Эдуард Лимонов

Глава седьмая «ЗА ТАКОЕ НАДО РАССТРЕЛИВАТЬ»

Первоначально мы с Натахен думали назвать дочку Революцией. «По крайней мере, можно будет сказать, что хотя бы одну революцию сделали», — шутили мы. Однако в итоге победило косное окружение в лице родственников и друзей, отговоривших нас от такого жеста.

Новорожденная Таисия посапывала в манежике, а в телевизоре по каналу «Дождь» транслировали митинг на проспекте Сахарова.

Показывали музыкального критика Артемия Троицкого в костюме презерватива (ответ на реплику Путина, сравнившего протестующих с контрацептивами). Дальше — больше. В толпе митингующих журналисты интервьюировали олигарха Михаила Прохорова, а со сцены выступил недавний путинский министр финансов, либерал Алексей Кудрин.

«Вы ждете, что я позову вас на Кремль? Мы пойдем на Кремль, но не сейчас», — выкрикивал в микрофон долгожданный Алексей Навальный, и многотысячная толпа отвечала ему восторженным гулом.

«Если уж позвал, надо идти, Алексей. А то другого раза не будет», — посоветовал ему через экран я.

«Сегодня умер Ким Чен Ир, я считаю, это отличная новость», — тем временем комментировал ведущий трансляцию Павел Лобков.

«Да лучше б ты сам сдох, придурок», — ответил ему я и выключил телек.

Все это вызывало противоречивые чувства. Много, очень много народу выходило на оппозиционные митинги, где скандировали при этом наши лозунги. Ведь «Россия без Путина» и «Путин, уйди сам!» мы кричали с самого начала, с 2000 года. С середины нулевых прибавился и лозунг «Россия будет свободной». А сколько лет мы раскачивали лодку, выходя на марши несогласных и «Стратегию-31», получая дубинками по голове, а также уголовные и административные дела? А сколько времени пытались слепить общую коалицию против Кремля? И вот всё произошло, массы проснулись и вышли, но не было над ними наших флагов, не взывали к народу со сцены Лимонов с Прилепиным и не выходила из берегов, оттесняя ОМОН и выплескиваясь на центральные проспекты, как было на Невском в 2007 году, огромная людская река. И революции не случилось.

Лимонов называет именно 10 декабря 2011 года самым трагичным днем в своей жизни. Не день, когда ушла от него в Нью-Йорке любимая Елена, заставив жестоко страдать, а потом написать свои лучшие книги. Не 3 октября 1993-го, когда он лежал под пулями ельцинского спецназа у «Останкино», где корчилось в судорогах народное восстание. Не 5 апреля 2001-го, когда уже путинские фээсбэшники ставили его в снег на колени возле затерянной в алтайских горах пасеки, а впереди маячила тюрьма. Именно Болотную.

Декабрь 2011 года ознаменовался тем, что на улицу вышел Народ. Впервые за 20 лет, после массовых манифестаций начала 1990-х. Эти события стали неожиданностью для всех — для власти, для оппозиции с ее лидерами и для нас в том числе. Мало ли было нечестных выборов, после которых кучка людей выходила на протест, задерживалась полицией и всё? В этот раз все было иначе.

«Другая Россия» начала протесты первой — еще вечером в день выборов прошли акции в Москве и Петербурге. Они были малочисленными, поскольку многие оппозиционные активисты были наблюдателями на выборах.

4 декабря вечером на Триумфальной были задержаны Лимонов и еще 120 человек. Всё шло по привычному графику. Но уже в понедельник ситуация поменялась. В Москве прошел массовый митинг на Чистых прудах, участники которого затем устроили несанкционированное шествие к Центризбиркому. В результате его лидеры Алексей Навальный и Илья Яшин оказались в спецприемнике, получив по 15 суток ареста. В Питере народ начал стихийно выходить к Гостиному Двору. Мы «намолили» это место «Стратегиями», и теперь именно там была подхвачена протестная эстафета.

А 6 и 7 декабря люди собирались на Триумфальной, там снова задержали Лимонова. Вдохновленный количеством пришедших, он писал в блоге: «То, чего мы все ожидали и на что надеялись, происходит. Именно о тысячах негодующих молодых граждан я мечтал 31 января 2009 года, когда впервые вышел на Триумфальную площадь с немногими соратниками. Сегодня я увидел свою мечту (dream, как говорил Мартин Лютер Кинг) воочию. В России гремят первые раскаты революционного грома. Поможем грозе свершиться. Поможем революции свободы произойти».

Но главным событием обещал стать согласованный Сергеем Удальцовым еще до выборов митинг на площади Революции. В соцсетях для участия в нем записались 17 тысяч человек. Однако заявители по настоянию мэрии Москвы согласились с его переносом с площади Революции на Болотную площадь. Произошло это, как позднее выяснилось, в ходе долгих переговоров в здании московской мэрии, где присутствовали в том числе замглавы Администрации президента Алексей Громов и главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов; он принес с собой бутылку виски, которую после достижения договоренности и распили на радостях. В итоге супругу Удальцова Анастасию и вторую заявительницу — Надежду Митюшкину от движения «Солидарность» — уломали согласиться на перенос митинга на Болотную.

«Происходит предательство», — констатирует Лимонов. Власть, по его словам, должна поставить Немцову памятник за то, что он спасет ее в этот день. И действительно, как стало известно из выложенной позднее в сеть распечатки телефонных переговоров Немцова, тот говорил, что «ФСБ мне должна на Лубянке памятник поставить вместо Дзержинского».

