Эдуард Лимонов

Глава восьмая «СУДЬБА ПОДАРИЛА НАМ ДОНБАСС»

Сначала две цитаты.

«Помню, в далекие годы под вечер ехал на подводе в Сумской области. Лошади весело бежали, молоко в бидонах поплескивало. Было мне двенадцать лет, и в двадцатилетнюю студентку Нину был я как бы влюблен. Гостил я у нее — спал с ней в небывалую жару на полу большого деревянного дома. От небывалой жары на полу спали.

Спала она со мной в кружевной рубашке, и чувствовал я что-то странно беспокойное. Обнимала меня во сне скользким телом. И ревновал я ее к молодому мужику с чубом, трактористу, кажется, и помню, комары меня изуродовали, когда я черную смородину в болоте по колено босоногий собирал, упорно озлившись и сбежав от них в болото. К ночи только и откликнулся.

Мычали коровы, грозил рогами бык, падали и вздымались пейзажи, вечерами за камышовым озером орала украинская песня, студентка Нина и тракторист, наверное, ненавидели меня в это лето.

И помню августовский покос, и как мы ехали на волах, везя необъятное чудовищное сено, и парни-кобели изощрялись в ловкости, забрасывая последние скирды к нам — к Нине и мне наверх. Цоб-цобе! И синие мухи у воловьих хвостов, и после изнемогающий хрустальный вечер.

И помню хутора в вишнях, окруженные гречишными полями. — Вы когда-нибудь ехали через гречишное поле? — О, о чем же мне с вами говорить, если вы никогда не ехали на телеге через гречишное поле… Из хуторских зарослей выходили деды в соломенных брылях — зазывали к себе в прохладные чистые хаты и потчевали медом и теплым хлебом — все то, от чего сходят с ума здесь, за океаном, седые украинские националисты и сто раз за ночь переворачиваются в кровати. “Ще не вмерла Украина” и никогда не умрет, пока такие люди, как “мистер Савенко” (это моя настоящая фамилия), мутят воду на этой земле. Хоть я и не украинский националист».

Это, конечно же, «Дневник неудачника». (Привет Николаю Васильевичу Гоголю.)

«Мне кажется очень непрочной украинская государственность. Она существует потому, что соседи на нее не смотрят. Чуть-чуть посмотреть соседям — Польша, Венгрия, Румыния, Россия — и Украины не будет. Будет Киевская область, Ивано-Франковская, еще какая-то. Даже безо всяких войн, просто в результате народного недовольства, поддержанного, например, этими соседними странами.

Эта страна мне не чужая, это территория, украинский язык великолепный. Но как мы знаем, у нее своей истории, отдельной от истории Польши и России, никогда не было. А все неудачные попытки во время Гражданской войны были неудачные, абортированные, ничего не получалось. Именно не получалось, потому что не было сил. Были бы силы — бились бы. Вот более мощное было во времена Степана Бандеры это движение, но их тоже хорошо переполовинили, они не смогли выдержать в борьбе с чекистской Россией.

Все оценивается мерилом, какое количество испытаний послано в стране. Если она выживает, она — страна, она — государство. А если не выживает — то ну, извините.

Хочу привести пример. После Версальского мира успешно создавали искусственные государства, ту же Чехословакию. Смотрите, как она недолго просуществовала. Ее после войны скрепляла ненависть к России. Как только Россия как таковая перестала быть опасностью для них, они немедленно стали грызть друг другу глотки, и сейчас это карликовые туристские государства, иначе назвать нельзя».

А это — из интервью автора с героем книги в августе 2013 года, как видите, задолго до Евромайдана и «Русской весны».

Позже в «Книге мертвых-3», вышедшей в 2015 году, Лимонов вернется к тому своему детскому летнему путешествию по Сумщине на подводах. Но это будет уже некролог под названием «Умерла моя Украина».

Таким образом, мы имеем дело с классическим взглядом русского империалиста, вполне признающего этническую и культурную «цветущую сложность», но не признающего государственного творчества в границах империи. Эта точка зрения, вероятно, наиболее распространена в России, население которой в массе своей так и не смирилось с распадом СССР. А потому через 20 с лишним лет после его падения произошло триумфальное возвращение, как говорит сейчас креативный класс России и Украины, «колорадов», «ватников» и «совков».

Как уже было отмечено, майдан 2004 года НБП поддержала, хотя и весьма своеобразно. Лимонов тогда говорил о том, что-де важна движуха, важно разрушение выстроенных на постсоветском пространстве механизмов контроля за выборами, что наносит существенный удар по путинскому режиму. При этом он утверждал, что «мы хотим, чтобы никакой Украины не было, чтобы она стала Россией». И предлагал украинским нацболам начать массовые кампании против премьер-министра Юлии Тимошенко — женщины с косой, символизирующей смерть.

«Я правильно все тогда сказал, конечно, — говорит Лимонов 2015 года о той поддержке майдана. — История вот какая. Я делаю какие-то заявления иногда, не стремясь, чтобы они были громкими, но обусловленные чисто тактическим моментом. Как вы помните, тогда появились наши эмигранты, нацболы на Украине. И мы старались как-то смягчить ситуацию. Некоторое время мы надеялись, так же как и раньше, на Белоруссию, что Украина станет какой-то другой страной, где нас хоть немного будут терпеть. В общем, чистая прагматика».

Вопрос о том, как и почему умерла Украина, был самым обсуждаемым в России 2014–2015 годов. Без преувеличения вся страна жила украинской тематикой, и ранее никому не известные имена украинских политиков, министров, депутатов Верховной рады, комбатов добровольческих батальонов оказались на слуху у миллионов россиян. Достаточно отметить, что главная информационная программа страны — «Время» на Первом канале — раза в два увеличилась в объеме за счет украинской тематики. Однажды граждане даже изумленно наблюдали в ней, как стриптизерши пинали ногами похрюкивающего от удовольствия одного из наци-боевиков Сашка Билого. Можно только представить себе, какова была реакция на это десятков миллионов российских пенсионеров. Валокордин, вероятно, расходовался тоннами. И это было круто, во всяком случае, куда интереснее традиционных поездок премьера Медведева к фермерам или совещаний у главы МЧС про весенний паводок.

Отцом и главным виновником Евромайдана по справедливости должен быть назван президент Виктор Янукович. Именно он и его команда в течение длительного времени готовили украинцев к подписанию ассоциации с Евросоюзом, рассказывая, какое это благо для страны. Причем этому статусу, которым обладает множество стран мира, включая, например, Алжир и Палестинскую автономию, придавалось какое-то невероятное значение национального выбора, куда идти — на Запад или на Восток.

Параллельно власть накачивала деньгами и ресурсом националистические движения, и в первую очередь партию «Свобода» Олега Тягнибока. Янукович полагал, что самого опасного соперника — Тимошенко — он обезвредил, засадив в тюрьму, а против второго — боксера и лидера партии «Удар» Виталия Кличко — был принят специальный закон, запрещающий баллотироваться в президенты тем, кто не жил на территории Украины последние десять лет (Кличко долгое время проживал в Германии). Именно в качестве основного конкурента и взращивался Тягнибок. Планировалось, что в 2015 году он выйдет во второй тур с Януковичем, и тот триумфально выиграет, объявив и России, и Европе о победе над коричневой чумой в лице фюрера «Свободы». Судьба, однако, распорядилась иначе: как это часто бывает, схема сработала против ее создателя.

В ноябре 2014 года Янукович, получив выгоднейшие предложения из Кремля о льготных кредитах и скидках на газ, отказался подписывать документ о евроинтеграции на саммите в Вильнюсе. Первая проповедь Лимонова по Украине появилась в его блоге 21 ноября. Он одновременно радовался отказу от подписания договора с ЕС и наличию в стране реальной демократии:

«Хохлы удивляют, не перестают. Евросоюзу не удалось выкрутить руки Украине и принудить ее к ассоциации с собой. Я не раз писал, что сочувствую судьбе Юлии Тимошенко, и продолжаю сочувствовать, но я рад, что евроволки не загрызли страну моего детства и юности.

Все же рiдна ненька Украина оказалась неслабой страной, где в Верховной Раде развернулась тягчайшая политическая борьба. Нам, “москалям” несчастным, остается только завидовать той степени свободы политической борьбы, которую проявила Верховная Рада.

Конечно же, российские либеральные умники тотчас обвинили Раду в том, что она ничего не способна решить, однако нам известно, как споро и взяв под козырек, российская Государственная Дума способна принимать антинародные законы.

Ну и хорошо, ну и верно.

Пусть так.

Хохлы удивляют, не перестают. Вот они истые славяне.

И в Раде дерутся, аж чубы трещат, и соленым словом вдоволь пользуются, а у нас все чухонско-финская покорность тонкогубая преобладает.

Евроволки, впрочем, продолжили точить зубы, а украинцы вышли протестовать против решения президента. В тот же день, 21 ноября, начались акции протеста на Майдане, массовку на которых составили приезжие из западных областей, футбольные ультрас, студенты, либеральная интеллигенция, недовольные Януковичем киевские обыватели.

30 ноября власти разогнали с помощью спецподразделения «Беркут» студенческий лагерь на Майдане. В ответ на следующий день там собралось многотысячное вече, выдвинувшее требования отставки правительства и президента. Националисты захватили здания Киевской рады и Дома профсоюзов и попытались взять штурмом администрацию президента.

Эти события вызвали немалый интерес и волну дискуссий в стане российской оппозиции. Поначалу их сравнивали с митингами на Болотной, и беззубость белоленточных выступлений делала это сравнение явно не в пользу России. Так, бывший военкор «Новой газеты» Аркадий Бабченко опубликовал издевательский пост про переговоры под вискарь митингующих с чиновниками в администрации Януковича и последующий увод масс с Майдана на митинг куда-нибудь за Днепр.

Но не только ожесточенные бои с милицией отличали этот Майдан от первого, который был полностью мирным. Евромайдан с самого начала носил отчетливый антирусский и ультраправый характер. Символом этого стало разрушение памятника Ленину на Крещатике толпой митингующих 8 декабря, водружение в центре Киева над входом в захваченное здание горадминистрации огромного портреты Бандеры и бесконечный слэм на Майдане под крики «Кто не скачет, тот москаль». На входе в штаб Евромайдана положили красный флаг, о который входящие вытирали ноги. Хотя и многие жители Украины, включая моего деда Сергея Михайловича Гончара родом из Николаева, трудились и воевали под этим флагом в Великую Отечественную, и теперь ворочались в гробах. А дожившие с ужасом смотрели на происходящее.

В эти зимние месяцы помимо тройки официальных переговорщиков с властями глав оппозиционных партий Верховной рады — Виталия Кличко, Арсения Яценюка и Олега Тягнибока — стали известными и лидеры радикалов. В первую очередь возглавивший созданный из нескольких националистических структур «Правый сектор»[8] Дмитрий Ярош. «Правосеки» оказались довольно специфической организацией. В отличие от сельского западенского национализма «Свободы» эти ребята объявили себя «патриотами-государственниками» Украины, не делившими ее жителей по национальному признаку, а также выступили против сближения с ЕС и вступления в НАТО. Именно «правосеки» и составили костяк уличных бойцов Майдана.

