Эдуард Лимонов

1. Эдуард Лимонов «В России нужно все менять, даже выражения лиц…» (Лимонка. 1996. Май. № 40)

Когда после пятнадцати лет отсутствия я оказался в декабре 1989 года в Москве, помню, мне бросились в глаза казарменная приземистая германскость в облике зданий (преобладание немецких цветов: желтого и зеленого) и азиатские полутемные, турецкие внутренности советских квартир (немыслимые на Западе ковры на стенах, абажуры — стиль гарема, женщины, молчащие весь вечер, обслуживая мужчин). Россия предстала мне германско-турецкой. Сейчас я уже забыл те первые ощущения, свыкся. Однако соотечественники не перестают меня удивлять. Появились и бродят по улицам толпы людей, которых в одном времени в нормальной стране увидеть невозможно, разве что в кинозале в научно-фантастическом фильме. Старухи-нищенки — иссохшие, с котомками и палками, прямиком из XVII века, грязненькие хиппи в цветочных юбках до асфальта — эти из 1960-х годов в Соединенных Штатах. Казаки не то из оперетты, не то из трагедии «Тихого Дона», панки, но не те, английские или американские — свеженькие и энергичные, но наши — изуверско-самоубийственные, юродивые; поп со смоляною бородой, на самом деле окончивший литинститут выкрест, генералы прямиком из анекдотов — тупые и неотесанные. Ну, словом, весь наш нормальный сумасшедший дом. Нация не нашла своего единого, ей принадлежащего стиля. Она рассыпалась невпопад на мелкие группки, исповедующие каждая «свою», но на самом деле заимствованную веру (со своей одеждой, жаргоном, прическами). И старуха-нищенка — безработная инженерша или опустившаяся домашняя хозяйка. И «панк», на самом деле приехавший из Таганрога или Запорожья провинциальный хлопец, зависший в Москве и ночующий в парадных (настоящие остались в 1977-м, где-то на Kings Road), и казаки, в «мирной жизни» — аптекари, бухгалтеры и провинциальные писатели и конферансье.

Нация пыхтит, старается, впадает в истерику, но не может найти себя. «Православие спасет Россию!» — кричали у нас десяток лет. Я никогда в это не верил и не верю. Нет у нации сегодня той органичной веры, какая была некогда (да и была ли?), посему народ живет себе безбожный, в православие уходят отсталые интеллигенты, более нигде и никому не нужные. Уходят в такой же степени, как в огородничество на приусадебном участке, чтобы как-то прокормить душу. А тело кормится от участка. Попы сами себя спасти не умеют. Самые честные и кряхтят, и тужатся со своей страной. А нечестные — жиреют.

У нас нет сегодня ни х… своего. Даже фашисты у нас ходульные, скопированные ученически провинциально, старательно, вплоть до стилизованной пэтэушной свастики. «Коммунисты» КПРФ стонут от подагры, вытирают лысины, плетясь в демонстрациях, копируя (1917-й они скопировать не в силах!) какой-нибудь 1960-й, копируя КПСС.

Ни х… своего! Демократов у нас нет. Их убили в зародыше, демократами у нас назвали себя, выскочив вперед, наглые казнокрады и чиновники. Есть Борис Николаевич, случайно оказавшийся вождем «демократии», роль идет ему, как корове седло, а страна, в которой он правит, похожа на зону, а не на «демократию». Достаточно поглядеть на «полемику» Жириновского и Брынцалова, чтобы понять, до какой бездны пошлости мы докатились. В своих рекламных роликах обрюзгший жлоб в красном жакете (ВВЖ) с жуликоватыми повадками обращается к стране, чтобы она его избрала в Президенты! Все это на полном серьезе! «Политики» у власти создали условия, когда только жулики, пройдохи, пошляки, фигляры и денежные мешки имеют возможность конкурировать за власть. Если это подражание Америке, то это обезьянье жалкое подражание. Соединенные Штаты, крайне суровая страна, и внешняя развязность манер политиков и якобы демократичность их выборов скрывают суровый и безжалостный отбор. Ни один фигляр, как у нас, не возглавляет там парламентскую фракцию. Президент в США на самом деле вообще никто — имеет чисто символическое значение. Там важен аппарат, и он ведет корабль этой атлантической империи мощно и неколебимо, согласно веками сложившимся принципам и интересам Соединенных Штатов.

