Эдуард Лимонов

Глава третья МАРШ ШТУРМОВИКОВ В СТИЛЕ ПАНК

4.00 утра, 22 июня. У консульства Германии на Фурштатской улице бритый налысо Андрей Гребнев врубает сирену на мегафоне. Вой разносится резкой волной по пустой летней улице.

Сжатые кулаки выбрасываются вверх. Мы орем «Хочешь 41-й — получишь 45-й!», «NATO go home!» и «Фашизм не пройдет!».

— Что вы здесь отмечаете?

— День нападения фашистской Германии на Советский Союз, — несколько невпопад отвечает Гребнев Сергей на телекамеру. Эффект усиливает тот факт, что на нем футболка группы «Screwdriver» со стилизованной свастикой.

«Милиция! Безобразие! Заберите их!» — кричат сонные граждане, высовываясь в окна.

«Заткнись, клопье!» — хохоча, отвечает им в мегафон Гребнев.

Дело в том, что милиция нас охраняет. Без проблем получив согласование на ночную акцию (опять же — сейчас такое невозможно), нацболы встретились вечером у станции метро «Чернышевская» и провели ночь в Таврическом саду, попивая пиво и играя в водное поло в местном пруду, чтобы ровно в четыре утра выступить против участия НАТО в бомбежках Югославии.

В тот период партийные акции часто выглядели как скандальные шоу в стиле панк, что было заложено самим нацболом № 1. Еще на заре панк-движения, в середине 1970-х в Нью-Йорке, Лимонов водил дружбу с барабанщиком «The Ramones» Марком Беллом и ходил на андерграундные концерты в затерянных в чреве города маленьких грязных клубах. В рассказе «Первый панк» описана одна из таких вечеринок, где поэт Джон Ашбери к восторгу собравшихся читал «Левый марш» Владимира Маяковского.

А знаете ли вы, где впервые появилось красное полотнище с белым кругом и черным серпом и молотом? Это произошло в фильме Гарри Кокса 1986 года «Сид и Нэнси», где вокалист «Sex Pistols» Сид Вишес в исполнении молодого Гарри Олдмена в соответствующей футболке забавляется с пистолетом и своей подружкой на лондонской крыше. То есть режиссер сделал Вишеса нацболом.

Позже в московском англоязычном издании «Exile» Лимонов подтвердил панковское происхождение национал-большевиков и отметил, что и Вишес, и идеолог «Sex Pistols» Джонни Рогген точно не отказались бы от партбилета НБП, как не отказался главный панк Отечества Егор Летов.

Этот самый флаг огромных размеров, не менее внушительный фронтовский Фантомас и лозунг «Ешь богатых! Капитализм — дерьмо!» украшали сцену московского кинотеатра «Алмаз» на Шаболовке, где 1 октября 1998 года состоялся первый съезд НБП. В преддверии мероприятия Лимонов в воодушевлении лично нарезал из картона мандаты и принимал в бункере делегатов, глотавших горячий чай и спешивших разместиться в специально снятой гостинице.

В итоге, когда съезд открылся, заполненный молодыми людьми зал встал, выбросив вперед руки со сжатыми кулаками — зрелище было весьма внушительное. Зазвучал гимн партии авторства Николая Кропалова:

На съезде присутствовали 125 делегатов из тридцати восьми регионов РФ, а также Украины, Латвии, Казахстана. Одним из наиболее ярких ораторов был Андрей Гребнев, с трибуны в очередной раз высказавшийся за партию штурмовиков, обрушившийся на кабинетных «философов-дрочеров», имея в виду Дугина и дугинцев. Но они тем временем уже стали частью партийной истории, а на сцену съезда выходили новые люди, которые вскоре займут ведущие позиции в организации.

Анатолий Тишин — добрейшей души бородатый мужик, сильно взрослее нацбольского актива, коренной москвич, участник защиты Белого дома в 1993 году и распространитель газеты «День», патологоанатом по профессии — быстро стал своего рода партийным «дядькой». В случае каких-либо конфликтов в партии, проблем с родителями и милицией или сомнений в правильности выбранного пути нацболы шли к нему, и за кружкой чаю и долгими разговорами Анатолий помогал страждущим и успокаивал мятущихся. Вскоре на него же легло и бремя решения большинства организационных вопросов, от распространения тиража «Лимонки» до подачи заявок на публичные акции и организацию акций прямого действия.

Газетой Анатолий стал заниматься в тандеме с Алексеем Волынцом (Вием), который с 1999 года сменил Лимонова на посту редактора. Свой политический путь он, как и многие нацболы первого поколения, начинал с РНЕ и все того же участия в противостоянии сентября — октября 1993 года. Разочарование его в поражении Верховного Совета было настолько велико, что Алексей ушел в армию, но в итоге все равно вернулся в радикальную политику.

Волынец редактировал газету в наиболее сложный для нее период. В 2002 году «Лимонка» была запрещена, но стала выходить с тем же логотипом под названием «На краю», потом — «Генеральная Линия», пока окончательно не была прикрыта соответствующими органами одновременно с запретом партии в 2007 году.

Будучи редактором, Алексей периодически позволял себе всяческие вольности. К примеру, в 300-м номере было напечатано стихотворение Лимонова «Петербург»:

Но в газете, к возмущению автора, из него исчезло последнее четверостишие. Оказалось, редактор его выкинул, причем сознательно. «Ну а зачем оно, Эдуард Вениаминович? Взорвем как в научном кино — детство какое-то», — спокойно объяснял он. Вряд ли кто-то из многочисленных редакторов и издателей, с кем Лимонов сотрудничал в жизни, позволял себе такое.

Другим предметом гордости Волынца стала встреча в середине нулевых годов с тогдашним помощником президента Путина Андреем Илларионовым, которая не состоялась, поскольку Алексей ее банально проспал. «Вы видели еще человека, который проспал бы деловое свидание в Кремле? Вот то-то же!» — говаривал он.

