Наступила суббота. На этот день мы запланировали поездку в Девон – Джим, ранняя пташка, уже в восемь утра нетерпеливо просигналил клаксоном у дверей моего дома, когда я еще натягивала одежду. Я даже первую чашку чая за день допить не успела. Выйдя наружу с тяжелой дорожной сумкой и мокрыми после душа волосами, я с удивлением замечаю самый примечательный на дороге бледно-голубой туристический фургон «Фольксваген».
– Черт возьми, Джим. Откуда у тебя туристический фургон?
– Мой проект, которым я занимался последние двенадцать месяцев, или как-то так, – с гордостью произносит Джим, пока я запрыгиваю на переднее сиденье, бросаю дорожную сумку в дальний угол и пристегиваюсь.
Джим проводит рукой по рулевому колесу.
– Ты же знаешь, как я люблю переделывать вещи.
– Ты сам это сделал? – удивленно спрашиваю я, оглядывая великолепно перетянутый винтажный салон, отделанный кремовой кожей и облицованный дубовым шпоном. – Боже, тут есть все, что нужно, – выдыхаю я, оборачиваясь, чтобы рассмотреть обновку. – Даже кухонная раковина. – Здесь и правда есть все: выдвижная кровать, стол, холодильник, плита и все такое.
– Она еще не совсем готова к своему первому путешествию, но…
– И куда ты собрался?
– Думал про Францию или Испанию. Провести там несколько летних месяцев, посмотреть мир.
Сказать, что я в шоке, – ничего не сказать. Джим заводит мотор и выезжает на дорогу, а я закипаю внутри. Годами он отказывался ездить на летние каникулы куда-либо, кроме Ханстантона в Норфолке. Один и тот же кэмпинг, одни и те же виды. Домик номер двадцать три, я до сих пор помню, словно это было вчера. Джим ненавидел летать, ему не нравилась иностранная кухня – и иностранцы тоже, если уж на то пошло, хотя он никогда в этом не признается, – и это сводило меня с ума. Ради девочек я притворялась, что мне нравится серое, грязное побережье Северного моря, ветреные пляжи, теплое пиво и мороженое с кусками льда внутри. Еще эти жуткие вечерние шоу в клубе. Джим, с миксом пива и лимонада в руке, ухахатывался над сексистскими шутками стендаперов, а я, дико извиняясь, выпроваживала из зала детей, чтобы поскорее отвести их в наш автофургон и уложить спать пораньше в надежде выкроить пару свободных часов в одиночестве.
От навязчивых мыслей меня отвлекает телефонный звонок. Конечно, то, как изменился Джим, не мое дело, но все равно больно осознавать, что он не хотел меняться ради меня, зато с готовностью сделал это ради новой женщины.
– Привет, Гейл. Ты в порядке? Я писала тебе и несколько раз звонила.
– Просто была занята, – отвечает Гейл, шумно выдыхая сигаретный дым. Кажется, у нее похмелье, ничего необычного для ее субботнего утра.
– Я тоже, – ухмыляюсь я, улыбаясь Джиму. – Никогда не догадаешься, где я.
– На чертовом Эвересте? Нет, знаю, прыгаешь с вышки на Ибице. Ты на все способна.
Ее смех звучит вполне дружелюбно, но я все равно морщусь. Я же не всегда была безответственной. Двадцать восемь лет я была любящей матерью и трудолюбивой домохозяйкой.
– Нет. Я еду в Девон. С Джимом.
Мне казалось, она должна сказать что-то вроде «Боже мой!» или «Какого хрена!», но она молчит.
– Гейл, ты тут?
– Тут, – наконец произносит она, – там, где и ты должна быть. И не говори мне, что ты устроила охоту за матушкой не-сильно-то-и-покойного мужа, у которой надеешься выведать все его секреты.
– Ты сформулировала все нужное в одном предложении, – нервно хихикаю я, уверенная, что Гейл в ярости.
– Знаешь, Линда, это на тебя похоже.