Итак, 10 декабря. Теплый, ветреный, грязно-слякотно-снежный московский декабрь. Пробки, толпы в метро и выход на авансцену «рассерженных горожан». Вот как описывал его Лимонов в своем блоге:

«Если бы не буржуазные вожди, уведшие десятки тысяч негодующих граждан из центра города, граждане негодовали бы сейчас в здании Государственной Думы или ЦИКа. Власть сама открыла бы им двери, кто же откажется открыть двери десяткам тысяч граждан.

Сегодня была допущена трагическая ошибка, а вероятнее всего — преступление.

Вожди буржуазных партий обманом сманили тысячи возмущенных граждан, намеревавшихся по своей собственной воле (а не по призыву каких-либо партий) прийти протестовать против грязных выборов в Госдуму в самое сердце Москвы — на площадь Революции. Сманили их прочь из центра города, где лишь сотни метров отделяли бы протестующих от жизненно важных центров государства, и от здания Государственной Думы, и от здания Центральной избирательной комиссии, и от Кремля. Сманили на изолированную рекой площадку на Болотной площади. Неискушенные в политике люди ушли за крысоловами.

Я пришел на площадь Революции как простой, протестующий против грязных выборов гражданин, но, не обнаружив там заявителей митинга, я взял мегафон и провел заявленный не мною митинг. Я отстоял честь оппозиции как мог. В первый раз за три, что ли, года полиция не вмешивалась.

Крысоловы провели свой. У них была по сговору с властью шикарная сцена, а мегафон, который мне протянули, сел после непрерывного труда через полтора часа. Они заявили свои требования у себя на Болотной, мы озвучили свои требования в хрипящий мегафон у себя на площади Революции. Эти требования схожи, и мы и они потребовали отмены результатов прошедших выборов и назначения свободных выборов, они требуют отставки Чурова, для нас же Чуров — пешка, мы требуем недопущения до выборов Владимира Путина на том основании, что он уже был президентом два раза, а о третьем в Конституции не сказано. Он прет на выборы, коварно мошенничая. У нас на площади Революции никакой резолюции не было. У них — была резолюция. Прочли по бумажке.

Если бы не буржуазные вожди, уведшие десятки тысяч негодующих граждан из центра города, граждане в этот вечер негодовали бы в здании Думы или ЦИКа. Но крысоловы увели граждан. Пропущена историческая возможность. Это трагический результат сегодняшнего дня. И то, что мы не победили сегодня, — вина буржуазных вождей, ребят-крысоловов.

Власть не выполнит ни единого пункта резолюции Болотной площади. Ну разве что снимет незначительного Чурова или сделает вид, что пересчитала бюллетени на двух или десяти избирательных участках. (Так же как не выполнит ни одного требования, прозвучавшего на площади Революции, но нас-то было не так много.) Не для того она вас обманывала, сговорившись с буржуазными вождями, чтобы уступить. А ваша эйфория по поводу того, что храбрые вы вышли и постояли, улетучится очень скоро. Придет горечь поражения.

Это у меня сегодня чувство поражения в сегодняшней одной битве, зато чистая совесть. А поражение это временное, в течение этих месяцев все больше и больше граждан будут перемещаться на мою позицию. Добиться свободы для страны можно, только разговаривая с ними решительно. С позиции гражданской силы, стучась в двери их зданий тысячами кулаков. “Откройте, это мы, народ!” Вместо этого вас отвели далеко за реку и вас развлекли или вогнали в скуку буржуазные массовики-затейники. Вот эти были счастливы, они вас выкрали и потрясают вашим количеством, они выдают вас за своих сторонников. Но разве вы к ним направлялись, когда писали, что пойдете на площадь Революции?

Множество тупых комментаторов сегодня радовались, что митинг на Болотной прошел “мирно”. Ну да, вас не били, но не били только потому, что вы отказались от возможности получить сегодня свободу. За это вас и не били, маленький подарок от власти. Милость».

Лимонов с «тремястами спартанцами», отстоявшими несколько часов на площади Революции, подвергся тогда насмешкам либеральных СМИ и лидеров Болотной. Эдуарда заклеймили «подонком и провокатором», желавшим «пролить кровь людей», поведя их на ЦИК, Думу и Кремль. Знаковый материал написала в «Новой газете» Юлия Латынина. «Мы, российское третье сословие, виртуальная партия Навального, показали правящей клептократии, что, если они хотят спасти Россию от революции, им надо сливать Путина, — писала она. — Мы добились того, что пожизненной диктатуры Путина не будет. Менять ее на пожизненную — и даже двухмесячную диктатуру тов. Лимонова — не входило в наши планы».

Любопытной была реакция администрации президента. Владислав Сурков высказался в том духе, что «болотников» обязательно надо выслушать. В «Коммерсанте» вышла огромная восторженная статья особо любимого президентом журналиста кремлевского пула Андрея Колесникова под названием «В жизни только раз» и подзаголовком «Москва пришла на митинг как на праздник», в которой он расхваливал «болотников» и с иронией отзывался о лимоновской акции.

Битва за площадь Революции была проиграна, однако предстоял еще заключительный акт драмы под названием «попытка участия в президентских выборах». Прибыв 11 декабря к гостиничному комплексу «Измайлово», Эдуард узнал, что администрация срочно объявила о ремонте в арендованных заранее залах «Суриков» и «Васнецов», а сам корпус окружен полицией. Переговоры с ней успеха не принесли. В итоге несколько сотен собравшихся для регистрации инициативной группы поставили свои автографы в специально арендованном на такой случай автобусе.

