Сжимая в руке паспорт Маркуса, я провожу по очертаниям его лица свеженаманикюренным розовым ногтем. Кажется, что чем больше я смотрю на его фото, тем больше морщин проявляется на его лице. Впервые я мельком увидела его паспорт в день нашей свадьбы, и тогда мне показалось, что он выглядит как обычно, беззаботным и счастливым. До невозможности привлекательным и утонченным, как ученый профессор. А теперь я даже не знаю, может, я видела то, что хотела? На фото заметны глубокие морщины вокруг глаз и гримаса в уголках губ. Интересно, действительно ли я знала Маркуса?
В первые дни после того, как Маркус исчез в пучине, горе защищало меня, и люди были ко мне добры. Даже греческая полиция. Но прошло немного времени, и власти заставили меня пройти через крайне сложные процедуры, чтобы официально оформить случившееся. И то, что я не могла внятно этого сделать, вызывало лишь раздражение. Я пыталась объяснить им, что я одинокая женщина в чужой стране, без знания языка и без малейшего понятия о том, как мне со всем разобраться. К тому же выяснилось, что о муже я знала не так много и не смогла найти никаких его документов, кроме паспорта, что лежал в гостинице вместе с кошельком с небольшим количеством наличности. Маркус не пользовался кредитками, предпочитая наличные. Я понятия не имела, как он зарабатывает деньги, знала лишь про его небольшой пенсионный капитал, и по сей день я не в курсе, были ли у него сбережения или банковские счета. Ведь в основном мы тратили полученное мной при разводе, а я не возражала – мы ведь были командой.
Слава богу, приехала Гейл. Один мой слезливый звонок, и она побросала все свои дела и прилетела ближайшим рейсом. Без нее я бы не справилась. Она взяла все хлопоты на себя, и, когда искала свидетельство о рождении Маркуса, регистрировала его смерть, общалась с полицией и персоналом отеля, она пила коктейли на пляже и загорала на солнце. Я была так ей признательна, что не возражала. И так же я старалась не принимать близко к сердцу тот факт, что под конец она завела интрижку с парнем, сдававшим шезлонги в аренду на пляже, тогда как я неистово горевала о потере мужа и горстями глотала успокоительные.
Мы так и не нашли свидетельство о рождении Маркуса, и все равно местные власти внесли его в список «предположительно скончавшихся». Согласно международным данным, единственный Маркус Бушар, найденный в Южной Африке или Британской Колумбии, умер в возрасте восемнадцати лет при несчастном случае на лодке, и у полиции появились подозрения. В то время мне много о чем говорили, и на напыщенном английском предоставленного мне переводчика я услышала, что мой муж мог быть не тем человеком, за которого я его принимала. Но я не поверила. Мать Маркуса жила в Девоне, в Англии, и мы собирались наведаться к ней по возвращении на Альбион. У меня до сих пор сохранился ее адрес. Гейл согласилась со мной, сказав, что зарубежом полиция часто путает данные об иностранцах.
Фото в паспорте – один в один Тони Фор-тин с сайта знакомств. А я и не сомневалась. Какая жена не узнает своего мужа? Я всегда различала Маркуса в толпе. Как он стоял с высоко поднятой головой, балансируя на мысочках, готовый пожать руку любому собеседнику. Его неугасающая улыбка, которая казалась такой искренней. Смех в его глазах. И хриплый утробный смешок, который он издавал каждый раз, когда кто-нибудь его обижал словом. Утренний кашель курильщика сигар. То, как он кусал губу, когда был озадачен. Что тебя беспокоило, Маркус?
На часах почти семь. Мысль о том, что я собираюсь сейчас сделать, наполняет меня и страхом, и трепетом одновременно. Сегодня я для разнообразия не шаталась по мощеным улочкам Стамфорда в поисках своего прошлого, не зажигала свечи в пустой церкви за всех, кого потеряла: маму, папу и Маркуса. Вместо этого я побаловала себя сеансом ухода за телом, чего не делала уже много месяцев. И теперь, отшелушенная, проэпилированная, побритая и увлажненная в каждом сантиметре своего тела, я чувствую себя гораздо лучше. Пальцы на ногах и руках окрашены в сочетающиеся цвета, волосы завиты и стильно спадают светлыми волнами. Я нанесла естественный макияж, надела джинсовое длинное платье, замшевые сапоги из благотворительного магазина на высоком каблуке. В сочетании с замшевой же курткой и шарфиком с леопардовым принтом я наконец стала выглядеть пристойно.
