Другие Звезды

Глава 6

И вновь мне приснился странный, непонятный и муторный сон, хоть и без злобных собак, спасибо и на этом. И в том сне моём передо мной появлялись лица всех тех людей, что были в жизни моей хоть немного мне дороги, и все они вразнобой мне что-то говорили, все они пытались меня о чём-то предупредить, о чём-то предостеречь, там были и родители, и родственники, и друзья, и однополчане, но всех их заслонила собой Марина, и вот она единственная скорбно молчала, скупые слёзы текли из её глаз, а мне так захотелось услышать от неё хоть слово, что я не вытерпел, начал что-то кричать ей сам, но всё без толку, она лишь молча смотрела и смотрела на меня, и было в этом её взгляде столько всего, что я рванулся к ней изо всех сил и тут же проснулся, ударившись носом о стеклянное окно капсулы.

Боль отрезвила меня и я упал обратно на своё ложе, пытаясь успокоиться и прийти в себя. Что-то зажужжало слева, сдвинулась крышка боковой панели и вновь выдвинувшаяся штука на присосках что-то мне уколола. Через минуту стало легче, унялось бешено стучавшее сердце, и я начал уже что-то соображать, с досадой отмахнувшись от этого дурного сна. В самом деле, скоро всех увижу, вот тогда и скажете мне, что хотели, а для Марины я и сам слова найду. Самые лучшие, самые проникновенные и нужные, от всего сердца, и не будет она больше никогда на меня так смотреть.

Успокоившись, я стал обследовать себя, как смог. Вчера-то не до этого было, а вот сейчас вспомнились мне слова профессора о моём нынешнем здоровье, и про отсутствие травм я тоже вспомнил. Покрутил руками и ногами, но нигде ничего не болело, ничего не мешало движению конечностей, да и на ощупь ничего такого я у себя не обнаружил. Подивился, конечно, этому чуду, ведь, судя по моим последним воспоминаниям, должно было нас размазать прямо-таки в кашу, падали-то вверх ногами, пусть и в самое сердце болот. Да и кто бы нас оттуда доставал, а потом припомнил какую-то неведомую железную хрень, что сбрила нам правое крыло, и обрадовался. Значит, наши там были, значит, делали они там что-то такое, вот и меня спасли. А насчёт того, что падали мы, да ещё и вверх ногами, так ведь всякое бывает. Видел я, например, своими глазами лётчика, что с пяти километров упал и выжил при этом. Конечно, везение там было запредельное, упал он в длинный, крутой, забитый свежим и мягким снегом овраг на поверхности небольшой горушки, пробил в этом снегу двухсотметровый тоннель, да и вылетел по гладкому льду на дне этого оврага прямо на поверхность замёрзшей реки под взгляды удивившихся донельзя красноармейцев. Лечился он потом долго, конечно, но ведь выжил же! Вот и с нами, наверное, что-то подобное случилось, так я решил для себя и сразу стало легче.

Тут дверь бесшумно отворилась и в палату мою вошла Анастасия, но перед ней в комнату мягко вплыл столик на колёсиках, чем-то плотно уставленный и, ей-богу, он въехал сюда по пологой дуге сам, и поворачивал, выбирая маршрут, тоже сам! Я зажмурился и затряс головой, а когда вновь бросил туда взгляд, там уже всё было нормально. Анастасия толкала столик перед собой, и я подумал, что вот правы всё же врачи, поберечься мне надо. Мерещится же хрень всякая, хоть и кажется мне, что здоров.

Девушка остановилась у изголовья моей капсулы, опять потыкала какие-то кнопки, и крышка поднялась вверх.

— Доброе утро! — поприветствовала она меня, с профессиональным любопытством глядя мне в лицо. — Как себя чувствуете, Александр?

— Хорошо, — отозвался я, прислушиваясь к себе и закрывая руками причинное место, — спасибо. И вам доброе утро. А чувствую я себя много лучше, чем вчера. Готов, как говорится, к труду и обороне.

— Тогда попробуйте приподняться и сесть, — попросила она меня, — только не спешите. Спешить никуда не надо.

— Есть, — ответил я, начиная медленно подниматься. Меня и в самом деле немного заштормило, но ничего особенного, совсем немного, да и отпустило сразу же, и вот я уже сидел, свесив ноги к полу, а руки мои укрывали от чужих взглядов всё то же самое.

— Вот ваша одежда, — выдала Анастасия мне какой-то комплект, похожий на спортивную форму. Трусы, майка, носки, штаны, лёгкая курточка и мягкая, плотная беговая обувь на шнурках. — Одевайтесь.