14 декабря Лимонов в сопровождении Аверина отправился подавать документы в ЦИК, их приняли, но уже 18-го числа отказали в регистрации на основании того, что собрание не проходило в указанном заранее помещении «Измайлово». Бюрократическая машина государства Российского в очередной раз, не стесняясь методов, не оставляла нацболам ни малейшей возможности войти в легальную политику. К участию в выборах были приглашены проверенные думские старцы, к которым специально для «болотников» приплюсовали либерал-олигарха Михаила Прохорова.

В Петербурге же Смольный согласовал 11 декабря митинг на Пионерской площади (для выпуска пара — поперек всех законов и после истечения сроков подачи заявления). Выступив там, я предложил предъявить ультиматум градоначальнику Георгию Полтавченко с требованием до следующего митинга, намеченного через десять дней пересмотреть и отменить результаты выборов в Петербурге, что было с энтузиазмом поддержано собравшимися. Нашей задумкой было попытаться пройти затем по Гороховой улице до Исаакиевской площади, к Мариинскому дворцу, где расположены городской парламент и избирком. Однако дело опять испортили либералы. Когда в конце более чем двухчасового митинга нацбол Сергей Чекунов призвал всех идти к Мариинскому, ведущие Ольга Курносова и Сергей Гуляев дезавуировали этот призыв и велели гражданам спускаться в метро. И хотя отдельные группы пытались туда пойти, они были рассеяны полицией и никакого шествия не получилось.

Пути Лимонова с белоленточниками расходились все дальше и дальше. Поначалу нацболы еще пытались вести переговоры об участии в массовых митингах зимы 2011/12 года, но безрезультатно. Эдуард яростно нападал на них в своем блоге, но сам сделать ничего не мог.

Справедливости ради нужно отметить — и автор обратил на это внимание, стоя на трибуне и глядя на толпу на Пионерской площади, — что эти самые «рассерженные горожане» были далеко не нашим контингентом. «Креативный класс», хипстеры, менеджеры и городская интеллигенция в массе своей были все же либералами и не собирались делать никаких активных действий, чтобы подвинуть власть. Они просто были рады, что собрались вместе. Навальный, все время грозящий пойти на Кремль, но потом никуда не идущий, подходил для них идеально.

Для партии все это стало довольно серьезным ударом. Если раньше нацболы всегда были в авангарде оппозиционного движения, то теперь они оказались как бы отброшены на периферию. Причем ровно в тот момент, когда оно стало по-настоящему массовым. Попытки организовать какие-то акции самим и увести массы у белоленточных вождей успехом не увенчались.

«— Вы сравнивали сложившуюся тогда ситуацию с гранатой, у которой выдернули чеку. Изъяли из протестующих масс взрывной материал в виде нацболов, и все оказалось бесполезным. Но ведь чека без гранаты тоже не работает?

— Я согласен, детонатор тоже без масс не работает, поэтому и мы ничего бы не смогли.

— А если представить себе альтернативу — пойти на Сахарова, на другие акции и увлечь за собой людей?

— Произошло предательство. Мы должны были бы забыть свои аргументы и замараться тоже об это. Это было бы крайне все рискованно. Во-первых, уже прошло 10-е число, уже был факт, что мы остались там. За это время, за три недели до 24-го, были сделаны различные заявления, уже между нами был такой огромный ров. Вовсе не обязательно, что нам бы даже дали слово. То есть это была бы уже какая-то оперетта. Вдруг мы явились, пошли к микрофону. Нет, там уже все было понятно после появления дамочек этих 10 декабря. Никто бы нам не дал, меня бы лично не пустили.

Это было бы шестерилово такое. Все должно быть в истории четким. Это была бы двусмысленность. Вот мы пошли, говорили, что нужно остаться, и пришли бы туда? Что это было бы? Тотально мы бы уже ничего не смогли изменить в судьбе России. На какой Кремль бы мы пошли? Это вообще на фиг не нужно, везде стоят пулеметные гнезда… Надо было идти на ЦИК, и все. Я смотрел в глаза ментов — они были как у собак. Хмурые собачьи глаза. Никто ни к чему не был готов. Ни водометов на площади не было, ни хуя. Никто бы не решился в этот момент, сам верховный, отдать приказ. А если бы отдал — стрелять, быстрее бы кончилось».

Прошло несколько зимних месяцев, когда белоленточники то выстраивались вокруг Садового кольца, то снова ходили на Болотную.

Морозным днем 4 февраля состоялись парные митинги в Москве и Петербурге. В этот день меня вызвали в Следственный комитет для опроса в рамках нашего уголовного дела, куда мы с утра и прибыли с адвокатом Лаврентьевым. Молодой следователь Ломакин, совершив какие-то формальности, попросил подождать его «пару часов» и удалился. То есть как и можно было предположить, меня вызвали просто для того, чтобы не дать участвовать в митинге. В здании было пусто, оставался только одинокий полицейский на входе. Я стал думать, как бы поскорее покинуть гостеприимные стены этого ведомства. Посоветовавшись с адвокатом, сперва решил попроситься на улицу покурить и попытаться свалить. Однако бдительный страж порядка открыл нам дверь во внутренний дворик и встал рядом. Пришлось покурить вместе с Глебом — второй раз в жизни. (Впервые я делал это в шестом классе.) Время шло, и когда митинг уже начался, я спустился по лестнице в подвал и обнаружил там окошко для приема посылок, выходящее на переулок Гривцова. Через него я и выбрался на улицу, правда, в одном свитере, так как пальто осталось в шкафу у следователя.

