Дьявол и паж

Глава XXXI Дьявол забирает все взятки

И вновь его милость Эйвон въезжал в Бассенкур. На герцоге были темно-желтые панталоны и камзол из светло-пурпурного бархата с золотистой отделкой. Сапоги с серебряными шпорами были покрыты дорожной пылью; в правой руке его милость держал перчатки и длинный кнут. Копыта лошади застучали по булыжнику, которым была вымощена рыночная площадь. Эйвон натянул поводья. Вновь, как и несколько месяцев назад, жители Бассенкура и окрестные крестьяне изумленно взирали на необычного гостя.

У дома кюре лошадь остановилась. Его милость оглянулся и, заметив неподалеку уже знакомого нам мальчика, поманил его и легко соскочил с коня.

Мальчик несмело приблизился.

— Будь добр, дружок, отведи мою лошадь на постоялый двор и проследи, чтобы ее поместили в стойло и напоили, — распорядился его милость и бросил малышу луидор. — Скажи хозяину, что я рассчитаюсь чуть позже.

— Да, милорд! Спасибо, милорд! — пробормотал мальчик, сжимая в ладони луидор.

Его милость отворил калитку, ведущую в сад, и по ухоженной дорожке прошел к входной двери. Как и в прошлый раз, дверь открыла розовощекая экономка. Старушка узнала гостя и присела в реверансе.

— Bonjour, m'sieur! Месье кюре у себя в комнате.

— Спасибо, — поблагодарил его милость и проследовал за экономкой в кабинет.

На пороге он замер. При виде посетителя кюре учтиво приподнялся в кресле.

— Месье? — Эйвон улыбнулся, и священник узнал гостя. — Eh, mon fils!

Эйвон дружески коснулся протянутой руки.

— Моя воспитанница, святой отец?

Кюре просиял.

— Бедняжка! Да, мой сын, вы не ошибались: я приютил ее.

Эйвон облегченно вздохнул.

— Благодарю вас, святой отец.

Кюре лукаво улыбнулся.

— Сын мой, еще немного, и я бы не сдержал своего обещания и послал бы вам весточку. Бедняжка так исстрадалась за эти дни. А этот негодяй… Сен-Вир?

— Мертв, mon père, пал от своей собственной руки.

Де Бопре осенил себя крестным знамением.

— И благодаря моей изобретательности, — поклонился его милость. — Я приехал забрать… мадемуазель де Сен-Вир.

— Так, значит, она его законная дочь? — вскинулся кюре. — Вы уверены, герцог?

— Абсолютно. Об этом уже знает весь Париж. Я позаботился.

Де Бопре порывисто стиснул руки герцога.

— Месье, вы сделаете ее счастливой! Бог простит вам ваши прегрешения. Бедное дитя мне обо всем рассказала. — Кюре смущенно улыбнулся. — Теперь я вижу, что не напрасно пошел на союз с самим сатаной. Вы вдохнули в девочку жизнь.

— Отец мой, советую вам не слишком доверять всему, что рассказывает обо мне этот ребенок, — суховато возразил Эйвон. — Она возвела меня на пьедестал, а мне там, поверьте, не место.

Де Бопре открыл дверь.

— Нет, сын мой, девочка прекрасно осведомлена, какую жизнь вел прежде ее дорогой "Монсеньор", — он тихо рассмеялся. — А теперь пойдемте к ней.

По залитому солнцем коридору они прошли к гостиной. Священник распахнул дверь и ликующе объявил: — Petite, к тебе посетитель. — Он отступил, пропуская Эйвона, после чего на цыпочках вышел и неслышно притворил за собой дверь.

— И все-таки Бог милостив, — прошептал де Бопре и засеменил обратно в кабинет.

Леони сидела у окна, на коленях у нее покоилась раскрытая книга. Глаза девушки были устремлены вдаль, туда, где мягко шелестели луговые травы; на щеках отчетливо виднелись следы слез. Леони словно не слышала, что в комнату кто-то вошел. Внезапно совсем рядом раздался до боли знакомый голос:

— Ma fille, что все это значит?

Леони вздрогнула, обернулась и в следующую секунду сорвалась с места с ликующим воплем.

— Монсеньор! — Смеясь и плача, она припала к ногам его милости.

Эйвон ласково провел ладонью по огненным волосам.

