Дьявол и паж

Глава VII Дьявол и священник заодно

Крохотная уютная деревушка Бассенкур располагалась в шести-семи милях к западу от Сомюра. Аккуратные белые домики расположились вокруг рыночной площади, мощенной некрупным булыжником. С одной стороны площадь окаймляли красивые дома состоятельных жителей. По другую теснились простые, но чистенькие домишки бедняков. Дорога, причудливо извиваясь, проходила мимо трех ферм и терялась в открытом поле. С юга к площади примыкала небольшая церковь, надтреснутый звон ее колокола созывал сельчан на службу. Церковь стояла чуть дальше, посреди кладбища. Поблизости притулился скромный домик кюре, окруженный небольшим садиком. Казалось, домишко улыбчиво, но строго поглядывает на площадь.

На восточной стороне площади сгрудились многочисленные лавки. С ними соседствовали кузница и постоялый двор, крытый красной черепицей. Над дверью таверны красовалась вывеска, игривыми буквами сообщая прохожим, что таверна зовется "Восходящее солнце". С каждым порывом ветра вывеска раскачивалась, томно вздыхая и поскрипывая.

В этот ноябрьский день над площадью висел гул толпы, сквозь который порой прорывался пронзительный детский смех. Старик Мовуазен прибыл в Бассенкур, чтобы продать трех молоденьких свинок, достигших того опасного возраста, когда этим смекалистым созданиям приходят на ум нелепые мысли о продолжении рода. Мовуазен остановил телегу у постоялого двора, рассчитывая скоротать пару часов в обществе хозяина таверны и кружечки светлого пива. Свиная поросль возилась в мешке за его спиной, оглашая окрестности энергичным хрюканьем. Старик огляделся. Вокруг мамаши Гоньер, владелицы зеленной лавки, собралась группа почтенных матрон, занятых визгливой болтовней. Несколько девиц на выданье, подоткнув шерстяные юбки, о чем-то оживленно переговаривались под античным портиком, венчавшим вход на кладбище. Свое шушуканье юные создания сопровождали дробным перестуком грубых деревянных башмаков. В центре площади, у фонтана, дружно блеяли овцы, протестуя против бесцеремонного обращения возможных покупателей. Те безо всякого стеснения щипали овечек за бока и дергали за куцые хвосты. Из кузницы доносились удары молота вперемежку с обрывками песен.

Вот в этот суетный и весьма самодовольный мир въехал всадник, при ближайшем рассмотрении оказавшийся его милостью герцогом Эйвоном. Одет герцог был впечатляюще, в отделанный позолотой черный наряд. Вот только лошадь, нанятая на одном из постоялых дворов, выглядела не столь внушительно. Как только лошадиные копыта загромыхали по неровному булыжнику, его милость натянул поводья и рассеянно огляделся.

Величавая фигура в роскошном одеянии тотчас приковала к себе всеобщее внимание. Обитатели Бассенкура и его окрестностей обступили герцога плотной толпой. Люди во все глаза смотрели на необычного пришельца, без внимания не остались даже треуголка и шпоры. Одна из девиц, покинув свой пост под кладбищенским портиком, хихикнула и прошептала, что к ним пожаловал сам дьявол. Ее более робкая товарка перекрестилась и поспешила укрыться под спасительной сенью надгробных изваяний.

Герцог оглядел площадь и, недолго думая, остановил свой выбор на мальчугане, который таращился на него, самозабвенно посасывая неимоверно грязный палец. Рука в вышитой перчатке властно поманила несмышленыша, и мальчик несмело приблизился к его милости.

Эйвон опустил взгляд на юного бассенкурца, улыбнулся и показал на домик рядом с церковью.

— Здесь живет ваш кюре?

Мальчик кивнул.

— Да, господин.

— Как ты думаешь, святой отец дома?

— Да, господин.

Эйвон легко соскочил с лошади и кинул уздечку мальчику, который по такому поводу даже решил вынуть изо рта палец.

— Хорошо, малыш. Будь так добр, подержи это нелепое создание до моего возвращения. Заработаешь луидор.

Мальчик с готовностью схватил уздечку.

— Целый луидор, милорд? За то, что подержу вашу лошадь? — затаив дыхание, переспросил он.