До митинга, к сожалению, добраться так и не удалось — возле Мариинского дворца меня задержали и доставили обратно. А там тем временем происходил настоящий цирк. Сперва наш добрый товарищ, писатель Герман Садулаев, отвечал Владимиру Путину на его реплику про презервативы: «Нет, мы не презервативы! Мы — сперматозоиды новой жизни!» Затем на сцену вышел гей-активист Игорь Кочетков-Петров, а после него националист Николай Бондарик, начавший клеймить «педерастов», в итоге поскользнувшийся и упавший со сцены. Возможно, кто-то не разобрался, принял за гейактивиста его самого, одетого в фиолетовую куртку, и стащил вниз за ногу. В общем, вышедший народ пребывал в шоке, и может, и к лучшему, что в тот раз мне так и не суждено было там появиться.

5 марта, в день президентских выборов, Лимонов призвал опять пойти к Центризбиркому. Однако оргкомитет выбрал «диссидентскую» Пушкинскую площадь. В итоге Лимонов с парой сотен человек (в том числе националистов во главе с Дмитрием Демушкиным) был задержан у Центризбиркома, а митинг на Пушкинской закончился довольно нелепыми посиделками пытавшихся спасти репутацию Удальцова и Навального в фонтане.

А в Петербурге народ таки вышел на несанкционированную акцию на Исаакиевскую площадь. Я начал с того, что прямо у дверей городского парламента, стоя в человеческом водовороте, попытался сжечь «свидетельство преступления» — унесенный накануне с участка бюллетень, где не было фамилий Лимонова и других заявлявших о желании участвовать в выборах политиков. Бюллетень, однако, гореть не хотел, пришлось его порвать и бросить остатки бумаги в камеры присутствовавших журналистов к их неподдельному восторгу. Тут же налетел ОМОН и задержал нас. А народ еще долго стоял на площади. Кто-то даже кинул коктейль Молотова в полицейскую машину. Количество задержанных составило примерно 600 человек, которых полиция и суды с трудом переварили. Питер проявил характер в этот день.

В Москве же развязка «мирных протестов» наступила 6 мая, в день инаугурации президента. На тот момент основная масса митингующих за честные выборы, в первую очередь — левых и националистов, уже была настроена достаточно отчаянно и озлобленно. Конфликт должен был случиться, он и случился. То ли по вине полицейских, которые перегородили часть Болотной площади и не пускали туда людей, то ли так было заранее задумано лидерами митингующих, но Навальный и Удальцов уселись на землю, остановив толпу, которая начала напирать на полицейский кордон. В итоге в течение нескольких часов на площади продолжались хаотичные столкновения между митингующими и полицией.

Спустя несколько лет, уже в 2015 году, глава СК Александр Бастрыкин заявит, что тогда правоохранительные органы предотвратили майдан. Дескать, под сценой уже лежали палатки и шины, намекалось и на запасенное где-то (но так и не найденное) оружие. Звучит сомнительно: почему, спрашивается, все это не было предъявлено в тот момент или в ходе последующих судебных разбирательств? По картинке происходящего, наоборот, всё говорит о его хаотичности, о спонтанном выплеске гнева, когда в полицейских кидались пластиковыми бутылками и бананами, а не коктейлями Молотова, как на Крещатике полтора года спустя.

Лимонов тогда запоздалую попытку бунта приветствовал:

«Давно бы так! Наконец протест радикализировался. На “последний и решительный бой” в этом политическом сезоне пришли, сцепив зубы, серьезные, драчливые радикалы. Никаких Собчак и Пархоменок… никаких Акуниных-Парфеновых… “Хомячки” если и пришли в малом количестве, то сбежали. И вот уже получилось похоже на серьезное, на как у других людей, еще не Египет, но ближе к нему, все ближе… Приветствую мужество радикалов, народ, ненавидящий систему!»

В этот момент, в отличие от декабря 2011-го, власть уже была готова дать отпор протестующим. Вскоре начались аресты тех, кто особенно активно проявил себя в столкновениях. Всего по «болотному делу» было арестовано более тридцати человек. А единственной жертвой этих событий по воле злого рока оказался нацбол Александр Долматов.

37-летний ведущий конструктор оборонного предприятия в Королеве, он побывал в НБП еще в 1990-е годы и затем после перерыва вернулся, регулярно приходя на «Стратегии-31» и прочие партийные акции. Хотя партия и не участвовала в болотных протестах, Долматов пришел на площадь, был опознан на фотографиях сотрудниками правоохранительных органов, после чего на него началось давление, он уехал в Голландию, где и попросил политического убежища.

Первоначальные его интервью оттуда полны оптимизма: он немного знает язык, продолжает его учить, готовится устроиться на работу в порту. Однако в конце года ему отказали в убежище. А через некоторое время его тело было найдено в камере пересыльной тюрьмы Роттердама. Как заявили голландские власти, он покончил с собой в ожидании депортации. Однако в результате расследования, предпринятого Лимоновым и партийцами, стало известно, что к нему проявляли интерес голландское военное ведомство и их коллеги из США, склоняя его к сотрудничеству. Не желая стать предателем, Александр предпочел смерть либо был убит, присоединившись к «партии мертвых» — другим погибшим нацболам.