— Отвернитесь, — попросил я смущённо, и она понимающе отвернулась, отойдя к окну во всю стену и принявшись смотреть на лес по ту сторону стекла. Она стояла легко и непринуждённо, а солнце светило через окно и через её одежду на меня, открывая мне то, на что смотреть без спроса не следовало, и я неожиданно подумал, что когда-нибудь, после войны, я попрошу и Марину встать вот так же, у окна, напротив солнца, в таком же лёгком и коротком халатике, попрошу и буду смотреть на неё, смотреть долго и жадно, а потом…

— Готов, — всё ещё смущённым, но уже по другому поводу, голосом, сказал я. Анастасия повернулась, критически посмотрев даже не на меня, а на мою одежду, сидела она немножко криво, но мне и вправду показалось, что пуговицы были пришиты на эту курточку и штаны недавно, причем пришиты не очень умело.

— Ну что, товарищ Александр Артемьев, — чему-то улыбаясь, спросила она, — начнём?

— Саша, — поправил я её, — можно просто Саша. Говорите, что нужно делать.

И мы начали, хоть и не попросила она в ответ звать себя Настей, ну да и ладно. А начали мы с еды и питья, причём еды было до обидного мало, а вот питья много, хоть и невкусного. Солоноватое, и больше на слизь похоже, чем на воду. Потом я сидел в каких-то креслах, облепленный датчиками на присосках, а она внимательно смотрела в какие-то приборы, потом я ещё ел и пил, потом мне показали местный санузел, там действительно было как на подводной лодке, а потом занялись физнагрузками. Сначала понемногу и очень осторожно, а потом всё сильнее и сильнее, до пота, до одышки.

Я бегал и прыгал, подтягивался и отжимался, и всё это на каких-то странных тренажёрах, больше похожих на больничные приборы. Я потел, а она внимательно следила за моим состоянием через какой-то экран, и совсем не поддавалась на все мои попытки завести разговор. Анастасия отвечала мне всегда с готовностью, вежливо и с улыбкой, но всегда односложно и так, что больше спрашивать не хотелось.

А потом вновь было что-то странное, я тогда сидел рядом с ней, у заставленного стола, она по центру, а я слева, и вот поставил я на стол бутылку с питьём, но поставил не очень удачно, краем на какую-то папку, бутылка чуть качнулась, крышечка с неё слетела на пол, и я, в каком-то странном озарении, сумел мгновенно понять, куда она упадёт, с какой скоростью и какой стороной, я чуть ли не траекторию увидел, и сумел не просто подхватить эту несчастную крышечку, а просто чуть нагнулся и взял её из воздуха двумя пальцами.

— Как это? — совсем ошалев, скорее у самого себя спросил я, но ответила на мой вопрос Анастасия, причём немного недовольно.

— Вы, Саша, помните слова Александра Андрээвича? — вновь этот странный выговор, ненашенский какой-то, — о том девизе, которым вы должны теперь руководствоваться в жизни? По крайней мере, до той поры, пока вам всё не объяснят?

— Ничему не удивляться, — припомнил я, — должен что-то там джентльмен. Вроде так.

— Вот и руководствуйтесь, — сухо припечатала она меня этими словами. — Вы ведь обещали, помните? Я могу доверять вашим обещаниям?

— Да, — ответил я немного смущённо, — извините. Само как-то вырвалось.

Она с каким-то безграничным терпением посмотрела в мои глаза, и я как-то понял, как-то до меня это дошло, что Анастасия не так уж и молода, точнее, глазами не молода, тело тут в расчёт брать не стоит, это глаза очень умной, поумнее меня, женщины, и никакая она мне не Настя, да и вряд ли она здесь штатная медсестра, доктор она, а может быть, что даже и доктор наук, вот такие у неё глаза. Просто приставили ко мне именно её, получилось так, больше некого было, наверное, может, контора эта до ужаса секретна, и потому штат сотрудников здесь минимален. А мне самому нужно было начинать знакомство с ней не с её локонов или губ с ногами, мне в глаза, в глаза её нужно было смотреть, сразу понял бы всё, дубина стоеросовая.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Анастасия, протягивая мне какие-то браслеты и знаком попросив их надеть. — Вам всё объяснят, Саша, не переживайте, но постепенно, а для правильного понимания стоит немного потерпеть, согласны?