Волынец станет в дальнейшем ведущим всех съездов нацболов и приобретет статус своего рода «партийного мудреца», особенно после выхода многочисленных публикаций на исторические темы и обстоятельной биографии видного деятеля сталинских времен Андрея Жданова в серии «ЖЗЛ».

В партийное руководство рекрутировались люди из регионов — в первую очередь нужно назвать переехавшего в столицу из Питера Сергея Аксенова и смоленского гауляйтера Сергея Фомченкова (Фомич). Жвания в своей книге писал, что вступивший в партию в 1997 году спокойный и рассудительный Аксенов казался ему гораздо более подходящей кандидатурой на пост главы отделения, чем импульсивный и наглый Гребнев, однако Лимонов сделал иной выбор, а Сергей перебрался в Москву, где через некоторое время стал учредителем «Лимонки» и вообще превратился в правую руку председателя. Фомич же стал куратором всей региональной сети партии.

В том же 1999 году вступил в партию юный длинноволосый московский студент Александр Аверин, который вскоре организует пресс-службу и станет партийным пресс-секретарем.

Из Латвии приехал Владимир Линдерман (он же Абель), к тому времени уже довольно известный медиа и контркультурный деятель. В 1980-е Линдерман, как и большинство латвийских русских, находился в упоении от идеи независимости страны и одно время даже был редактором газеты местного Народного фронта «Атмода». В то время он дружил с будущим кремлевским телеведущим Михаилом Леонтьевым, стоявшим на тех же позициях. После распада СССР Абелю стало скучно в Прибалтике, и он начинает издавать в Москве популярнейшую газету «Еще» — авангардное издание со смесью эротики, культуры и политики, закрытое властями в 1993 году наряду с красно-коричневыми «Правдой», «Советской Россией» и «Днем».

Вернувшись в Ригу, Линдерман обнаруживает там возрастающую дискриминацию неграждан, преследование русских школ, появление улицы Джохара Дудаева и прочие прелести независимости, после чего вступает в НБП и начинает борьбу за права русских в Прибалтике, устраивая вместе с тогдашним лидером местной организации Константином Михайлюком (Маузер) угарнейшие акции, вроде выпуска на воздушном шаре портрета Сталина навстречу колонне националистов (как в вышедшем тогда на экраны фильме Никиты Михалкова «Утомленные солнцем»).

Затем Абель переберется в Россию и станет одним из идеологов и лидеров партии, разработчиком ее нового стиля в противостоянии государственной машине в середине нулевых годов. Будет арестован российскими властями, выдан в Латвию по безумному обвинению в подготовке покушения на тогдашнего президента Вайру Вике-Фрейбергу, впоследствии оправдан судом и продолжит политическую деятельность в защиту русских. В общем, жизненный путь, уже сейчас тянущий на хороший приключенческий сериал.

В 1990-е годы латвийские нацболы вообще рулили по части креатива. Чего стоит один Бенес Айо — темнокожий паренек (мать — русская, отец — угандиец) из города Резекне, биолог, совершенно неотразимо смотревшийся в бандане с партийной символикой и ставший одним из символов местного русского движения. Достаточно вспомнить, что в городе имелась аллея с так называемыми «дубками Ульманиса». Когда первый президент Латвии посадил их в 1920-е годы, он заявил, что «пока деревья растут, страна будет независимой». Так вот, однажды ночью все дубки оказались спиленными, в чем и обвинили Бенеса, хотя непосредственно доказать его вину так и не удалось…

Рассуждая о регионалах в «Моей политической биографии», Лимонов отмечает, что питерская и псковская организации были в партии самыми правыми и даже устраивали ему истерики по поводу членства в НБП Бенеса. Относительно псковской организации во главе с Гошей Павловым это было действительно так. Когда во время похода на Москву мы, прибыв в Псков, увидели местных нацболов, то, мягко говоря, удивились: это была группа молодых людей в черных рубашках и повязках в виде имперского флага с орнаментом из трех свастик. В довершение ко всему они оказались язычниками — ребята составляли организацию «Союз венедов Псковщины» и долго искали, к какой бы общероссийской политической организации примкнуть, в итоге остановившись на НБП.

Что до Питера, то всё было далеко не так однозначно. Тот же Бенес не раз гостил у Гребневых. А у нашей «банды штурмовиков» периодически случались стычки со скинхедами и футбольными фанатами. К примеру, однажды во время матча «Зенита» до Жени Павленко, пришедшего туда с партийным флагом, докопались правые фанаты-ультрас. Его избили толпой, но знамя он так и не отдал. Мы решили мстить и отправились на ближайший футбольный матч. Правда, играл не «Зенит», а питерское «Динамо» с командой из Ростова, но по нашей информации ультрас там должны были быть. Вооружившись палками и бутылками и прибыв в составе пары десятков человек к стадиону имени Кирова, мы встали сверху трибун и стали вычислять возможных нападавших. Хулиганы занервничали и… пожаловались на нас ОМОНу. «Что у вас со скинами, парни? Шли бы вы отсюда, а то заберем», — посоветовал нам их старший.

Мы решили подождать неприятеля в метро, по дороге подкрепились пивком и в боевом настроении спустились на станцию «Петроградская». Через некоторое время бритые люди в розочках стали спускаться по эскалатору. Следующие несколько минут шло «избиение младенцев»: кого-то били головой о металлические двери станции, я заехал кому-то ногой по яйцам, скины орали от ужаса. Крики: «Не трогайте меня, я из Ростова!» — действия не возымели. Пассажиры в ужасе жались к стенам и звали милицию. А сверху рокотал раскатистый бас Гребнева-старшего: «Бейте их, это фашисты! Они не заслуживают жалости!»

