги, конюхов, собутыльников. Да от них не очень и скрывали. Уже в 1702 году один капитан Преображенского полка в подпитии сказывал про его царское величество, что тот «живет с Меншиковым бляжским образом» (Карлинский 1992). Сохранилось дело о дознании. Капитан был арестован, но лишь выслан в отдаленный батальон, тогда как за менее позорные слова в лучшем случае людей били кнутом на дыбе и вырывали им клещами ноздри или урезали язык. Петр не только в истории со слишком прозорливым капитаном, но и в других случаях подобного срамословия в свой адрес (но только подобного) проявлял странное благодушие. Видимо, это были справедливые обвинения, не клевета, и кара была столь мягкой потому, что царь наказывал этих болтунов лишь за неуместность злословия, а не за ложь.

9. Муж с мужем или блуд с ребятами

Если исходить из непреложности этого чувства к Меншикову, то надобно более пристально рассмотреть и другие связи, в которых такая трактовка царской личности была возможна, обратить внимание на признаки, в которых такие склонности царя могли бы проявиться. Трудно ожидать, чтобы эти склонности проявлялись открыто, но если иметь в виду, что их наличие ожидаемо, то некоторые вещи, которые в ином контексте и порознь не имели бы значения, приобретают его в этом контексте и в сочетании. Ибо если много странностей совпадают в одной возможной трактовке, то это вряд ли случайно и такая трактовка слишком смахивает на реальность. Можно подумать и о том, как могли подобные склонности у царя возникнуть.

Нет, Петр не был «прегомосексуальным» ребенком. Наоборот, он с самого раннего детства питал пристрастие к оружию, к шумным военным играм и барабанному бою. Но его раннее детство прошло в настоящем женском царстве. Вдобавок к матери, теткам и сестрам, до пяти лет он был окружен няньками и «мамками», а мужчины не имели к нему никакого доступа (Либрович 1991: 56). Всю свою жизнь Петр проявлял ненасытную любознательность, он страстно жаждал все непривычное узнать и изведать. Поэтому в его раннем половом созревании особую роль должно было играть половое любопытство, обычное у каждого ребенка (Клейн 2000: 465–475). А его половое любопытство неминуемо было направлено на мужчин, поскольку женщин он видел в интимной домашней обстановке каждый день. В юности это могло способствовать превращению его контактов с парнями в сексуальное общение, тем более что, подобно многим представителям знати (Клейн 2000: 478–480), в сексуальном общении он чувствовал себя гораздо свободнее с простыми людьми, а из простонародья ему было проще общаться с парнями, чем с девицами.

Процитируем «Гисторию о царе Петре Алексеевиче», написанную по живым воспоминаниям его дипломатом князем Б. И Куракиным. Вот как Куракин описывает времяпровождение недавно женившегося молодого царя: «Многие из ребят молодых, народу простого, пришли в милость к его величеству, а особливо Буженинов, сын одного служки Новодевичьего монастыря, также и Лукин, сын одного подьячего новгородского, и многие другие, которые кругом его величества были денно и ночно. И от того времени простого народу во все комнатные службы вошли, а знатные персоны отдалены. И помянутому Буженинову был дом сделан при съезжей Преображенского полку, на котором доме его величество стал ночевать и тем первое разлучение с царицею Евдокиею началось быть. Токмо в день приезжал к матери во дворец, и временем обедовал во дворце, а временем на том дворе Бужениного» (Куракин 1993: 77–78).

Павел Иванович Ягужинский

Таким образом, первую разлуку Евдокии с молодым царственным супругом вызвала не Анна Монс, как принято везде трактовать, — разлучником был русский сержант Моисей Буженинов. Это у него ночевал царь-новожен, убегая от постылой молодой.

В этом контексте предшествующее появление Меншикова при нем в качестве особого друга становится понятным. Позже в его денщиках появился Павел Ягужинский, литовец, сын учителя школы органистов, которого канцлер Головин подсунул Петру специально чтобы уменьшить влияние Меншикова.

Ягужинский начал свою карьеру в Москве с чистильщика сапог, причем иногда промышлял и другими занятиями, о которых брауншвейгский резидент в Петровской России Фридрих Христиан Вебер пишет, что «чувство приличия запрещает (ему) распространяться о них» (Weber 1723). Ягужинский быстро стал любимцем царя и через несколько лет был уже генерал-прокурором Сената. Может быть, поэтому злые языки говорили, что в основе успехов — «содомский грех» с царем.