— То есть так согласен, что даже ух! — поспешил заверить её я, — системность знаний — это же самое главное! Я ведь и сам три года в училище инструктором по лётной подготовке прослужил, намучился с этим! Лезут, понимаете, эти курсанты ускоренного курса обучения вперёд паровоза, всё спешат куда-то, не соображая, что себе только хуже делают! Один так вообще, я ему в воздухе говорю — пропусти нижнего, он скорость сбросил и дальше сбрасывает, вот уже штопор скоро, я ему говорю, ты что делаешь? Перехватил управление, вывел машину, сели, поговорили с ним на земле, и только тут до меня дошло, да ведь для него что самолёт, что автомобиль — никакой разницы! Не было у него понимания, что нас в воздухе скорость держит, представляете? У курсанта лётного училища! Деревенский до мозга костей! Как на тракторе — сел и поехал!

— Примерно, — внимательно глядя на меня, сказал она. — А вот вы, Саша, сейчас должны дать себе отчёт, что вы ещё не совсем здоровы. Примите во внимание сбивчивость и многословность вашего рассказа, пожалуйста. А я-то уж обрадовалась.

— Да-а-а, — смущённо протянул я и немного покраснел, в самом деле, что это со мной, как пацан, ей-богу.

— Но прогресс есть, — утешила она меня, — да и изначально ваша психика настолько устойчива, уравновешена и здорова, что мне даже завидно. Так что к вечеру, думаю, можно будет и переселить вас к вашему Олегу, нечего вам капсулу реанимации занимать. Только вы не зажимайтесь, не пытайтесь от меня ничего скрыть, ведите себя естественно, вам же лучше будет, договорились?

— Да, — облегчённо выдохнул я, — договорились. Есть вести себя естественно.

И мы поехали заниматься физнагрузками дальше, я снова бегал и прыгал, отжимался и приседал, а когда пошли упражнения на ловкость, я в этот раз набрасывал деревянные кольца на палочку, из одного угла комнаты в другой, у меня вновь возникло странное ощущение того, что я точно знаю, как это сделать, я вновь практически увидел траекторию полёта кольца, сумел довернуть кисть именно так, как надо, приложить сил ровно столько, сколько нужно было, и попал, точно зная наперёд, что попаду.

Хотел было сказать об этом Анастасии, даже повернулся к ней, но она напомнила мне про девиз и показала пальцем в экран, мол, сама всё вижу, не переживай. Ну, я и не стал переживать, ей виднее, в самом деле.

А потом, уже ближе к вечеру, в самом конце этого длинного, длинного дня, Анастасия сумела меня обрадовать.

— Очень, очень хорошо, — её вроде как саму успокоили и обрадовали циферки на экране, в чём-то она точно удостоверилась, и это что-то относилось именно ко мне, к моему состоянию. — Всё установилось и работает как надо, мало того, всё работает выше всяких похвал.

Я не стал ничего уточнять, помня про девиз, лишь показал, что радуюсь вместе с ней, и она улыбнулась, как улыбаются люди после сложной, но отлично выполненной работы, когда всё получилось так, как нельзя было и надеяться.

— Ну, что же, — заявила она, вставая, но не собираясь ничего отсюда вывозить, эта комната была, как я понял, её рабочим местом, — вот и вечер, а я вам, вроде бы, кое-что на этот вечер обещала.

— Переселить к Олегу? — сообразил я, и она кивнула.

— Идёмте, — Анастасия просто встала и пошла к выходу, вот так просто, и я замялся, но сообразив, что мне собираться не надо, что моих вещей здесь нет, кинулся за ней следом.

— Хорошо то, — мы шли по длинному, светлому коридору, в нём светили какие-то странные лампы, не видел я таких никогда раньше, но светили они ярким солнечным светом, мы как будто улице гуляли, — что Олег, ваш друг, возьмёт на себя все объяснения бытового плана, вам вот сейчас хорошо было бы принять душ и поесть. Присутствуют, знаете ли, Саша, в этом некоторые сложности, но вы уж помните про девиз. Да и будет вам сегодня в таком случае чем заняться.

— А давно он… — я помахал в воздухе рукой, не зная, как точно сказать, — здоров?

— Давно, — остановилась она перед какой-то дверью в этом странном, безлюдном коридоре, — ваш случай был более сложен. Но и результат выше. Вы ещё не понимаете этого, Саша, и не скоро поймёте, но выше.

Она вежливо постучалась в дверь, дождалась недовольного крика Олега что заходите уже, что если бы он мог, то открыл бы обязательно и, приложив указательный палец к какому-то датчику, что заменял здесь, видимо, собой замок, заставила дверь отвориться. Мой стрелок не поспешил нам навстречу, он вообще сидел к двери спиной и упитывался чем-то вкусным, судя по запаху, и я сумел спокойно осмотреться.

Помещение это было до того интересным, что я невольно застыл, разглядывая его, у нас так не строили и не жили, но я сразу же понял, что жить вот так намного лучше и удобнее, чем наших квартирах и домах с их коридорчиками и комнатками.