Запрыгнув в подъехавший поезд, мы отбыли без потерь, оставив на платформе нескольких лежащих в крови и стонущих фанатов. Молва быстро разнесла это по городу, и больше таких инцидентов не было. Со скинами, впрочем, случались и другие стычки, после чего они стали относиться к нашей банде штурмовиков гораздо лояльнее — иногда даже присоединялись на первомайских демонстрациях или заходили к Гребневу-старшему выпить портвейна.

После проведения съезда Лимонов с отвечавшим за партийную документацию Андреем Федоровым наведался к тогдашнему министру юстиции Павлу Крашенинникову с намерением прощупать почву насчет возможности регистрации партии. Похожий на Николая II министр был благодушен, однако по поданным документам последовал отказ.

Для исправления ошибок в документации, на которые указал Минюст, в срочном порядке пришлось собирать Второй съезд в Питере. Помогал нам в этом муниципальный депутат Денис Усов, помощник легендарного политика и авторитета Юрия Шутова. Помещение предоставили в его офисе на Богатырском проспекте. Съезд по сути был техническим — особенно разговаривать было не о чем, за несколько часов закруглились с необходимыми формальностями и голосованиями, заслушали краткую речь Лимонова. День закончился алкогольными возлияниями в компании вождя возле Казанского собора и походом к Московскому вокзалу со скандированием партийных лозунгов. Как ни странно, никто даже не попал в милицию.

Кажется, именно тогда Лимонов появился перед нами со своей новой девушкой. Дело в том, что с Натальей Медведевой Лимонов расстался еще в 1995 году. Несколько лет он встречался с высокой и худой, бритой налысо Елизаветой Блезе, ездил с ней к маме в Харьков, которой новая избранница сына очень понравилась. В 1998-м они расстались, и место Лизы было занято румяным подростком в футболке с Летовым — шестнадцатилетней Настей Лысогор, именуемой «Крошечная Настя». Пара повергла даже видавших виды партийцев в некоторый шок. Настя, однако, оказалась верной спутницей, сопровождала Эдуарда в его поездке в Сибирь в 1999 году, носила передачи в «Лефортово» во время его тюремного заключения, а затем присутствовала на всех основных этапах слушания его дела в Саратове. Эдуард обнаружил у нее литературный талант, ее рассказы публиковались в нескольких сборниках — впрочем, развития это не получило.

Ну а документы с исправлениями были поданы на регистрацию. Под самый новый, 1999 год вновь последовал отказ. Лимонов с партийцами в течение недели пикетировал Минюст под лозунгом «Регистрация или терроризм». Не помогло — принципиальное решение не пускать нас в политику было принято осенью 1998 года и остается неизменным в течение почти двадцати лет.

Не допущенная в легальную политику партия стала — отчасти интуитивно, отчасти сознательно — развивать тактику акций прямого действия, опробованную на «Авроре». Лавры первой мишени АЛД по праву принадлежат кинорежиссеру Никите Михалкову. 7 января 1999 года Никита Сергеевич провел премьерный показ своего фильма «Сибирский цирюльник» в Алма-Ате в знак «всемерного уважения» к «большому политику» Нурсултану Назарбаеву и призвал голосовать за него на предстоявших через несколько дней выборах. Это плохо сочеталось с декларируемым Михалковым русским патриотизмом, а потому против него было решено развернуть кампанию.

В марте 1999 года Дмитрий Бахур и Егор Горшков забросали Никиту Сергеевича яйцами. Уже скрученного охранником Бахура Михалков пнул несколько раз ногой в лицо. Это вызвало бурный резонанс в ненавидящих режиссера либеральных СМИ, хотя о подоплеке акции умалчивалось. Парней посадили в Бутырку, где Бахур заболел туберкулезом. А партия по всей стране принялась мстить Михалкову.

Женя Павленко, Борис Щерба и Дмитрий Смирнов попытались осуществить такую же акцию в Питере, не слишком, впрочем, удачно. Подождав появления режиссера у кинотеатра «Аврора», куда он прибыл на презентацию все того же «Сибирского цирюльника», организованную партией власти «Наш дом — Россия» во главе с одним из ее тогдашних лидеров, будущим либеральным оппозиционером Владимиром Рыжковым, они закидали его яйцами — но попали не в Михалкова, а в проходившую мимо женщину. Причем Борю поймали охранники. Далее последовала забавная сцена, когда уже с избитым ими студентом-филологом Щербой Михалков решил поговорить под камеру, показав свое интеллектуальное превосходство над «гопником из НБП»:

«— Ну и кто твои любимые авторы?

— Юкио Мисима, например. (Михалков промолчал, поскольку, вероятно, такого писателя не знал.)

— А Достоевского ты читал? Он много писал о грядущем хаме…

— Вообще-то о грядущем хаме писал Мережковский…

— А если твой звеньевой Дима Воронцов прикажет убить меня, ты выполнишь приказ?

— В условиях военного времени — да».

Взбешенный Михалков, прибыв в БКЗ «Октябрьский» на организованный НДР концерт «Старые песни о главном», устроил спектакль на радость прессе.

«Багровый от ярости режиссер возмущенно восклицал: “Ну и отморозки!” — писала газета «Новости Петербурга» (1999, № 41). — И тут же в непечатных выражениях поведал испуганному Рыжкову, как только что, когда он шел на встречу со зрителями, при входе в кинотеатр его атаковали политические противники. В Михалкова метнули нож. Покушавшимися, по словам Никиты Сергеевича, были студенты-филологи, члены партии Лимонова. В кинозале в это время распространялись листовки с призывом физического устранения Михалкова. Оказалось, что недавно в Самаре в режиссера пытались плеснуть кислотой. Всего лишь одна капля, попавшая на палец охраннику, прожгла его до кости. В Москве в Михалкова те же лимоновцы не только метали тухлые яйца, но и собирались пальнуть дробью из духового пистолета».