Царь не любил спать один. Дома в отсутствие жены он клал с собой первого попавшегося денщика, и Нартов («повествование» 27) объясняет это боязнью припадков, поскольку у царя была привычка спать, положив обе руки на плечи денщика, то есть в обнимку: «Государь поистине имел иногда в ночное время такие конвульсии в теле, что клал с собою денщика Мурзина, за плеча которого держась, засыпал, что я и сам видел». Конечно, царь мотивировал приближенным это свое пожелание боязнью конвульсий, а чем же еще? (Участник Азовского похода Прокофий Мурзин дослужился до чина полковника.) За городом, когда Петр укладывался на послеобеденный отдых, он приказывал одному из денщиков ложиться на землю и использовал его живот как подушку. Перед тем денщик не должен был есть, так как при бурчании в его животе царь вскакивал и принимался колотить денщика (из сообщений, собранных Штелиным). В 1722 г. саксонскому художнику Данненгауэру было поручено сделать портрет одного из царских денщиков, изобразив его совершенно голым.

Он очень любил целовать мужчин — так денщика Афанасия Татищева зацеловывал до ста раз. В дневнике голштинского камер-юнкера Ф. В. Берхгольца под 1721 годом содержатся сведения о поступлении к царю в денщики юного Василия (Поспелова). Этот денщик, обладая порядочным голосом, был взят из певчих царского хора, а поскольку царь сам любил петь в хоре и всякий праздник стаивал на клиросе вместе с простыми певчими, он приметил среди них Василия, и юноша так приглянулся государю, что тот без него и минуты не мог прожить: по сто раз на дню гладил его по голове, целовал, а важнейших министров своих заставлял дожидаться, пока он наговорится с любимчиком.

«Удивительно, как вообще большие господа могут иметь привязанность к людям всякого рода. Этот человек низкого происхождения, воспитан как все прочие певчие, наружности весьма непривлекательной и вообще, как из всего видно, прост, даже глуп, — и несмотря на то, знатнейшие люди в государстве ухаживают за ним» (Берхголъц 1993: 178–179).

Берхгольц удивляется… Наивный Берхгольц. Голштинцы в России всегда были несколько туповаты.

В депеше от 6 марта 1710 г. датский посланник Юст Юль испрашивает дворянского звания для одного датчанина из меншиковской свиты, который красив собою и мог бы оказать царю некоторые услуги.

Царь с особым любопытством относился к мужским половым органам и в 1717 г. лично внес в церемониал своего Всепьянейшего собора обряд очень детального удостоверения в принадлежности избираемого папы к мужскому полу. А в 1720 г., устроив шутовскую свадьбу «папы», Петр поместил новобрачных под специальный полог, в котором была проделана дыра для наблюдения за их брачной ночью.

Когда в 1718 г. Петр с супругой был в Берлине, как повествует маркграфиня Вильгельмина Байретская, король показывал ему античные статуэтки, и римский божок с эрегированным членом столь понравился царю, что он подозвал Екатерину и предложил ей поцеловать статуэтку. Екатерина из приличия уклонилась от этого приглашения. Петр грубо крикнул ей: «Кор ab!» (Голову долой!). Она повиновалась. Потом он обратился к королю с просьбой уступить ему этот раритет (так что вещица поступила, видимо, в Кунсткамеру и сейчас, вероятно, находится в Эрмитаже).

Я уже говорил о свирепости, с которой царь относился к покушениям на свое достоинство супруга. Только один раз царь пожалел своего соперника и только один раз пощадил. Пожалел он красавца Виллема Монса. После вынесения смертного приговора он зашел к нему в камеру и сказал по-немецки: «Мне очень жаль тебя лишиться, но иначе быть не может».

А пощадил он совсем другого. Это был французский авантюрист Франциск Гильом де Вильбуа, которому приписывается рукопись — якобы мемуары о его похождениях (источник во всяком случае не позже ближайших полутора-двух десятилетий после смерти Петра). Став в России адъютантом царя, он был послан с письмом к царице. По дороге, чтобы согреться, выпил изрядно водки. Очутившись в спальне и увидев в раскрытой постели полунагую женщину, он потерял самообладание и набросился на нее, невзирая на ее крики и присутствие фрейлины. Екатерина при этом пострадала не только от насилия, но и от физиологических особенностей Вильбуа. Чтобы исцелить повреждения, потребовалась помощь хирурга. Несмотря на это, Петр отнесся к происшедшему философски: «Это животное действовало бессознательно, значит, оно невинно, но для примера пусть его закуют в кандалы на два года». В реальности пылкий авантюрист отсидел только шесть месяцев. Помилованный, он, заботами царя, женился на дочери пастора Глюка, у которого воспитывалась Екатерина, и стал почти свояком царя. При дочери Петра царице Елизавете он уже был контр-адмиралом и комендантом Кронштадта (Villebois 1853: 1–15).