Во-первых, было это здоровенное, квадратов на триста, помещение разбито на зоны и участки, в каждом из которых был свой смысл. И разграничено не просто так, а небольшими подъёмами, переходами, перилами, небольшими стеклянными стеночками и прочим декором. Это не было спортзалом, в котором понаставили всякого, пусть и по уму, тут получилось уютное жильё, в котором можно было и уединиться, в то же время при этом не выпадать из общей жизни.

Вон там, например, чуть отгороженная выступом стены, виднелась незаправленная, широкая и удобная кровать с раскиданными по ней подушками, а в другой стороне комнаты имелась точно такая же, только не тронутая. Для меня, наверное. А между ними были и чуть приподнятая площадочка с креслицами, чайным столиком и подвесным, ей-богу подвесным, железным камином, в котором даже горел огонь. Было и место с широким диваном перед большим чёрным экраном, и рабочие столы со светильниками и этажерками, набитыми всякой всячиной, да много всего там было, кухня была, закуток с тренажёрами был, ещё что-то было, я уж и не стал рассматривать. И странные картины на стенах, на которых даже и не угадаешь, что нарисовано, и непонятные фигуры в стенных нишах, на замену скульптурам, наверное, и подсветка сверху вниз и снизу вверх, отчего получалось очень уютно и необычно. В общем, сложилось у меня впечатление, что делал это помещение один человек, и делал по уму, красиво и с непонятным мне вкусом, но тут хотелось жить, тут легко дышалось.

А ещё центром этой огромной комнаты была, как ни странно, одна из стен, самая длинная. Потому что и не стена это была вовсе, а снова огромное окно от края до края и от верха до самого низа, и всё в этой комнате как бы смотрело в это окно, от низкой площадки перед ним, до всего остального чуть выше и дальше к углам.

И насчёт отсутствия комнаток я погорячился, потому что стена напротив окна была вся в разных дверях, за которыми, наверное, уж что-то да имелось.

А за окном этим виднелся очень уютный и красивый лес из одних берёз, тот же самый, что я уже видел, только здесь, у Олега, метрах в десяти от окна и дальше наблюдался самый настоящий бассейн, наполненный чистой, голубоватой водой. А что ещё там было, какие шезлонги с зонтами, я рассмотреть не успел, потому что Анастасия вышла чуть вперёд и, заслонив меня, начала с хорошо слышной насмешливой усталостью разговаривать с Олегом.

— Всё бунтуете? — мой стрелок, видимо, успел с ними поругаться. — Не надоело?

— Да, — буркнул он, не поворачиваясь, и поставил чашку чая на стол перед собой. Причём сердито так поставил, с отчётливым недовольным стуком. — И нет!

— Ты, главное, смотри не лопни, — не выдержал я, — от такого-то бунта! Вон, щёки-то уже со спины видать!

— Да ладно! — надкусанный треугольный кусок круглой и тонкой, поджаристой лепёшки, посыпанный чем-то вкусным, полетел на стол, в тарелку к другим таким же, а сам Олег выскочил к нам как чёртик из табакерки, чуть ли не буксуя на ходу.

— Саня! — схватил он меня в объятия, — Санёк! Живой, чтоб тебя, сволочь такую! Месяц, понимаешь, месяц ты там припухал, пока я здесь на стены лез! Ты чего так долго-то, а? Мне ведь общение нужно, не могу я в одиночке-то!

— Месяц? — удивлённо посмотрел я на Анастасию, и она кивнула.

— Вам же профессор сказал, — объяснила она мне, — что ваш случай был сложен, из ряда вон, помните?

— Месяц-месяц! — уверил меня Олег, выпуская из объятий, — тридцать долбаных дней! Ну, спасибо вам, Анастасия батьковна, за царский подарок!

— Олег, — устало сказала она, никак не реагируя на батьковну, — ведь мы же с вами договаривались! Не было у нас намерения ни мучать вас, ни в чём-то ущемлять, просто слишком много дел, и дел важных. Тем более что завтра, с самого утра, и начнутся так необходимые вам объяснения, а пока сами покажите своему товарищу всё то, что ему нужно знать. Научите его в бытовом плане всему, что знаете сами, хорошо? И попрошу вас, Олег, поменьше домыслов, не надо этого.

— Завтра? — не очень-то и доверчивым взглядом посмотрел мой друг на Анастасию, — точно?

— По чуть-чуть, — кивнула она ему и показала пальцами, насколько именно по чуть-чуть. — И ровно в той мере, к какой вы сами будете готовы. Но точно. И позвольте с вами попрощаться, и у меня, и у вас много дел. До свидания, друзья.