— Это лошадь? — Герцог нацепил монокль и уставился на животное. — Наверное, ты прав. А я было подумал, что это верблюд. Отведи ее в стойло и напои. — Он повернулся и проследовал к домику кюре.

Удивленные сельчане, проводив герцога взглядом, с упоением начали гадать о причинах столь странного визита.

Через крошечную чистенькую прихожую экономка провела его милость в кабинет кюре — солнечную комнату в глубине дома. Румяная старушка невозмутимо доложила о госте.

— Вот, святой отец, этот господин желает с вами поговорить. — И она удалилась, даже не взглянув на герцога.

Кюре сидел у окна за письменным столом. Он поднял глаза и отложил перо, увидев незнакомца. Кюре отличался хрупким телосложением. Аристократические черты лица, изящные руки и спокойные голубые глаза говорили о благородстве характера. На какое-то мгновение Эйвон решил, что голову кюре венчает парик — столь аккуратно были уложены белоснежные волосы.

— Как я понимаю, месье де Бопре? — Его милость низко поклонился.

— Да, сударь, но вы знаете обо мне больше, чем я — о вас…

— Я некий Джастин из рода Аластеров, — герцог положил на стол шляпу и перчатки.

— Да? Простите меня, сударь, что сразу вас не признал. Я много лет не бывал в свете, и потому не припомню… вы из тех Аластеров, что из Оверни, или принадлежите к английской ветви этого рода? — Де Бопре открыто взглянул на его милость и пододвинул стул.

Эйвон сел.

— К английской ветви, сударь. Возможно, вы знали моего отца.

— Разве что чуть-чуть, — улыбнулся де Бопре. — Вы герцог Эйвон? Чем могу служить?

— Да, святой отец, я действительно герцог Эйвон. А вы родственник маркиза де Бопре?

— Его дядя, ваша милость.

— А! — Эйвон поклонился. — Так вы виконт де Марийон!

Кюре занял свое место за столом.

— Я отказался от титула много лет назад, сударь, сочтя его пустым звуком. Семья назвала меня безумцем и постаралась забыть мое имя. — Он улыбнулся. — Что ж, вполне естественно, я же опозорил древнее имя, живя среди простонародья, тогда как мог заполучить кардинальскую шапку. Но, полагаю, вы приехали в Анжу не для того, чтобы выслушать давно забытую историю. Так чем я могу вам служить?

Эйвон протянул кюре табакерку.

— Надеюсь, святой отец, вы сможете кое о чем рассказать мне.

Де Бопре взял щепоть.

— Маловероятно, сударь. Как я уже сказал, я давно покинул свет.

— Мое дело, сударь, не имеет никакого отношения к свету, — ответил его милость. — Я хочу, чтобы вы вспомнили события семилетней давности.

— Да? — Де Бопре взял в руки перо. — Уже вспомнил, сын мой, что дальше?

— В таком случае, сударь, быть может, вы припоминаете семью по фамилии Боннар, проживавшую в здешних краях?

Кюре утвердительно кивнул, не сводя глаз с лица гостя.

— А именно девочку по имени Леони.

— Удивительно, каким образом герцог Эйвон узнал о существовании Леони. Что же касается меня, то я вряд ли смогу ее забыть. — Голубые глаза хранили непроницаемость.

Его милость принялся покачивать носком сапога.

— Прежде чем продолжить, святой отец, я должен просить вас сохранить наш разговор в тайне.

Кюре поднял палец.

— Прежде чем я пообещаю хранить тайну, сын мой, мне хотелось бы узнать, что вам нужно от крестьянской девочки. — Взгляд синих глаз оставался непроницаемым.

— В настоящее время эта крестьянская девочка является моим пажом.

Кюре удивленно поднял брови.

— Вот как? Вы всегда берете себе в пажи девочек, герцог?

— Нельзя сказать, что это вошло у меня в привычку, святой отец. Просто девушка не знает, что мне известен ее пол.

Перо в руке кюре дрогнуло.

— Не знает, сын мой? Так что же с ней будет в ваших руках?

Эйвон надменно посмотрел на священника.

— Месье де Бопре, полагаю, вы простите, если я замечу, что мои моральные устои вас не касаются.