Готовая к выходу, я взяла сумку и бросила в нее блеск для губ, чтобы потом освежить макияж. И вдруг в дверь постучали. Я застыла на месте. У меня никогда не было посетителей, кроме арендодателя, но сегодня в закусочной не моя смена, так что это не может быть Джордж. К тому же он уже (вроде как) простил меня за то, что я прогуляла смену прошлой ночью, и я пообещала ему, что отработаю в следующие три. Он хотел, чтобы я пришла сегодня вечером, но я с легкостью ему отказала – на сегодня у меня другие планы.
За дверью стоит надушенная блондинка с идеально выпрямленными волосами и, опухшая от слез, падает в мои объятия.
– Эбби. О, Эбби. Что такое? Что стряслось?
Не в силах произнести ни слова, она дрожит в моих руках. И, как любая мать, я подозреваю худшее.
– Что случилось, милая? Что такое?
– Джош, – наконец всхлипывает она и содрогается всем своим тяжеловесным телом.
Я затаскиваю ее внутрь и захлопываю дверь. Беру ее за руку и тяну в маленькую гостиную, подталкивая на неудобный диванчик. Эбби так сильно плачет, что едва может дышать.
– С ним все в порядке? – мягко спрашиваю я, волнуясь, что с ним что-то стряслось. Мои мысли автоматически обращаются к его бедной матери.
– Свадьба отменяется, – истерически выдает она и яростно вытирает слезы.
Осознав, что Эбби не горюет, а взбешена до чертиков, я немного успокаиваюсь и перестаю паниковать. Слава богу, с парнем все в порядке. В какой-то момент я было подумала, что он попал в аварию или еще хуже. Но, судя по прищуру и ледяному взгляду Эбби, она считает, что хуже случившегося ничего быть не может. Вот она, молодость. Я даже не могу ее за это осуждать.
– Что случилось, Эбби? Он что-то натворил? – На диване нет места, и я присаживаюсь на пол, положив руку на ее ладонь.
– Думаешь, у него появилась другая? Как типично с твоей стороны. – Эбби отталкивает мою руку. Чуть сильнее, чем следовало. – Он не такой. – Хныча, она озирается в поисках бумажной салфетки, и я протягиваю одну ей. – Но все равно все кончено.
– Не так уж и кончено, если ты до сих пор его защищаешь, – замечаю я, и Эбби закатывает глаза.
– Он говорит, мы должны подождать лет пять до того, как завести ребенка, потому что еще молодые и должны сперва посмотреть мир.
Хотя и полностью согласна с Джошем, отчего он поднимается в моих глазах на ступеньку выше, я не озвучиваю свое мнение. Но я ошеломлена тем, что моя дочь, вся одетая в пеструю одежду бренда «Боден», вдруг показала себя со зрелой стороны.
– Ты хочешь ребенка? – спрашиваю я как можно более спокойно.
– Это, по-твоему, смешно? – Всхлипнув, она рвет салфетку на мелкие кусочки и бросает сопливое конфетти на оранжевый линолеум.
– Нет. Вовсе нет, – поспешно поправляюсь я. – Я просто удивлена, ты никогда не интересовалась этим вопросом. Говорила, что дети – это скучно, дорого, отнимает кучу времени и вообще не для тебя.
– Если ты облажалась, это еще не значит, что я тоже буду плохой матерью, – бросает она.
Я никак не реагирую на ее обвинение, потому что мы обе знаем: я была чертовски хорошей матерью для нее и Рози – до поры до времени.
– Ты будешь отличной мамой, Эбби, – отвечаю я. – Как и во всем, что ты делаешь.
Немного смягчившись при этих словах, она немного двигается на диване, позволив мне примоститься на самом краешке, ближе к ней, чем она обычно меня подпускала. Сжав губы, она признается:
– Я сказала ему, что мы несовместимы, хотим разных вещей и у нас ничего не получится и что нам стоит отменить свадьбу. И знаешь, что он сказал, мам? «Ладно». Вот так просто, «ладно». Вот и вся моя ценность в его глазах.
Она снова всхлипывает, и я похлопываю ее по спине, инстинктивно понимая, что объятий она не хочет. Она к ним еще не готова.
– Но разве не ты решила расстаться, а не он?
– Да… Фуф… – Она корчит малосимпатичную гримасу. Более красивая, чем ее старшая сестра, Эбби такая страшненькая, когда плачет. Обычно она доводит себя до такого состояния, что нам приходится заваривать сладкий чай и, подав его ей в постель, задергивать шторы, чтобы дневной свет не прибавил ко всем ее горестям еще и мигрень.
– Но я же не знала, что он согласится. Я просто так сказала, чтобы он сделал по-моему.
Подумав о том, что у Джоша оказались яйца, я едва сдерживаю улыбку. Эбби, привыкшая все получать от отца и – частенько – от меня, наконец нарвалась на того, кто смог дать ей отпор. Конечно, я ничего такого не произношу вслух. Просто советую ей поговорить с Джошем снова и прийти к компромиссу, который необходим в каждом браке.