«На вопрос: “Зачем нож кидал?” — студент ответил, что нож был игрушечный, на что режиссер в свою очередь парировал, что как бы там ни было, а данную акцию он характеризует не иначе как теракт, — отмечало издание «Супер-телескоп» (1999, № 14). — Удивление по поводу того, что партия Лимонова до сих пор существует, выражалось у него емкой фразой “е… вашу мать!”, а призыв запретить данную организацию заканчивался традиционно по-русски “к еб…й матери”».

«Лимоновцы забросали Михалкова камнями», «Покушение. В Петербурге в Михалкова метали ножи», «Теракт против режиссера» — с такими заголовками вышли газеты на следующий день. Скандал был что надо. Правда, никто так и не вспомнил о поводе акции — поддержке Михалковым Назарбаева. После этого было возбуждено дело по статье 213 УК РФ (хулиганство). В отличие от Москвы, правда, все закончилось благополучно и за решеткой никто не оказался.

После нескольких подобных акций в разных городах Михалков совсем сник и впал в депрессию. В качестве посредника Лимонову позвонил Станислав Говорухин с просьбой закончить травлю режиссера, и Эдуард согласился — позиция партии была обозначена и продолжать не имело смысла.

Еще одна панк-акция того лета произошла в Великом Новгороде. Андрей Гребнев тогда разрабатывал планы экспансии петербургского отделения в другие регионы северо-запада, создания своего рода федеральных округов под эгидой самых сильных отделений. (Лимонову эта идея совсем не понравилась, и в итоге она была похоронена.)

Составом в пару десятков человек мы выдвинулись в Новгород на электричке. Я, по обыкновению, отправился продавать «Лимонку» по вагонам. Вернувшись назад, обнаружил всю компанию уже хорошо выпившей. Стакан водки залпом — и я тоже в нужной кондиции…

Дальше все происходило в алкогольном тумане. Прибыв в город, мы разбили палатки и расположились лагерем в лесочке прямо рядом с кремлем, выпили еще и ночью отправились заниматься агитацией. Плохо зная местную географию, мы, однако, разрисовали всю центральную улицу, украсив здания местного ФСБ, администрации губернатора Геннадия Пруссака и т. д. граффити вроде «Дави Пруссака», «Капитализм — дерьмо» или «Вся власть НБП».

Можно себе представить, что чувствовали губернатор и местные силовики, приехав утром на работу. Ситуация усугублялась тем, что в регионе предстояли выборы, и Пруссак торжественно объявил, что потратит деньги не на избирательную кампанию, а на благоустройство города — и фасады в центре как раз перед нашим приездом были отштукатурены и покрашены. В городе был объявлен план «Перехват» и все силы милиции бросили на наши поиски.

С утра, проснувшись, мы отправились купаться на городской пляж. Гребнев в плавках, черных очках и армейской шинели, с бутылкой пива в руке заорал отдыхающим на песочке под памятником Александру Невскому: «Эй, вы, как живется под яйцами коня?!» — и полез в воду прямо в шинели, едва не утонув.

В таком состоянии нас и задержала милиция. В отделении всех долго и обстоятельно допрашивали, добиваясь признаний в содеянном. Я стоял на своем, что всю ночь сидел в лагере. Некоторое время меня били пластиковой бутылкой по почкам (метод хорош тем, что на теле не остается следов). Потом у оперов завязался спор:

«— Поехали к девкам, все равно он не скажет ничего.

— Скажет, скажет. Сейчас мы еще поработаем с ним. А откажется — бросим в камеру к нашим уголовникам. Ты в курсе, что наши уголовники в СИЗО тоже слышали про это? Они свой город любят и возмущены, там из тебя быстро девочку сделают…»

Ничего не добившись, меня отвели обратно в отделение. В ужасающей грязи, в камерах с тараканами, клопами и бомжами мы провели остаток ночи. Посредине еще привезли невменяемую алкашиху в футболке ЛДПР, которая, поорав и покачав права, завалилась спать в камере. Поскольку другие камеры не закрывались, а дежурные отвлеклись, бомжи потянулись к ней, не желая упустить редкий шанс удовлетворить свои половые потребности. (Не постеснялись и нам предложить — мол, не хотите ли, ребята. Ребята не хотели…) С утра, обнаружив это, дама подняла скандал, но была под общий хохот ментов вышвырнута из отделения.

Ну а что вы хотели — такова реальная картинка провинциальных отделений милиции в 1990-е годы. Да и сейчас там немногое изменилось.

Мировая судья, к которой нас отвезли на следующий день, штамповала всем приговоры по 15 суток, не забывая при этом с улыбкой предложить: «Приезжайте в наш город еще, но уже с добрыми намерениями». Я, однако, обратив внимание, что вину не признал и доказательств нет, предложил судье в качестве компромисса наказание в виде штрафа. И на электричке отбыл в Питер. Остальным же пришлось познать сомнительные радости пребывания в новгородском ИВС.

Андрея Гребнева такой стиль жизни вкупе с его взрывным темпераментом и неуемным характером в итоге привел в тюрьму. У себя на районе он однажды запил со знакомыми скинами. Уже за полночь в квартиру на свою беду постучался сосед-вьетнамец с просьбой вести себя потише. Его побили, а Гребнев в это время спал в комнате. Сосед вызвал милицию, и когда приехал наряд, разбуженный Андрей повел себя наглее всех остальных — заставил зашнуровывать ему высокие ботинки, ибо тащить тело весом более 100 килограммов ментам не хотелось. В итоге на него и повесили всех собак — на целый год Гребнев загремел в «Кресты». Там он испортил здоровье и вышел на свободу уже совсем не тем энергичным лидером штурмовиков, каким мы его знали прежде.