Весь 2012 год Лимонов посвятил яростным нападкам на белоленточную оппозицию и ее вождей. Был открыт, выражаясь терминологией Мао, огонь по штабам. За полгода наиболее активной деятельности белоленточников, с декабря 2011-го по май 2012-го, из появившихся в его блоге 190 постов почти половина была посвящена критике болотников. Больше всего от него досталось Навальному, но и остальные не были забыты. На сайте «Свободная пресса» вышла целая галерея, 13 портретов лидеров белоленточной оппозиции — «плейбой-мошенник» Немцов, «крысеныш» Яшин, «пингвин» Рыклин, «пивная королева» Ольга Романова, Рыжков, Гудков, Пономарев… Лимонов хорошо узнал их за годы сотрудничества и сейчас, источая желчь и яд, мстил всей этой публике. Этот ряд портретов напоминает «Мертвые души» Гоголя или сказки Салтыкова-Щедрина.

Постепенно происходит его разрыв с либеральными медиа. 9 октября выходит последняя колонка на сайте grani.ru, посвященная «безмозглой затее» выборов в КС оппозиции. С «Гранями» Лимонов сотрудничал в течение семи лет, в еженедельном режиме ведя там колонку. Очередной его текст — к двадцатилетию начала криминальной приватизации в России, оканчивающийся призывом «Отобрать и поделить» — хозяева сайта печатать отказались. Эдуард по почте отправил его в «Известия», там текст напечатали, и Лимонов стал постоянным колумнистом этого издания, а затем — и других СМИ холдинга Арама Габрелянова. В частности, участником еженедельной программы «Без вопросов» на «Русской службе новостей» вместо «Эха Москвы», где он выступал в аналогичной программе «Особое мнение».

Габрелянов, без сомнения, может считаться наиболее талантливым медиаменеджером современной России. Взяв за основу своего холдинга принципы «ковбойской журналистики» — сочетание ура-патриотизма с бульварностью и желтизной в духе канала «Fox news», — он достиг скандального успеха. Сообщая о том, что Путина ругать нельзя, потому что он «папа нации», Габрелянов тем не менее допускает довольно широкий плюрализм мнений в своих изданиях.

Тем более что выбирать Лимонову не приходилось: все остальные крупные российские медиа были либо прокремлевскими, либо либеральными. При этом иногда Эдуард шутит, что его работодателями стали нацболы и сочувствующие, имея в виду, например, сайт Прилепина и Шаргунова «Свободная пресса».

Как уже отмечалось, всё, что происходило с Лимоновым начиная с декабря 2011 года, очень напоминало период 1994–1996 годов. Тогда он критиковал слившую массовый протест в 1993 году, хотя и выигравшую потом выборы трусливую оппозицию в лице Зюганова и Жириновского, — и даже в пику им в итоге поддержал Ельцина на выборах 1996 года. Теперь мишенью Лимонова стали белоленточники. В его текстах 2011–2013 годов и почти двадцатилетней давности очень много параллелей. Был возрожден даже жанр «Лимонка в…».

«— Не кажется ли вам, что история повторяется, сделав круг, и периоды 1994–1996 годов с 2011-го по 2013-й весьма схожи? Возможен ли какой-то выход из этого замкнутого круга?

— Схожие периоды, абсолютно верно. Нам, партии, полицейское государство никогда не дало развиться до полноценно взрослого состояния, стать массовой партией. Мы были очень близки к тому, чтобы стать массовой партией. Конечно, мы все время пытались союзничать с кем-то. И в 1993 году у нас были союзники левые и националисты, Анпилов и Баркашов.

Ситуации действительно схожи. И когда после трагического 1993-го, после восстания патриотов, которое сейчас видится в куда более благоприятном виде, чем тогда. Это очень трагично, это гибель многих людей, и конечно, это история кровавая и трагическая. Но тем не менее, когда я вышел уже из тюрьмы в 2003 году, мы стали искать союзников. Пару лет мы были в более-менее союзнических отношениях с КПРФ. Когда мы увидели, что так больше продолжаться не может, мы никуда не сдвинемся, предложения саботируются, КПРФ ни на что не решается, и мы стали сами пытаться создать широкий союз различных политических партий. То есть мы уже были готовы к союзу с либералами даже до того, как он осуществился. В 2005 году я посетил и Хакамаду, и Явлинского, и других лидеров либеральных движений. Мы пытались туда втащить и Зюганова — я написал ему письмо. Мы пытались сделать коалицию “Россия без Путина”. В 2006 году я понял, что у меня нет достаточного авторитета, чтобы меня все поддержали. Во всяком случае я так это рассудил. И когда в 2006 году Каспаров предложил подобный союз, мы откликнулись. Тогда шло разбирательство в Таганском суде. И первое решение о запрете партии уже было принято. Впоследствии, в 2007 году, нас запретили уже решением Мосгорсуда и всех остальных судов, и мы как бы оказались вне закона. Нам нужно было, помимо всех политических задач, еще и спасать свою шкуру. Ну и решились на этот союз с либералами.

Теперь сразу переносимся в 2011 год. На протяжении всех этих пяти лет что мы делали? Мы ходили на Марши несогласных, это был очень важный порог, который преодолели либералы. Преодолели вслед за нами свою робость, свою трусость. Они поняли, что можно делать вот так, что можно выходить под дубинки. Мы продолжали оставаться с ними в союзе и во времена Стратегии-31, у нас был такой полигон для обучения граждан смелости. И наши Марши несогласных, которые прекратились из-за трусости Каспарова, теперь можно об этом открыто сказать, не опасаясь потерять союзника, поскольку он уже потерян. Потому что он настаивал на том, чтобы они проводились реже, а потом вообще не проводились. Ну, короче, загубил эту инициативу. Потому либералы же загубили и «Стратегию-31», несмотря на то, что там они научились сопротивлению. Они за пять лет прошли эту школу. И те, кто научился, влияли на массы всех остальных болотных этих хомячков.