Это сразу отвратило от Майдана симпатии значительной части российской оппозиции. Хотя были и исключения, некоторые поехали в Киев бороться «за нашу и вашу свободу». И даже бывший член НБП Дмитрий Ревякин, вдохновленный энергией бунта, написал песню в соавторстве с группой «25/17»:

После начала «Русской весны» в Крыму и в Донбассе Дмитрий, правда, пересмотрел свое отношение к происходящему и поддержал восстание Юго-Востока, попросив обратить внимание в песне не столько на «команданте Яроша», сколько на «хлынут реки алые». Причем он оказался не одинок — многие, изначально рассматривавшие Майдан как народное восстание, потом поменяли свои взгляды.

«Судьба власти определяется сейчас количеством коктейлей Молотова, которые летят в милицию», — писал мне журналист Александр Сивов из Одессы. «Молотовы» нацики кидали хорошо. Противостояние в центре Киева продолжалось почти три месяца и закончилось бегством президента Януковича в Россию. Человек, мягко говоря, не слишком умный и волевой, он сам довел дело до такого сценария своими бесконечными колебаниями. Если уж применять силу, то эффективно было бы протест додавить, как это сделал в 1993 году Ельцин. Либо вообще не применять, а делать уступки и идти на переговоры. Сочетание же того и другого привело Януковича к краху вместе с Украиной.

Между тем у него был вариант сохранить власть даже после бегства из столицы, причем выгодный и Кремлю. Он мог остаться в Харькове, собрать там депутатов и глав регионов Юго-Востока и произвести раздел страны. Однако он — точь-в-точь как Зюганов в 1996 году — оправдывал свою трусость необходимостью не допустить гражданской войны. Которой как раз избежать не удалось.

Другая половина Украины — Юго-Восток и Крым — все это время молчала. Казалось, что во второй раз повторится история 2004 года и им снова навяжут выбор Майдана. Однако этого не произошло.

Куда ветер дует, было уже понятно. Комментируя события порталу «Закс.ру», автор еще в ноябре 2013 года говорил следующее:

«Вне зависимости от того, закончится это сейчас отставкой Януковича или нет, договор об ассоциации с ЕС будет подписан. Виктор Федорович просто торговался с Россией и Западом; если к власти придут оппозиционные политики, они тоже упадут в объятия Евросоюза. Единственный вопрос, что они туда потащат жителей Крыма и Восточной Украины, которые хотят быть вместе с Россией. В этом смысле победа Евромайдана — это было бы неплохо, потому что это будет означать начало раскола страны. Западноукраинские области вместе с Киевом могут смело идти в ЕС, избрать себе президентом Тягнибока. Думаю, в ЕС будут от этого в ужасе, но это уже не принципиально. А восточно-украинские области должны будут интегрироваться с Россией».

А Лимонов призвал российские власти к немедленному разделу Украины:

«Пусть Украина разломится как несоразмерный батон хлеба. Мы подхватим восточную часть… Нужно воспользоваться, не проморгайте, олухи, момент настал. Всего-то нужно организовать волеизъявление девяти украинских областей выйти из состава Украины и войти в состав России».

Насколько сейчас известно, подобные сценарии рассматривались тогда и в Администрации Президента РФ, с особым упором на Крым. И по тому, как развивались события на полуострове, было видно, что действия России были заранее хорошо проработаны. А вот по остальным девяти областям Юго-Востока политического решения так и не было принято, что в дальнейшем обошлось очень дорого восставшему Донбассу.

С момента свержения Януковича власть перешла к Верховной раде. И. о. президента был назначен бывший баптистский пастор и депутат от блока Юлии Тимошенко Александр Турчинов. Начались протесты уже против новой власти — прежде всего в Крыму. Первый массовый митинг прошел 23 февраля в Севастополе возле памятника адмиралу Нахимову под советскими, андреевскими и российскими флагами. Эта дата теперь — не только День Советской армии и Военно-морского флота, он же День защитника Отечества, но и день начала «Русской весны». За этим последовала серия акций возле крымского парламента, чуть не приведшая к побоищу между выступающими под украинскими флагами крымскими татарами и пророссийскими активистами. Двое русских пенсионеров погибли в давке.

И вот с этого момента для нацболов были сняты все вопросы. Если по поводу Майдана можно было дискутировать, и часть людей в партии и около нее сочувствовали успешной украинской революции, то теперь возникло четкое разделение: кто против «Русской весны» — тот предатель.

Российские власти, только что устами спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко заявлявшие, что не собираются присоединять Крым, вдруг поменяли курс на 180 градусов и объявили о поддержке республиканского референдума, на который были вынесены два вопроса — остаться ли Крыму в составе Украины или войти в состав России.

Как принималось это решение? Владимир Путин сообщил urbi et orbi в фильме «Крым. Путь на Родину», что провел бессонную ночь с 22 на 23 февраля, совещаясь с четырьмя соратниками (можно предположить, что это были Сергей Шойгу, Сергей Иванов, Сергей Лавров и Владимир Бортников), по итогам чего сказал им, что «мы вынуждены начать работу по возврату Крыма в состав России, потому что мы не можем бросить эту территорию и людей, которые там проживают, на произвол судьбы под каток националистов». Скорее всего, не одна ночь была проведена им той теплой подмосковной зимой в Ново-Огареве в размышлениях, что делать, и взвешивании на весах последствий каждого шага. На одной чаше весов лежали серьезные осложнения в отношениях с Западом, возможные экономические санкции, ропот в затронутом ими ближайшем окружении и бизнес-элите, наконец, не исключена была и война с Украиной при поддержке НАТО, с последующим превращением РФ в «страну-изгой». На другой — любовь народа и вхождение самого Путина в историю как воссоединителя Крыма с Россией. Нельзя сказать, что для него, тактика, но не стратега, привыкшего к сохранению статус-кво и редко принимавшего судьбоносные решения, это было комфортно. Но Крым сам падал ему в руки, как спелая груша, и президент сделал выбор.

Лимонов тогда отметил, что чего-то недоглядел в Путине. В частности, когда писал его биографию, где выводил ВВП обычным чиновником, помощником Собчака, поднявшимся на мутной либеральной волне 1990-х. Вначале Путин действительно был таким. Приняв власть из рук Ельцина, он стал гарантом неприкосновенности ельцинской «семьи», был настроен прозападно и даже — как уже было отмечено, по свидетельству его тогдашнего окружения — стремился к вступлению РФ в НАТО. Осознав же, что там Россию никто не ждет, он позицию поменял, постепенно — и с годами все больше — превращаясь в консерватора и охранителя.

Такие же метаморфозы, кстати сказать, происходили со многими российскими царями, например, с Екатериной II и Александром I. Они тоже начинали как либералы и западники, а заканчивали как охранители и русофилы, хотя и были далеки от России и кровно, и культурно. Может, и вправду, как говорит «прогрессивная общественность», русская история начинает давить всей своей многовековой тяжестью на человека, оказывающегося на вершине власти, и заставляет следовать своей матрице? Только для кого-то это плюс, а для кого-то — минус.

Путин образца 2003 года выбор в пользу истории не сделал бы. А Путин образца 2014-го, когда все всем уже доказал, провел две маленькие победоносные войны и Олимпийские игры, — сделал. Что, безусловно, зачтется ему при всех прочих претензиях.

На решение Совета Федерации о возможности использования российских войск на Украине, принятое 1 марта 2014 года, Лимонов реагирует лаконичным «ура»: «Наконец, впервые за два десятилетия мне не стыдно за мою страну. Если нужно — пойду хоть рядовым солдатом для освобождения русских земель».

Для Эдуарда Вениаминовича наступал час триумфа. Хотя нацболы к власти и не пришли, но идеи и лозунги, проговоренные и выкрикнутые на митингах и шествиях в 1990-е годы, стали реализовываться на практике. Изложенные в брошюрах НБП мысли о русском Крыме и Луганске с Донецком, пророчество начала 1990-х про грядущий развал Украины, сделанное в интервью во время одного из митингов, — все это стало воплощаться в жизнь. Национал-большевизм частично начинал побеждать в государственной политике. Не напрасными оказались и поездки в бунтующий Крым в 1994-м, и акция «Севастополь — русский город» в 1999-м. Идеи партии, казавшиеся многим дикими и маргинальными, восторжествовали. В послании к Федеральному собранию по поводу воссоединения Крыма с Россией Путин несколько раз повторил ту же фразу — «Севастополь — русский город». Какие еще доказательства правоты тех, старых, лозунгов нужны после этого?

Даже сама идея присоединения Крыма, как уже было сказано, была буквально списана со страниц «Лимонки» — из конкурса проектов революции.

Так что, как ни крути, в данном случае именно Путин пошел за Лимоновым (ну и, разумеется, другими людьми, разрабатывавшими идею имперского реванша в 1990-е, вроде Проханова или Дугина, да и того же Жириновского), а не наоборот.

Здесь имеет смысл немного отступить от канвы этих драматических исторических событий и посмотреть на них отстраненно. Критика либералами Крыма и Новороссии обычно заключается в том, что Россия, с их точки зрения, обратилась к прошлому, к собиранию территорий в духе XVIII–XIX веков, якобы неактуальному сегодня, а потому обречена на замыкание в себе, деградацию и загнивание. Этот путь считается тупиковым, поскольку все исторические империи распались, ему противопоставляются либеральная демократия, глобализм и регионализм.

В общем-то, путинский консерватизм с «духовными скрепами» подходит к этому образу. Однако можно взглянуть на проблему с другой стороны. Украинские события действительно подвели черту под эпохой постмодерна в России и выбросили нас в реальность модерна. Но разве это плохо? Еще Курехин, как мы помним, в последние годы жизни жутко раздражался, когда его именовали постмодернистом. Фальшивая реальность типа «демократических выборов» затянулась гарью и копотью от реальных сражений Донбасса, воскрешающих в памяти исторические картинки то ли Гражданской, то ли Великой Отечественной войны.

Кроме того, почему, спрашивается, демократия — это обязательно прогресс, а империя — регресс? Почему восстановление империи невозможно? Существовала Римская империя, затем она распалась на Западную и Восточную, и Византия существовала еще тысячу лет, а потом была еще Священная Римская империя германской нации. Китайская империя существует много тысяч лет, то сужаясь, то расширяясь в объемах.

Сейчас уже полностью очевидна нелепость построений Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории», навеянных перестройкой и крахом СССР. История продолжается, причем в самой необычной и драматичной форме.

Украинские события привели к продолжению антилиберального дрейфа «Другой России». Теперь партия окончательно вернулась к национал-большевистским корням, предполагавшим защиту интересов России и русских за рубежом. Начатая было кампания по пересмотру итогов приватизации из-за украинских событий была свернута, и центр партийной жизни перенесся на бунтующий Юго-Восток. Как отмечал Лимонов: «Судьба подарила нам Донбасс». Действительно, пытались раскачать ситуацию в Северном Казахстане, думали о Латвии, а тут все произошло само собой на Украине, перетряхнув и большую Россию и показав новые горизонты для партийной деятельности.