Приехав в Москву по просьбе Лимонова, он в течение нескольких дней пил в бункере и так и не смог даже пообщаться с ним. После чего Эдуард позвонил нам и сказал, что надо что-то делать, так дальше продолжаться не может. В январе 2000 года, в том же зале на Богатырском проспекте, где у нас проходили собрания, мы сместили Андрея с поста гауляйтера. Он пытался сопротивляться, привел с собой толпу скинов, пообещав им пива за то, чтобы они нас «переубедили». Однако пива не было, те стояли и мялись в нерешительности, и упомянутый выше Лось, хорошо знавший большинство из них, провел разъяснительную работу, после чего они развернулись и направились в сторону метро.

После НБП Гребнев вступил в «Партию свободы», созданную Юрием Беляевым вместо НРПР, однако это уже была его политическая и человеческая агония. Свой жизненный путь Андрей закончил через несколько лет. Его нашли сильно избитым на лестничной площадке одной из многоэтажек рядом с его домом там же, на Гражданке. Родным тело для судмедэкспертизы так и не выдали, сообщив, что умер он от отравления алкоголем. Схоронили его на кладбище в Ковалеве. У него остался сын Герман от девушки Лиды («Представь, как это звучит: Герман Гребнев! Как Геринг!» — говорил он брату), которая вскоре вышла замуж за араба и переехала в Иорданию. Теперь уже юноша Герман штудирует Коран и совершает намаз.

«Андрей Гребнев, поэт, хулиган, человек холерического темперамента проживет совсем недолгую жизнь, — писал Лимонов в «Книге мертвых-2». — Он изумлял, подавлял, возмущал и злил всех, кто с ним соприкасался. Но он обладал несомненным даром вести людей, заводить их. Жвания пишет, что он много пил и употреблял барбитураты. И пил, и употреблял барбитураты, да. Но не эти активности были главными в этом настоящем workingclasshero, просто ему было всегда мало активности, он, может, хотел от земли оторваться».

И действительно. На вопрос журналистов, какую судьбу он хотел бы себе выбрать в следующей жизни, Андрей как-то ответил: «Не хотелось бы быть неподвижным существом. Самолетом бы хотел с удовольствием стал сверхзвуковым, советским бомбардировщиком».

Летом 1999 года страна вступила в новый цикл больших выборов. Дряхлеющий Ельцин долго колебался относительно кандидатуры преемника и, наконец, решился. 16 августа 1999 года Владимир Путин был утвержден Думой в должности премьер-министра.

Наш предвыборный альянс с Анпиловым и Тереховым был переименован в Сталинский блок и тут же распался. Вместо Лимонова туда взяли внука Сталина Евгения Джугашвили. Нацболы опять оказались за бортом политического процесса. Попытка войти в правый блок вместе с объединением «Спас» и РНЕ также закончилась неудачей.

Зато «заклятый друг» НБП министр Крашенинников пошел в Думу от Союза правых сил вместе с Борисом Немцовым, Ириной Хакамадой и «Киндер-сюрпризом» Сергеем Кириенко. Они раскатывали по разным городам, устраивая большие концерты с участием известной колоды рок и поп-исполнителей. В Петербурге действо состоялось в августе на стадионе «Петровский».

Мы с Женей Павленко как раз пили шампанское в одном из двориков на Петроградской стороне, когда вступили в конфликт с компанией активистов партии в футболках «Ты прав». Спор на повышенных тонах по поводу реформ 1990-х закончился тем, что я двинул одному из наиболее борзых оппонентов бутылкой шампанского по голове, разбив ее в кровь. Под причитания бывших со студентами девиц мы быстренько свалили с места происшествия.

А выйдя на набережную Невы, встретили дедушку, совершавшего пробежку. «Ребят, что там происходит, на Петровском?» — поинтересовался аксакал-спортсмен. «Да вон твари-демократы выступают, Немцов, Хакамада…» — был ответ. «Да вы что! Их давить надо!» — ахнул старичок и достал из сумки малек водки. За это и выпили.

Впоследствии я и сам, получив несколько раз бутылкой шампанского по голове — до сих пор остался небольшой шрам, понял, что это довольно серьезное оружие и без необходимости лучше его не применять.

Еще круче поступили нацболы в Нижнем Новгороде, ворвавшись в местную приемную СПС, учинив там погром с битьем стекол и оргтехники и написав на стене красной краской слово «Сталин».

Но это все были обычные партийные будни, а две действительно легендарные акции этого периода состоялись за пределами тогдашних границ России.

27 августа 1999 года, в день независимости Украины, группа национал-большевиков во главе с Тишиным и Фомченковым произвела мирный захват башни ДК моряка в Севастополе с требованием присоединения города к России. Любопытно, что брал 16 нацболов — жестко их избив, — отряд морских пехотинцев российского Черноморского флота. А затем передал в руки украинских правоохранительных органов. В итоге нацболы полгода провели в украинских тюрьмах, прежде чем были переданы в Россию.

Следующая большая акция готовилась в Риге. Как уже было сказано, партия там была весьма активна в борьбе за права русских, а особенные усилия нацболы приложили к раскрутке так называемого «дела Кононова». Василий Макарович Кононов, ветеран и герой войны, уничтоживший пособников нацистов на одном из хуторов Латвии, был в 1998 году обвинен в преступлениях против мирного населения и брошен в тюрьму.

Подготовка происходила как настоящая спецоперация: попытки обвести вокруг пальца спецслужбы Латвии и России увенчались успехом не сразу. Первую группу нацболов задержали фээсбэшники на границе Псковской области и Латвии. В Петербург приехала Лена Боровская для подготовки второй группы, которая должна была зайти через Белоруссию. В ее составе отправились в том числе Женя Павленко, Сергей Гребнев и Олег Беспалов. Ребята добрались до границы, долго блуждали там по лесам и болотам, воровали картошку с полей, за что едва не были избиты разъяренными крестьянами, и наконец их задержали белорусские пограничники.