Мы попрощались с ней, я очень уважительно и сердечно, Олег вроде тоже, она немного оттаяла и вышла из этой комнаты.

— Ну, пойдём! — дождавшись, пока не щёлкнет замок, немного зловеще скомандовал мне мой стрелок, — сейчас я тебе ка-а-ак всё покажу!

Но показывать ничего не стал, а, усадив за стол, на котором сиротливо лежала тарелка с треугольными кусками странной лепёшки и чашка с остывшим чаем, скомандовал:

— Сначала ты давай!

— А что давать-то? — удивился я, — ну, пришёл в себя вчера, ну, поорал немного, потом очухался. А сегодня физкультурой весь день занимался, под присмотром Анастасии, всё вроде. И это, Олег, я бы пожрал плотно для начала, можно здесь это устроить?

— Сейчас всё будет, — поднялся он на ноги и подошёл к нише в стене, рядом с которой имелся встроенный большой экран, приветливо загоревшийся при приближении Олега. — Тебе чего?

— Борщ, — без раздумий заказал я и тоже поднялся на ноги, чтобы посмотреть, чего он там делает, интересно же стало до невозможности. — На первое!

А посмотреть там было на что, ведь этот экран перестал быть плоским, он приобрёл объёмность и глубину, и в этом объёме, повинуясь жестам Олега, замелькали, сменяя друг друга, самые настоящие на вид блюда, вот только не были они настоящими, потому что возникали они ниоткуда и уходили в никуда, а так не могло быть.

— Так, борщ я уже делал, — пробормотал Олег, чего-то выискивая, — в сохранённых должно быть, ага, вот он! Три минуты, и готово! А на второе что хочешь?

— Картошку жареную, — тоже не раздумывал я, — с печенью! Можешь?

— С печенью? — с недоверием покосился на меня он, — это хоть съедобно? Или так, картоху попортить?

— Вкуснее не бывает, — заверил я его, — любимое блюдо! А ты вообще, что делаешь-то?

— Ну, попробую сконструировать, — всё ещё с сомнением начал он колдовать, одновременно объясняя, — это, чтобы ты знал, штука такая, вроде игры в повара. Указываешь ей, что хочешь получить и из чего, а она делает, причём делает так, что вкусно получается, сама кумекает, как там и что. Я один раз попробовал мясо испортить — не дала, представляешь? Так, выбираем температурный режим — русская печь, посуда — сковорода чугунная, масло — сливочное и, чёрт с ним, подсолнечное, картошка — брусочками, лук репчатый — мелко, печень — какую тебе? Говяжья есть, куриная, ещё какая-то…

— Давай куриную, — я чуть не влез в этот экран, до того мне было интересно. Ведь там, повинуясь движениям Олега, в ненастоящую, но очень убедительную сковороду сыпалась понарошечная нарезанная картошка, а он движением пальца выбирал, насколько именно она должна быть прожарена. — Только её в самом конце, чтобы не задубела!

— Так машина по-другому и не даст, — хмыкнул Олег, выбирая куриную печень, — она сама соображает! И когда лук пускать, чтобы он прожарился в самый цвет, и когда всё остальное, она по науке делает. Единственно, с приправами и вкусом тут что-то не то, пришлось своё вспоминать да в машину записывать, она и так может, представляешь? И картошка не та, и лук, и печень, да вообще всё!

— Укропу сверху, — выбрал из многого чего непонятного я, — да побольше!

— Укропу! — усмехнулся Олег, но добавил его ровно столько, сколько я и просил, — я ведь, Саня, из поварской семьи вышел, отец у меня повар экстра-класса, чтобы ты знал. И я с ним против воли до того в кулинарии наблатыкался, он даже обижался, что я в инженеры пошёл, говорил, готового повара испортили. А потому скажу тебе так: укроп — это не круто. Просто поверь мне и запомни. Всё, готовность — три минуты, порция и полпорции, тоже попробую, сохраняю под названием, допустим, картошка с печенью по-Артемьевски! Захочешь ещё, подойдёшь и скажешь — машина-машина, картошки хочу, вот под этим названием, она поймёт и сделает. Ты не улыбайся, я серьёзно. Бери борщ, пошли к столу. На третье будет чай и вот этот пирог, пицца называется, очень вкусно, попробуешь.

В глубине ниши, что была рядом с экраном, что-то зашипело, повалил парок, и там материализовался прямо из воздуха поднос, на котором красовалась глубокая тарелка с борщом, ложка, плетёнка со свежим хлебом, мисочка сметаны, мисочка зелени, чеснок, соль-перец-горчица и ещё что-то, я не стал рассматривать, а схватил поднос и попёр его к столу, есть хотелось зверски совершенно, потом всё рассмотрю.

