Ее второй муж

Глава 9

Я добавила в свой кофе немного просроченного «Бейлиз», а Джиму не стала. Он никогда не был любителем выпить, в отличие от Маркуса, и ему не нравятся пьяные. И еще ему не нравятся женщины в истерике, так что ради его же блага, дабы не доставлять ему дискомфорт, я постаралась взять себя в руки. Когда мы были женаты, я думала, что мы с ним одинаковые, оба далеки от эмоций и романтики. А много лет спустя, встретив Маркуса, я поняла, что это не так.

Когда я передавала Джиму кофейную чашку с одним-единственным сколом, лучшую из двух уродливых чашек, что достались мне вместе с этой квартирой, наши руки соприкоснулись. Теперь он не кладет сахар, что плохо для его настроения, и мне интересно, кто так на него повлиял. Джим старается не смотреть мне в глаза. Оглядывает маленькую гостиную, и я чувствую, что ему не нравится, в каких обстоятельствах я оказалась. Я предлагаю ему сесть на уродливо-оранжевый диван с жесткой спинкой, но он отказывается садиться вовсе. Не могу не думать о том, как хорошо он выглядит. Не усталый, не старый, не измученный, в отличие от меня. Не знай я его так хорошо, подумала бы, что он ходит в зал.

Мы с ним почти одного роста, что никогда его не беспокоило, в отличие от многих других эгоистичных мужчин. Он даже не возражал, когда рядом с ним я надевала каблуки, хотя теперь я предпочитаю обувь поудобнее. В волосы пшеничного цвета прокралась седина, а кожа все так же бледна, ведь он работает в помещении и не любит проводить отпуск в теплых краях. Руки у него маленькие, с веснушками, и, честно говоря, они никогда мне не нравились. Какие-то бледные и квёлые; к концу нашего брака я дошла до того, что начала избегать его прикосновений. С поцелуями то же самое. Стыдно признаться, но я отворачивалась, когда он пытался меня поцеловать. Так что, когда Маркус впервые засунул язык мне в рот, я не знала, что с этим делать. Но именно тогда я превратилась в ту «сексуальную Линди», что перестала сдерживаться и научилась веселиться в постели.

Я покраснела и отвернулась от Джима, словно он мог бы прочитать мои мысли по лицу. Он так и не сел, поэтому я сама примостилась на стул.

– Спасибо, что пришел, Джим. Я знаю, что сейчас поздно, и мне жаль…

– Я уже говорил, что все в порядке. Никаких проблем.

Он кажется искренним, но мне ужасно хочется извиниться еще раз, хотя я даже не знаю, за что именно: за то, что я заставила его все бросить и прибежать к своей бывшей почти ночью, чтобы выслушать нудьё про ее проблемы; или за то, что я наделала три с половиной года назад? Наверное, и за то и за это.

– Спасибо, – произношу я.

– Так в чем дело? Ты сказала, что это не телефонный разговор. – Он в нетерпении переминается с ноги на ногу.

Ну естественно, он спешит обратно, к ней, и до меня доходит, что не очень-то ему хочется кофе, который может его здесь задержать. Мне стыдно, и я теперь понимаю, почему он не садится. Дает понять, что он ненадолго, хоть и снял куртку. Так что мне нужно быть признательной за то время, которое он все-таки смог мне уделить.

– Это насчет Маркуса. – Прочистив горло, я сглатываю жесткий, как осколок мрамора, комок. – Вообще-то я не уверена, потому что это полное безумие, но мне кажется, он вернулся, воскрес из мертвых.

Травяно-зеленые глаза Джима выпучились, и он подавился кофе, а я едва сдержалась, чтобы не зайтись истеричным смехом. Если я сейчас рассмеюсь, то уже не смогу остановиться.

– Я знаю, это звучит безумно, но…

– Это и есть безумие, Линда. С чего ты это взяла? Что вообще случилось?

Старый добрый Джим, прихлебывающий кофе, меня больше не раздражает. Когда мы были вместе, меня так бесили эти звуки, что хотелось кричать. Забавно, как женатые люди реагируют на самые простые вещи. Подобные недостатки ничего не значат в большой схеме совместной жизни, но ты понимаешь это только тогда, когда испытаешь настоящий страх или большое горе. Когда тебе разобьют сердце, разорвут тебя на части, вот тогда ты начнешь все видеть иначе. По-другому и быть не может.

