Официант принес фирменное блюдо ресторана «Свиная ножка», когда появился раскрасневшийся и запыхавшийся Жан-Жак Бизо. Жан-Поль Легорже даже не поднял глаз от тарелки. Он с хирургической точностью резал поджаристую свиную ножку, отделяя сочную мякоть от узловатых костей.
— Et bien?[26]
Бизо не ответил, поскольку был слишком занят, пробираясь между зеркальной колонной и густо населенным столиком, за которым сидели хорошо воспитанные дети и их несносные тетушки. Легорже скосил на него глаза и, усмехнувшись, возобновил еду.
— Я тебе тоже заказал, потому что кухня уже закрывается, — сообщил он.
Бизо опять не ответил, ибо в этот момент загружался в кресло, пытаясь преодолеть препятствие в виде подлокотников.
— Жан, ты похож на раненого броненосца. Ешь свою поросятину.
В конце концов Бизо удалось опуститься в кресло, втиснувшись между ручками. Заткнув за ворот салфетку, конец которой высоко задрался на животе, он взял нож с вилкой и пробормотал, весь взмокший от пота:
— Бонжур.
— И тебе бонжур, — ответил Легорже, обсасывая косточку. — Мы так поздно ужинаем, потому что у тебя дел по горло. Уже неделя, как идет расследование, а ты только сейчас соизволил обо мне вспомнить. Et alors?[27]
— Одну минуточку, Жан. Je mange, done je suis.[28] Желудок прежде всего, — заявил Бизо, набрасываясь на еду.
— Да будет так. И ныне, и присно, и во веки веков… аминь, — торжественно произнес Легорже, жестом показывая официанту, что надо принести еще вина.
Через несколько минут от золотистой свиной ножки остались лишь мелкие серые косточки, поблескивающие на белой тарелке как пушечная бронза. Закончив есть, Бизо изящным жестом, весьма неожиданным при такой комплекции, вытер углы рта краешком салфетки.
— Ты собираешься говорить или…
— Собираюсь, — пробурчал Бизо, сдергивая салфетку и откидываясь на спинку стула. — Что ты хочешь знать?
— Не прикидывайся дурачком, толстяк. Ты же упоминал по телефону о расследовании в «Обществе Малевича». И еще сказал, что там какая-то головоломка, о которой расскажешь при личной встрече, поскольку так будет забавнее. Ну вот мы и встретились. И ты уже сыт…
— Все правильно, — улыбнулся Бизо в усы. — Си-эн-три-четыре-семь.
— Quoi?
— Си. Эн. Три. Четыре. Семь, — повторил Бизо.
— И вся головоломка? — разочарованно протянул Легорже.
— Это было написано на стене за той выдвижной штуковиной, на которой висел украденный Малевич.
Пошарив в кармане брюк, Бизо вытащил оттуда измочаленную пачку сигарет, одну из которых извлек на свет божий. Она была со сломанным концом и прилипшим к нему обрывком фольги. Легорже усмехнулся. Оторвав конец, Бизо зажег сигарету картонной спичкой из книжечки, на которой розовым курсивом было выведено «Безумная лошадь».
— Alors, qu'est-ce que tu en penses?[29]
— Пока не знаю, — ответил Легорже, открывая серебряный портсигар. Там лежало десять тонких сигарет с золотым ободком, пахнувших гвоздикой. Развернув черную папиросную бумагу, Легорже вытащил одну из них и стал размахивать ею в подтверждение своих слов.
— Не слишком много для начала, но мне кажется, это какое-то послание. Во всяком случае, это первое, что приходит на ум.
Бизо поднял взгляд от своей увечной сигареты.
— Я тоже так подумал.
Легорже наконец сунул сигарету в рот и зажег ее спичкой из своей именной книжки.
— Воры хотели кое-что сообщить «Обществу Малевича»…
— Что сообщить?
— Именно это я и пытаюсь разгадать. Просто рассуждаю вслух. Silence et ргéраге-toi![30] — скомандовал Легорже, глубоко затягиваясь сигаретой. С конца ее упал пепел. Легорже выпустил облако белого дыма. — Воры уведомили «Общество Малевича», что успешно стащили картину из хранилища, и оставили свой автограф.
Бизо некоторое время смотрел на дым от сигареты Легорже.
— Ты идиот, Легорже, но только наполовину, — заявил он. — В половине твоих рассуждений есть здравый смысл, но что касается остального… Я согласен, что это преступление — своего рода вызов, демонстрация силы и выдающихся способностей, а не простое похищение с целью наживы. Будь это не послание, зачем тогда оставлять нам любые зацепки? Если они хотели навсегда исчезнуть в ночи, к чему вручать визитную карточку? Ты прав. Это послание. Но эс-эн-три-четыре-семь больше похоже на название средства для мытья посуды, чем на имя злоумышленника.
— Возможно, это палиндром?
— Что — семь-четыре-три-эн-эс?
— Нет, не палиндром… qu'est-ce que je veux dire…[31] акроним.
Держа сигарету между большим и указательным пальцами, Бизо воткнул ее обратно в рот.
— Я был не прав, Жан. Ты полный идиот.
— Это не ответ на вопрос об акрониме.
— Конечно, нет. Это просто мое мнение. Трудно представить, чтобы так называлась какая-нибудь организация или террористическая группа.
— А как насчет номера рейса? — спросил Легорже, безуспешно пытаясь выпускать дым кольцами.
— Гвоздичный дым слишком слабый, — заметил Бизо. — Я тебе уже говорил.
— Жаль, что о твоем дыме этого не скажешь, — парировал Легорже. — Я тебе об этом тоже говорил.
— Ха-ха. Неплохая идея. Хотя зачем им понадобилось писать номер рейса на стене, с которой они украли картину?
— Возможно, воры боялись забыть номер рейса, на котором собирались улизнуть, — предположил Легорже, склоняясь над меню. — Ты будешь десерт?
— Я проверю, есть ли такой рейс. Может, и найдется какая-нибудь связь, но это вряд ли. Как насчет шоколадного мусса?
— Хм… Deux tartes Tatin, s'il vous plait,[32] — обратился к официанту Легорже.
Тот поплелся выполнять заказ.
— Ты ведь любишь «Татэн». А какие еще есть варианты?
— Еще есть крем-карамель и…
— Да нет, — прервал его Легорже. — Я об этой надписи.
— Я понял. Здесь еще есть шоколадный кекс и… Salaud! Je vais te frapper![33] — пригрозил Бизо в ответ на вялые попытки Легорже ткнуть его вилкой в бок.
Лицо его покраснело, борода затряслась от смеха, а верхняя часть тела заходила ходуном в отличие от нижней, плотно зажатой между ручками кресла.
— Успокойся, Легорже, — сказал Бизо, отсмеявшись. — Мы это обмозгуем, но на полный желудок думается лучше.
— Куда уж полнее?
— Но мы же еще не ели десерт.