– Джим, это я.
Вернувшись в квартиру, я меряю шагами тесное, угрюмое пространство гостиной. Мне нужны ответы. Тони Фортин (или мой покойный муж) мне так и не ответил, и я сделала то, что делала всегда, когда оказывалась в затруднительном положении, – позвонила бывшему мужу, старому доброму надежному Джиму, который даже не в курсе, что именно он стал причиной нашей с Маркусом последней ссоры. Я так долго не появлялась в его жизни, что более ничтожный мужчина спросил бы «Кто-кто?», но Джим этого не делает.
Он тут же отвечает на звонок, и тон у него обыкновенный, без всякой горечи, и меня охватывает чувство облегчения оттого, что некоторые люди не меняются. Хотя именно это и было одной из моих главных претензий к нашей с ним совместной жизни.
– Привет, я.
Он пытается шутить, и мне хочется сказать, что ему это не идет. Но откуда мне знать, что теперь идет и не идет Джиму? Как говорит Гейл, он живет дальше и, по ее утверждению, теперь носит галстуки и встречается с другими женщинами. Не с «другими» – напоминаю я себе, осознав, что он мне больше не муж. До меня постепенно доходит, что «другая» женщина теперь я. И от этой мысли мне плохо. Я ее ненавижу.
На заднем фоне я слышу смех, доносящийся с кухни, которую Джим собрал своими руками, от нашего большого семейного стола, за которым мы каждый день собирались. Не успеваю я спросить, там ли сегодня девочки, как слышу, что Джим прикрывает за собой дверь, чтобы нас не услышали. Он знает, как ко мне относятся Эбби и Рози – в основном, конечно, Эбби, но Рози вечно вторит своей сестре. Я должна была оставить Джима в покое, дать ему залечить раны, но ведь он уже с кем-то встречается, значит, свои раны он уже вылечил. Значит, можно и позвонить. Я же не обещала девочкам обратного. Мы с Джимом взрослые люди, и раз так, то можем вести себя по-дружески…
Но тут меня охватывает паника – вдруг та женщина тоже там? Сидит за столом, который я до сих пор считаю своим, ест с моего шалфейно-зеленого сервиза фирмы «Джон Льюис»? Наслаждается вечером в компании моих дочерей? Утешает Эбби, когда ее мать отказалась это делать? А что, если она заменила меня не только как спутницу Джима? И, усугубляя и без того мрачные предположения, я боюсь, что помешала им всем, и втайне начинаю ненавидеть мысль о том, что она считает меня спятившей, навязчивой бывшей, которая не умеет вовремя отпустить ситуацию. Мне хочется бросить трубку, но…
– Линда, с тобой все нормально?
По голосу кажется, что ему не все равно. Но есть в его тоне и доля нерешительности. При мысли о том, что он полагает, будто я буду просить денег, у меня падает сердце. Наверняка он знает, что я на мели и что Маркус потратил все наши (точнее, мои) полученные при разводе щедрые отступные. Но именно поэтому я никогда больше не просила у Джима ни цента. Я знаю, что он хотел выйти на пенсию, но из-за развода ему пришлось перезаложить дом, чтобы выплатить мою долю. Бедный Джим. Я ничего просить не собираюсь. К тому же Эбби и Рози живут у него бесплатно, ничего не вносят в семейный бюджет, так что ему приходится нелегко. Я хочу, чтобы он был счастлив, но не могу вынести даже мысль о другой женщине, что живет в моем доме. Ходит там по комнатам, оправляет покрывало на постели, топчет мой ковер, который я три дня выбирала.
– Все в порядке, – произношу я, вытирая слезу со щеки.
Мы оба знаем, что ничего со мной не в порядке.
– Как ты сам? – спрашиваю я, втайне надеясь, что ничего не изменилось, он все еще меня любит и отчаянно хочет воссоединения. Но, конечно же, ничего такого он не хочет. По правде говоря, я тоже не хочу. По крайней мере, всерьез. Порой я скучаю по прежней жизни в достатке. Той, от которой так легко отказалась. Отбросила в сторону, словно она не стоила ни гроша.