Мы же подражаем сразу всей истории Запада, мы полностью потеряли себя, носим чужие одежды и думаем чужие мысли. У нас в одно время и XVII век, и XX, и Средневековье, и современная гниль. Общество, как лоскутное одеяло из чужих лоскутов, отбросов чужой свалки.

Ранее, заметьте, мы придумывали всегда свое. Комиссары, чекисты, колхозы, как к этому ни относись, все это было впервые в Истории и носило безусловное клеймо: «Сделано в России!» Это нам подражали во всем мире семьдесят лет: подражали нашей революции, нашей военной форме, нашему социальному строю, нашим героям.

Я вижу вокруг меня дезориентированные, в основном угрюмые, подавленные толпы. Средний русский человек выглядит ужасно: он тащит по пыльным улицам и в потном метро свое сгорбленное тело, морда в преждевременных морщинах, бесформенное туловище, походка вялого барана или коровы. Молодежь, конечно, молодежь, но те, кому за тридцать — подавленные четвероногие. Никакими материальными заботами вот это отсутствие осанки, стержня не объяснишь. Русские люди опустились по причине психической болезни, охватившей весь коллектив нации. Бравые у нас только бандиты.

Россию надо лечить. И лечить насильственно. И не сменой правительства. Нужна жесткая мощная группа людей, партия сильных, предводительствуемая жестоким вождем, которая заставит нацию ходить прямо, улыбаться, трудиться, не убивать друг друга, не воровать. Как во времена дохристианские, нужно будет внедрить, вбить в сознание людей десять заповедей национального поведения. Как во времена Петра, нужно будет ломать, ломать и ломать расслабленные привычки, отшибать скверные инстинкты, заставлять быть энергичными и сильными русскими. В России нужно все менять: походку, осанку, выражение лица, да, и выражение лиц.

Будет много недовольных. Всегда бывают недовольные. Недовольных, для блага нации и их самих, будем перевоспитывать. Недовольных обложим налогом. Хочешь высказывать свое недовольство — плати обществу. И много.

Русские — своенравная, крутая, упрямая и последнее время бестолковая нация. Надежд, что когда-либо поумнев, изберет она умного и сильного правителя, нет. Россия достигала своих исторических вершин всегда по принуждению, она вела себя отлично, когда народу жесткими наказаниями было приказано стать добродетельным. Если народу дают возможность убивать и воровать, он будет это делать. Государственная мудрость заключается в том, чтобы не создавать социальный климат, в котором народ понимает, что может воровать и убивать. Сейчас в Российской Федерации именно такой климат.

Из русских можно сделать нацию героев, но только жестко заставляя их быть героями и не давая быть проходимцами, ворами, грабителями ближнего и дальнего, «кидалами», подлецами, расчленителями и осквернителями.

Потому все программы всех кандидатов в Президенты — пустая трепотня глупых козлов. Нужна диктатура энергичного тирана, который будет спать пять часов в сутки и, возглавив столь же непреклонных отобранных опричников, ЗАСТАВИТ население стать нацией героев — прямо ходящих, бодро смотрящих, исповедующих энергичную веру.

Только так. А все эти жалкие бредни об «экономике» — все это для старух и для населения богаделен. Тиран Петр I ввел такую экономику, какую считал нужной. НБП будет взимать налог за бороду, и отдельно за капусту в бороде, и со сгорбленных, и страдающих ожирением также будет взиматься спецналог.

Если появится нормальное чувство врага — мы увидим новую великую эпоху.

2. Интервью автору книги «Мы увидим новую великую эпоху» (Петровский курьер. 2000. 1 июня)

Известный писатель Эдуард Лимонов, он же — лидер Национал-большевистской партии, на прошлой неделе приезжал в Питер для участия в судебном процессе над руководителем местной организации НБП Андреем Гребневым. (Его обвиняют в избиении некоего господина Кима, который, однако, так и не смог окончательно определиться: бил его Гребнев или нет. Пока суд отложен до октября.) Начав разговор с нашим корреспондентом об этом процессе, Эдуард Вениаминович плавно перешел к темам куда более масштабным.