– Что именно? – голос у меня тихий, как у воробушка.
– Во-первых, это эгоистично с твоей стороны – вовлекать Джима в свои дела после того, что ты с ним сделала, а во-вторых, могла бы и меня попросить. Я бы поехала с тобой.
Я помню, как Гейл поддерживала меня в дни после смерти Маркуса, как прилетела первым рейсом в Грецию, чтобы мне помочь, и я чувствую себя виноватой. Вот дерьмо. Почему я не попросила Гейл, а вместо этого вовлекла бедного Джима? «Потому что, Линда, ты обалдела от его предложения и была благодарна ему за то, что вы хотя бы сохранили хорошие отношения, и, возможно, ты на полпути к прощению, значит, вместе с Джимом тебя простят и девочки».
– Я понимаю, что ты чувствуешь… – Я бросаю взгляд на Джима; не хочу, чтобы он знал, что является предметом нашего разговора, это будет еще та стыдоба. – Но у нас все отлично.
И тут я понимаю, что Гейл давно повесила трубку. Джим понимающе поднимает брови.
– Это же Гейл, – смеется он.
– Ничего не меняется, да? – беспомощно произношу я, бесясь при мысли о том, что он догадался, что разлад случился из-за него.
– Все меняется, Линда. Все.
Он не смотрит на меня, сосредоточившись на выезде на трассу А43, а мне не нравится признавать, что от новой страсти Джима к переменам мне очень некомфортно. И мне противна мысль о том, что причиной этих перемен стала женщина. Джим не нужен мне как мужчина, хотя порой я скучаю по тем «нам», которыми мы были когда-то, но все же мне больно. Я молчу и стараюсь радоваться за него. Уж если кто и заслуживает второй шанс в жизни, так это он.
Экран его телефона зажигается, и он отвечает по Bluetooth. Тот факт, что он сумел сладить с устрашающим миром новых технологий, снова напоминает мне о том, что Джим перевернул страницу жизни. Я бы не догадалась, как поставить такое в свою машину. Если бы она у меня вообще была. Сначала я подумала, что ему звонит Гейл с явным намерением разорвать его на кусочки, но…
– Привет, милая. Все в порядке?
Боже. Я не знаю, куда девать глаза. Наверняка это его новая женщина. Интересно, она знает, что он со мной? Лучше сидеть тихо, мне не хочется доставлять ему неприятности и жалеть о том, что он согласился мне помочь.
– Мило. Рад, что ты проводишь выходные с сестрой. Прости за обед, но у меня были другие планы.
Сердце успокаивается, когда я понимаю, что Джим говорит с одной из дочерей. Пока непонятно, с какой именно. Но, судя по смущенному покашливанию и по тому, как он ерзает на сиденье, вздыхает, будто в чем-то виноват, он говорит с Эбби, которая дает ему гневную отповедь.
– Знаю, милая, знаю. Да, ты меня предупреждала, но все в порядке. И нет, это не она меня заставила, я сам предложил.
Джим нажимает отбой, и теперь стыдно нам обоим. Щеки у меня горят.
– Кажется, мы с тобой в одной будке, – ухмыляюсь я, нарушая неловкое молчание.
– Скуби-Дуби-Ду-у-у! – взвывает он внезапно, и я заливаюсь смехом, вспоминая любимый мультик девочек. Они обожали это шоу так же, как и мы в своем детстве, когда оно впервые вышло на экраны. Девочки обожали смотреть, как дурачится их отец, изображая очаровательного, но неуклюжего немецкого дога. А я видела шоу столько раз, что на меня уже ничто не производило впечатления.
– У тебя теперь даже есть своя Таинственная машина, – напоминаю я.
И мы оба воем, как в мультике, а я от смеха чуть не писаюсь в штаны. Улыбаясь Джиму в ответ, я даже не могу вспомнить, когда в последний раз нам было так хорошо. Кажется, мы оба изменились. Все те же, но уже иные, во многих аспектах. Словно новые версии самих себя. Улучшенные модели.