— Разве я не говорил, ma fille, что не намерен тебя терять. Тебе следовало довериться мне, дитя мое. Ты же сбежала самым возмутительным образом.

Леони поднялась.

— Монсеньор, я понимаю… Я не могла… Это было невозможно… О, Монсеньор, Монсеньор, зачем вы приехали?

— Чтобы забрать тебя, дитя мое. Зачем же еще?

Она покачала головой.

— Ни за что! Я не могу! Я прекрасно знаю, что…

— Присядь, дитя мое. Я тебе столько должен рассказать. Ну что ты плачешь, ma mie? — Эйвон поднес палец к губам, в голосе его зазвучала нежность. — Незачем так расстраиваться, mignonne. — Он заставил Леони сесть на диван и сам устроился рядом, по-прежнему не выпуская ее руки. — Дитя мое, ты вовсе не внебрачный ребенок и даже не крестьянская дочь. Ты, как я и считал с самого начала, Леони де Сен-Вир, законная дочь графа де Сен-Вира и Мари де Лепинасс.

Леони недоуменно смотрела на него.

— Мон… Монсеньор? — беззвучно шевельнулись мягкие губы.

— Да, дитя мое, именно так. — Его милость вкратце изложил историю.

Леони, приоткрыв рот, внимала рассказу. Эйвон замолчал, и в комнате на несколько минут воцарилась тишина.

— Так, значит… значит… я благородного происхождения! — наконец вымолвила девушка. — Я… Это правда, Монсеньор? Это правда?

— В противном случае, я не стал бы ничего тебе рассказывать, mignonne.

Леони медленно встала и так же медленно закружилась по комнате.

— Я дворянка! Я мадемуазель де Сен-Вир! Я могу вернуться в Париж! Монсеньор, мне кажется, я сейчас заплачу!

— Настоятельно прошу тебя не делать этого, ma fille. Прибереги слезы для моей следующей новости.

Леони остановилась и с тревогой взглянула на Эйвона. Лицо ее побледнело.

— Я должен сообщить тебе, дитя мое, что твой отец мертв.

На щеках снова расцвел румянец.

— Vraiment? — страстно выдохнула она. — Вы его убили, Монсеньор?

— Мне очень жаль, дитя мое, но убил его не я. Я вынудил его совершить самоубийство.

Леони снова опустилась на диван.

— Расскажите! — потребовала она. — Пожалуйста, расскажите, Монсеньор! Когда он покончил с собой?

— Во вторник, дитя мое, на вечере у мадам дю Деффан.

— Tiens! — Леони осталась совершенно невозмутимой. — А почему?

— Мне подумалось, что земля утомилась носить столь дурного человека.

— Так это вы сделали так, чтобы он умер в тот вечер! Я знала, что вы это сделаете! — вскрикнула Леони.

— Сделал, дитя мое.

— А Руперт там был? А леди Фанни? Как это воспринял Руперт?

— Руперт? Сдержанно, дитя мое. Во всяком случае, до твоих неумеренных восторгов ему было далеко.

Леони вложила свою узкую ладонь в руку его милости и доверчиво улыбнулась.

— Монсеньор, это же был такой свинтус… А теперь расскажите, как это случилось. Кто там присутствовал?

— Все, даже Марлинг и милорд Мериваль. А кроме того, принц Конде, супруги де ла Рок, супруги д'Эгийон, семейство Сен-Виров, включая Армана; Лавулер, д'Анво — одним словом, дитя мое, весь Париж.

— А леди Фанни и все остальные знали, что вы намерены убить эту свинью, Монсеньор?

— Дитя мое, не стоит говорить в обществе, что это я его убил.

— Не буду, Монсеньор. А разве они не знали?

— Они знали, что я собираюсь нанести удар. Надо сказать, мои родственники и друзья на редкость кровожадны.

— Vraiment? Даже месье Марлинг?

— Даже он, — Эйвон удрученно качнул головой. — Видишь ли, дитя мое, они тебя любят, в этом все дело.

Леони покраснела.

— О!.. А что на вас было надето, Монсеньор?

— Типично женский склад ума, — пробормотал его милость. — Я был одет в золото, дитя мое, с изумрудами.

— А, знаю. Этот чудесный камзол! Но продолжайте, Монсеньор.

— Руперт и Хью стояли у дверей, — подчинился его милость, — а Мериваль развлекал Сен-Вира беседой. Леди Фанни взяла на себя твою бедную мать. А затем я рассказал собравшимся одну занимательную историю. Вот и все.