Что мы наблюдаем в 2011 году? У нас был еще союз с либералами. По состоянию на 10 декабря того года он был, несмотря на всякие проблемы с Алексеевой, ее предательство, несмотря на попытки Немцова угнать Стратегию. Помните акцию 31 марта 2011 года в Питере, когда операторы снимали и транслировали в Вашингтон, а Гарри Каспаров с указкой показывал, какой храбрый Немцов, настоящий лидер оппозиции, ведет людей на приступ, хотя это были наши люди? Просто воспользовавшись тем, что вы и верхушка питерских нацболов не могла появляться на митингах, было заведено уголовное дело. Несмотря на это, у нас был с ними союз.

И что они сделали в декабре 2011 года? Они просто в одностороннем порядке вышли из этого союза сами, обосновывая это тем, что Лимонов хочет устроить кровавую баню на площади Революции. Поэтому мы — как позднее выяснилось, они пришли с этим предложением в московскую мэрию, в присутствии представителя администрации, заместителя мэра, это все было решено на федеральном уровне. Предали, бросили, разорвали с нами союз. Но мы имели точно такое же моральное право на все эти массы, которые вышли 10 декабря, как и они. И об этом говорит то, что 8 декабря массы вышли на Триумфальную площадь в количестве 8000 человек. Одних задержанных была астрономическая цифра ГУВД — 569 человек. Мы вышли вслед за массами. И когда они поняли, они собрались — тут очень важна датировка — 7-го утром, сепаратно собрались. Не знаю, что они там говорили, но, видимо, они сказали себе — если так дальше дело пойдет, то, естественно, массы пойдут к радикалам. В частности, к Лимонову, к нацболам, радикальным гражданским активистам. И уже 8-го вечером они были в мэрии. Содействовали в этом Пархоменко, представляющий “Эхо Москвы”, Немцов, Рыжков. Мы не хотели этого разрыва, мы имели такое же моральное право на все эти массы. Независимо от того, какая у нас идеология. С 2006 по 2011 год мы не выпячивали свою идеологию. Более того — я мирно пытался сделать из Каспарова лидера оппозиции. Сейчас об этом все забыли, но это было, на мой взгляд, правильное решение по тому времени. Так и надо было действовать. Другое дело, что для Каспарова труд оказался непосильным.

2011 год, когда я стою с тремя сотнями людей на площади Революции и кричу: “Они украли у вас революцию!” Это огромное трагическое событие. За это надо расстреливать. Может быть, когда-нибудь кто-то это и сделает. Виновных надо расстреливать. Потому что это действительно была возможность мирным путем сделать это. Надо было пройти 250 метров до Большого Черкасского переулка, где и находился орган, который совершил эту подтасовку. Встать там ста тысячам человек и сказать: никуда мы не уйдем, пока вы не отмените выборы. Потому что все последующие ребяческие эти затеи Удальцова, куда-то в фонтан они бегали. Это все уже через два-три месяца, когда поезд ушел, власть подготовилась, были созданы оперативные планы полицией.

В связи с уходом на Болотную были допущены непростительные ошибки, дилетантские, глупые. Ну как можно было уйти на остров из центра Москвы? На остров, на который достаточно два моста перекрыть, и все. Там можно поставить по 50 полицейских и КамАЗы. Уйти на остров из центра города! Вот за это расстреливать надо. Это предательство, совершенное сознательно, с надеждой, что потом удастся нае…ть власть».

Тем временем «дело 12-ти» было передано в суд, и в апреле 2012 года начался наш процесс. Вести его было поручено заместителю председателя Выборгского районного суда Петербурга Сергею Яковлеву. Бывший слесарь, потом прокурор и судья, крепкий мужчина средних лет с усами и в очках, он сразу произвел на нас неплохое впечатление. Вообще считается, что судья-мужчина, который, как правило, внимательно вникает в дело, лучше женщины в мантии, чаще руководствующейся эмоциями и личным отношением. Тем не менее нам предстояла большая судебная битва, исход которой отнюдь не был предрешен.

Процесс продолжался восемь месяцев — почти до Нового года. Два заседания в неделю, на которые мы ходили как на работу. Ключевым свидетелем защиты стал Лимонов, прибывший для дачи показаний в октябре 2012 года. Сопровождавший его в этой поездке адвокат Беляк описывает в своей книге «Адвокат дьяволов» сценку накануне приговора на квартире у одного из питерских партийцев:

«Наш ужин затянулся далеко за полночь.

“Я тебя провожу до гостиницы”, — заявил вдруг Лимонов, когда я сказал, что устал и мне пора уходить.

“Спасибо, не надо”.

“Нет, я пойду провожать, — не унимался Эдуард. — Прогуляемся”.

“Лучше отдохни, — завтра… нет, уже сегодня у вас будет трудный день. Во сколько часов вам ехать в суд?..”

Но он охмелел и не хотел ничего слушать: пойду, и все!

И тут я вспомнил знаменитый фильм Михаила Ромма “Ленин в Октябре”.

“Ну а как же партийная дисциплина?” — спросил я, призвав взглядом в союзники сидящих рядом парней, которых явно не обрадовало внезапное желание их вождя пойти гулять по ночному городу.

“Им партия поручила тебя доставить в Питер и обратно в полной сохранности. Они отвечают за твою жизнь перед партией, а ты что делаешь?..”

“Они тоже пойдут”, — возразил Лимонов.