Кюре спокойно выдержал взгляд его милости.

— Устои эти, безусловно, ваши, сын мой, но ведь вы считаете уместным навязывать их всему миру. Кроме того, я мог бы вам ответить, что судьба Леони вас не касается.

— Она вряд ли с вами согласилась бы, отче. Попробуем понять друг друга. Леони принадлежит мне. Я купил ее у одного негодяя, который именовал себя ее братом.

— Думаю, у него имелись на то причины, — спокойно ответил де Бопре.

— Вы так полагаете? Можете быть уверены, сударь, сейчас Леони находится в большей безопасности, чем в те дни, когда она жила у Жана Боннара. Я пришел просить вас помочь мне.

— Никогда не слышал, чтобы… э-э-э… дьявол избирал в союзники священника.

Белые зубы Эйвона блеснули в улыбке.

— Даже, пребывая вдали от света, отче, вы наслышаны о моих пороках?

— Да, месье. Ваша репутация известна всей Франции.

— Я польщен. Но в данном случае моя репутация лжет. Леони ничто не угрожает.

— Почему? — прямо спросил де Бопре.

— Потому что, отец мой, с ней связана некая тайна.

— По-моему, это не причина.

— И все-таки это так. Мое слово, когда я решаю его дать, достаточная тому порука.

Кюре сложил руки перед собой и спокойно взглянул в глаза гостя. После продолжительной паузы он кивнул.

— Хорошо, сын мой. Расскажите, что сталось с la petite. Жан никчемный человек, но оставить Леони у меня он не соблаговолил. Куда он ее увез?

— В Париж. Он обзавелся там таверной. Добрейший Жан нарядил Леони мальчиком, и вот уже семь лет она играет эту роль. Теперь же она надела личину моего пажа и останется им, пока я не покончу с этой комедией.

— А что потом?

Эйвон постучал холеным ногтем по крышке табакерки.

— Я отвезу ее в Англию, к моей сестре. У меня мелькнула мысль удочерить Леони. Точнее, сделать своей воспитанницей. Разумеется, я приставлю к ней компаньонку!

— И зачем? Сын мой, если вы желаете девочке добра, отправьте ее ко мне.

— Отец мой, я никогда никому не желал добра. У меня есть основания держать Леони при себе. И как ни странно, я довольно сильно привязался к ней. Поверьте, это чисто отцовские чувства.

В кабинет вплыла экономка. Она поставила на стол поднос с бутылкой мадеры и бокалами и удалилась.

Де Бопре наполнил бокал и пододвинул к гостю.

— Продолжайте, сын мой. Пока я не понимаю, чем могу вам помочь, и зачем вы проделали столь долгий путь.

Герцог поднес бокал к губам.

— Весьма утомительная поездка, — согласился он. — Но дороги у вас в хорошем состоянии. В отличие от наших, английских. Я приехал, отец мой, для того, чтобы попросить вас рассказать все, что вы знаете о Леони.

— Я почти ничего не знаю, сударь. Девочку привезли сюда совсем еще младенцем, а увезли, когда ей едва исполнилось двенадцать.

Эйвон подался вперед.

— Откуда прибыла ее семья, святой отец?

— Боннары не распространялись на эту тему. Полагаю, из Шампани, но они никогда мне об этом не говорили.

— Даже на исповеди?

— Никогда. Как видите, от меня мало пользы, сын мой. Из отдельных слов мамаши Боннар я сделал вывод, что их родина — Шампань.

— Сударь, — глаза Эйвона чуть расширились, — скажите мне откровенно: когда Леони превратилась из младенца в девочку, вы по-прежнему продолжали считать, что она дочь Боннаров?

Кюре посмотрел в окно, помолчал и нехотя признал:

— Я задавался подобным вопросом, сударь…

— И только? Неужели ничто не указывало на то, что она не из Боннаров?

— Только ее лицо.

— А ее волосы, ее руки? Они никого вам не напоминали, отец мой?

— Когда человек в столь юном возрасте, об этом трудно судить. Внешность еще не окончательно сформировалась. Перед смертью мамаша Боннар пыталась что-то сказать. Я понял, что это касается Леони, но несчастная умерла прежде, чем успела сообщить мне свою тайну.