Еще одна группа десантировалась ночью с проходящего через Латвию поезда, сорвав стоп-кран. Один из прыгавших в темноту ребят — нижегородец Илья Шамазов — сломал ногу, неудачно приземлившись на насыпь. Однако 17 ноября 2000 года акция все-таки состоялась. Трое активистов — Сергей Соловей, Максим Журкин и Дмитрий Гафаров — поднялись на башню собора Святого Петра и забаррикадировались там, потребовав освобождения политзаключенных, советских ветеранов и предоставления гражданства всем русским. Дабы прогнать туристов со смотровой площадки, они использовали муляж гранаты, что было роковой ошибкой.

Им в итоге предъявили статью «терроризм». Судья Густав Лаукрозе дал Соловью и Журкину по пятнадцать, а семнадцатилетнему Гафарову — пять лет лишения свободы. Просидели они, правда, значительно меньше. Через некоторое время их этапировали для отбывания наказания в Россию, а через три года все были на свободе. А вот судью Лаукрозе довольно скоро убили в центре Риги. Вероятно, имел место криминальный след, однако для нацболов это выглядело как проявление высшей справедливости. Именно так этот эпизод и выведен в романе Захара Прилепина «Санькя».

В то же время кампания в защиту Кононова и других советских ветеранов раскрутилась до общероссийского уровня. Мы рисовали на поездах граффити, атаковали латвийские диппредставительства и пикетировали магазины с требованием не покупать латвийские продукты.

В 1999–2000 годах консульство Латвии в дореволюционном особняке на 13-й линии Васильевского острова в Петербурге мы атаковали не менее тринадцати раз. В ночь на 9 мая, решив поздравить ветеранов с Днем Победы, мы выдвинулись туда с Женей Павленко и Олегом Беспаловым. «Бах» — и банки с черным лаком летят в табличку и герб, а также в дверь консульства. «Стоять, сука!» — несется нам вслед от выскочившего из будки дежурного милиционера. Разбегаемся в разные стороны, и тут я делаю роковую ошибку, заворачивая не в тот двор. Убеждаюсь, что он непроходной, а в арку уже входит быстро прибывший наряд милиции.

Из консульства выходит дипломат, типичный прибалт, растягивающий слова с акцентом, интеллигентного вида, в очках.

— Я хотел посмотреть, кто и зачем это сделал. Почему вы против нашего государства?

— Я его не признаю, я за Советскую Латвию.

— Ах, за Советскую Латвию, ну, все понятно…

В отделении один мент долго хвалил меня, объявляя патриотом, другой рассказывал, что о том, что я сделал, уже доложили Путину и он очень недоволен. Так или иначе, начальство решило, что нужно возбуждать уголовное дело. Дома провели обыск, изъяли мои бумаги и банку с черной краской с балкона, используемую отцом для каких-то своих целей, заявив на прощание родителям: «Как жаль, что у такого заслуженного отца такой непутевый сын».

А меня отправили в ИВС Василеостровского района. Там в компании таджикского торговца героином из Горного Бадахшана, деда-алкоголика, укравшего тарелку у соседа, и кого-то еще я и встретил День Победы. На журнале с портретом тогдашней латвийской президентши Вайры Вике-Фрейберги заваривался крепкий чай…

Дело возбудили по статье «вандализм», и в итоге судья, явно отнесшийся к акции с некоторым сочувствием, дал мне полгода условно и тут же амнистировал. Что касается партизана Кононова, то в апреле 2001 года его под общественным давлением, к которому подключились и российские власти, выпустили из тюрьмы.

Севастопольская и рижская АПД закрепили за партией репутацию единственной организации, реально борющейся за права русских за границей. «Российское государство на наших глазах демонстрировало полное неумение отстаивать права русских за рубежом, — писал Лимонов в «Моей политической биографии». — Ложная концепция внешней политики, практикуемая правительством президента Путина, исходит из того, что не следует раздражать соседей, захвативших в качестве заложников миллионы русских. ФСБ послушно проводит в жизнь эту концепцию. НБП выступает за активное вмешательство во внутренние дела тех соседних стран, в заложниках у которых оказались наши русские люди. Мы считаем, что следует бороться, давить, выбивать права для русских. С недавних пор Российское государство стало бросать нас — сторонников этой концепции борьбы за права русских — в тюрьмы».

Так к концу 1990-х лицо партии окончательно сформировалось. Лимонов заставил говорить о себе как о лидере самой радикальной и относительно массовой политической организации, состоящей из молодежи. К этому же времени относится и окончательное формирование набора мифов о нацболе № 1 и его пастве, о которых стоит поговорить поподробнее.

Удивительно, что несколько базовых мифов оказались исключительно устойчивыми и живучими. В течение более чем двадцати лет они продолжают кочевать по СМИ, книгам и блогам, причем — в зависимости от текущей политической позиции самого героя — используются людьми совершенно противоположных взглядов. Либералами, потом охранителями и государственными пропагандистами, потом снова либералами и далее по кругу. Может показаться, что такое «хоровое пение» как раз показатель их верности, но скорее речь идет либо о пропаганде, либо о банальном непонимании.

1. Миф о фашисте

О, сколько копий (или, точнее, пучков фасций) было сломано вокруг него! Лев Гумилев указывал, что большинство споров люди ведут не о сути вещей, а о словах, подразумевая разное значение используемых терминов, а такие споры непродуктивны. В данном случае термин настолько давно размылся и потерял всякий смысл, что само утверждение «имярек — фашист» превратилось в чудовищную банальность. И тем не менее этот миф прочно занимает первое место в списке.

В 1990-е либералы с ужасом ждут прихода «русских фашистов». Вышла книга эмигрантского публициста Александра Янова «После Ельцина. Веймарская Россия», где утверждалось, что от дряхлеющего российского президента-Гинденбурга власть должна перейти к русскому Гитлеру (условному Баркашову, но упоминаются также и Лимонов, и Жириновский). Красно-коричневый реванш кажется ему почти неизбежным.