— Ваш знакомый, лидер французских националистов Жан Мари Ле Пен, сегодня выступает под лозунгом «Националисты всех стран, соединяйтесь!». Он пытается наладить контакты с украинскими ультраправыми. Реально ли объединение националистов мира?

— Ле Пен просто старый буржуа, он плохо ориентируется в обстановке и не представляет, что происходит на Украине. «Интернационал националистов» выглядит всегда глупо. Национализм основан на том, что страны имеют территориальные претензии друг к другу. Русские националисты могут дружить с французскими, французские могут дружить с украинскими, поскольку нет общих границ. Они могут обещать друг другу все что угодно. Это обман. Не может быть солидарности между националистами.

Европейские националисты всегда поражали меня своей ограниченностью, архаичностью своего мышления. Для них, например, слово «сталинист» является несмываемым клеймом. Когда я приезжал во Францию и рассказывал, что у нас тут коммунисты и национал-патриоты объединяются, они не могли понять, как такое вообще возможно.

Мы — партия нового типа, не левая и не правая. Архаичные европейские националисты и тем более националисты стран СНГ нам не союзники.

— У членов НБП нередки столкновения с законом: несколько месяцев в изоляторе провели закидывавшие яйцами Никиту Михалкова, сидели в тюрьме национал-большевики, захватившие здание ДК Моряка в Севастополе… Уж не собираетесь ли вы переходить к нелегальным методам борьбы, не скатитесь ли к террору?

— В свое время мы начинали скорее как культурное движение. Потом честно пытались зарегистрироваться, чтобы участвовать в выборах. Когда мы в последний раз подавали документы на регистрацию, уже в этом году, их три месяца отказывались принимать. Это обычный произвол. Законом в Минюсте и не пахнет. Можно жаловаться, но результат будет тот же самый.

Нам пытаются закрыть законный путь в политике, в ответ наши политические акции все более и более ужесточаются. Наша тактика балансирует на грани закона. Ее никто специально не придумывал, она возникла сама из политической практики. Вот наши люди во Владимире расписали лозунгами Американский дом — после этого все стали разрисовывать здания. Потом в Москве члены НБП пришли на съезд гайдаровского Демвыбора России и сорвали его, скандируя наш лозунг: «Завершим реформы так: Сталин! Берия! ГУЛАГ!» В ответ ужесточаются репрессии со стороны государства. Поэтому все больше и больше уголовных дел против членов партии.

Я приехал на суд Гребнева, просидел на нем два дня. Обвинения несостоятельны, доказательств нет, тем не менее Андрей сидит уже семь месяцев и будет сидеть еще как минимум четыре с половиной.

Я не хочу, чтобы НБП превратилась в террористическую организацию, но нас толкают на этот путь. И я не удивлюсь, если завтра партия выдвинет более радикального лидера, который пойдет на это.

— В своем последнем романе «316 пункт Б» вы описываете мир в 2015 году. Две сверхдержавы — США и Россия — поделили его и установили жесткие тоталитарные порядки, в которых герой романа вынужден вести постоянную борьбу за существование. Как эта борьба личности за свою свободу сочетается с лозунгами, вроде «Сталин — Берия — ГУЛАГ»?

— Я пришел к выводу, что человеческое общество устроено как пчелиный рой и важна выживаемость не отдельной особи, а всего сообщества. И «Сталин — Берия — ГУЛАГ» вполне вписывается в эту функцию. Книгу я дописывал уже в 1997 году и вложил в нее именно этот смысл.

— То есть сама идея жесткого контроля общества над отдельной личностью не вызывает у вас неприязни?

— Я думаю, что это абсолютно необходимая вещь. Человеческое стадо надо пасти, это испокон веков известно.

— Что вы думаете о действиях нового президента? Путин пришел к власти прежде всего под патриотическими лозунгами, стало быть, он перебил козыри и «красно-коричневой» оппозиции. Как собирается вести себя НБП в новых условиях?