– Хорошо. Все хорошо, – отвечает Джим.
– Как работа?
Мы оказываемся на знакомой территории, и Джим рассказывает, как прошел день. Сколько заказов он получил за неделю и как помог другу подновить дом в Грэйт Кастертоне.
– Но я делаю это не для того, чтобы стрясти с друзей деньги, – шутит он, хотя мы оба знаем, что это не так.
Раньше он назвал бы имя своего друга, а теперь – нет. Казалось бы, мелочь, но это больно. До развода Джим был на сто процентов моим, во всех аспектах его жизни. И даже во время бракоразводного процесса и моего замужества за Маркусом я все еще чувствовала нашу связь. Когда Маркус умер, я как-то позволила себе мысль о том, что мы с Джимом воссоединимся. В тот момент мне это казалось таким естественным, и я думала, для Джима все так же.
Но я ошибалась. Джим просто был добр ко мне, и даже сейчас он не швыряет мне в лицо факт наличия в его жизни новой женщины. Поэтому он ее не упоминает. Я не завидую его счастью, и то, что я никогда его не любила, по крайней мере, так, как это должна делать жена, не значит, что он не может испытать настоящую любовь… И все же у меня такое ощущение, что меня выкинули в мусорку. Боже, Линда, ты превращаешься в чокнутую, навязчивую бывшую, которая не умеет вовремя отпустить ситуацию.
– Скажешь мне, что случилось? – наконец спрашивает Джим.
Он так хорошо меня знает. Лучше, чем кто-либо другой. Даже Маркус так меня не знал. Так бывает лишь после многих лет брака, когда двое вырастили детей и видели друг друга во всех ипостасях. Ценность, которую я до сих пор не ценила.
– Мы можем поговорить?
– Мы и так разговариваем.
– Лично. – Я скрещиваю пальцы и морщусь от того, каким отчаянным звучит мой голос. – Лучше не по телефону.
– Что я могу для тебя сделать, Линда? Мне нужно что-то узнать?
Ну вот, опять этот его взволнованный тон. Он знает меня вдоль и поперек, но и я тоже. Он что-то скрывает. Я не давлю на него, потому что он явно пытается скрыть от меня другую женщину или знает, что я знаю и наделаю глупостей. В любом случае я не в состоянии про нее слушать, про то, какие хорошие у них отношения. Я не смогу этого вынести. И имени ее знать не желаю – я уже окрестила ее Сарой. Мягкое, женственное имя, которое подходит к описанной Гейл респектабельной, домовитой женщине, не испорченной и не требовательной, как я. Конечно, Гейл не рискнула произнести вслух вторую часть предложения, но я знаю, что именно это она и думала. Понятно, что Джим нашел мою полную противоположность, учитывая, через что я заставила его пройти, и я его не виню.
– Я не насчет девочек, денег или чего-то такого, – быстро добавляю я, надеясь развеять его страхи. Все, что осталось в моей ничтожной жизни, – это самоуважение, и ни Джим, ни дочери не увидят, как я унижаюсь.
– Ладно. Когда?
– Сейчас? – с надеждой предлагаю я.
Он протяжно вздыхает. Потом пару секунд молчит.
– Уже девять вечера, и у меня…
Я не хочу слышать о том, что у него гости, что в доме она и, наверное, мои дочери, которые ждут его на кухне.
– Ничего страшного, Джим, я понимаю. Я не знала, что уже так поздно, и ты наверняка занят…
Я уже хочу нажать отбой, но он отвечает:
– Нет. Не в этом дело. Я просто… – он снова вздыхает. – Дай мне пятнадцать минут, ладно?
– Ладно, – соглашаюсь я и вешаю трубку, пока он не передумал.