— Voyons! — Леони едва не подпрыгнула. — Всего-то! И что произошло, после того, как вы закончили рассказ?

— С твоей несчастной матерью случилась истерика. Видишь ли, дитя мое, я заставил их подумать, будто ты утопилась. Мадам де Сен-Вир вскрикнула, и графу ничего не оставалось, как покончить с собой, поскольку своим криком графиня разоблачила его.

— Наверное, это было ужасно захватывающе, — Леони вздохнула. — Мне немного жаль мадам де Сен-Вир, но я рада, что этот негодяй мертв. А что теперь будет с виконтом? Наверное, он очень огорчился.

— Полагаю, он не станет долго сожалеть о происшедшем. Я не сомневаюсь, что твой дядюшка позаботится о нем.

Глаза девушки заблестели.

— Voyons, теперь у меня есть семья! А сколько у меня сейчас дядюшек, Монсеньор?

— Я точно не знаю, дитя мое. Со стороны отца один дядя и одна замужняя тетка. С материнской стороны — несколько дядюшек и, вероятно, многочисленная толпа теток, кузенов и кузин.

Леони задумчиво покачала головой.

— Мне сложно все это осмыслить, Монсеньор. А вы обо всем знали с самого начала? Как вы догадались? Почему вы ничего мне не рассказали?

Его милость опустил взгляд на табакерку.

— Дитя мое, я выкупил тебя у достопочтенного Жана по одной-единственной причине: ты была чрезвычайно похожа на Сен-Вира. — Он немного помолчал. — Я подумал, что тебя можно использовать в качестве орудия мести.

Леони склонила голову.

— Так вы поэтому сделали меня своей воспитанницей? — едва слышно прошептала она.

Герцог встал и отошел к окну.

— Не совсем.

Леони подняла голову и с грустью посмотрела на него.

— Так я все-таки вам немного понравилась, Монсеньор?

— Не сразу. Только после того, как я получше узнал тебя, дитя мое.

— И вы позволите мне остаться вашей воспитанницей?

Эйвон ответил не сразу.

— Милое мое дитя, у тебя есть мать и дядюшка, они способны позаботиться о тебе.

— Да? — безжизненно откликнулась Леони.

Лицо его милости посуровело.

— Они будут добры к тебе, ma fille, — ровным голосом произнес он. — Теперь у тебя появилась семья, поэтому ты не можешь больше оставаться моей воспитанницей.

— И мне придется жить с ними? — в голосе Леони слышались слезы.

Его милость одарил девушку бесстрастным взглядом.

— Боюсь, что так, дитя мое. Видишь ли, ты им нужна.

— Правда? — Леони встала, глаза ее потухли. — Они же меня совсем не знают, Монсеньор.

— Это твоя семья, дитя мое.

— Я не хочу к ним!

Эйвон взял Леони за руки.

— Милая моя, поверь, будет лучше, если ты отправишься к своим родным. Надеюсь, в один прекрасный день ты повстречаешь молодого человека, который сделает тебя счастливой.

Глаза Леони наполнились слезами, она жалобно посмотрела на герцога.

— Монсеньор, прошу вас, не говорите со мной о замужестве! — умоляюще прошептала она.

— Дитя мое… — Эйвон еще крепче сжал руки девушки. — Я хочу, чтобы ты забыла меня. Я не подхожу тебе. Ты поступишь благоразумно, если выкинешь меня из головы.

— Монсеньор, я никогда не мечтала о том, что вы женитесь на мне, — просто сказала Леони. — Но если… вам этого хочется… я подумала, что, быть может, вы просто так оставите меня у себя… пока я вам не наскучу.

В комнате повисла тишина. Наконец его милость заговорил, голос его зазвучал так хрипло, что Леони испугалась.

— Тебе не следует так говорить, дитя мое. Ты меня понимаешь?

— Прошу прощения! — запинаясь, пробормотала девушка. — Я не хотела вас рассердить, Монсеньор.

— Я не сержусь. Но я никогда не сделал бы тебя своей любовницей, даже если бы имел такую возможность. Я не могу представить тебя в этой роли.

— Значит, вы не любите меня? — простодушно спросила Леони.

— Люблю. Слишком сильно люблю, чтобы жениться… — его милость выпустил руки девушки. Это невозможно.