— У нас в названии партии есть слово «большевистская» и лозунг социальный сохраняется — «Требуем передела собственности в стране». Я думаю, что вопросы социальной политики волнуют наших граждан, особенно в глубинке, гораздо больше, чем, например, чеченская война или внешнеполитические демарши правительства. У нас в стране целые слои населения сегодня обездоленные, такие люди приходят в нашу партию.

Второй важный лозунг — «Смена правящего класса». Надо объявить что-то вроде свободного конкурса на политические места в руководстве страны. Чтобы за эти места позволили соперничать не только чиновничьим и олигархическим группам.

Третий лозунг — «Изменение границ России», воссоединение с Россией тех территорий соседних государств, где русские составляют большинство населения. Это тоже не достигнуто. Поэтому у нас есть за что бороться, и наши цели остаются прежними.

— А как тогда избежать господства столь ненавистного для вас общественного класса — бюрократии, которая неизбежно расплодится в тоталитарном обществе и будет работать сама на себя?

— Великолепно справился с этой задачей Мао в ходе «культурной революции», никем не понятой. Он говорил: огонь по штабам, по той чиновничьей прослойке, которая успела за 17 лет, прошедшие после революции, образоваться в Китае. Он сумел ее разрушить с помощью молодежи и на время эту проблему решил.

Бюрократию надо периодически разрушать, хотя бы раз в поколение. Если ее не менять, она пожирает страну изнутри, как червь. Подобное случилось с Советским Союзом.

— Вы неоднократно заявляли, что литература вам сегодня неинтересна. Значит ли это, что после недавно вышедших «316, пункт В» и «Анатомии героя» вы больше ничего писать не будете? И кстати, как встретили «316, пункт В» читатели и критики?

— Умной критики практически не бывает. За все время, сколько я пишу, я помню две-три рецензии на свои книги, которые были разумными. Неважно, положительными или отрицательными, но их авторы хотя бы понимали мой строй мысли. На эту книгу тем более не было умной критики.

Читатели приняли роман хорошо: издательство «Вагриус» после этого предложило мне издать собрание сочинений. «Вы у нас продаетесь лучше, чем Пелевин». И заключили со мной договор на трехтомник, который вышел в прошлом году.

А вообще художественная литература не только мне сегодня неинтересна. Все говорят о ее смерти, и похоже, что она действительно умерла. Романы были, видимо, актуальны в XVIII, в XIX веках. Мне более интересна историческая литература. Читаю, чтобы узнать какие-то новые факты из жизни великих людей — Иосифа Сталина, Бенито Муссолини…

Кстати, в 1993 году редакция серии «Жизнь замечательных людей» предлагала мне написать биографию Ленина. Этим бы я с удовольствием занялся, но, к сожалению, не хватает времени. Еще в 1991 году я попал на свою первую войну, в Хорватию, где воевал на стороне сербов. С тех пор было еще несколько войн, да и вообще много всего пришлось пережить.

Иногда я ложусь спать, засыпаю, и у меня перед глазами возникают картинки: вот мы в хвойном лесу толкаем машину с ранеными; вот снаряд попал в машину, которая едет впереди… О балканской войне я мог бы написать кучу зарисовок. Я иногда думаю, что хорошо бы это сделать, но уже слишком поздно. Вот если бы мне весь этот материал попался в юности, лет в двадцать пять, тогда другое дело, а в пятьдесят семь уже думаешь о других вещах.

Я думаю, что писать уже не буду. Я потерял к этому личный интерес и предпочитаю видеть историю партии и свою собственную в газетах, написанную другими. «Словом не сдвинешь города» — или как там у Гумилева?

— Как относятся к вашей политической деятельности родители? Сохранил ли ваш отец, в прошлом — офицер НКВД, свои убеждения?

— По-моему, для них моя политическая деятельность является источником жизни. Человеку в районе 80 лет, чтобы жить, нужны какие-то внешние раздражители. Вот мои родители смотрят на меня по телевизору, переживают, звонят по телефону и советуют быть осторожнее. Я даже не могу съездить к ним в гости, поскольку на меня на Украине возбуждено уголовное дело за покушение на территориальную целостность этого государства. Отец свои убеждения сохранил, но все же старость берет свое и основным смыслом остается выживание.

