Директор автопарка, увидев входящего в кабинет Сорокина, поспешно встал из-за стола и шагнул навстречу.
- Здравствуйте, Николай Аркадьевич. Что-нибудь случилось?
Сорокин пожал протянутую руку.
- Нет, ничего не случилось. Просто хочу побеседовать с водителями.
- Явятся к вам в отдел. Я же обещал.
- Не ушли еще?
- Пока здесь, в гараже. Пригласить?
- Хорошо бы. Нужна свободная комната.
- Вот мой кабинет. Располагайтесь, Мне так и так ехать в трест.
Рутман стал убирать со стола бумаги. Сорокин присел на диван и тяжело вздохнул. Вчерашний вечер не прошел бесследно - адски трещала голова. Перед глазами мелькали лица Евгения Константиновича, Надежды Михайловны, Клары, Женьки, Майи… Калейдоскоп! В таком состоянии лучше бы отдыхать - не заниматься расследованием! К сожалению, времени для отдыха не было. Дело торопило.
- Сюда, Николай Аркадьевич!-прервал мысли Сорокина директор автопарка.- За мой стол.
Я сейчас пришлю потерпевших.
- Спасибо, Семен Абрамович,- поднялся Сорокин.
Рутман вышел.
Минут через десять в дверях показался Иван Фомич Селезнев. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока. Он неторопливо прошел в кабинет, сел на стул против лейтенанта, огляделся, поправил редкие волосы, спадающие на лоб, вопросительно посмотрел на Сорокина. Сорокин представился, объяснил, что будет заниматься розыском грабителей.
- Вспомните, пожалуйста, товарищ Селезнев, о чем говорили грабители в машине?
Селезнев подумал, пожал плечами.
- Не прислушивался я. Думал о другом: как бы не попался на пути милиционер. Эго стоило бы мне прав.
- Было нарушение?
- Да. Посадил лишнего человека.
- Разве вы не слышали о грабителях?-удивился Сорокин.- Мы давно поставили в известность руководителей таксомоторных парков, что преступления в машинах совершала группа из пяти человек. Вы должны были учесть эго.
- К сожалению, я ничего не знал. Находился в отпуске. Это был мой первый рейс в этом месяце.
- Перед выездом вас не предупредили?
- Нет. Забыли, видно.
- Нарисуйте, пожалуйста, устный портрет того, кто сидел рядом с вами.
- Черного,что ли?- нахмурился Селезнев.- Я уже рисовал дежурному по городу. Сколько можно повторять одно и то же.
- Кое-что не сходится, нужно уточнить. Какой же Черный?
- Какой?-скривился Селезнев.- Худой. Смуглый. Картавит как будто… Разве по этим приметам найдешь человека?.. Вот еще что-лоб у него низкий. Скошенный словно…
- Кому принадлежит кепка, которую вы обнаружили в машине?
- Кому-то из них. Прежние клиенты ничего не оставляли. Я всегда машину осматриваю, когда выходят пассажиры.
- Других грабителей не запомнили?
- Сидели они сзади… Вообще - сопляки. Лет по восемнадцати. Тот, что был за мной, наверное, учится в институте. Черный спрашивал его об Эйнштейне.. Сестра у меня,- счел нужным объяснить Селезнев, - заканчивает политехнический. Так она прожужжала мне все уши какой-то теорией относительности. Потом еще что-то заковыристое.
- Что же ответил грабитель?-вернул Сорокин Селезнева к теме разговора.
- Ничего. Рассказал анекдот о том, как Эйнштейн ездил в Японию на съезд ученых… Бандюги, понимаете? Разговаривают о науке! Не поймешь, с кем дело имеешь… Вот однажды у нас во дворе было собрание. Так один воспользовался тем, что все заняты, зашел в калитку, взял детскую коляску и покатил мимо нас, приговаривая:«Не плачь, малыш, не плачь, дорогой. Баю-бай, баю-бай!» Конечно, никто не обратил на «папашу» внимания. Только у самого выхода встретилась с ним хозяйка коляски. Она как раз с базара шла. Видите, как бывает.
- Бывает… Что вы скажете о Чайханщике?
- О Чайханщике?- Селезнев опустил веки, покопался в памяти.- В веснушках весь. Чуб такой гитлеровский. В темном плаще… Черный был в светлом, с погонами.
- Вы не знаете человека, которого ссадили на площади перед тем, как взять этих «пассажиров»?- задал очередной вопрос Сорокин.
- Нет, не знаю.
- Еще один вопрос: не называл ли кто-нибудь из преступников женское имя?
- О женщинах они, по-моему, вообще не говорили… Хотя подождите,- сдвинул брови Селезнев.- Чайханщик как будто упоминал о какой-то Кнопке…
Больше Сорокин ничего не мог «выжать» из таксиста. Селезнев повторял одно и то же: «не помню», «не знаю», «не видел». Когда же вопросы иссякли, тяжело поднялся и, не простившись, вышел.