Под эгидой партии было создано «Общество любителей крымского туризма». Нацболы поехали на полуостров помогать готовить референдум. Некоторые записались в отряды самообороны (как приехавший из Англии Бенес Айо), другие занимались агитацией населения. Почему-то нашим активистам местные организаторы референдума поручили агитировать крымских татар. Довольно забавно теперь смотрятся листовки, которые раздавали среди них:

«Наши сторонники провели десятки, если не сотни человеко-лет в российских тюрьмах и лагерях, отстаивая свои политические убеждения. Тем более нам понятна борьба вашего лидера Мустафы Джемилева. Мы уважаем его решимость и стойкость. Мы призываем вас в ходе предстоящего 16 марта референдума поддержать присоединение Крыма к России. Так будет лучше для всех нас!»

Референдум о присоединении к России назначили в Крыму на 16 марта. А накануне, 15 марта, на «Марш мира» против «вторжения в Крым» вышли либералы. Марш получился калькой с привычных хождений по московским бульварам, хотя и стал довольно многочисленным — порядка 10–20 тысяч человек. В этой среде также завершился свой эволюционный процесс. Если белоленточные митинги 2011–2012 годов были довольно пестрыми, то в 2013 году они постепенно теряли националистическую и левую составляющую, а на «Марше мира» она свелась к минимуму. Теперь это был идейный монолит из либеральной интеллигенции и хипстеров — довольно активной и многочисленной в обеих столицах группы, сплоченной под влиянием теперь уже не только давления власти, но и неприязни со стороны бывших соратников и народных масс. Их выходы на улицы Москвы и Петербурга с украинскими флагами стали сопровождаться стычками с обычными возмущенными гражданами.

Вышел на марш и Стас Белковский. Человек, ранее продвигавший идеи вроде «Партии реванша» и премии «Солдат империи», работавший с властями Приднестровья и поддерживавший Абхазию с Южной Осетией во время пятидневной войны, оказался в одной лодке с либералами, которых его герой нещадно мочил в «Либертриллере» из всех видов оружия и над которыми он сам изощренно издевался в пьесе «Покаяние», вышедшей после смерти Егора Гайдара. Вероятно, тут сыграла роль пламенная любовь Белковского к Украине, поскольку еще во время первого Майдана он консультировал людей из окружения Юлии Тимошенко и Виктора Ющенко, а затем даже выучил мову и женился на местной журналистке Олесе Яхно. В ходе «Русской весны» он целиком и полностью встал на сторону Киева. После этого шампанский политолог, наш Мефистофель, начал выдавать либеральные штампы о превращении России в Северную Корею и необходимость идти на поклон к Западу в духе покойной Валерии Новодворской. Схожую эволюцию проделал и некогда кумир красно-коричневой оппозиции Александр Невзоров. Оба в итоге закономерным образом объединились, став соведущими ток-шоу на хипстерском телеканале «Дождь». Sic transit gloria mundi…

Лимонов негодовал:

«В Москве прошли шествием от Пушкинской площади до проспекта Сахарова наши конченые люди — ультралибералы…

Шли под крики “Слава Украине — героям слава!” и “Бандера придет — порядок наведет!”

За клич про Бандеру порядок может и ГСУ навести, легко.

Но вообще, у меня злой и верный глаз пророка, я уверен, что участники сегодняшнего идиотского марша мира будут тщательно скрывать свое участие в нем от родственников, детей, внуков и следственных органов. Потому что докатились ниже плинтуса.

Из этой разворачивающейся на наших глазах трагедии ультралибералов мы все же можем извлечь пользу. Мы можем использовать их квартиры после них. Когда их изгонят или они убегут сами, сколько же квартир освободится! И какие просторные, и по каким сказочным адресам! Я все же не удержусь, наверное, и попрошу у партии одну.

У меня никогда не было своей квартиры».

Механизм российской истории заскрежетал, заискрил и двинулся вперед. Воссоединением Крыма с Россией Путин дал надежду и мощный импульс всему Юго-Востоку, взорвавшемуся митингами, протестными шествиями, захватами администраций и водружением на них российских флагов вместо украинских. Харьков — Донецк — Луганск — Одесса — только самые заметные города народного восстания, получившего название «Русская весна». Как будто копируя Евромайдан, митингующие захватывали местные администрации, разбивали палатки и полевые кухни на центральных площадях. Так же им несли еду и сигареты сочувствующие. Только все это было уже под скандирование «Россия». Это был ответ Майдану и тому же Тягнибоку, провозглашавшему со сцены в Киеве, что «здесь не будет Русского мира!».

18 марта, в послании к Федеральному собранию по поводу воссоединения Крыма с Россией, Путин дает дополнительную надежду восставшим, употребив слово «Новороссия» по отношению к Юго-Востоку Украины. Это было воспринято как сигнал: везде ждали крымского сценария.

Народное восстание стало выносить наверх совершенно новый тип людей, ничем не похожих на якобы пророссийских регионалов Януковича. Таких как много лет финансировавший пророссийские культурные проекты бизнесмен из Севастополя Алексей Чалый или 33-летний Павел Губарев, провозглашенный «народным губернатором» Донбасса. Бывший предприниматель, член РНЕ и Прогрессивной социалистической партии Украины, сторонник левого православного проекта, впоследствии брошенный киевскими властями за решетку, Губарев представляет собой совершенно нацбольский тип. Впоследствии это подтвердилось и при его личном знакомстве с Лимоновым, когда Губарев, несколько робея, сообщил, что на него оказали серьезное влияние книги, статьи и политическая деятельность Эдуарда в целом.

Нацболы поехали в Донбасс. Бенес Айо произносил пламенные речи на митинге в Донецке, за что был арестован Службой безопасности Украины и депортирован в Великобританию. Ростислав Журавлев из Екатеринбурга фотографировался с Губаревым в здании захваченной администрации.

Как отмечал позже вице-премьер ДНР Андрей Пургин, основавший еще в 2005 году движение «Донецкая республика»: «Первая волна — люди крайностей. В марте приехали нацболы и просто русские националисты. Крайние — всегда самые активные».

Появились свои активисты у партии и из числа местных жителей, участников «Русской весны». «Сперва люди пошли к милиции, узнать с народом она или нет, — рассказывал на «украинском» съезде 30 апреля 2014 года (его правильнее назвать конференцией, ибо готовилось мероприятие в спешке и главное там было заслушать людей из восставших областей) Антон Гременюк о ходе протестных действий в Краматорске. — Милиция никак не могла определиться. Тогда народный мэр Славянска Пономарев прислал нам бойца по клике Палач с гранатометом “Муха” и с ним еще пятерых человек. После этого милиция сразу определилась, что она с народом, и в Краматорске украинской власти не стало».

Внимание Лимонова прежде всего было приковано к его родному Харькову. На улицах, где он когда-то дрался с местной шпаной, гулял с девушками и обносил магазины, теперь проходили столкновения «правосеков» с пророссийскими активистами. Протестные митинги сотрясали город. 23 марта Лимонов пишет обращение к горожанам, начинающееся со слов «Земляки, харьковчане!», которое зачитывает на одной из массовых акций товарищ его юности, рабочий Анатолий С.

«Государства в Украине в настоящее время нет, то условное правительство, которое есть в Киеве, мало влияет на реальную обстановку в стране, вооруженные банды по своей прихоти орудуют на территории страны, осуществляя вооруженные рейды в Восточную Украину, в том числе и в Харьков. Недавнее кровопролитие на Рымарской улице в центре Харькова наглядно показало, чего можно ожидать в ближайшем будущем жителям города от новой киевской власти.

Крымчане собрали всю свою волю в кулак и нашли в себе силы покинуть государство Украину. И Россия не смогла от них отвернуться. Не смог отвернуться и президент РФ. Вы должны последовать примеру Крыма. Иначе вам не дадут спокойно и мирно жить преступники, окопавшиеся у власти. Город должен обратиться к России с просьбой о защите. Если осуществлению этого мешают городские и областные власти, переизберите их срочно… Торопитесь! Такой мощный город, как наш с вами, не должен пропасть».

6 апреля пророссийские активисты захватили облгосадминистрацию Харькова и подняли над зданием бело-сине-красный триколор. В этот же день произошли захваты администрации Донецка и здания СБУ в Луганске. Однако это оказался пик протестов. Опомнившись от первого шока, киевские власти перешли в наступление. Последовавшие события — бойня 2 мая в Одессе и начало боевых действий в Донбассе — хорошо известны и подробно описаны. Причем именно «одесская Хатынь» послужила катализатором для большой войны. Большинство добровольцев, поехавших на Донбасс из России, приняли это решение для себя после кошмарных кадров из сожженного Дома профсоюзов.

В итоге лишь в Донецкой и Луганской областях решились на проведение референдумов по образцу крымского, несмотря даже на призыв Путина к их переносу и непризнание их итогов Россией. Под обстрелами и атаками киевских карателей жители Донбасса проголосовали за независимость от Киева. Вероятно, к этому привело то, что именно в этих областях скопилась критическая масса пассионариев — политических активистов, ополченцев, просто людей, поддерживающих независимость, для которых возвращение под власть Киева означало бы либо смерть, либо длительное тюремное заключение, либо эмиграцию.

А возможно, как отмечал Лимонов, на Донбассе люди попроще, вот и стали действовать, а Харьков и Одесса слишком интеллигентные. Или, как выразился Пургин: «У нас уровень тестостерона выше, чем у Киева. Это киевляне могут месяцами на митингах флажками махать. А в Донбассе люди помахали два часа флагами и говорят: че это мы херней страдаем? Надо что-то делать».

Впрочем, идея Харьковской республики по-прежнему занимает Лимонова. В одной из проповедей он пишет о том, что круг должен замкнуться и он рассчитывает вернуться в город, где вырос и который прославил в своих книгах.

Итак, в мае маятник качнулся в другую сторону. Период протестных митингов и местных майданов закончился. Российские власти дали понять, что действовать на Юго-Востоке, как в Крыму, не собираются. В Донбассе началась гражданская война. Первым ее актом был уже ставший легендарным рейд небольшого отряда российского офицера Игоря Стрелкова (Гиркина) из Крыма через Ростовскую область в город Славянск на севере Донецкой области. 12 апреля ими был захвачен отдел милиции Славянска, город провозглашен частью Донецкой народной республики. По словам Стрелкова, этот поход был его собственной инициативой, хотя он рассчитывал, что в дальнейшем Российская армия вмешается в ситуацию. При планировании операции сознательно был выбран город среднего масштаба (120 тысяч человек населения) — не слишком маленький, что не дало бы нужного эффекта, и не слишком большой, поскольку на это не хватало сил. Организовав оборону Славянска от многократно превосходящих сил противника, за короткое время Стрелков снискал себе славу самого эффективного командира Новороссии и 16 мая, после референдумов о независимости ДНР и ЛНР, стал министром обороны Донецкой республики.

Стрелков — монархист, участник войн в Приднестровье, Югославии, Чечне, исторический реконструктор и автор газеты «Завтра» — еще один персонаж, чьи идеи из далекой интеллектуальной периферии попали в самый центр общественного внимания. Он стал одним из символов «Русской весны», обозначив приход новой эпохи с новыми героями.