— Вам 57 лет. Вы как-то ощущаете свой возраст?

— Все говорят: 57 лет… Я этого не ощущаю, только воспоминаний очень много. Спокойной старости у меня все равно уже не будет, это ясно. Даже если захочу, спокойной старости мне не дадут.

— В своей книге «У нас была великая эпоха» вы написали о людях вашего детства. Чем сегодняшние жители России отличаются от тех людей?

— Тогда было концентрированное чувство врага. Каждый видел, что такое враг, а сегодня никто не видит. Если опять появится нормальное чувство врага, то и реакция будет та же самая и, возможно, мы увидим новую великую эпоху. Ни в какое истощение генофонда я не верю.

3. «Лимонов. Казацкая версия Керуака»[9]

Москва, 2007 год. Эмманюэль Каррер ведет журналистское расследование для замечательного журнала «XXI» об убийстве журналистки Анны Политковской, застреленной у подъезда своего дома в Москве после того, как она проявила слишком большой интерес к репрессиям в Чечне. Французский писатель присутствует на церемонии в память жертв спецназа в театре на Дубровке, где чеченские террористы захватили присутствующих зрителей в заложники в октябре 2002 года. В толпе он заметил Эдуарда Лимонова; этот человек и стал героем его новой книги.

Кто он, Эдуард? Эдуард Вениаминович Савенко (68 лет), псевдоним Эдуард Лимонов (от слов «лимон» и «лимонка» — граната), был любимцем красно-коричневой французской интеллигенции 1980-х годов, чьим органом был «Международной идиот» Жана Эдерна Алье. Он имел там авторскую колонку, как, впрочем, и в коммунистической ежедневной газете «Юманите» и в крайне правом журнале «Ле шок дю муа». Считается русским, но фактически он украинец[10]. Автор книги «Русский поэт предпочитает больших негров», которая представляет собой жгучий рассказ о его пребывании в Нью-Йорке в 1970-х годах, с описанием выживания и всевозможного сексуального опыта. Он был встречен в Париже как интересный варвар. Этот «советский Барри Линдон», как говорит о нем Каррер, обожает скандал и драку, кроме того, его любят девушки (и мужчины). Что касается его прозы, то он является антиподом Набокова и открыто заявляет об этом. «Я никогда не бегал за бабочками на швейцарских лугах с волосатыми ногами на английский манер». Он говорит, что в то время, как советские диссиденты были «серьезными и плохо одетыми бородачами», он был «сексуального типа, ловкий, забавный, одновременно похожий и на матроса, сошедшего на берег, и на рок-звезду». Потом его дела пошли хуже. Этого диссидента в стиле панк дискредитировали появление в общественном месте в форме Красной армии, сожаления по поводу падения коммунизма, требование поставить к стенке Горбачева, участие вместе с сербами в конфликте в бывшей Югославии и, наконец, создание Национал-большевистской партии, требующей под прикрытием политической программы возвращения политики Сталина, Берии и ГУЛАГа.

Но в 2001 году ветер снова дует в паруса этого Керуака в казацком стиле. Его арест за предполагаемую попытку государственного переворота в Казахстане превращает опасного фашиста в образцового зэка. Его участие, после освобождения из тюрьмы, в Другой России, широкой антипутинской коалиции во главе с бывшим чемпионом мира по шахматам Гарри Каспаровым, заканчивается его реабилитацией. Наконец, активная поддержка Елены Боннэр, вдовы Сахарова и горячего защитника прав человека во времена Брежнева, и Анны Политковской превращает его почти в святого. Пусть даже он и немного скрывает свои истинные карты.

Зачем такая длинная преамбула? Потому что Россия сегодня является сложной и личность Лимонова — это путь к ее познанию.