Эйвон нахмурился.

— Вот досада!

Кюре поджал губы.

— А что с девочкой, сударь? Что с ней стало после того, как ее увезли отсюда?

— Как я уже сказал, ей пришлось притвориться мальчиком. Жан Боннар женился на стервозной шлюхе и купил в Париже таверну. Фу! — Его милость взял понюшку.

— Оно и к лучшему, что Леони пришлось стать мальчиком, — спокойно заметил де Бопре.

— Несомненно. Как-то вечером я наткнулся на нее, она пыталась спастись бегством от наказания. Я выкупил ее, и она ошибочно приняла меня за своего спасителя.

— Надеюсь, сударь, у нее не будет повода изменить свое мнение.

Герцог усмехнулся.

— Это трудная роль, отец мой. Давайте оставим эту любопытную тему. Когда я впервые увидел Леони, первой моей мыслью было, что она приходится родственницей одному хорошо известному мне человеку. — Его милость метнул в кюре быстрый взгляд, но лицо де Бопре хранило невозмутимость. — Да, хорошо известному мне человеку. Я действовал, повинуясь этому внезапному убеждению. В дальнейшем, святой отец, эта уверенность лишь усилилась, но никаких доказательств у меня нет. Вот почему я приехал к вам.

— Вы напрасно проделали длинный путь, сударь. Мне неизвестно, действительно ли Леони ребенок Боннаров. У меня возникли подозрения относительно ее происхождения, и именно поэтому я взялся за воспитание малышки и обучил ее многому из того, что знал сам. Когда чета Боннаров умерла, я попытался оставить девочку у себя, но Жан мне этого не позволил. Вы говорите, он дурно с ней обращался? Если бы я это предвидел, то постарался бы удержать Леони в Бассенкуре. Я никогда особенно не любил Жана, но в те времена он был довольно добр к малышке. Он обещал писать мне из Парижа, но я так и не получил ни одного письма, а вскоре и вовсе потерял его след. А теперь случай привел Леони к вам, и у вас возникли те же подозрения, что и у меня.

Эйвон отставил бокал.

— Ваши подозрения, святой отец? — настойчиво переспросил он.

Де Бопре встал и подошел к окну.

— Когда я впервые увидел девочку… ее синие глаза, черные брови в сочетании с огненными волосами… меня охватило недоумение. Я старый человек, а с того времени прошло больше пятнадцати лет. Уже много лет я живу вдали от света. Людей из высшего общества я видел в последний раз в дни моей юности. Новости из Парижа редко доходят до нашей глуши, так что я крайне невежествен во многих вопросах. Леони взрослела и с каждым днем все больше напоминала мне одного человека, с которым я был знаком до того, как стал священником. Когда речь идет о представителе рода Сен-Виров, трудно ошибиться, милорд. — Священник взглянул на Эйвона.

При последних словах кюре глаза его милости холодно блеснули.

— И несмотря на свои подозрения, вы все-таки позволили Леони уехать? Вы знали, что Боннары прибыли из Шампани. Неужели вы забыли, что именно там находятся владения Сен-Виров?!

Кюре надменно посмотрел на герцога.

— Я вас не понимаю, сударь. Да, я подозревал, что Леони — дочь Сен-Вира, но какая ей могла быть от этого польза? Если бы мадам Боннар пожелала сообщить девочке об этом, она бы это сделала. Но ребенка признавал своим и сам Боннар. Для Леони лучше, чтобы она ничего не знала.

Его милость прикрыл глаза.

— Mon père, мне кажется, мы не вполне понимаем друг друга. Скажите откровенно, кем, по вашему мнению, является Леони?

— Ответ достаточно очевиден, как я понимаю, — священник покраснел.

Эйвон захлопнул табакерку.

— И все же произнесем это слово, отец мой. Вы считаете Леони незаконнорожденной дочерью графа де Сен-Вира. Возможно, вам никогда не доводилось слышать об отношениях между графом и его братом Арманом.

— Мне ничего об этом неизвестно, сударь.