“ Нет, это не дело, — сказал я с самым серьезным видом. — Сейчас позвоню в Москву и расскажу, что ты задумал. Давай как партия скажет — так и сделаем”.

Я взял свой смартфон и сделал вид, что ищу в контактах номера телефонов соратников Лимонова.

Он выжидательно уставился на меня, и ребята — тоже.

“Так, Аверин… Нет, Аверин — только пресс-секретарь. Он такие вопросы не решает. Аксенов… Вот это, наверное, то, что надо. Он же у вас сейчас самый главный?..”

Лимонов улыбался. Ребята косились на него и тоже улыбались.

“Алло! Сергей, доброй ночи! Извини, что разбудил, — сказал я, приложив смартфон к уху и сделав вид, что дозвонился до Аксенова. — Мы в Питере… Да, доехали нормально. Но вот Эдуард Вениаминович хочет сейчас идти провожать меня до гостиницы. Я категорически против, ведь он выпил, мы — тоже. Как ты считаешь, можно ему идти в город? Нет? Конечно, все может произойти… Менты не спят, враги не дремлют… Значит, что ему передать? Партия запрещает? Да, так и скажу… Миша здесь. Илья и Коля тоже рядом… Разумеется, ставить под угрозу его жизнь недопустимо. И я о том же… Нет, Михаил не пил… Все понял, передам. Извини, спокойной ночи!..”

“Ну, всем все понятно? — Обведя взглядом присутствующих, спросил я, когда ‘закончил разговор’ с Аксеновым. — Партия запрещает вам выходить сейчас в город и рисковать жизнью Эдуарда Вениаминовича”.

Ребята дружно закивали головами, стараясь при этом не смотреть ни на меня, ни на Лимонова.

“Считайте, что партия вынесла специальное постановление”.

Плечи у Лимонова как-то вдруг сразу опустились.

“Ну, ладно, — произнес он. — Но пусть ребята тебя проводят”».

А уже утром, бодрым и свежим, Эдуард прибыл в суд и стал отвечать на вопросы судьи Яковлева:

— Как строилась структура вашей партии?

— Ваша честь, наша партия всегда жила по методу Орды, что хотела, то и делала.

— Что такое газета «Лимонка»?

— Это не газета, ваша честь, это был шедевр, там писали черт знает что.

— Что вы можете сказать об отличии НБП от «Другой России»?

— Ваша честь, у меня было много жен, я их между собой не сравниваю…

Вероятно, и судья, и даже прокурор к концу процесса уже не верили в нашу вину. Но чтобы оправдать кого-то — нужно бросить вызов системе и собственной карьере. Поэтому судья Яковлев проявил «осторожную мудрость», одновременно признав нас виновными в экстремизме и освободив от наказания.

Вечером в тот день мы вышли на «площадь Свободы» к Гостиному Двору и развернули транспарант протай статьи 282 УК, символически поставив точку в этом процессе там, где он начался.

Теперь я был официально признан экстремистом, что наполнило меня законной гордостью. Это своего рода награда, орден на грудь за многолетнюю политическую деятельность, за которую в будущем будут положены льготы, как в СССР в 1920-е годы для бывших политзаключенных царского режима. Несмотря на освобождение от наказания, мы получили довольно существенное поражение в правах — согласно российскому законодательству, привлекавшиеся по экстремистским статьям не имеют права участвовать в выборах, состоять в общественных и религиозных организациях, работать в сфере образования и т. д. А еще нас — как ранее Лимонова — осудили вовремя, поскольку печально известную статью 282 УК РФ вскоре усилили, расширили и перевели в разряд тяжких. А по таким статьям судьи, как правило, сразу арестовывают обвиняемых.

В сентябре 2012 года состоялся второй съезд «Другой России». Согласно его резолюции объявлялось, что у нас два врага — группа Путина и группа Навального-Немцова. Это был возврат к старому доброму национал-большевизму 1990-х годов. Игры в широкие коалиции закончились.

Мы, питерцы, настояли в свою очередь на том, чтобы подать документы на регистрацию по новому закону о политических партиях. Надеясь не столько на то, что нас зарегистрируют, сколько для подстраховки, чтобы остаться в политическом поле. Лимонов, бывший изначально против этой идеи, теперь уже не возражал.

Это было время выборов в Координационный совет оппозиции. Проект Алексея Навального, задуманный для того, чтобы легитимировать его как лидера несистемной оппозиции, активно обсуждался на всех доступных площадках. Навальный пытался убедить участвовать в нем нацболов. Вместе с Прилепиным они однажды пришли к Лимонову, и Алексей долго уговаривал его принять участие. Кажется, это был единственный случай их прямого общения, и Лимонову он крайне не понравился:

«Навальный не настолько глуп, чтобы подчеркивать свою прозападность, но несомненно, что у него прозападническая, проевропейская ориентация. Поэтому он никогда не выиграет ни на выборах, ни без выборов. Почему он так нравится интеллигенции нашей? Силуэт американский и жена так одета, и дети так, и сам он выглядит как такой махровый америкос. Это новые типажи, которые пришли вместе с либерализмом. Я вообще не люблю больших людей, поскольку сам я невысокого роста. Мне всегда кажется, что они глупые, что часто оправдывается».

С помпой избранный КС включил в себя в основном журналистов, деятелей культуры и просто случайных людей, никак к политике не приспособленных и ничего в ней не умевших. Как ни странно, после их прихода в оппозицию ко многим из них мы стали относиться только хуже. Бродский говорил об эстетических разногласиях с советской властью. У нас возникли стилистические разногласия с такой оппозицией.