— Да спрашивай уже, — через минуту, когда я уже перекидал в себя с разгону ложек пятнадцать по-настоящему вкусного борща, чтобы сбить первый голод, и только потом начал сыпать в него зелень и прочую сметану, снизошёл до терзаний Олега я, — мы же не в Средней Азии, а ты не аксакал с бородой до пупа. Вот там бы тебе пришлось с расспросами часочек подождать, да! Ну, и мне тоже.

— Скажи мне, Саня, — тут же оживился он, — куда мы влетели? И с чего это у нас вдруг крыло отвалилось?

— А, это, — воспоминания всколыхнули кое-какие эмоции, но шансов сейчас у них не было, под борщ-то, — короче, дело было так, слушай. Я пытался пройти между двумя деревьями, и уже почти прошёл. А потом, над самой трясиной, вдруг оттуда какая-то лапа механическая появилась, там ещё всякая такая же хрень рядом летала, вот эта лапа нам плоскость-то и сбрила. Машину кинуло на спину, дальше не помню ничего. Всё.

— Это многое объясняет, — медленно проговорил Олег, и встал со своего места, чтобы принести уже готовой картошки. — Не хочешь услышать?

— Ты ж всё равно не отцепишься, — пожал плечами я, рассматривая принесённое второе, здорово получилось, в самом-то деле. И картошка, и печёнка прожарились ровно настолько, насколько надо, да ещё картошка полностью пропиталась печёночным соком, у меня не всегда получалось добиться такого результата, а здесь как будто бы настоящий, умелый повар готовил, — так что жги, не стесняйся. Настолько тут всё невероятно, что я уж и не знаю. Мы в раю, что ли? Насчёт остальных не скажу, но Анастасия-то — чистый ангел!

— Хорошо, — собрался с мыслями Олег, — только ты, Саня, не смейся, я сейчас на полном серьёзе. Ни в каком мы ни в раю, понял? А эти люди — они и не люди вовсе, Саня, они инопланетяне! Но не с Марса или Венеры, а много дальше! И потому техника у них настолько далеко от нашей шагнула, что и не передать! Я тут разобрал пару приборов, так нам до них как до Луны раком, не меньше!

— Так не с Марса, — я подвинул к себе картошечку и с удовольствием попробовал, вкус был тот самый, прямо из детства, и даже лучше, — или всё-таки не с Венеры? И я, кстати, понял теперь, почему меня просили приборы не ломать, твоя работа, чья же ещё.

— Что-то ты уж больно спокоен, — нахмурился Олег, подозрительно глядя на меня, — знаешь что-то?

— Спокоен я потому, — пришлось объясниться мне, — что ещё, наверное, лекарства действуют. И знаю я только одно — мы с тобой, Олег, погибли там, на болоте, вот что я знаю. Даже если бы плоскость осталась цела, не прошли бы мы ещё сто пятьдесят километров, не смогли бы. Может, сели бы где, а скорее всего, что и нет. Такие дела.

— Вечером на тебя посмотрю, — вдруг непонятно чем пригрозил мне Олег, — уже через часочек, недолго осталось! И с удовольствием послушаю, как ты тогда умничать будешь, ага.

— А чего вечером? — немного насторожился я, — чего не сейчас?

— Вечером с тобой чайку попьём, — заулыбался он, — под звёздами! Сейчас просто не так наглядно будет!

— Под звёздами, так под звёздами, — безразлично пожал плечами я, переходя к чаю и странной, но очень вкусной лепёшке, — как скажешь! И рассказывай давай, чего ты за этот месяц узнал.

— Узнал, — усмехнулся Олег, — а узнал я, Саня, за этот месяц вот чего: некоторые новые секреты французской кухни — раз, китайской — два, узбекской — три, всех остальных — четыре. Перелопатил сам всю местную кухню под себя, не та она здесь, бедная какая-то, и всё не то, инопланетяне, говорю же. Так, чего ещё — а, обжился я тут, со всеми агрегатами подружился, поешь — покажу. Ими тут всё напичкано, ты не смотри, что их не видно. Да, плаваю много — бассейн видишь? Физнагрузки обязательно, зарядка. Поругался ещё со всеми тут, ну сил же нет никаких, ты ещё припухал непонятно где! Книг и газет — не дают, только материалы по кулинарии сунули. Всё вроде.

— Не густо, — признал я, заканчивая с чаем. — Ох, хорошо-то как! Далеко нашим поварам до этой машины!