6 мая «Другая Россия» объявляет в «Обращении к народу России» о формировании движения «Интербригад»:

«Нападения карательных отрядов киевской власти на города Юго-Востока Украины на наших глазах превратились в кровавую гражданскую войну. Одесская чудовищная трагедия переполнила чашу терпения всех нас. Ситуация стала невыносимой. Между тем руководство России медлит вмешаться, медлит защитить миллионы пророссийски настроенных жителей Юго-Востока. Возможно, принято решение ограничиться воссоединением Крыма с Россией. Но война идет, и жертвы уже исчисляются сотнями. Донбасс сотрясается от взрывов и залпов и автоматных очередей. Партия “Другая Россия” решила стимулировать всероссийское добровольческое движение помощи Юго-Востоку».

Партия начала набор добровольцев одной из первых, и это оказалось весьма успешным начинанием. «Интербригады» стали одним из основных каналов притока добровольцев в Донбасс, всего в 2014–2015 годах через них прошли многие сотни людей. Причем это были не только нацболы, но и другие левые активисты, скажем, члены КПРФ. Хотя больше всего было людей неидеологизированных, а просто не желавших сидеть дома после одесских и донбасских событий.

В этой изменившейся ситуации Лимонов решает покончить с растянувшимся на пять лет противостоянием на Триумфальной, от предсказуемости которого уже подустали и сами участники, и сочувствующие. Заявку на проведение очередной «Стратегии-31» подписал не Эдуард, а Фомченков, и она была благополучно удовлетворена. 31 мая Лимонов впервые спокойно вышел на площадь, откуда его предыдущие пять лет утаскивали за руки и за ноги полицейские. На митинге говорили не столько о свободе собраний, сколько о поддержке Донбасса. Это теперь было куда важнее.

В Петербурге, впрочем, несмотря на все попытки, еще в течение полугода согласовать «Стратегию» нам так и не удалось. Засевшие в Смольном еще со времен Собчака чиновники из комитета по законности и правопорядку, а затем и администрация Центрального района города неизменно отказывали в проведении «Стратегии» у Гостиного Двора или на близлежащих улицах. Так что, пободавшись еще полгода, 31 января 2015 года мы анонсировали и провели финальную акцию.

«Русская весна» перетекала в жаркое и кровавое лето. Партия постепенно перестраивалась на военные рельсы: вербовка и отправка добровольцев, сбор гуманитарной помощи… Пришлось осваивать все эти достаточно непривычные для нацболов, привыкших прорывать омоновские кордоны на маршах несогласных, виды деятельности.

Кремль, так и не признав референдумы в народных республиках и по-прежнему официально считая их частью Украины, спровоцировал Киев на начало большой войны против Донецка и Луганска. На этом фоне заговорили о появлении «партии Новороссии» в большой России.

Депутат от «Справедливой России» Илья Пономарев, участник болотных протестов, единственный из всего состава Госдумы проголосовавший против воссоединения Крыма с Россией и позже уехавший в США, писал тогда о Донбассе: «В протестной среде первую скрипку играют правые группы: выходцы из РНЕ, правой части НБП, ССО, КПУ/КПРФ, казацкие дружины… В кумирах здесь такие товарищи, как Баркашов, Лимонов, Дугин, Проханов». Он предрекал России мрачное будущее, когда сюда придут ополченцы с Донбасса.

«Правые группы», в числе которых странным образом обнаруживаются НБП, Союз советских офицеров и КПУ/КПРФ, оставим на совести автора. Однако важно, что этот идейный симбиоз прямо напоминает нам о «красно-коричневых» — участниках восстания 1993 года в Москве. Тогда в борьбе с Ельциным и за восстановление единого большого государства произошло объединение красных и белых патриотов. Так и на Донбассе приехавшим добровольцам из числа русских националистов пришлось защищать от сноса памятники ненавистному им Ленину. Многие связи между идеологами и активистами «Русской весны» прямо уходили в эпоху начала 1990-х. Так, Лимонов вспоминал, что ставший первым премьер-министром ДНР московский политтехнолог Александр Бородай в свое время публиковался в «Лимонке» и «Завтра» и заходил в бункер нацболов на Фрунзенской.

Таким образом, русский политикум, совершив круг, вернулся к ситуации 1993 года. Попытки широкого объединения левых, либералов и националистов против власти разрушились под напором исторической реальности, и опять возникло противостояние «красно-коричневых» и либералов. Только теперь первые в большинстве считали власть союзником, а вторые — врагом, а вот что думали по этому поводу в самом Кремле — не вполне понятно.

С другой стороны, никакой «партии Новороссии» как политической структуры не возникло и не могло возникнуть ни в Донбассе, ни тем более в России. Создание ополчения со многими вождями и лидерами породило серьезную конкуренцию и соперничество внутри народных республик. Вовне она была не меньше. В отличие от либерального монолита сторонники Новороссии не только не консолидировались, но не проводили даже единых акций. Провластным движениям странно было бы стоять рядом с оппозиционными, а националистам — с левыми. (Особняком тут стоят акции за Донбасс, проведенные Кремлем или прокремлевскими организациями, как «Суть времени» Кургиняна или возникший позже «Антимайдан». Поскольку российские власти принципиально не умеют собирать людей на добровольных началах, массовку сгоняли обычными методами — присылая разнарядки в бюджетные организации, чем только дискредитировали идею независимого Донбасса.) Именно этим и объясняется малочисленность митингов за Новороссию в противовес многотысячным «маршам мира».

С июля, когда в Донбасс отправился Сергей Фомченков, возглавивший «Интербригады», начало формироваться подразделение нацболов в Луганской народной республике в составе батальона «Заря», который в апреле создал и возглавил местный бизнесмен и чиновник Игорь Плотницкий. Как шутили в ЛНР, впоследствии «батальон захватил власть в республике». 21 мая Плотницкий стал министром обороны, а 14 августа ушедший в отставку первый глава ЛНР Валерий Болотов (по официальной версии, из-за необходимости лечения после ранений, по другой — он чем-то не устроил кураторов в Кремле) назначил его своим преемником.

«Боевым крещением» нацболов на этой войне стали ожесточенные сражения во время наступления вооруженных сил Украины в августе, когда они пытались перерезать трассу, связывающую Луганск с Донецком, и захватили стоящий на ней город Иловайск. В ходе этого противостояния погиб нацбол Илья Гурьев (позывной «Заяц») из Тольятти. Гурьев пришел в партию в 2002 году, будучи юным поклонником Егора Летова. В 2004-м участвовал в акции в приемной администрации президента и стал одним из тридцати девяти фигурантов уголовного дела. Выйдя на свободу, не раз подвергался преследованиям местных борцов с экстремизмом, которые в итоге еще раз засадили его за решетку. И тем не менее…

«Я не доверяю, конечно же, официальной российской пропаганде… — говорил он в интервью тольяттинскому новостному порталу. — Но, как русскому человеку, мне импонируют нынешние действия российской власти. Я продолжаю не соглашаться с Путиным во внутренней политике, однако вполне готов поддержать его в том, что касается политики внешней, если она направлена на воссоединение с русскими и русскоязычными людьми, которые в 1991 году оказались отрезаны от России довольно бестолково проведенными во время советской власти границами».

Отправляясь на войну, Илья сказал жене, что едет на археологические раскопки, и оставил дома двух маленьких дочек. (Стандартная история — очень многие добровольцы, уезжая на войну, скрывали это от семей или что-то придумывали.) Гурьев попал в отряд, охранявший недавно «вскрытую» ополченцами российскую границу в Изварине. Однако в ходе августовского наступления ВСУ вошли в Краснодон, перерезав трассу, связывающую Луганск с Россией. В тех исключительно жестоких боях, в ходе которых трассу отбили, он и погиб. На поле под Луганском «Зайца» накрыло минометным огнем, затем территория оказалась под контролем украинской армии, и забрать его останки товарищам так и не удалось. Зато через некоторое время на украинских ресурсах появилось фото паспорта Ильи, где сообщалось, что его обладатель является военнослужащим Российской армии и был найден в сожженном танке.

В эти дни, когда в Донбассе стояла 40-градусная жара, война достигла наивысшего накала. Мощное августовское наступление украинской армии, грозившее Новороссии уничтожением, захлебнулось после прихода людей, которых потом назовут «отпускниками» — кадровых российских военных, пришедших на помощь народным республикам. 26 августа ополченцы совместно с «отпускниками» замкнули котел под Иловайском, окружив несколько украинских батальонов. Развивая наступление, они в начале сентября стояли у морских ворот и крупнейшего промышленного центра Донбасса — Мариуполя. Однако тут последовала команда «стоп» из Кремля, и лидеры ДНР и ЛНР остановили войска и поехали в Минск на переговоры. 5 сентября был подписан протокол о прекращении огня и были заключены известные соглашения, зафиксировавшие «статускво» по линии фронта. Единый организм Донбасса оказался разрезан надвое. Два главных города отошли к ДНР и ЛНР, но две трети территории областей осталось за Украиной. Наиболее чувствительной оказалась потеря Мариуполя с его портами и заводами, на который были завязаны основные производственные цепочки региона и без которого Донбасс нельзя считать самодостаточным. Жизненно важным оказался также тот факт, что линия фронта вплотную прилегала к Донецку, да и от Луганска проходила совсем недалеко. И вскоре регулярные обстрелы ВСУ этих городов возобновились.

Лимонов назвал соглашение большой ошибкой: «Вероятнее всего, перед Минском интересы ВВП и интересы донецких республик разошлись. Но кто платит, тот и музыку заказывает. Он их изнасиловал на подписание протокола.

Зря он их изнасиловал на подписание протокола.

У повстанцев есть, впрочем, выход.

Полностью игнорировать подписанный в Минске протокол, как его и не было.

Гнуть свою линию.

Брать Мариуполь и всё, что они в силах взять. Обратиться к русскому народу за помощью».

17 сентября Лимонов приехал в Петербург на презентацию своей новой книги «Дед», посвященной периоду 2011–2013 годов. В книге описываются «Стратегия-31», отсидка Лимонова с Немцовым, Демушкиным и Яшиным в спецприемнике, болотные митинги и увод граждан из центра Москвы, а также, как обычно, отношения Эдуарда с его подругой — на этот раз с молодой бизнес-леди, скрытой под псевдонимом Фифи. На обложке — фото его самого в отцовской армейской шапке-ушанке и майке-«алкоголичке». Это новая ипостась Лимонова — Дед, много повидавший, посидевший в тюрьмах, мудрый, но при этом еще бодрый старый хулиган, punk.

Эта встреча с читателями в «Буквоеде на Восстания» зафиксировала новый статус Лимонова как одного из наиболее востребованных российских интеллектуалов. Его «ястребиная» позиция по Донбассу, регулярное еженедельное появление в эфире Русской службы новостей, снятие запрета на его имя на федеральных каналах сделали свое дело. В торговый зал «Буквоеда», рассчитанный человек на сто, набилось не меньше пятисот и еще немало осталось стоять на улице. Основная часть вопросов была не столько о книге, сколько о Донбассе. Автограф-сессия затянулась на полтора часа.