– Я хочу кое-что тебе показать. – Начальническим тоном, которым всегда говорила с Джимом, я зову его подойти и открываю ноутбук. – Вот, смотри. – Я тычу в фото Маркуса на сайте «С возвращением». И гляжу то на Маркуса, то на Джима в ожидании, когда до него дойдет. – Ну? – вопрошаю я.

– Выглядит точь-в-точь как Маркус, – нахмурившись, уступает он.

– Кто бы это ни был, он со мной связался.

– С тобой? – Джим округляет глаза.

– Ну конечно со мной, с кем еще, папой Римским? – Чуть не засмеявшись, мы тут же вспоминаем, что мы здесь по весомой причине.

– И? – Дав волю любопытству, он наклоняется к монитору. От него пахнет шампунем от перхоти, которым он пользовался много лет, и еще свежеспиленным деревом.

– Он хотел встретиться.

– Только не говори мне, что ты согласилась, Линда.

Кивнув, я наслаждаюсь его беспокойством. Ему все еще немного есть до меня дело, как до бывшей жены, с которой он провел бол́ ьшую часть жизни. Не в романтическом смысле, конечно, но мы оба помним ту жизнь, которую вместе построили, все наше хорошее и плохое. И доказательство тому – две наши взрослые дочери.

– Я пошла с ним на встречу в пабе сегодня вечером, но он не пришел и написал мне. – Покопавшись в сумке, я достаю телефон и показываю Джиму ответ от Маркуса/Тони Фортина, отчего бледные брови Джима поднимаются еще выше.

– Ты же понимаешь, что это не может быть Маркус, – серьезно предупреждает Джим, долго глядя мне в глаза в поисках признаков безумия.

– Гейл тоже так сказала. – Вздохнув, я делаю еще один глоток кофе и вдруг понимаю, что тоже прихлебываю, но, в отличие от меня, Джим никогда не указывал мне на мои недостатки. Он хороший человек. И в который раз я напоминаю себе, что за забором не всегда трава зеленее, но это никогда не ценишь, пока не потеряешь. Нравоучения умудренных жизнью женщин ценны и в наши дни. – Но он его точная копия. Ты же не будешь этого отрицать? И посмотри на язык, он использует африкаанс.

– Х-м-м… – Джим явно обдумывает информацию, и это хороший знак. Значит, он не сразу отмел мою идею. Он всегда сначала раздумывал, потом принимал решение, в отличие от меня, нетерпеливой как черт, требующей немедленных ответов. – Ты же понимаешь, что если это не Маркус, а скорее всего, так оно и есть, хотя все это очень странно, то ты понятия не имеешь, кто это вообще такой. Он может замышлять недоброе, заставив тебя поверить, что Маркус до сих пор жив.

– Боже, Джим. Я об этом не подумала. – Когда Джим это произнес, я запаниковала. Как обычно, я понятия не имею, во что ввязалась. Надо было слушать Гейл.

– Надо было слушать Гейл, – в унисон моим мыслям произносит Джим, снова доказав, насколько мы с ним похожи. – Мы ничего не знаем про этого Тони…

– Фортина. Тони Фортин. И прежде чем ты меня спросишь, я уже пробила его в интернете, но ничего не нашла в социальных сетях. Еще более подозрительно, – хвастаюсь я смекалкой так, словно уже переубедила Джима.

– Или его нет в соцсетях. Как и многих мужчин нашего возраста.

Я и забыла, что Джим никогда не был в соцсетях и, скорее всего, даже не знает, что такое Snapchat и все в таком духе. Когда девочки говорят о них за столом, он даже не слушает.

– Но даже если это не Маркус, ты признаешь, что эти двое – близнецы, и тогда почему этот человек мной интересуется?

– Может, он увидел твой профиль и увиденное ему понравилось? – Он слегка улыбается, и я чуть не краснею. Одобрение со стороны бывшего хоть и мелочь, а приятно. Но мы оба знаем, что это ничего не значит. Особенно тогда, когда он завел новую подружку. Джим однолюб. Я точно знаю. Гейл всегда говорила, что любая женщина убьет ради такого мужчины. А я этого не видела, но зато теперь могу оценить его достоинства так, как никогда раньше. Как там говорят? Фамильярность рождает презрение. Точно сказано, и случается даже с самыми лучшими из нас.