— Ты даже не представляешь себе, Саня, насколько, — вновь с очень загадочным видом пустился в туманные намёки Олег, — даже не представляешь!

— Задолбал, — честно предупредил его я, — есть что сказать, говори, а нет — туману не напускай. И это, покажи, где тут по нужде ходят.

И Олег поднялся с места, чтобы показать мне сначала это, а потом и всё остальное. Отхожее место тут было оборудовано не в пример реанимационной у Анастасии, там можно было не только малую или большую нужду справить со всеми удобствами, но и, наверное, даже великую, государственную, хоть я и не представляю, как это сделать. Олег, кстати, подошёл к делу капитально, там у самых важных кнопочек и рычагов висели листки бумаги с подсказками, на всякий случай, если вдруг сам забудет.

А потом мы ходили по этой огромной квартире, и я учился в ней жить правильно. У кровати, например, можно было выбирать степень жесткости да подогрев с охлаждением и вентиляцией свежим воздухом, она могла укачивать и массировать, убаюкивать и будить, одновременно не давая храпеть или задыхаться во сне. Олег признался, что никогда, даже в детстве, так не спал.

Потом было много чего, тренажёры там, душ с ванной, парная с мокрым и сухим паром, всякие самостоятельные приспособления для уборки, но больше всего времени мы потратили у поварской машины, и вот уж там Олег разошёлся вовсю. Оказывается, в ней уже были тысячи готовых рецептов, просто ему было скучно жрать готовое, и он очень обрадовался, когда ему показали возможность готовить самому. А то ведь и борщ был моему стрелку немного не тот, постный какой-то, неправильный, и мороженое не то, и плов, и всё остальное тоже, вот и баловался поначалу, добивался правильного вкуса, а потом увлёкся.

И оказалось, что люди эти, кем бы они ни были, питались, конечно, хорошо, но пресновато как-то и довольно однобоко, слишком правильно. Не было у них многих специй — так Олег их ввёл в оборот, хоть и пришлось много мучиться, добиваясь правильного вкуса, ведь какой же плов без зиры, а суп харчо без кинзы? Не было многих фруктов, овощей и ягод, особенно скоропортящихся, не было множества соусов, не было той самой изюминки, всё было просто и питательно, не больше, но и не меньше. Вот мой стрелок и разошёлся вовсю, исправляя, дополняя и вводя новое в местное меню.

— Так, давай я нам чаю сварганю, — Олег принялся колдовать с этой машиной, и я уже понимал, что он делает, — самое время, стемнело. Пиццу возьмём для комплекта, пиццеллу, канноле, макарон, ну и хватит, наверное. И ты не улыбайся, привык у себя там в училище макароны с укропом жрать, а это печенье такое, вкусное очень, понял? А если понял, то и приучайся к правильной пище.

Я хотел было попросить у него бутербродов с красной рыбой, но после этих слов не стал, прицепится же, начнёт язвить и ехидничать, ну его.

— И ты давай, дуй на свежий воздух, — Олег сложил всё на поднос, не дав мне в руки хоть что-нибудь, — как двери открывать, знаешь уже. Посмотрим на твою физию.

Я пожал плечами и направился к окну во всю стену, за которым был бассейн с лесом из одних берёз и всё остальное. Сдвинул влево огромную стеклянную панель, что заменяла тут собой дверь, смело вышел на свежий воздух, с удовольствием вдохнув его полной грудью, потом перевёл глаза вверх и застыл на месте, ошалев до невозможности. Если бы у меня в руках в этот момент было хоть что-нибудь, уронил бы точно.

Над моей головой, в безоблачном, ясном и тёмном небе, висела, повернувшись ко мне чуть боком, яркая, не хуже пяти Лун, огромная и чёткая спиральная галактика со множеством рукавов. Занимала она примерно две трети небосвода, это с учётом закрытого сейчас лесом и домом горизонта, и я просто залип, рассматривая её во все глаза.

— Ну что? — голос Олега, вырвавший меня из созерцательного ступора, был полон непередаваемого, сочувственного ехидства, — может, скажешь теперь, что мы с тобой в Аргентине какой-нибудь? Ну так давай, Южный Крест поищи, чего нет-то! А вообще меня в первый раз так же накрыло, только отвлечь было некому, долго стоял. Так что инопланетяне это, Саня, инопланетяне! Ну, некому же больше!

Я на негнущихся ногах подошёл к лёгкому деревянному шезлонгу и уселся на него, как на тюремные нары, ссутулившись и опустив голову вниз, смотреть вверх сил не было, накрыло меня не по-детски. До этого-то всё разговоры были, до этого я всё в глубине души цеплялся за то, что ничего такого глобального с нами не произошло, обычная же, хоть и жутко секретная больница, обычные, хоть и не похожие на нас люди, но то, что я увидел сейчас, просто раздавило меня, размазало по этому шезлонгу своей убедительной безусловностью.