Учитывая, с какой заинтересованностью царь относился к вы дающимся телесным особенностям и с какой симпатией он воспринимал мужское достоинство (даже заставлял Екатерину целовать статуэтку), объяснить его непонятное снисхождение к преступлению Вильбуа можно только внезапной симпатией царя к самому авантюристу, столь внушительно оснащенному и столь смело пускающему свое орудие в ход. В своих мемуарах Вильбуа, служивший у царя адъютантом и хорошо его знавший (или некто, хорошо знавший Вильбуа), пишет о «припадках бешеной страсти» государя, во время которых «для него не было различия возраста и пола» (Villebois 1853: 149).

Это не было для Вильбуа сногсшибательным открытием. Хотя Европа тогда относилась к «ненатуральным прелюбодеяниям» куда строже, чем Россия, не надо думать, что Петр был одинок среди коронованных персон и полководцев своего времени в сексуальном восприятии своих любимцев. Правда, Людовик XIV не был к этому склонен, но его генералы и маршалы были почти сплошь завзятыми гомосексуалами — Людовик герцог Вандомский, Людовик принц Конде, герцог Клод де Виллар, Франсуа герцог Люксембургский, принц Евгений Савойский (перешедший на сторону Австрии). Брат короля Филипп Орлеанский, известный под именем Месье, любил появляться в дамских туалетах и окружал себя любовниками. Вильгельм III, король Англии и штатгальтер Нидерландов, которого Петр очень почитал, был известен как гомосексуал. Его фаворитами были Уильям Бентинк лорд Портлэнд и Арнольд Юст ван Кеппель лорд Олбермарл. Наконец, главный враг Петра король Швеции Карл XII был сугубо гомосексуален — он совершенно не знал женщин, и его любовниками были Аксель Вахтмейстер, принц Максимилиан Вюртембергский и генералы Реншельд и Стенбок (Garde 1969).

Когда Петр Первый заимствовал из шведского кодекса запрет на мужеложство (первоначально только для военных), он вряд ли знал, что в реальности запрет не касался самого короля и его генералов. Тем не менее он и сам вряд ли собирался неукоснительно следовать этому запрету. Но во всяком случае, вводя запрет, он поступал вопреки своим личным вкусам и интересам, исполняя свой гражданский долг, как он его понимал, — цивилизовать Россию. В Европе принято запрещать — запретим и мы. Найдутся верные слуги проследить за исполнением — Алексашка Меншиков, Пашка Ягужинский, Моисей Буженинов, Афанасий Татищев, Василий Поспелов, Прокофий Мурзин.

Особенно ревностным гонителем мужеложников стал князь Меншиков. Первое наказание за «ненатуральные прелюбодеяния» появилось в 1706 г. в «Кратком артикуле» князя Меншикова — предусмотрены были кары за совокупления если «муж с мужем» и «которые чинят блуд с ребятами». Они были наказуемы по-европейски жестоко — сожжением на костре. Но никого не сожгли. Через 10 лет Петр смягчил это наказание — в его воинском уставе 1716 г. за это преступление вместо смертной казни вводится телесное наказание, а смерть или вечная каторга на галерах — лишь при насилии. Сделал ли бы он еще через 10 лет шаг в сторону дальнейшего смягчения, сказать трудно — в 1726 г. он был уже год как мертв.

Запрет мужеложства распространялся в России лишь на солдат и офицеров. Остальным грозили только церковные кары. Но даже они совершенно не касались употребления крепостных и холопов. С ними можно было иметь сношения любым способом, угодным господину. Когда в петровский синод поступило дело одного монаха, обвиненного в сожительстве со своим юным слугой и монах сознался в содеянном, Священный Синод постановил, что, коль скоро пострадавший принадлежит господину, тот вправе употреблять его, как ему угодно, однако в Синоде приватно посоветовали монаху отделаться от мальчика (Villebois 1853: 83–84).

Только в 1832 г., при Николае I, запрет был распространен на все население, но мужеложство теперь наказывалось не телесным наказанием, а лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на 4–5 лет. В 1903 г., при Николае II, последовало дальнейшее смягчение: тюремное заключение не менее 3 месяцев, и лишь если мужеложство совершено с насилием или по отношению к несовершеннолетним — от 3 до 8 лет.

Нынешние российские власти верны петровским заветам. В Европе отменяют уголовное преследование гомосексуалов — отменяем и мы. Его величество Петр Алексеевич наверняка бы одобрил. По многим основаниям. Он ведь был зело разносторонний реформатор и жизнелюб. Таким его и воссоздал Пушкин, не всегда постигая сам двусмысленность своих образов. У него изваянный в бронзе царь гоняется по ночному Петербургу за бедным Евгением. Покарать за дерзкие слова? Ну, современники Петра могли бы примыслить разные причины, по которым царь мог захотеть поближе познакомиться с этим молодым человеком — так что, куда тот стопы ни обращал, за ним повсюду всадник медный с тяжелым топотом скакал.