— Очевидно, mon père. Тогда выслушайте меня. В тот момент, когда я обнаружил Леони на парижской улице, у меня в голове зародилось множество мыслей. Смею вас уверить, сходство девушки с Сен-Виром поразительно. Поначалу я подумал то же, что и вы. Затем у меня перед глазами предстал сын Сен-Вира. Неотесанный увалень, отец мой. Неуклюжий и коренастый. Я вспомнил о смертельной ненависти между Сен-Виром и его братом. Вы понимаете, к чему я клоню? Жена Сен-Вира — весьма болезненное создание; весь Париж знает, что граф женился на ней, только чтобы досадить Арману. Теперь представьте себе иронию судьбы. Проходит три года, а мадам де Сен-Вир одарила супруга лишь мертворожденным младенцем. И вдруг в Шампани чудесным образом рождается сын. Сын, которому ныне исполнилось девятнадцать лет. Попробуйте, отец мой, поставить себя на место Сен-Вира, не забывая при этом, что огонь рыжих кудрей графа вполне способен опалить и его слабый мозг. Сен-Вир решил раз и навсегда обезопасить себя от любых случайностей. Он отвозит мадам в провинцию, где она рожает, предположим, девочку. Вообразите, каково разочарование Сен-Вира! Но, отец мой, допустим на мгновение, что граф учел эту возможность. В его владениях проживает семья по имени Боннар. Скажем больше, Боннар работал у него. Мадам Боннар за несколько дней до появления Леони производит на свет сына. Обезумевший от ненависти Сен-Вир подменяет детей. Судя по всему, граф дал Боннару хорошего отступного, поскольку нам известно, что тот внезапно разбогател. Потом вместе с семьей он переехал в Анжу и купил ферму. С собой они взяли Леони, оставив Сен-Виру собственного сына, который в одночасье стал виконтом де Вальме. Ну-с?

— Невозможно! — возмутился де Бопре. — Это слишком похоже на сказку, чудовищную сказку.

— Послушайте же! — не унимался его милость. — Я нахожу Леони на улице Парижа. Прекрасно. Я привожу ее к себе в дом и наряжаю пажом. Новоявленный паж повсюду сопровождает меня, мозоля Сен-Виру глаза, то и дело прохаживаясь перед высокородным носом графа. И этот нос почуял неладное, святой отец. Что вы скажете на это? Слушайте дальше! Я беру Леона с собой в Версаль, где в данный момент пребывает мадам де Сен-Вир. Если вы хотите выведать какую-нибудь тайну, обратитесь к женщине, месье. Мадам де Сен-Вир разволновалась сверх всякой меры. Она глаз не могла отвести от лица Леона. День спустя я получаю от одного из приспешников Сен-Вира предложение продать пажа. Теперь вы понимаете? Сен-Вир не решается самолично вмешиваться в это дело. Почему? Пусть Леони — его незаконнорожденный ребенок, в этом случае было бы естественно явиться ко мне и прямо рассказать обо всем. Если, конечно, граф жаждет вырвать свое невинное дитя из когтистых лап того, кого именуют Дьяволом. Но любезный Сен-Вир и не думает так поступать. Леони — его законная дочь, и он вне себя от страха. Он боится, что я смогу доказать притязания девушки. Замечу, святой отец, мы с графом не самые близкие друзья. Он опасается меня и потому не осмеливается на решительный шаг. Ведь в этом случае я могу наткнуться на доказательства, о которых ему ничего не известно. Правда, может статься, он не вполне уверен, знаю ли я истину. Но я так не думаю. Я, отец мой, снискал себе репутацию необычайно проницательного человека. Отчасти поэтому мне дали столь приятственное прозвище. — Эйвон улыбнулся. — Я обязан знать все, отец мой. Таково уж мое предназначение в высшем свете. Довольно забавная роль. Но вернемся к нашей теме. Нетрудно догадаться, что граф де Сен-Вир оказался в весьма затруднительном положении.

Кюре отошел к окну.

— Но, сударь, это же чудовищно!

— Разумеется. Я надеялся, что у вас имеется какой-нибудь документ, который подтвердит мою уверенность.

Де Бопре покачал головой.

— Ничего. После вспышки чумы я вместе с Жаном просмотрел все бумаги, имевшиеся в доме Боннаров.