КС ничего выдающегося не совершил и через год помер тихой бесславной смертью. Правда, функция легитимации Навального как лидера была выполнена им даже более чем целиком и полностью.

«Я провел 2012 год в жесткой политической борьбе с болотными лидерами, с этими современными Сусаниными наоборот, один против всех, без союзников, только партия рядом, — подводил Лимонов итоги года в своем блоге. — Один против всех, было тяжко.

Я использовал мой ЖЖ как трибуну, как боевую колесницу и яростно врубался в их самодовольные ряды. Повторяя без устали, что они предали протест и впоследствии заездили, замучили его унылыми покорными маршами и пошлыми митингами на коленях, отбивая у людей охоту к борьбе.

На первых порах обществу со стороны казалось, что болотные победили. Они сами торжествовали беспрестанно и в декабре 2011-го, и в феврале 2012-го, и даже в марте. Они высокомерно отзывались обо мне.

Но затем чаши незримых весов, на которых мы находились, я — один на моей чаше, они скопом на своей, поползли в мою пользу.

И в декабре 2012-го чаша с Эдуардом Лимоновым в конце концов перетянула чашу с их совокупными тушками.

Я удовлетворен. Я вел отчаянную войну, и я победил. Хотя у меня не было шансов».

В феврале 2013-го Лимонов отметил семидесятилетний юбилей.

От питерских нацболов Эдуард получил четыре увесистых тома собрания сочинений Мао Цзэдуна конца 1940-х годов издания в синих переплетах. Когда я позвонил его поздравить, он бодро сообщил, что «с утра работал, потом девка пришла, и представьте — ни одной рюмки еще не выпил». Юбилей, кстати, никак не отмечался и прошел незамеченным для прогрессивной общественности. Даже газета «Коммерсантъ», всегда аккуратно поздравляющая на своих страницах известных людей, про Лимонова не написала ничего.

Но какое это по сути имело значение? Эдуард находился в прекрасной форме и мог продемонстрировать новые достижения.

Во-первых, грандиозный успех имел вышедший в 2011 году роман Эммануэля Каррера «Лимонов», переведенный на многие языки мира. Президент Франции Николя Саркози признавался, что она лежит у него на ночном столике. Книгу собрались экранизировать в Италии. При этом само его повествование выдает полное незнание автором русской действительности, хотя он является сыном видной русистки Элен Каррер д’Анкосс — кстати, грузинской княжны и секретаря Французской академии. Автор, к примеру, утверждает, что Владимир Путин зарабатывал в начале 1990-х в Ленинграде частным извозом и ностальгировал по СССР, хотя он был тогда помощником Анатолия Собчака и вполне успешно встроился в капиталистическую действительность. Это только одна из многих ошибок, благодаря которым книга Каррера, вначале оперативно изданная в России и встреченная с интересом, вызвала в том числе и критические отзывы. Тем не менее Лимонов торжествовал: Каррер вернул его в западный мир и вновь сделал модным.

Во-вторых, в 2012 году Сергей Беляк выпустил роскошно оформленный двойной альбом на стихи Лимонова, в котором приняли участие многие известные музыканты: Александр Лаэртский, Захар Май, группа «Барто», ну и группа НОМ с безусловно лучшим номером «Я — Эдуард». Был там даже детский ансамбль «Питерские мишки». При всей разноплановости треков альбом получился сущностно единый и получил название «рок-сюиты». Сам же Эдуард спел в конце альбома куплет про то, что «Красная армия всех сильней».

Наконец, в-третьих, количество книг самого Эдуарда Вениаминовича стало приближаться к его возрасту. С учетом того, что в последние годы Эдуард стабильно выпускает две-три книги в год, в ближайшем будущем это неизбежно должно произойти.

Посттюремный период отличается его высокой авторской активностью и разнообразием. Тут и продолжение создаваемой всю жизнь одной большой книги собственного жизнеописания («В сырах», «Дед»), и сборники публицистики и постов из блога («Лимонов против Путина», «Проповеди», «Киев капут»), и тексты из глянцевых журналов («Дети гламурного рая», «Апология чукчей»), и авторская философия в продолжение линии «Другой России» («Ереси», «Иллюминейшнз», «Плюс Ультра»), и наконец, стихи (целых семь сборников — «Ноль часов», «Беги, мальчик», «Атилло длиннозубое», «СССР — наш Древний Рим», «А старый пират», «К Фифи», «Золушка беременная»).

После «Русского» и «Моего отрицательного героя» в 1970-е — середине 1980-х годов Эдуард сделал перерыв в стихотворчестве на 20 лет, вновь обратившись к нему, когда находился в заключении. В его поздних стихах история мешается с лирикой, «Бухара 1919» — с «Хорошо е.ться» и «Писька должна быть как кипяток», обращения к собственным женщинам и детям — с одами погибшим империям и т. д.

Похоже, что Лимонову попросту мало отражения континента своей мысли и жизни в прозаических текстах. Поэзия их дополняет. Поэтому историю про его роман и расставание с Катей Волковой с проклятиями в адрес хипповского индийского острова Гоа, где она так любила зависать, мы прочтем и «В сырах», и в сборнике «Мальчик, беги», где эта линия занимает видное место. И Владимира Ильича Ленина встретим и в эссе «Титаны», и в сборнике «Ноль часов».

В общем, говоря словами Николая Гумилева, Лимонов — «конквистадор в панцире железном», стремящийся провести экспансию во все стороны и запечатлеть себя во всевозможных формах. Пока еще есть время.