– Или Маркус меня искал и теперь, когда нашел, хочет встретиться и объяснить, что на самом деле произошло в ту ночь. Может, он хочет меня о чем-то предупредить. – Я сама не понимаю, к чему веду, но одна эта мысль меня пугает. И еще больше меня пугает мысль о том, что Маркус вернулся, чтобы меня наказать. Наверное, Джим замечает мой ужас и тревожится еще сильнее. Его бледное, нетронутое солнцем лицо становится белее обычного.

– Если хочешь услышать мое мнение, Линда, а ты, скорее всего, хочешь, иначе зачем ты мне позвонила, я думаю, тебе надо прекратить общение. Прямо сейчас. Мы знаем, что случилось в ночь смерти Маркуса. И лучше тебе не поднимать эту тему. Иначе тебе снова и снова будет больно.

Выпрямившись на стуле, я пытаюсь не обижаться на его ответ.

– Я знаю, что ты желаешь мне добра, Джим. Но как я могу об этом забыть? Мы говорим о моем муже. – Я стараюсь не обращать внимание на боль, промелькнувшую на лице Джима при этих словах. – Я никогда не прощу себе, если ему нужна моя помощь. И я не могу отделаться от чувства, что он прячется и может быть в опасности.

– И что ты намерена сделать? – Хорошо меня зная, Джим меняет тактику.

– Мне надо его найти.

– И как ты это сделаешь? – Джим одним глотком допивает кофе и ставит чашку на стол, явно собираясь уходить.

– Хочу съездить к его матери и узнать у нее что возможно. – Мне только что пришла в голову эта идея, но я не сказала этого Джиму. Он больше доверится моему решению, если не узнает, что оно спонтанное.

– Она еще жива? – Джим явно удивлен этой мыслью, и, учитывая возраст Маркуса, могу понять почему. Мы с Джимом уже потеряли наших родителей.

– Да, и у меня есть адрес. Она живет в Девоне.

– Линда, ты уверена? В смысле, ты не так хорошо знаешь Маркуса. И мы ничего не знаем о его прошлом.

Я игнорирую его пассивно-агрессивное высказывание о моем муже, потому что, если честно, оно недалеко от истины. Но я ему в этом не признаюсь.

– Я не хочу, чтобы тебе снова было больно. – Джим надевает свою замшевую куртку. Коричневая, с заплатками на локтях. Он носит ее много лет. Я говорила ему, что в ней он похож на учителя географии, но год за годом он отказывался сдавать ее в благотворительный магазин. Интересно, его новая пассия сменит ему стиль? Наверняка он с готовностью подчинится ей, пока у них в разгаре цветочно-конфетный период в отношениях.

– Для меня это многое значит. Правда. – Я едва борюсь с желанием броситься в его объятия и выплакать глаза у него на плече, пока они не станут такими же красными, как у Эбби пару часов назад. Бедная Эбби, я даже не спросила у Джима, как у нее дела, но, опять же, он вряд ли захочет о ней говорить, особенно если она в раздрае. Так что лучше не спрашивать.

Кивнув, Джим явно с ностальгией вспомнил былые времена и, остановившись у двери, он оборачивается и улыбается мне. Он напоминает мне того мальчишку, Джима Деламера, который в любую погоду провожал меня каждый день из школы, чтобы меня не сцапали старшие девчонки. Забавно, но Гейл и Джим всегда меня защищали, почти всю мою жизнь.

А меня не надо было защищать.

До того, как я потеряла Маркуса, я казалась себе человеком, который может выдержать вираж судьбы. Любой, какой мне достанется. Я не впадала в зависимость от людей и ни с кем не связывала свое счастье. Знала, кто я есть, и видела мир трезво, понимая, что в нем есть и плохие, и хорошие люди, и отшивала токсичных. Но, разведясь с Джимом, я часто спрашивала себя, уж не я ли тот самый токсичный человек, который оставляет после себя одни руины.

– Знаешь, – говорит Джим, прервав мои размышления, – я всегда хотел съездить в Девон, и, кажется, мне пора взять выходной. Как насчет совместной поездки? – и подмигивает мне.

– Правда? – Не могу поверить в такую удачу. Я все еще не имею права бросаться к нему в объятия, это будет не слишком уместно, но радостно погладить его по руке вполне могу. – Спасибо! Ты даже не представляешь, как много это для меня значит. Я так рада, что мы остались друзьями. – Я знаю, что не заслуживаю его доброты, но все равно ее приму.

Девушка девушкой, но в первую очередь он мой.