Петербургские СМИ регулярно упражняются в теме. «1933 год Германия. Нацисты еще не у власти, но уже маршируют. 1998 год Россия. Национал-большевики еще не в Кремле, но уже маршируют по Невскому», — ставит «Невское время» две фотографии на первую полосу. То, что во главе колонны идет Андрей Гребнев в футболке с Лениным, — это уже мелочи, которые никого не волнуют.

Середина нулевых. Нацболы создают коалицию с либералами. Специально для борьбы с ней формируется «молодежное демократическое антифашистское движение “Наши”». Одновременно с обвинениями в фашизме выступают и сановные мужи — один из лидеров «Единой России» Андрей Воробьев, сенатор Михаил Маргелов и другие. Брат главы «Наших» Борис Якеменко издает книжку «Лимонов о Лимонове, и не только», где «научно доказывает» фашизм героя. Звучат требования отказать Эдуарду в доступе к СМИ. Все это не оставляет сомнений, что имеет место масштабная государственная кампания. Гораздо позже, в 2015 году, киевские СМИ называли Лимонова «фашиствующим пропутинским писателем».

Надо сказать, Эдуард сам давал массу поводов к тому. Особенно любили цитировать вот этот кусок из «Анатомии героя»:

«“Хайль! Да, смерть!” Я вытягиваю руку в римском приветствии и гордо щелкаю каблуками армейских русских сапог. Да, я фашист, аристократ, случайное совпадение, одна из многих миллионов комбинаций аминокислот — редкое животное.

Фашизм — религия трагических одиночек. Фашизм, в отличие от социализма, расизма, национал-социализма — это персональное и радикальное обращение личности к своему спиритуальному истоку, спрятанному по ту сторону смерти. Религия фашиста — смерть Ее Величество. “Да здравствует смерть!” — кричали вслед за генералом Хосе Милланом Астраем его испанские фашисты».

Между тем текст этот посвящен вообще не политике, а, как позднее пояснил сам Эдуард, размолвке с Натальей Медведевой, обвинявшей его в черствости и жесткости.

Французский биограф Лимонова Эммануэль Каррер в интервью журналу Express рассуждает:

«Он точно не Махатма Ганди. Да, Лимонов является фашистом, потому что его ценностями являются: закон самых сильных, жизненная сила, отсутствие сострадания… Но он не имеет ничего общего с неонацистами. Нацболы, члены его партии, скорее напоминают анархистов, организовавших саботаж линии скоростных поездов во Франции, или молодых людей, которые связаны с рок-группами».

Вот это уже ближе к истине. Если и можно говорить о «фашизме» Лимонова — то о героическом отношении к жизни, об эстетике и культуре, но не о политике и идеологии.

При всех рассуждениях об идеологическом синтезе нацболы всегда были более левой, красной организацией, а над арийством, измерением черепов и расовыми теориями, которыми увлекались временные попутчики вроде Баркашова и Иванова-Сухаревского, они откровенно смеялись. Именно более благородная левая идея всегда служила для партийцев источником вдохновения. Достаточно взглянуть на пантеон героев партии, на 90 процентов состоящий из левых — от Маркса и Энгельса через Ленина и Сталина до Мао, Фиделя, Ким Ир Сена и Пол Пота. Что касается наименований вроде «гауляйтеров», «бункерфюреров» и «штурмовиков», то они были элементом эпатажа, своего рода игры, к которым нацболы также относились с юмором.

Подвидом мифа о фашизме является миф об антисемитизме. Он не такой распространенный в силу уж совсем полного отсутствия фактической основы. Лимонов не раз отмечал, что относит антисемитизм к «извращениям национализма». По мнению Каррера, «того, что коренной русский, а тем более украинец, по общему мнению, просто обязан быть антисемитом, ему достаточно, чтобы им не быть». Что ж, прекрасное у французского автора мнение о русских и украинцах!

Вот сценка с одного из митингов начала 1990-х в описании Эдуарда: «Стоя на трибуне (на крыше грузовика), замерзший, ожидая своей очереди к микрофону, я услышал, помню, свистящий злой шепот Анпилова, обращенный к парню с повязкой: “Уберите этого больного, немедленно. Его снимают, завтра он будет во всех газетах…” Дальше Анпилов выругался, и правильно сделал, ибо такой себе лопух-мужичонка в треухе держал за ручку один конец лозунга (другой бациллоноситель был невидим мне в толпе). На белом полотне синими буквами похабно зиял лозунг “Жидов в Израиль! Спасем Россию!”. Парень спрыгнул с грузовика и, заслоняя больного деда, оттиснул его вместе со вторым бациллоносителем к грузовику. Закачавшись, легло на головы людей и исчезло смятое, стыдное полотнище. Однако его уже успели снять и японское, и российское, и черт знает какие еще телевидения, людей со штативами кинокамер и без штативов и с фотоаппаратами вокруг было довольно. Завтра газеты обвинят митинг в антисемитизме».

Нацболам в 1990-е годы регулярно пытались приписать появление на демонстрациях с плакатами вроде «Жиды — исторические враги русских» вообще безо всякого на то основания. А в нулевые годы близкими к администрации президента пиарщиками, включая тех же братьев Якеменко, была проведена кампания, призванная уличить Лимонова в антисемитизме, не имевшая, впрочем, особого успеха.

Отметился в этой сфере и ведущий Первого канала Владимир Познер, который не раз заявлял, что не зовет Лимонова в свою программу из-за его «фашистских взглядов», а полемизируя с Захаром Прилепиным, сообщил, что «от нацболов пострадали многие, в том числе двое моих знакомых, которые были избиты до полусмерти за то только, что были “неславянской внешности”» и «когда все-таки нашли хулиганов, которые осквернили могилу моих родителей (и не только моих), то они как раз и оказались нацболами». Фамилий или иных доказательств Познер не приводит, так как таких людей из числа сторонников Лимонова в природе не существует.