…Михайлову было лет пятьдесят пять. Он прямо с порога начал разговор с Сорокиным.
- Безобразие! Какое безобразие! Нет, вы только подумайте, какое безобразие!
- Действительно, безобразие,- согласился Сорокин.- Садитесь! Итак?..
- Да что там,- отмахнулся Михайлов. На стул, однако, сел и снял кепку. Положил ее на колени,- Меня ограбили, ладно. Нервы крепкие, перенес… Они, негодяи, с девушки сняли пальто. Совсем юная, лет семнадцати.
- При вас?
- Разумеется! Иначе бы и говорить не стал.
- Лет семнадцати, значит?
- Да. Студентка. Может, ученица еще.
- Вы бы узнали ее сейчас?
- Узнал!
«Интересно, почему она не заявила в милицию?-подумал Сорокин.- Побоялась мести преступников? Земмель предположил, что она связана с ними. Так ли это на самом деле?»
- Как выглядит девушка?
Михайлов, не задумываясь, перечислил приметы:
- Глаза большие. Кажется, серые. Волосы как будто обыкновенные, темные. В нашем городе, кстати сказать, больше брюнеток. Кроме того, у нее на правой щеке родинка. Чуть ли не с копейку… Таких я ни у кого не видел. По этой родинке я бы и узнал ее. Вообще, красивая. Прямо Василиса Прекрасная. Найдете - убедитесь! Жалко бедняжку. Был бы я помоложе, не дал бы девчонку в обиду.
- Вы и сейчас ничего,- оглядел Сорокин крепкую фигуру Михайлова.- Просто побоялись ввязаться в драку?
- Одному против четверых не устоять… Да и неожиданно все получилось…
…Другие водители ничего нового к тому, что уже было известно, не добавили. Проанализировав письменные и устные показания, Сорокин решил, что все преступления были совершены одними и теми же людьми. Изменение состава свидетельствовало о тактической уловке. В группе наверняка был опытный рецидивист, дирижировавший операциями. Девушка, однажды оказавшаяся в деле, по всей вероятности, получила «отставку». Жаль, что Арипов, ограбленный с ее участием, не мог подробно описать ее внешность.
- Ладно, найдем преступников, найдем и преступницу,- заключил Сорокин.- Никому не удастся уйти.
Он прошелся по кабинету, задумчиво глядя на ковровую дорожку, постоял немного у двери, затем вернулся к столу, взял телефонную трубку и набрал номер отдела милиции.
- Ответственный дежурный старший лейтенант Тимохин слушает вас!
- Здравствуй, старший лейтенант Тимохин. Говорит Сорокин. Все в порядке?
Тимохин мгновенно сел на своего конька и шутливо прошептал:
- ЧП!
- Какое?
- Тебя с утра разыскивают. Сколько раз я предупреждал: «Будь спокойней. Сдерживай себя». Нет, не послушал. Опять влип в историю. Думаю, что теперь тебе не выкрутиться. Вышвырнут обязательно. На подполковника страшно смотреть. Ходит, как туча, ни на кого не обращает внимания. Будто мы виноваты в том, что произошло… Какой ты все-таки, ей-богу!
- Подожди, подожди, затрещал, как заведенный. Скажи, что случилось?- поморщился Сорокин.- Может быть, с кем-нибудь спутал меня?
- Ни с кем я тебя не спутал! Не уводи меня в сторону!
- Рассказывай!
- Это ты должен мне рассказывать. Не я же был участником этой глупой истории,
- Какой истории?
Тимохин ничего не ответил, однако трубку не повесил. Очевидно, в дежурную комнату кто-то вошел.
Сорокин напряг память. Что же все-таки произошло? Неужели Тимур что-нибудь натворил?
- Алло, Тимохин. Ты почему молчишь?
- Ладно.
- Что - ладно?- закричал. Сорокин.
- Я говорю: ладно, не расстраивайся. Ничего страшного не произошло. Звонила тебе какая-то женщина. Спрашивала, когда придешь. Голос, как у Майи Кристалинской. Так бы и слушал все дежурство.
Кровь отхлынула от висков. Сорокин подождал секунду-другую, подул в микрофон.
- Я в автопарке. Только что беседовал с потерпевшими. В отделе буду вечером. Надеюсь, ты еще не уйдешь домой? Приготовься к встрече. У меня чертовски чешутся кулаки.
- Жду с нетерпением. Кстати, что сказать женщине, если она позвонит снова? Не назначить ли ей свидание? Как ты думаешь? Внешность у меня, пожалуй, привлекательней твоей будет. Одна борода чего стоит.
- Постараюсь сегодня сделать из твоей бороды мочалку.
- Смотри не перестарайся.
- Не перестараюсь. Ты только не удирай.
- Жду. Захвати с собой потерпевших. Пусть постоят за тебя. Я не прощаю оскорблений.