После такого успеха менеджеры агентства «SP concert» пригласили Эдуарда выступить в феврале 2015 года в одном из самых известных больших залов города — ДК Ленсовета. Том самом, на сцену которого он выходил 20 лет назад с Курехиным и пел: «А значит, нам нужна одна победа».

«Представляете, Андрей, — рассказывал он потом автору. — Организаторы там хорошие деньги платят, спросили у меня, какие условия. Я им говорю, пришлите образец райдера. Они прислали мне райдер Кобзона — так чего там только не было, вплоть до лимузинов, тысяч на сто точно, если не больше. И это ведь нормально для этих людей, они так и живут…»

Сам Лимонов, в соответствии со своими правилами жизни, заказал микроавтобус для себя и ребят из охраны, а также два стакана коньяку «Старый Кенигсберг». Один — до выступления, один — после.

Что до телевизионных ток-шоу, то, мелькнув пару раз в прайм-тайме, Эдуард сам отказался там участвовать. «Обнаруживаю, что политические телешоу банализируют меня, — отметил он в блоге. — Ставят в один контекст с завсегдатаями этих шоу, мне этот контекст не очень нравится. На двух из четырех шоу, в которых я участвовал, присутствовал депутат Госдумы Никонов, и в трех участвовал депутат Жириновский. Вчера присутствовал Кургинян, и они с Жириновским сильно кричали друг на друга. Затем вышел я и тоже поневоле вынужден был кричать, хотя я скорее не крикливый тип, но думающий, правда, решительный, что есть, то есть. Нет, никто мне никаких условий не ставит, не просит о чем-либо не говорить, промолчать, запретных тем мне не объявляют. Однако я нахожу, что все это пошло выглядит. Политическое телешоу как жанр, по-моему, вообще устарело к чертовой матери. Жириновский играет старого крокодила Жириновского, Кургинян — Кургиняна, Барщевский — юриста Барщевского. Мне не особо хочется играть Лимонова».

Тем временем в ЛНР после Минских соглашений фронт стабилизировался и война перешла в стадию позиционной. Крупных боев не было, однако обстрелы сторонами друг друга и мелкие стычки происходили регулярно. Часть фронта прошла по естественной преграде — реке Северский Донец.

«Река неширокая, примерно как Фонтанка в Питере. Наша рота занимает позиции вдоль берега. Ввиду малочисленности ополчения участок обороны очень протяженный. Вместо сплошной линии обороны пришлось создавать ряд опорных пунктов в ключевых местах, — так описывает ход боевых действий известный петербургский историк и блогер Игорь Пыхалов, когда-то в нулевые годы сверставший нам несколько десятков номеров «Смерча», а затем поехавший воевать рядовым ополченцем по линии «Интербригад» (сперва он заряжал установку «град», затем стал гранатометчиком). — Война — это в первую очередь постоянное перетаскивание различных тяжелых предметов, часто бегом. Еще война — это постоянное рытье окопов, которыми ты не воспользуешься, так как можешь сняться с позиции уже через несколько часов. Зато в качестве компенсации можно укрыться от обстрела в окопе, вырытом другими».

Нацболы взяли под контроль участок возле населенного пункта Сокольники Славяносербского района с понтонной переправой, которую могли использовать ВСУ для удара по Луганску. Это место на протяжении нескольких месяцев оставалось одной из самых горячих точек в ЛНР.

По впечатлениям ополченцев, село раньше было богатым и зажиточным. Однако из-за постоянных обстрелов почти все жители бежали, осталось лишь двое местных. По дворам бродило множество всякой ошалевшей живности. «Мяса навалом, хлеба нет», — рассказывал Саша Аверин, в сентябре уехавший на фронт. Веселый алкоголик с длинными волосами, Аверин превратился в настоящего пса войны, потерял страх. Поднимал людей в окопах в атаку в полный рост.

Наступила уже глубокая осень. Ребята неделями сидели в окопах, в грязи и под обстрелами, а их так и не сменяли. «После нескольких дней на передовой начинаешь пахнуть мышами. Мыши везде, ими кишат окопы, — говорил старый питерский нацбол Женя Маркин, взявший позывной «Гектор». — Будни окопной войны похожи на то, что было 100 или 70 лет назад. Разве что действует мобильная связь и можно отправить эсэмэску или позвонить прямо на передовую».

В итоге упорная оборона Сокольников была отмечена руководством ЛНР. За бои конца октября — начала ноября нацбол из охраны Лимонова Кирилл Манулин (позывной «Моня») был награжден медалью «За храбрость», позднее ордена и медали получили еще несколько бойцов.

В двадцатых числах декабря, под занавес года, Лимонов совершает поездку в Донбасс. (Визит произошел чуть позже по времени, чем планировалось, из-за операции на ноге.) К этому моменту Новороссия уже стала своего рода туристическим аттракционом для артистов, деятелей шоу-бизнеса и политиков, позирующих с оружием на фоне развалин. Поэтому он предпочел не светиться перед СМИ и находился там всего два дня. Съездил на передовую, пообщался с командирами и с бойцами, возложил цветы на место гибели Гурьева и вернулся в Москву.

«2014-й был военным годом, — сообщил он 31 декабря в блоге. — Впервые за два десятилетия Россия ощутила на губах вкус слова “Победа”. В этот год мы сумели воссоединить Крым с Российским государством.

Теперь мы без слез слушаем песни про Севастополь. 2015 год также будет военным годом.

И это хорошо, потому что нас ждут другие победы».

Новый год в Новороссии начался с ликвидации одного из популярных полевых командиров — Александра Беднова, командира группы быстрого реагирования «Бэтмен». 1 января его кортеж сожгли заживо из огнеметов вблизи поселка Лутугино в ЛНР. Согласно официальным данным, он оказал сопротивление при задержании, за что и был убит. Власти в Луганске обвинили Бэтмена в убийствах, пытках людей, «отжимах» собственности и тому подобных преступлениях. (Кстати, многие воюющие на Донбассе нацболы такое мнение о покойном разделяли.) Однако при этом Беднов был храбрым и заслуженным полевым командиром, да и сам способ ликвидации, «по беспределу», без попыток даже изобразить законность вызывал понятное отторжение.

Лимонов предостерег руководство народных республик от подобных действий, вспомнив своего старого знакомого, комбата Костенко из Приднестровья:

«Я порылся в памяти и нашел там подробности гибели другого подполковника, приднестровского батьки Костенко в 1992 году. 14 июля 1992-го начальник управления обороны и безопасности ПМР подписал приказ об отстранении Костенко от должности. Подразделения 14-й армии окружили школу в Бендерах, где была его штаб-квартира. Костенко был арестован. 16 июля во время следственного эксперимента машина с Костенко и двумя его тоже арестованными охранниками якобы нарвалась на засаду. Костенко убили сразу же, охранники были ранены. Затем раненые пропали… Я был с ним знаком, какое-то время провел в его батальоне, даже спал как-то в его кабинете на письменном столе.

Костенко сформировал первый батальон в ПМР. Я предостерегаю Луганскую Народную Республику от поспешного искоренения своих башибузуков, какими бы махновцами они ни казались сегодня. И война не закончена, и враги стоят в сотнях метров, и глазами рыскают, чтобы захватить… Потому удаль, храбрость, порыв и даже надрыв ой как еще пригодятся… А на мелкие огрехи нужно научиться закрывать глаза… Не победили же еще… Я бы хотел, чтобы Луганская Народная Республика стала дерзким, агрессивным независимым новороссийским государством и расширилась бы на север, в Харьковскую область. Без башибузуков и “махновцев” такой проект не осуществить».

Этот процесс, однако, выглядел объективным. После Минских соглашений и выборов глав ДНР и ЛНР в обеих республиках стала выстраиваться вертикаль власти по российским лекалам, при непосредственном участии Кремля и силовиков РФ. Былая вольница прекращалась — с кем-то договаривались, кого-то отправляли на отдых в Россию, а кого-то и ликвидировали.

В январе у Лимонова вышла книга «Киев капут» — сборник постов в блоге и статей по украинской тематике последнего года. И одновременно в Новороссии началось новое наступление. Целями его стали, во-первых, Донецкий аэропорт, откуда укрепившиеся там украинское военные — «киборги», как их называли в Киеве, — регулярно обстреливали Донецк. А во-вторых, Дебальцевский выступ — вклинившаяся между ДНР и ЛНР территория, контролируемая ВСУ и хорошо укрепленная с осени. Наступление развивалось медленно, с большими потерями с обеих сторон. Однако к февралю аэропорт был зачищен, а Дебальцевский котел, где находилось несколько тысяч украинских военнослужащих, медленно, но верно захлопывался.

8 февраля утром, в бою севернее поселка Комиссаровка (символичное название — на Донбассе сама местная революционно-военная топонимика символизирует правоту идей ополчения), в восточной части Дебальцевского котла, со стороны ЛНР погиб мой друг, питерский нацбол Женя Павленко. Он уехал воевать в конце декабря, никому ничего не сказав. Родным сообщил, что отправился в Мурманск на заработки, пообещав вернуться в середине февраля. Женя поехал не в «Интербригады», а в коммунистический отряд бригады «Призрак» Алексея Мозгового. 10 января получил удостоверение и позывной «Таймыр» (летом он ездил туда в геологическую экспедицию). И вот меньше чем через месяц погиб.

«Я ничего не знал о его прошлом, у нас никто не интересуется, кто приходит, — рассказал комиссар его подразделения Алексей Марков на похоронах подробности гибели. — У нас есть только позывные и одно на всех настоящее. Так получилось, что я был первым, с кем познакомился Женя. Все новобранцы проходят через меня. И я был последним, кто закрыл дверь морга. В тот день, буду говорить честно, мы не планировали настоящий штурм, мы прекрасно знали, как сильно укреплено Дебальцево. Мы потеряли много людей, пытаясь подойти. В этот день мы должны были обозначить штурм, чтобы навести артиллерию на открытые огневые точки. Группа разведки выдвинулась ближе всех и попала под сильный огонь, многие были ранены, в течение двух часов не могли их вытащить. Через некоторое время по рации сообщили, что у них начался стрелковый бой. Чтобы вытащить разведку и раненых, надо было отсечь врага и дать разведке уйти. Группа Жени почти уже вышла, они вынесли раненых. Практически уже были в безопасности, в зеленке. Тут неожиданный удар, и трое погибли. Практически мгновенно, остальные успели упасть, у нас еще шесть-семь человек были ранены. Я бы сказал, что было горько, только врать не хочу. Честно, я в ярости был, в злобе. Не могло у нас такого случиться, не могло. Наш отряд подготовлен, каждый выход планируется за сутки, расписываются роли каждого человека. И вдруг сразу трое 200. Мы всю ночь сидели с картой и высчитывали по секундам, по метрам, как можно было сделать по-другому, был ли другой вариант, можно ли было избежать. Разведку надо было вытаскивать…

В свой первый боевой выход он пошел со мной. Я сомневался, стоило ли брать необстрелянного парня в самую дальнюю точку в Дебальцево. Он четко сработал: грамотно, четко и без страха. Честно скажу, у меня были большие планы на него. Такие люди, как он, молчаливые, но надежные, спокойные, уверенные, там на вес золота.