2. Миф об Огре

Первые же акции прямого действия, за которыми последовали уголовные дела и тюремные заключения для их участников, поставили перед их лидером проблему ответственности в лице разъяренных родителей нацболов и враждебно настроенных СМИ, допытывавшихся, почему он «отправляет детей в тюрьму».

Образ Огра — мифического скандинавского великана, похитителя детей, использованный режиссером Фолькером Шлендорфом в одноименном фильме о гитлерюгенде, — накрепко привинтили к Лимонову.

Российская власть любит инфантилизировать общество вообще, а молодежь — особенно. Предполагается, что подростка и молодого человека нужно оберегать не только от наркотиков, но и от алкоголя, а также крамольных книг, сайтов и идей. Отсюда многочисленные нелепые запреты, установленные законодателями за последние годы. Признать, что в современном социуме люди взрослеют быстро и годам к пятнадцати—шестнадцати готовы к самостоятельному выбору определенной жизненной позиции, в России категорически не хотят.

«Чем страшен Лимонов? Для взрослого человека ничем. Смешон. Стареющий сатир в поисках любви, — рассуждал прокремлевский телеведущий Владимир Соловьев. — А вот для молодых, которые за словесной шелухой не видят сути, — опасен. Ему нравится бросать молодых в тюрьмы — ведь это “школа ненависти”. Озлобленные на власть, а не на Лимонова, они становятся верной гвардией мелкого беса».

И ведь бесполезно объяснять Владимиру Рудольфовичу, что участники партийных акций прямого действия всегда шли на них добровольно, в абсолютном большинстве были совершеннолетними и прекрасно знали, что рискуют оказаться за решеткой. При это сознательно Лимонов никого в тюрьмы не сажал — это делало именно что государство, впаивая реальные заключения за деяния, тянущие либо на 15 суток ареста, либо максимум на условный срок.

А вот после начала конфликта в Донбассе Соловьев стал звать Лимонова в свою программу. Зато теперь волна подобных разговоров поднялась в стане либералов, рукоплескавшим партийным АЛД в нулевые годы. Несмотря на то что средний возраст нацболов-добровольцев ДНР и ЛHP составлял около тридцати лет, опять стали писать об обманутых Лимоновым «мальчиках».

Вероятно, эти обвинения — своего рода рок, который будет преследовать партийцев всегда, вплоть до гробовой доски в любом возрасте. Не исключение тут и сам Лимонов. Раиса Федоровна Савенко как-то после выхода сына из тюрьмы дала ему добрый совет: «Смотри, Эдик, осторожнее. Не доведут тебя эти твои нацболы до добра». В данном случае в образе коллективного Огра выступает уже сама партия.

3. Миф о Развратнике

Данный миф демонстрирует уже упомянутую выше классическую подмену понятий, когда Лимонова отождествляют с героем его художественных произведений или, наоборот, выдают его литературные упражнения за партийную программу и идеологию. В то время как это вещи связанные, но в то же время разные.

В 2007 году Фонд эффективной политики Глеба Павловского издал книгу Павла Данилина, Натальи Крышталь и Дмитрия Полякова «Враги Путина», где каждому из ведущих оппозиционеров приписывается один из грехов. Гарри Каспаров символизирует гордыню, Михаил Касьянов — алчность, Михаил Ходорковский — зависть, а Лимонов соответственно похоть. Составители обильно цитируют, приводят воспоминания о пребывании в НБП некоей Инги фон Кремер, сводящиеся к бесконечным половым актам в бункере. К ним добавляют написанную Лимоновым в тюрьме книгу «Другая Россия» и приходят к оптимистичному выводу, что: «Большинство людей почему-то принимают не лимоновский новый мир сексуальной комфортности и кровавых кочующих орд, а новую путинскую Россию. Путин забирает у Лимонова сердца и души молодых людей… предлагает им альтернативу той действительно неприглядной жизни, которую они ведут и которую так любит живописать Лимонов».

На самом деле в бункере периодически происходили какие-то lovestory, как в месте обитания многих молодых людей и девушек, но представлять его таким уж гнездом разврата не стоит. Что касается книги «Другая Россия», то отношение к ней в партии было неоднозначным, и уж точно никто не собирался воплощать ее здесь и сейчас.

Ну а в 2015 году длинную статью об аморализме Лимонова написал либеральный писатель и обличитель Кремля Максим Кантор на сайте «Радио Свобода»:

«Савенко/Лимонов был неудавшимся авангардистом, курил траву и совокуплялся напрасно; он вернулся в Россию, стал большевиком. Иными словами, Савенко повысил градус аморальности, стал инфернально аморален: не просто наркоман и садист, но расстрелыцик и комиссар… В сущности, Лимонов, Путин, Залдостанов, Прилепин, Моторола представляют один и тот же гламурно-милитаристический тип».

Круг замкнулся. Забравший молодые сердца у развратного Лимонова Путин встал с ним в один гламурно-милитаристский строй.

Подвидом мифа о развратнике является миф о гомосексуалисте, включающий периодически всплывающие в СМИ сплетни о «голубом братстве НБП». Не удержался даже Каррер, увидевший гомосексуальные аллюзии в фото из среднеазиатского похода, где Лимонов и нацболы стоят с голыми торсами. Хотя парням просто было жарко…

В целом же автор может отметить, что ни одного открытого гея за 20 лет пребывания в партии не встречал. А появись такой — у него быстро возникли бы проблемы в коллективе, так как среди нацболов немало консервативно настроенных мужчин и отцов семейств, которые бы такое не одобрили.

На этом пока остановимся — «мифологии» Лимонова можно посвятить отдельную книжку.