— Значит, Сен-Вир умнее, чем я предполагал. Так вы говорите, ничего? Похоже, партию придется разыграть крайне аккуратно.

Де Бопре его не слушал.

— Так вот что, должно быть, пыталась мадам Боннар сказать мне перед смертью, — задумчиво прошептал он.

— Что она сказала, mon père?

— Совсем немного! "Mon père… écoutez donc… Leonie n'est pas… je ne peux plus!"[30] Вот и все. С этими словами она и покинула наш бренный мир.

— Жаль. Но Сен-Вир может испугаться и решить, что бедная женщина сделала письменное признание. Интересно, а знает ли граф о смерти Боннара? Месье де Бопре, если Сен-Вир под каким-нибудь предлогом явится сюда, дайте ему понять, будто я увез от вас некий документ. Правда, я не думаю, что такое возможно. Вполне вероятно, Сен-Вир намеренно потерял следы Боннаров. — Эйвон встал и поклонился. — Прошу меня извинить за неожиданный визит, отец мой.

Кюре положил ему руку на плечо.

— Что вы намерены предпринять, сын мой?

— Если я окажусь прав, то сделаю все, чтобы вернуть Леони ее законное имя. Не могу и представить себе благодарность ее близких! Если не… — Его милость замолчал. — Об этом я пока не думал. Но можете быть уверены, я обеспечу будущее Леони. Сейчас же ей надо научиться быть девушкой. А потом посмотрим.

Кюре пристально смотрел на его милость.

— Сын мой, я вам доверяю.

— Вы меня смущаете, отец мой. Но на этот раз мне и в самом деле можно доверять. Когда-нибудь я привезу к вам малышку.

Они вместе вышли из комнаты и остановились в маленькой прихожей.

— Она знает, сударь?

Эйвон улыбнулся.

— Отец мой, я слишком стар, чтобы вверять свои тайны женщинам. Дитя ничего не знает.

— Бедняжка! Как она теперь выглядит?

Глаза его милости весело блеснули.

— Сущий чертенок, святой отец, с характером Сен-Вира и неосознанной наглостью. Насколько я могу судить, она многое повидала и временами бывает цинична, что меня от души забавляет. Леони то не по годам мудра, то невинна как младенец. То это столетняя старуха, то малое дитя. Как, впрочем, и все женщины.

Они подошли к садовой калитке, и Эйвон сделал знак мальчику, державшему его лошадь.

Лицо священника прояснилось.

— Сын мой, в ваших словах я улавливаю большое чувство. Вы говорите как человек, который хорошо понимает эту девочку.

— Я считаю себя знатоком женского пола, отец мой.

— Возможно. Но вы когда-нибудь испытывали к женщине чувство, подобное тому, что вы испытываете к этому… чертенку?

— Для меня она скорее мальчик, чем девушка. Но вы правы, я испытываю к ней глубокую нежность. Видите ли, я никогда не имел дела с детьми, а Леони — сущее дитя, к тому же она предана мне. Я же в глазах этого невинного создания самый настоящий герой.

— Надеюсь, вы навсегда останетесь в ее глазах героем. Будьте добры к бедной девочке, прошу вас.

Эйвон поклонился кюре, затем почтительно и в то же время с некоторой иронией поцеловал ему руку.

— Как только я почувствую, что больше не могу представать перед Леони в обличье героя, я отошлю ее к вам. Но я все-таки сделаю дитя своей воспитанницей.

— Решено, — де Бопре негромко рассмеялся. — Отныне я с вами. Вы будете заботиться о малышке и, быть может, сумеете вернуть ей законное имя. Adieu, mon fils[31].

Эйвон вскочил на лошадь, бросил мальчику луидор и еще раз поклонился кюре.

— Благодарю вас, отец мой. Похоже, на этот раз дьявол и священник прекрасно поладили.

— Или же вас просто наградили неправильным прозвищем, — с улыбкой произнес де Бопре.

— Не думаю! Мои друзья неплохо меня знают. Adieu, mon père! — Его милость нахлобучил шляпу и галопом поскакал в ту сторону, откуда прибыл полчаса назад.

Мальчик, сжимая в руке луидор, со всех ног побежал к матери.

— Maman, maman! Это был дьявол!