Он немного успел повоевать, совсем чуть-чуть не успел зайти с нами в Дебальцево, в которое так рвались. Благодаря ему и его товарищам в тот день наша вторая группа смогла пройти по дороге и закрепиться в зеленке. А еще через три дня мы вошли в Дебальцево и зачистили его от “укропов”. Спасибо тебе, брат, за это!»

Война — дело небыстрое. Тело почти две недели везли в Петербург из «столицы Мозгового» — Алчевска. Занялся этим Женя Маркин («Гектор»). Он был последним, кто провожал Павленко на поезд, когда тот отправлялся в Донбасс, и он же привез его домой.

В Питере на продуваемом всеми зимними ветрами Пискаревском проспекте я встречал «груз 200». «Что, срочника привезли?» — спросил нас санитар, открывая двери морга, когда услышал, что тело с Донбасса, и несколько раз переспрашивал, словно не мог поверить, что привезли добровольца. Открыв гроб и размотав бинты, я взглянул в лицо друга — с отросшей бородой, скошенными набок глазами. Лицо мученика и воина. Это был Женька, и это было горько.

«Мы поехали воевать, потому что внимательно прочли Лимонова и восприняли это всерьез, а как иначе?» — сказал мне «Гектор», когда мы вернулись из морга и пили водку на кухне, опустошенные.

Воспроизведу здесь некролог, написанный к сорока дням со дня его гибели:

«Ну что сказать тебе, друг, теперь, когда закопали тебя в сыром питерском песке на Южном кладбище?

Мы ровесники и знали друг друга ровно 17 лет, полжизни, которая была прожита нами вместе с партией, куда мы пришли с разницей в полгода. Много воспоминаний накопилось за это время.

Наша первая АПД (акция прямого действия). Вместе сидим на мачте крейсера “Аврора” в мае 1997-го, глядя на прекрасный залитый солнцем весенний город, на Неву далеко внизу, выкрикивая “Россия — все, остальное — ничто!” и “Отберем у Нурсултана русский север Казахстана!”. Кажется, и “Севастополь — русский город!” тоже кричали.

В конце 90-х мы хулиганили по ночам, разбивая булыжниками окна дорогих “буржуйских” иномарок. Прыгали у сцены на концертах НОМа, дрались с ультрас “Зенита”, докопавшимися до твоего партийного значка с серпом и молотом, выпивали в подворотнях и вели неспешные беседы в обезьянниках. <…>

Год назад мы обсуждали с тобой победу евромайдана. Ты переживал за Крым, Харьков и Одессу, говорил, что “западенцы победили, сейчас будут куражиться и навязывать себя остальным. А русские слишком смирные, слишком привыкли подчиняться. Люди на востоке пасут овец…”.

Люди перестали пасти овец и восстали. В декабре ты уехал в Луганскую Народную Республику — воевать под красным флагом за свободу Новороссии. “Не хочу пиариться”, — сказал ты человеку, отправлявшему тебя туда, попросив никому ничего не говорить.

Началось наступление наших на Дебальцево. Утром 8 февраля, возле поселка Комиссаровка (символичное название, как и многие другие, мелькающие в боевых сводках Донбасса), на передовой ты прикрывал разведгруппу, выносившую раненого. Это был твой второй боевой выход. Тебя и еще двоих ополченцев накрыло минометным огнем укропов. Вы погибли, но раненого спасли. “Нет больше той любви, кто положит душу свою за други своя”.

Совсем чуть-чуть ты не дожил до победы. Через несколько дней ополченцы — и твой отряд в том числе — вошли в Дебальцево и зачистили его. А ты как раз собирался в отпуск домой в это время.

Последнюю эсэмэску от тебя я получил в декабре. “Венок от партии надо на похороны принести”. Ты писал про умершего в колонии Шутова, а получилось, что про себя. Венок от партии был. И много других.

На твое отпевание и похороны пришло несколько сотен человек — мало кого так хоронят. Здесь были самые разные люди: и нацболы во главе с вождем, и боевые товарищи, и комиссар твоего отряда, и коллеги-педагоги, и твои студенты, и спутники по геологической экспедиции на Таймыр, и руководитель твоей секции по рукопашному бою…

Когда все пошли за гробом от церкви, к могиле по подтаявшему снегу и колонна растянулась по дороге, стало ясно, что это твое последнее шествие. Ты возглавлял его. Только не было кричалок и знамен. Впрочем, два флага было — партийный с “лимонкой” и Новороссии. Их мы свернули и положили тебе в гроб перед тем, как его заколотили и опустили в могилу.

Ты жил светло и светло умер, друг. Если бы русские были такими, как ты, мир принадлежал бы нам. Прости нас, что мы живы, а ты погиб за нас всех. Да, смерть, Женя…»

Похороны Жени по времени совпали с приездом Лимонова для выступления в ДК Ленсовета, поэтому он присутствовал на церемонии. Выйдя к гробу, Эдуард вспомнил фотографию из курехинского бункера 1997 года, где Женя сидит в первом ряду в кепке с эмблемой Г.О. «Все эти годы он был с нами, и я горжусь, что у нас такие люди».

Потом поминали воина Евгения и у нас дома. Моя младшая дочка Пелагея забралась на колени к Лимонову и просидела там почти весь вечер. Подвыпивший Эдуард обнимал ее, целовал ножки и ручки, а в конце стал прямо-таки запихивать их в рот, напоминая со стороны пожирающего младенца кровожадного Кроноса, что, впрочем, ребенка ничуть не смутило.

Лимонов, которому на следующий день после похорон стукнуло 72, выходит, был в два раза старше Жени.

Как обычно на этой войне, идущей в виртуальном пространстве не менее активно, чем в реальном, после появления в сети информации о смерти Жени поднялся целый грязевой шквал ругани и проклятий украинцев и российской либеральной интеллигенции. Не знавшие Павленко — интеллектуала и франкофона — при жизни люди писали об «утилизации генетического мусора» из России украинской армией. Само собой, его называли террористом и убийцей мирных жителей. И, естественно, назначили виновным в его гибели Лимонова.

Вот, к примеру, что написал бывший вице-премьер Альфред Кох: «Когда в войнах, в которые толкали их вожди, погибнут все нацболы, то останутся только Лимонов и Прилепин. И люди будут судить о том, какими были эти мальчики, по этим двум персонажам (других-то нету). И будут говорить про них: говно, а не люди… Короче, этих нацболов — не жалко. Говно народишко. А на самом деле — их жалко… До слез. Бедные, обманутые своими вождями мальчики… Прости их Господь. Их кровь на тебе, Прилепин, и на тебе — Лимонов».

Опять «обманутые мальчики»… Это про немногим младшего, чем Прилепин, 35-летнего мужчину, который сам кого хочешь мог сагитировать. Вероятно, это своего рода рок, который будет преследовать нацболов всегда, вплоть до гробовой доски в пенсионном или ином возрасте.

15 февраля после беспрецедентных, продолжавшихся весь вечер, всю ночь и утро переговоров Путина, Меркель, Олланда и Порошенко в столице Белоруссии были заключены вторые Минские соглашения и объявлено новое перемирие. (Что, впрочем, не помешало ополченцам дожать группировку ВСУ в Дебальцевском котле и зачистить его.) По сути, они мало чем отличались от приказавших долго жить аналогичных сентябрьских соглашений. Тот же отвод тяжелой техники от линии соприкосновения сторон. Те же «отдельные районы Донецкой и Луганской областей Украины» вместо ДНР и ЛНР. Те же смутные требования принятия закона об «особом статусе» этих территорий и проведения там выборов по украинскому законодательству. С самого начала обеим сторонам было очевидно, что все это выполняться не будет, и вступление соглашений в силу рассматривалось и в Киеве, и в Донецке с Луганском как возможность передышки после тяжелейших боев за Дебальцево.

Итак, зимнее наступление ополченцев закончилось их победами — зачисткой Донецкого аэропорта и Дебальцевского котла. С одной стороны, успех был очевиден, тем более что фактор «Северного ветра» (в свое время Сталин в письмах Мао Цзэдуну подписывался по-китайски псевдонимом Фын Си — «Западный ветер», а теперь так называли военную помощь Донбассу) был куда менее заметен, чем в августе, и наступление было в основном проведено силами ополченцев. С другой — оно шло тяжело, с большими потерями, а освобожденные территории были не столь уж велики. Война окончательно увязла в зимней степной донбасской грязи и крови.

«С Донбассом дело плохо. Распространиться донецкой революции не дают, — резюмировал Лимонов в блоге. — Такое впечатление, что на этот раз, во второй заход, во второе перемирие, освобожденные от Киева территории заморозят и будут строго контролировать и Россия, и Запад. В результате превратят территории ЛНР и ДНР в стерильное подобие Приднестровья. Выдавят оттуда добровольцев, российские советники подчинят все живое и усмирят буйных, установят (а какие получатся!) натянутые отношения с Украиной, призовут ОБСЕ и голубые или там белые каски… И станут жить. И проживут какое-то время, может, целое поколение. Я не рад такому ближайшему будущему. Мы все надеялись на возникновение территории справедливости, земли, где нет Зла. Но совместными усилиями Запада и России ухайдакивают на наших глазах донбасскую Революцию. Наша мечта рушится. Все больше похоже на это».

В марте вслед за уже существовавшим подразделением в Луганске нацболы стали создавать партийную структуру и собственный отряд в Донецке. Отправившийся туда из Питера Андрей Милюк отметил, как первым делом по приезде в город, узнав в них россиян, добрая бабушка в автобусе попросила «накрошить за отпуск побольше укропчика».

В городе на центральной улице имени прославленного большевика и организатора Донецко-Криворожской республики в 1918 году товарища Артема был открыт штаб. Отряд нацболов сформировали в рамках бригады «Пятнашка» одного из самых известных полевых командиров ДНР Абхаза (Ахра Авидзба). Название отряда — «Харьковская республика» — придумал лично Лимонов. Тем самым предполагалось, во-первых, указать вектор развития «Русской весны», а во-вторых, подчеркнуть, что нацболы нацелены не столько на участие в разборках внутри ДНР, сколько на ее дальнейшее расширение. Возглавил его барнаульский нацбол Дмитрий Колесников, панк-музыкант, игравший в группе «Чудо-Юдо», и партийный ветеран, долгое время бывший в охране Лимонова. К тому моменту он уже успел повоевать в ЛHP, был одним из первых ополченцев, вошедших в Дебальцево. Будучи фанатом фильма «Апокалипсис сегодня», после одного из боев в Дебальцевском котле он потратил целую колоду карт, раскладывая их на трупы погибших украинских солдат.