Эмманюэль Каррер реконструировал жизнь этого парадоксального персонажа по своему возвращению из России в 2007 году на основе его автобиографических трудов, а также их контактов в Москве. Затем он тщательно изучил его статьи и еще не переведенные политические манифесты. Чем дальше продвигалось расследование, тем больше Лимонов ускользал как личность. «Как оценить человека, который вначале пишет в духе “Исповеди” Руссо (очень известная автобиография этого французского философа XVIII века), прежде чем перейти к стилю “Что делать?” Ленина». После года работы Каррер наконец понял «гротескную» приверженность своего персонажа сербам. Он перешел к другим вещам. В результате вышла в свет книга «Другие жизни, кроме как моя» (D'autres vies que la mienne), имевшая большой успех в книжных магазинах и получившая приз читательских симпатий журнала «Экспресс» за 2009 год. В следующем году писатель вновь с любопытством погружается в переделку рукописи. Он пришел к выводу, что эта история «грандиозная», и решил ее завершить. В результате появился роман «Лимонов», который представляет собой как бы вторжение в геополитику (автор предпочитает говорить о документальной повести, даже если он и позволил себе немного приврать, например, выдумав сцену появления знаменитого танцора Нуреева на коктейль-парти в Нью-Йорке). Этот комбинированный текст сочетает размышление о пустоте, родившейся под обломками коммунизма, где вся игра идет «между преобразованиями в уголовном стиле и гражданской войной» (слова бывшего премьер-министра Егора Гайдара) и судьбой персонажа, который борется во имя красно-коричневой идеи. Но это читается как приключенческий роман Александра Дюма, а не как исследование по советологии. В этом его достоинство.

Эмманюэль Каррер вновь чувствует себя в своей тарелке в этом стиле смешения жанров. Автор признает, что он пользовался энергией и жизненной силой своего героя, легкий стиль которого жонглирует такими словами, как сталинизм, ГУЛАГ, Солженицын… Писатель тоже использует этот анализ, который когда-то считался маргинальным, по примеру своей матери Элен Каррер д'Анкосс (Горбачев, любимец Запада, являлся лишь «пресыщенным аппаратчиком», Ельцин — «человеком свободы» и т. д.). Тайком сын вторгся на творческую территорию матери не для того, чтобы затмить ее, но чтобы проложить свою тропу и создать династическую преемственность. В «Русском романе» (2007) он раскрыл семейную тайну — казнь после освобождения Франции деда по материнской линии Жоржа Зурабишвили, грузинского эмигранта во Франции, поспешно обвиненного в сотрудничестве с немцами. Публичное раскрытие этой правды сопровождалось скандалом. Четыре года спустя блудный сын публикует новый большой роман на русскую тему: «Лимонов». Он носит форму повествования о «мире отважных».

Интервью с Эммануэлем Каррером:

— В конечном итоге является ли Лимонов фашистом?

— Он точно не Махатма Ганди. Да, Лимонов является фашистом, потому что его ценностями являются закон самых сильных, жизненная сила, отсутствие сострадания… Но он не имеет ничего общего с неонацистами. Нацболы, члены его партии скорее напоминают анархистов, организовавших саботаж линии скоростных поездов во Франции, или молодых людей, которые связаны с рок-группами. Лимонов жил как герой. Первое название, которое пришло мне на ум, было «Герой нашего времени» Лермонтова (1840). Что меня в нем больше всего трогает, так это идея, которую он замыслил с детства: стать вожаком. Лимонов — человек большого мужества и большой честности. Впрочем, он платит за это свою цену.

— Не берете ли вы на себя риск, приняв за истину его автобиографические тексты?

— Я доверяю ему. Потому что у него весьма малое супер-эго, он не стыдится ничего и рассказывает все! Даже самые постыдные эпизоды.

— Вы не опасаетесь обвинений в соучастии?

— Такой упрек для подобного жанра можно ожидать. Но я его не реабилитирую и не обвиняю. Лимонов фашист, но не подлец. Он никогда не был на стороне победителей. Его талант и интеллект могли сделать его богатым и могущественным. Но он никогда не искал этого.

— Какое будущее вы ему предсказываете?

— Сегодня он в политике, но не у руля. Его партия не слишком на виду, она является странной силой, представляющей собой контркультуру. Ему под 70 лет, и он находится в прекрасном состоянии. Его нельзя списывать со счетов. На мой взгляд, он ищет выход из положения.