Принцесса Эбби снова закатывает глаза, но, по крайней мере, на этот раз она на меня не нападает. Неужели Эбби наконец повзрослела? То, что она здесь, само по себе чудо, но она выбрала крайне неудачное время. И я совершаю непростительную ошибку – бросаю взгляд на часы над каминной полкой. И она замирает. Надо было мне получше скрыть нетерпение. Эта девочка многое знает, и мне больно смотреть, как она боязливо глядит на меня, пытаясь понять, что со мной происходит, почему я так нарядилась и беспокоюсь о времени. Для девушки ее возраста она проницательна, и все же она понятия не имеет, как сильно ранит других своей откровенностью.
– У тебя есть занятия поинтереснее, чем утешать свою дочь, чья жизнь разрушена до основания? – вопрошает она холодно, вставая с дивана и кивая подбородком в сторону часов.
Мне требуется уйма терпения, чтобы не ответить ей тем же, но сегодня не тот день, когда стоит спорить с дочерью о правилах поведения. Не в том она состоянии, она расстроена, и ей больно, хотя колкости доносятся именно из ее рта.
Вставая, я пытаюсь придумать объяснение, которое не было бы откровенной ложью, и в итоге виновато молчу.
– Стоило догадаться. – Эбби победно повышает голос. – Ты встречаешься с мужчиной. Идешь на свидание.
– Все не так, как выглядит, Эбби. Это не то, что ты думаешь. – При этих словах я чувствую себя школьницей, которую отчитывают родители за позднее возвращение домой. В те дни все закончилось бы шлепком по попе, горячим чаем с молоком и объятиями.
– В этом вся ты. – Не глядя на меня, Эбби дергает молнию на куртке.
– В чем именно, Эбби? – Я пытаюсь подавить раздражение, прекрасно понимая, что вот-вот разрушу единственный шанс помириться с дочерью. Но что я могу сделать? Не отказываться же от своих планов – даже ради нее?
– В тебе. Бежишь на встречу с мужчиной вместо того, чтобы быть со своей семьей, когда мы в тебе нуждаемся.
Заезженная пластинка, но мы обе продолжаем гонять ее по кругу.
– Просто не верится, – бормочет Эбби себе под нос достаточно громко, чтобы я услышала.
– Я была рядом с тобой все твое детство, Эбби, просто я разлюбила твоего отца. Чего ты от меня хочешь? Спроси себя, что бы ты сделала на моем месте. Если бы это был Джош…
– Не поступай так со мной, – истерически визжит она, без сомнения веря во всю эту чушь, которую она несет в порыве чувств. – Это ты. Ты во всем виновата. Я тебя ненавижу и не хочу больше видеть, никогда.
– Знаю. Именно это ты мне сказала две недели назад, помню, когда я написала тебе, можно ли тебя проведать, – зачем-то напоминаю я, надеясь ее усмирить, забыв о том, что с моей младшей дочерью такой фокус не пройдет.
– Зато на сей раз я серьезно. Я не хочу тебя больше видеть, и я сделаю так, что Рози скажет тебе то же самое. – Выпалив эти слова, она устремляется к двери.
– Пожалуйста, не надо так, милая. – Я иду за ней, и вся моя бравада тут же улетучивается. – Давай сядем на минутку, успокоимся.
– Нет. Я ухожу. – Но она не делает никаких попыток выйти в дверь. – Не хочу встать между тобой и твоей личной жизнью. Сколько мужчин тебе нужно, мам? Ты что, и пяти минут не можешь прожить одна?
И, хотя она говорит это лишь для того, чтобы меня задеть, у меня волосы встают дыбом. Я не такая слабачка, как ее отец.
– Я была одинока в браке, Эбби. Все двадцать восемь лет. Тебе трудно поверить, но это правда.
– Чушь собачья, – вопит она, достаточно громко, чтобы нас услышал арендатор на соседнем этаже. – Ты хочешь, чтобы я ушла или все-таки будешь мне матерью?
По выражению ее бледно-голубых глаз, так похожих на мои собственные, я точно знаю: она ждет, чтобы я поступила так, как она хочет. И вот, к ее удивлению, я скрещиваю руки, смотрю ей в глаза, как женщина женщине, и уверенно отвечаю:
– Я хочу, чтобы ты ушла.
– Ладно. Хорошо, – плаксиво бубнит она, застегивая молнию куртки, что стоит как моя аренда за месяц, и, протиснувшись мимо меня, она захлопывает дверь. Я слышу клацанье ее каблуков у квартиры номер тринадцать и затем по всем тринадцати бетонным ступеням лестницы и, боясь опоздать на свидание, выжидаю, пока она наконец уйдет, и еще немного времени, чтобы не столкнуться с ней на улице.