Однако российская вертикаль власти видеть нацболов легализовавшимися в Донбассе не хотела. 1 мая несколько партийцев с красными флагами приняли участие в возложении цветов к памятнику Ленину. После этого пять человек были задержаны сотрудниками Министерства госбезопасности ДНР и отправились «на подвал». В течение двух недель нам ничего не удавалось выяснить о судьбе Милюка и товарищей. 14 мая Лимонов обратился с открытым письмом к главе ДНР Александру Захарченко и спикеру Народного собрания Андрею Пургину с просьбой прояснить судьбу активистов и отпустить их. Уже через несколько часов с завязанными глазами, как в боевике, ребят привезли на российскую границу и посоветовали больше в республику не соваться.

Оказавшись на свободе, нацболы рассказали, что эмгэбэшники (оказавшиеся поголовно бывшими сотрудниками Службы безопасности Украины) заявили задержанным, что «воевать вы можете приезжать, а вот партию вам никакую здесь создавать никто не даст». Одну из девушек — гражданку Украины Иру Воронцову — даже угрожали отвезти на ближайший блокпост и выдать украинским военным. Причем претензии были не только к нацболам, но и к российским добровольцам вообще. Мол, зачем сюда приехали. Ну что же, для бывших эсбэушников, которые по долгу службы боролись с пророссийскими активистами, ничего удивительного в этом нет.

Как выяснилось, в конце апреля в Донецк приезжал старый «друг» партии Владислав Сурков, который теперь занимал пост помощника президента и курировал украинское направление. Именно ему принадлежала негласная инициатива по выдавливанию из ДНР нацболов и прочих неблагонадежных, с точки зрения Кремля, элементов. Позднее в интервью журналисту Александру Чаленко об этом эпизоде высказался секретарь Совета безопасности ДНР и бывший высокопоставленный украинский силовик Александр Ходаковский:

«Вот, смотрите, приезжают в ДНР ребята от Лимонова из “Другой России”. Они же не взяли в руки оружие и не пошли нам помогать на передовую. Нет. Они начали сразу заниматься партийной работой. Они начали печатать прокламации, начали призывать людей немедленно, прямо сейчас, во время войны, добиваться реализации своих социальных прав. Да, не спорю, надо, но тогда, когда наступит мир. Регион и так перенасыщен разного рода взрывоопасными вещами, он вообще сейчас как бензиновая смесь — в любую секунду поднеси огонь, и все взорвется. Поэтому здесь в настоящее время довольно опасно проводить такую работу.

— Вы что, пресекли ее?

— Нет, не мы пресекли. Это Министерство государственной безопасности занималось этим вопросом.

— А когда это было?

— Это было в середине мая.

— Вы говорите, что за национализацию, а потом пресекаете деятельность общественных организаций, которые также выступают за национализацию. Нет ли тут противоречия? Нет ли тут подавления движения снизу?

— Нет, противоречия нет, потому что на самом деле такие партии под правильными лозунгами начинают заниматься рекрутингом новых членов. Понимание, какие на самом деле идеи исповедуют эти партии, порождает определенную тревогу. Пока ситуация тут не “устаканится”, деятельность таких партий будет вызывать болезненную реакцию со стороны государственных органов ДНР».

Высокопоставленный силовик, мягко говоря, лукавил. Во-первых, нацболы участвовали в становлении ДНР с самого начала, как Бенес Айо или Ростислав Журавлев. Во-вторых, создание военного подразделения и политического шло рука об руку, и уже очень скоро отряд принял участие в боях. В-третьих, никаких прокламаций о социальных правах партийцы не печатали, а только занимались добровольцами из России и из местных. Наконец, Ходаковский лично допрашивал одного из задержанных партийцев, требуя от него признаний в том, что он поехал в Донбасс за оружием, которое потом хочет применить для революции в России.

Ну а «Харьковская республика» проявила себя уже в конце мая в боях под Марьинкой на северо-западной окраине Донецка, ставшей тогда самой горячей точкой ДНР. Нацболам там противостояли в том числе чеченцы из батальона имени Джохара Дудаева, они слышали выкрики «Аллах акбар» с той стороны линии фронта. 31 мая в окоп прилетела мина, осколком которой был тяжело ранен в голову Дмитрий Колесников, а другим в руку — Женя Маркин.

Командир «Колесо» родился в рубашке. Когда его доставили в больницу, выяснилось, что осколок прошел через всю голову и застрял в мозгу. Врачи не давали гарантии не только того, что Дмитрий останется в здравом уме и твердой памяти, но и что вообще выживет. Однако уже через сутки он очнулся и вскоре пришел в себя.

Наблюдайся в России «разгул милитаризма», о котором так любят порассуждать либералы, портреты Колесникова, Максимова, Прита, Павленко, Гурьева, Маркина, Манулина и других героических нацболов не сходили бы с экранов телевизоров и обложек гламурных журналов. Но, увы, там по-прежнему Сергей Зверев с Ксенией Собчак.

Донбасская вольница тем временем окончательно схлопнулась. В конце мая под Луганском был убит Алексей Мозговой. Согласно официальным данным и позиции руководства «Призрака», его ликвидировала украинская ДРГ. Однако многие выражали в этом сомнение, поскольку Мозговой находился в прямом конфликте с руководством ЛНР. За несколько дней до гибели он успел — при противодействии Луганска — провести в Алчевске антифашистский конгресс, куда съехались делегаты из десятков стран мира, а также концерт итальянской ска-панк группы «Banda Bassoti». То, что делал Мозговой, при грамотном продолжении превратило бы Донбасс в центр притяжения для левых и антиглобалистских сил со всего мира, каким была, скажем, коммунистическая Куба в первые годы после революции. Но и это в планы Кремля не входило.

К лету 2015 года уже окончательно сформировалась вертикаль власти в народных республиках, большинство неугодных были зачищены и всякая самодеятельность прекращена. Донбасс получил свободу от угнетения киевской хунтой, обучения в школах героев УПА и разрушения памятников Ленину и отчалил от Украины. Однако мечта о народных республиках без олигархов, с рабочим самоуправлением и подлинной демократией реализована не была. При руководящей роли российской бюрократии в ДНР и ЛНР была воспроизведена российская модель полицейского капитализма, иногда — и в ухудшенной форме.

После Дебальцева и кратковременных столкновений под Марьинкой в 2015 году крупных боевых действий на фронте не велось, и большинство нацболов к концу года вернулись обратно в Россию.

Своего рода итогом донбасской кампании стал пятый съезд партии, прошедший в августе. Под большими портретами погибших, с видеообращениями с фронта и представителями добровольческих сил, а также одесского сопротивления. Донбасский съезд зафиксировал статус партии как одной из немногих — если не единственной — политической силы в России, где имеется множество активистов, имеющих опыт как уличных протестов, так и непосредственно боевых действий.

Каковы же были итоги донбасской кампании для партии?

Критики и скептики писали, что «нацболы превратились в пушечное мясо Путина» и что «лимоновцев больше нет». А один отошедший от дел партиец назвал вклад «Другой России» в дело Новороссии «микроскопическим».

На деле по линии «Интербригад» за 2014–2015 годы поехало воевать в ДНР и ЛНР около двух тысяч человек (как уже говорилось, собственно нацболы среди них составляли меньшинство). Цифра в масштабах Новороссии немаленькая. Правда, единого большого подразделения создано не было, и большая часть бойцов распылилась по бесчисленным военным подразделениям народных республик. Некоторые, как Игорь Пыхалов, ушли в бригаду «Призрак», где с осени стал формироваться коммунистический отряд. С одной стороны, летом и осенью это позволило новичкам набираться опыта у более опытных бойцов. С другой — не дало возможности нацболам создать свою военно-политическую группировку, каковой были казаки атамана Николая Козицына или, скажем, тот же «Призрак». Мечта о «Второй России», где партия пришла бы к власти и экспортировала революцию в Россию, осталась призрачной.

Достаточно успешно отработал в Москве, Петербурге и других городах партийный тыл, собирая и отправляя гуманитарную помощь своим бойцам и населению Донбасса. Особенно тут надо отметить роль Захара Прилепина, гуманитарные конвои которого исчислялись десятками миллионов рублей.

Приведем здесь оценку деятельности «Другой России» от стороннего наблюдателя — наиболее популярного блогера, освещающего события «Русской весны», севастопольца Бориса Рожина (colonelcassad):

«Не являясь в целом большим поклонником литературных талантов Лимонова и его политической деятельности, нельзя не отметить, что применительно к Новороссии:

1. Лимонов практически с самого начала восстания на Донбассе поддерживал отделение Новороссии от Украины и в принципе за прошедшие месяцы этой линии не изменил. Во всяком случае в политический флюгер не превратился.

2. Члены партии Лимонова основали свое собственное подразделение (первыми среди левых), которое смогло сохраниться и окрепнуть в круговерти военных и политических передряг. Интербригада как боевая организация вполне себе состоялась. Поехавшие позднее на Донбасс коммунисты из “Рот-Фронта”, КПРФ и других левых организаций руководствовались в том числе и примером интербригад, которые формально копировали опыт испанской гражданской войны.

3. Ну и само собой, лимоновцы приняли активное участие в сборе гуманитарной помощи для Донбасса, хотя им осенью и пришлось пережить неприятный период, когда у них возникли проблемы с властями из-за сборов средств для ополченцев.

В целом же Лимонов для Новороссии сделал немало полезного и, думаю, еще сделает».

Для Лимонова и Прилепина эта ситуация обернулась ростом популярности, существенным расширением аудитории и возможностью донести свою позицию до широких масс. В Кремле примирились с существованием критики с патриотических позиций, в каком-то смысле она даже была удобной. Указывая на «ястребов», всегда можно представить самих себя «голубями», хотя и с железными крыльями.

«Заметьте, насколько убыстрилась история за последнее время, начиная с Болотной и Майдана, — сообщил нам как-то Лимонов на партийном исполкоме. — Просто понеслась вскачь. За месяц происходит столько событий, что раньше не было и за годы. В крайне интересное время живем».

А вот как он характеризует «Русскую весну» и Донбасскую кампанию в целом:

«— После присоединения Крыма к России вы написали, что что-то проглядели в президенте, в том числе когда писали книгу “Лимонов против Путина”. Что именно?

— История заключается в том, что ему выделено много времени. И он на протяжении этого времени менялся. Если бы он коротко отсидел один срок или полтора, может быть, был бы совершенно незначительным. Первые два срока он наслаждался властью. Отсюда все его многочисленные похождения с главами европейских государств, дружба с Берлускони, ну, ему нравилось. Все-таки он был подполковник ФСБ, сколько у нас подполковников? И ничего он не делал. Только оправдывался, когда случались какие-то катаклизмы, в случае “Курска”, “Норд-Оста”. Он оправдывался за трагедии, вот и все его движения.

А потом началось у него какое-то помудрение, что ли, когда он стал премьер-министром. Мне рассказывали, что он пришел в это здание знаменитое, бывший Белый дом и сказал, что следующее заседание через месяц, что ли. И тут ему старожилы — не занимающие должности, но бюрократы — сказали: “Владимир Владимирович, так нельзя. Мы курируем все в ежедневном режиме”. И он согласился вроде бы на совещания раз в неделю, а потом еще чаще. Президентская должность может быть церемониальной и с оттенком определенного наслаждения, несмотря на усталость от бесконечных перелетов и подъемов. А вот потом он помудрел все же из-за такого длинного отрезка. Произошло это чуть ли не через 15 лет, в 2014 году. В отношениях с Западом это понятно. Ведь он его не знал никогда. И с западными людьми встречался, беседуя через переводчика или проезжая на большой скорости в кортеже через мировые столицы…

— А опыт работы в резидентуре КГБ в Дрездене?