— Чайку, Саня, чайку хлебни, — засуетился рядом со мной Олег, — глядишь, и отпустит! Держи, держи кружечку-то, ну!

Я деревянной рукой взял кружечку, отхлебнул немного горячего чая, потом безучастно слопал подсунутую мне хрустящую трубочку со сладким и очень вкусным кремом, немного успокоился, но больше от присутствия Олега рядом, чем от еды, и только тогда снова поднял наверх глаза. Огромная галактика никуда не делась за это время, она всё так же висела над моей головой, заменяя нам своим холодным, равнодушным светом уличные фонари. Тогда я разлёгся на этом шезлонге, вытянувшись во весь рост, и стал смотреть на неё со всё более и более возрастающим интересом.

— Есть идеи? — отвлёк меня Олег, стараясь не дать мне вновь впасть в ступор.

— Никаких, — безучастно ответил ему я, а потом спросил, — а ты как, долго в себя приходил?

— До сих пор не пришёл, — признался он. — Сначала обалдел до крайности, потом удивлялся, потом любовался, потом поругался со всеми, раздражать начало. Теперь смешно даже, но видел бы ты себя! Ладно, с тобой всё нормально? Идиотских желаний не возникает?

— Нет, — прислушавшись к себе, медленно сказал я, — идиотских не возникает.

— Тогда допиваем чай, доедаем пирожные, пять минут сидим и спать, — скомандовал он, — ты насмотришься ещё, а мне не терпится до завтрашнего утра дожить. Послушать хочу, что нам завтра скажут. Интересно же, месяц ждал! Странности все эти, ну невозможно же терпеть!

— Какие ещё странности? — я против воли заинтересовался, — тебе что, этих мало?

— А ты за собой ничего не замечал? — вкрадчиво спросил у меня Олег и объяснился, заметив, что я молча жду от него деталей, не понимая, что он имеет в виду. — Ну вот, скажи мне, например, диаметр чашки, что в руках держишь.

— Ровно четыре пальца, — удивлённо ответил я ему, измерив чашку единственным доступным мне сейчас способом. — Плюс-минус лапоть.

— А-а-а, — с некоторым разочарованием отозвался он, — нормально всё с тобой, в общем. А я вот с некоторых пор себя человеком-верстаком ощущаю иногда, ну или штангенциркулем, или даже справочником по материаловедению, тут по ситуации. Вот, например, — и он взял в руки свою пустую стеклянную чашку, — состав: диоксид кремния — семьдесят четыре процента, остальное — оксиды алюминия, кальция, магния и прочее, ну тут уже поднапрячься надо, меленько всё. Что еще: высота — десять сантиметров ровно, диаметр восемь, причем имеется эллипсность в половину миллиметра примерно. Не спрашивай, откуда я это знаю, вот вижу и всё тут, причём уверенно, во всяком случае, замеры проверял, ошибки нет. Я, если хочешь знать, теперь кончиком пальца, подушечкой, могу размер до микрона почувствовать, понял? А с тобой, значит, ничего такого пока…

— Ложечку в меня кинь, — попросил я его, — чайную. Да не в лицо, попадёшь ещё, чуть выше уха давай.

И Олег, отряхнув ложечку, вдруг кинул этот столовый прибор в меня с такой силой, что я, взяв её из воздуха перед собой, немного отбил себе пальцы.

— Ловко ты, — с непонятным выражением на лице сказал он, — да мы теперь с тобой можем в цирке выступать! Один ножи ловит, второй меряет всё что ему подсовывают, да определяет ещё, настоящее золото на почтенную публику надето, или всё-таки нет.

— Бим и Бом, — согласился я, вдруг зевнув во всё горло. Чудеса чудесами, но и устал я за сегодняшний день так, как редко когда раньше уставал.

— Всё, спать, — спохватился Олег, — завтра же утро откровений, если не соврала Настя. Но раньше я за ней такого не замечал, серьёзная же дама просто жуть до какой степени, так что надежда есть. Всё-всё, пошли, я здесь сам уберу, а как кровать на глубокий сон ставить, я тебе показывал.

И я, подумав, согласился. Чего тянуть, чего откладывать, раньше сядешь, раньше выйдешь. Единственно, когда я, пересилив себя и приняв душ, уже ложился спать, мелькали в голове некоторые опасения, что мысли тяжкие мне спать не дадут, но кровать не подвела, в сон я провалился легко и свободно, да и проснулся так же.