Леони перевела взгляд на отметины на своих запястьях, оставленные пальцами его милости. На ее губах играла растерянная улыбка.

— И потому вы отвезете меня к матери и дядюшке, которых я совсем не знаю?

— Да.

— В таком случае, Монсеньор, лучше я останусь здесь, — решительно объявила девушка. — Раз я вам не нужна, я не стану возвращаться. Все кончено. — Из горла ее вырвалось рыдание. — Вы купили меня, Монсеньор, и я ваша до скончания дней. Я уже это вам говорила. Неужели вы забыли?

— Я помню каждое твое слово, дитя мое.

— Монсеньор, я не хочу быть вам обузой. Вы устали от роли опекуна, и потому я лучше покину вас, чем буду продолжать вам докучать. Но я не могу вернуться в Париж. Не могу! Здесь, с месье де Бопре я вряд ли буду счастлива… но мне невыносима мысль, что придется вернуться в тот мир, где мы столько времени провели вместе.

Эйвон быстро взглянул на девушку. От глаз Леони не укрылось, как впились пальцы его милости в хрупкую табакерку.

— Дитя мое, ты меня совсем не знаешь. Ты придумала мифическое существо, которое возвела на божественный пьедестал. Но это не я. Дорогая, я неоднократно говорил тебе, что не гожусь в герои, но, боюсь, ты мне так и не поверила. Я тебе не пара, Леони! Нас разделяет двадцать лет, и эти годы я провел отнюдь не в добрых делах. Моя репутация загублена навсегда, дитя мое. Во мне собраны все пороки моего рода. Ты ведь знаешь, как люди зовут меня… Я заслужил это прозвище, дитя мое, я им гордился. Ни одной женщине я не был верен, за мной тянется шлейф бесчисленных скандалов. Я богат, но в юности промотал огромное состояние, а нынешнее приобрел за игорным столом. Ты видела меня с лучшей стороны, но не видела с худшей. Дитя мое, ты заслуживаешь лучшей участи. Я нашел бы тебе юношу с преданным сердцем и чистыми помыслами. Зачем тебе человек, с колыбели впитавший в себя пороки?

В глазах Леони застыли слезы.

— Ах, Монсеньор, вы могли бы и не говорить всего этого! Я знаю и всегда знала правду, и все же я вас люблю. Мне не нужен юноша. Мне нужны только вы, Монсеньор.

— Леони, подумай хорошенько. Ты не первая женщина в моей жизни.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Монсеньор, мне куда приятнее быть последней, — пробормотала она.

— Дитя мое, это безумие…

Она взяла его под руку.

— Монсеньор, мне кажется, я не смогу без вас жить. Мне нужно, чтобы вы заботились обо мне, любили меня и ругали меня, когда я maladroite[128].

Эйвон невольно сжал ее ладонь.

— Руперт куда больше годится тебе в женихи, — с горечью промолвил он.

Глаза ее вспыхнули.

— Ба! — в голосе Леони прозвучало нескрываемое презрение. — Руперт просто глупый мальчишка, как, впрочем, и принц Конде! Если вы не женитесь на мне, Монсеньор, я никогда не выйду замуж!

— Это было бы весьма прискорбно. Mignonne, ты уверена?

Леони тряхнула головой.

— О, Монсеньор, я никогда не думала, что вы можете быть так слепы…

Его милость заглянул в глаза девушки, опустился на колено и поднес ее руку к губам.

— Дитя, — тихо заговорил он, — поскольку ты упорствуешь в своем желании выйти за меня замуж, я обещаю, что никогда не дам тебе повода пожалеть об этом.

Маленькая ручка стиснула плечо его милости. Герцог встал и раскрыл объятия. Леони прижалась к нему, его руки сомкнулись у нее за спиной. Губы их встретились.

В это мгновение в комнату заглянул месье де Бопре и тут же исчез. Леони и Эйвон отпрянули друг от друга, как нашкодившие юнцы.

На лице его милости гуляла довольная улыбка. Он взял Леони под руку и повел в кабинет кюре. На пороге они остановились.

— Eh bien, mes enfants?[129]

— Mon père, — бесстрастно сказал герцог. — Я хочу, чтобы вы нас поженили.

— Разумеется, mon fils, — так же спокойно ответил де Бопре. — Я давно вас жду.