— Я скептически всегда относился к этой его зарубежной работе, поскольку в государстве, где была эта знаменитая Штази — лучшая контрразведка мира — чего там было делать нашей разведке? Только брошюровать донесения. Конечно, он шагнул далеко вперед. Он совершил абсолютно историческое деяние в случае Крыма. Но одновременно поставил себя в опасное положение. Он бросил кусок мяса голодному зверю российского народа. А народ был голоден именно по этому, он по величию страдал. Даже видно, как люди сейчас переносят санкции. Народ на самом деле спокоен и готов переносить их и больше, и дольше. Только либералы вопят в своих газетенках, а народ дико счастлив этим величием.

Я всегда был противником вульгарного экономизма и считал, что у нашей страны другая психология. И это нормально, у китайцев своя психология. Мы готовы ради величия жить довольно говенно. Уж не говоря о том, что все это довольно смешно. Я вот не далее как вчера был в супермаркете, покупал еду — ну, это никак не выглядит голодом.

Мне по-прежнему мало Путина, я хотел бы, чтобы был Путин в квадрате, неважно, как бы его звали, и с моими личными амбициями. Было бы все отлично со страной.

Он нашел в себе силы, и как-то было все это реализовано. Я не знаю, один ли он это делал или группа людей, но они приняли верное решение, выбрали тот оперативный план, который наверняка заранее существовал, и осуществили его, причем блестяще на самом деле. Теперь он в таком положении, когда от него могут требовать: давай дальше. А это как раз хорошо для нас, давным-давно продвигавших такие идеи. Он не решается делать дальше. Он, конечно, помогает Новороссии и ее не бросит, но если мы будем иметь эти два огрызка, наподобие Приднестровья, то ничего хорошего нас не ждет. Будут туда уходить большие деньги. Много времени потеряно, надо было совершить блицкриг и поставить в Киеве свое правительство. Это сложно, но возможно и сейчас.

Вы видите, какая возникла у Европы проблема с мигрантами. Там просто переселение народов, V век. Они в панике и в беспомощности. Им сейчас будет не до Украины, и Греция — это детский лепет. Сделали миллиарды, потом выбросили миллиарды… Германия быстро наделает миллиарды евро, ничего. Но у них проблема — п…здец такой — весь мир хочет к ним. Это обратная сторона вот этой политики задабривания, умащения. Они совершенно не понимали, что делается с мозгами этих слабо освещенных светом просвещения народов Северной Африки и Ближнего Востока, которых они еще к еб…не матери разгромили. Они умалчивают, но Ливия скрепляла всю эту х…ету. Сидел там Каддафи, странный е…нутый персонаж и всех держал. А в Ираке — это матка всей их цивилизации — сидел грозный Саддам Хусейн. И тоже всех держал. А сейчас что мы видим? Все, что они разворошили, везде, где они создали неприемлемые условия для жизни, оттуда люди и бегут. Сами пусть пеняют на себя.

— Как вы думаете, в Харькове осталось что-то от города вашей юности и удастся ли киевским властям в итоге его украинизировать?

— Ментальность народов меняется очень медленно, столетиями. Так что не удастся, безусловно, просто времени у них не хватит. С одной стороны, националистическое воспитание в школах, а с другой — полный террор в городе. Людей хватают в ходе этих мобилизаций. У нас, может быть, не все понимают, что это не призыв. Призыв — это молодежь определенных годов рождения. А у них идет планомерная охота на мужчин. Согласно той информации, которую я получаю, это просто оккупированный город, и чему бы они школьников ни учили в школах, это не сможет убрать реальную действительность, которая происходит в городе. А так называемые правосеки в подавляющем большинстве — приезжие. Это не только Харькова касается.

Киевская власть с их точки зрения правильно сразу обратила внимание на Харьков и Одессу. После Киева это второе и третье место по численности населения, и они, конечно, очень важны. И именно по этой же причине пренебрежения они проморгали Донбасс. Мало ли там, шахтеришки, ватники несчастные. Но у ватников оказалось расстояние до спускового крючка самым коротким. А у харьковских интеллигентов — там несколько академий — они слишком много рефлексируют. Пока они рефлексировали, уже закрыли все оружейные комнаты в милиции. Это я знаю из непосредственного общения с харьковчанами — они говорят: “Мы не успели”.

Атмосферу оккупации мы знаем из фильмов. Пришли гитлеровцы, кого-то берут в заложники. Вот то же самое происходит в Харькове. Тысяча человек сидят в этих харьковских тюрягах. Никаких обвинений не предъявляют, в ряде случаев избивают и пытают, даже каких-то экологов задрипанных взяли. А дети что — они живут в реальной действительности. Они не могут этими идеями украинства наглотаться как токсикоманы, когда действительность их опровергает.

— Как вы оцениваете проукраинскую позицию, занятую бывшими союзниками нацболов — Касьяновым, Каспаровым, Илларионовым, Белковским и либеральным лагерем в целом?

— Если говорить о Касьянове, то он политически неумен и неталантлив. Потом, конечно, пришла его очередь стать для Запада лидирующей фигурой русской либеральной оппозиции. Каспаров сам уехал на Запад и не может быть для Запада человеком, на которого они могут поставить. Немцова убили, а больше… Немцов хотя бы был такой яростный, хотя его известность превышала в десятки раз его политическую значимость. Ну вот пришла очередь Касьянова.

Я не знаю, как это объяснить одним каким-то фактором. Возможно, какая-то горечь у них. До середины нулевых многие из них были частью власти, потом вылетели оттуда и несколько лет размышляли. Каспаров был первый, кто декларировал себя в оппозиции. В 2005-м был создан ОГФ. А потом возникла вот это логика противостояния. Это же у нас был лозунг “Россия без Путина”, нацболы придумали его и пользовались им какое-то время. А уже в 2011 году он немедленно становится лозунгом либералов. Вообще для российской оппозиции это несчастье, что их выкинули из власти. Лучше бы они там и сидели, потому что немало людей они совратили в абсолютное отрицалово. Раньше у нас подобными идеями щеголяла Новодворская, но она была единственная в своем роде. А сейчас они все в нее превратились.

Потом заметно, что у них огромное отчаяние, которое выражается не только в лозунге “пора валить”, а просто в очень мрачных прогнозах, которые дает тот же Белковский. Такое апокалиптическое видение мира. А еще злую шутку с ними сыграло внутреннее чувство, что Запад — это такая их небесная родина. Они действительно так считают. Они клюнули на декларированное еще на майдане избрание восставшими европейского пути развития. Они их приняли через понимание Европы и европейских ценностей как родственников, не понимая, что есть еще более примитивные, родовые инстинкты, из-за которых они должны быть на другой стороне.

И конечно, это влияние еще нашего советского периода. У нас Ленин был классиком, и для них тоже — “империалистическая война” и все такое. Но тогда была общая нивелирующая всех идея. Пролетариат противопоставлялся каким-то другим классам. Сейчас такого понятия — классовая солидарность — нет, когда размыто само понятие промышленного пролетариата, она исчезла. И проявилась другая солидарность — национальная. Ведь не так много этих базовых идей, которые руководят поведением народов.

Вот я думаю, что либералы совершили базовую ошибку, приняв это за стремление украинской нации на европейский путь развития. Это совершенно не случай сельскохозяйственных бойцов, прибывших на майдан из самых несчастных районов Украины, Полесья какого-нибудь. У них свои традиции — неотмщенные отцы-бандеровцы после 1945 года. Там это прямая была традиция. Они вообще никогда в России не жили, западные области, чужаки.

— Не испытываете ли вы ревности к власти, позаимствовавшей идеи, высказывавшиеся вами еще в начале 1990-х годов, без указания авторства? Или вы довольны, что они все-таки реализуются?

— Я не мелкий человек. Как кто-то сказал — это не мое изречение, не мой афоризм — “идеи никому не принадлежат”. “Крым наш”, — идея реализована. Хотя я предпочел бы более свободный Крым, без олигархов, просто восставший, а не воспроизведение российского железобетонного режима. Но даже в таком виде мы его приобрели, и теперь отнять его возможно только через вооруженный конфликт. Я думаю, никто не сунется. Все понимают, что мы его никому не отдадим. Ситуация стала другая. И может быть, те, кто осуществил воссоединение Крыма с Россией с российской стороны, теперь и кусают себе локти, думая “во что же мы вляпались”. Но соблазн был велик, правильно сделали, что взяли, и теперь обратно этого не отыграть. Последствия будут огромными.

Так что Крым — это хорошо, но мало для нас. Сейчас у нас один из лозунгов — на митингах мы вывешиваем — “Нам мало Крыма!”. Понятно, что мы хотели бы серьезного, пусть постепенного, но присоединения территорий, которые являются нашими традиционными национальными территориями. Сегодня стесняются говорить, что там, где сейчас воюют наши ополченцы, это же Южная Россия. Россия — там, где говорят по-русски. Я приводил на съезде шокирующие цифры. 94 % процента в Донецкой области и 89 % в Луганской в 2013 году, еще в составе Украины, назвали своим родным языком русский. Все это заставило меня задуматься, как себя идентифицировать, кто ты есть. Ну конечно, материнский язык. Радистка Кэт в нашем знаменитом национальном шедевре, рожая, кричит по-русски. Значит, употребляя русский язык, ты и есть русский. А в паспорте может быть написано все что угодно. Тут даже не нужно разбираться в тонкостях, второй язык или какой, это все х…йня от интеллигенции. Сермяжная правда в том, что это Южная Россия. Никакой Украины там отродясь не было.

Власть должна была бы быть умнее и решительнее. Но она взяла и одну из наших претензий к Украине удовлетворила. Теперь надо удовлетворить и другие. А если они на это не пойдут, они сами нам дали в руки великолепное идеологическое оружие — Русский мир. Спустя почти четверть века, как мы об этом стали говорить, но неважно. И вот в этом у нас есть одна точка соприкосновения, во внешней политике. Других пока я не вижу.

В общем, я к этому отношусь щедро и по-доброму. Просто, отстаивая честь партии, я говорю: “Ребята, мы в 1999 году совершили отчаянное, почти самоубийственное действие, когда взяли башню ДК моряка в Севастополе. Если бы принесли оружие — вообще было бы х…й знает что. Что нам мешало загрузиться туда с несколькими автоматами? Ничего. Возможно, только моя мысль и то, как мы это задумали. То есть была фактически военная операция без оружия. Мы тогда уже все знали. И вот определенное есть такое торжество, что — смотрите — мы были первыми. А вы теперь сооружаете какие-то дебильные фильмы, как все в Крыму начиналось. Да, мы были первыми, и это уже не смыть и не замолчать, хотя стараются. Вот это и есть причина скорее быть довольным».