Ее второй муж

Глава 4

Накинув промокший до нитки, купленный в благотворительном магазине анорак на единственный в квартире крючок для одежды, я беру ноутбук, пухлый, как талия маленького ребенка. Перенеся его в гостиную, где хотя бы есть окно и вид на бетонную стену закусочной, в которой я работаю, я плюхаюсь на жесткий диван с уродливой грязно-оранжевой накидкой. Открыв ноутбук, я проверяю заряд – шестьдесят один процент, ровно столько лет сейчас было бы Маркусу, будь он жив. Я весь день не могла выкинуть его из головы. Его голос. Эти слова. Это фото. Его образ преследовал меня по всему Стамфорду.

Я продолжаю повторять себе, что зарегистрировалась на сайте знакомств, чтобы не утонуть в печали, но я все равно начинаю жалеть об этом. При беглом просмотре истории поиска я понимаю, что когда-то прочитала все о вдовстве и потерях, и, хотя надежда и вспыхивала в моем разуме на пару минут, потом я снова погружалась в свое патологическое «жизнь кончилась, какой смысл быть одинокой». А потом я поняла, что общение с такими же, как я, – это шаг в правильном направлении. Я не собиралась использовать сайт для свиданий, потому что, видит бог, я не готова ни к чему подобному. И, наверное, уже никогда не буду.

С самого начала я знала, что сайт был создан, чтобы люди постарше могли завязать знакомство и найти старых друзей. Судя по количеству седины и блеклых старческих глаз, которые выдала страница при регистрации, я поняла, что бол́ ьшая часть аудитории здесь старше меня: и я долго не могла понять, хорошо это или плохо. Я волновалась, что едва ли буду на одной волне с семидесятилетним пенсионером. Но потом напомнила себе, что все мы в одной лодке и мне не стоит судить людей по возрасту. Я, конечно, тоже не цветущая роза, но пятьдесят семь – это же не совсем старость. Хотя попробуй сказать это кому помоложе, тем, кто отшивает тебя, как только тебе исполняется пятьдесят. Грустно. Но опять же, вспоминая себя в молодости, я тоже считала древними всех, кому за тридцать или сорок лет. Смешно.

Этот сайт удобнее большинства других, потому что сделан с расчетом на таких, как я, кто едва справляется с компьютером, но делает над собой усилие, когда это нужно. А мне это нужно.

Пособий, выплаченных государством, не хватит, даже чтобы прокормить собаку, поэтому я немного подрабатываю в закусочной, хозяин которой платит мне наличными, о которых я никому не отчитываюсь. Эбби, что работает в службе занятости, была бы в ярости, узнай она о моем приработке, и потребовала бы вернуть все социальные выплаты до последнего пенни, или меня швырнули бы в тюрьму. Она и не знает, как близка была бы к истине про тюрьму, – и вот я снова возвращаюсь мыслями к тому вечеру на пляже, к тому, что я сделала или не сделала, так что я очень рада, что все еще на свободе.

Эбби всего двадцать три, но она ужасно суровая, порой даже брутальная, и, еще раз повторю, это не в меня и не в Джима. Мы с ним мягкие, как попки младенцев. Это нас роднит. Вся семья боится Эбби. И даже Рози, старшая сестра, двадцати пяти лет отроду, предпочитает делать, как Эбби скажет, чтобы облегчить себе жизнь. Рози в этом смысле похожа на Джима.

Эбби скоро выйдет замуж, но меня на церемонии не ждут. Она ясно дала это понять. Мне жаль ее будущего мужа. Гейл говорит, он милый, а моя дочь крайне требовательна, и я не уверена, что он справится. Они оба амбициозны, так что я надеюсь, у них все получится. Ради ее же блага. Эбби еще никто никогда не отвергал. И мне кажется, нечто подобное ее убьет.

На другой стороне улицы в закусочной зажегся свет. В этом заведении я провожу пятницу, субботу и понедельник, по ночам вырезая глазки из картофелин, а потом работая за стойкой. Мне бы испытать вину за то, что я должна была сегодня открыть заведение, но, как обычно, я вообще ничего не чувствую. Никаких подобающих случаю эмоций. Джордж чистит картошку автоматической машинкой, но он не любит, когда в ней остаются глазки. Бедняга, он тоже вдовец и понимает мое положение, но я не знаю, как долго он еще будет терпеть мои прогулы. Интересно, что он скажет, когда поймет, что сегодня я не приду. Опять. Попозже он позвонит, потом постучится в дверь, чтобы узнать, все ли в порядке, но на самом деле в душе он будет сетовать, что его клиенты вынуждены есть жареную картошку с глазками.

До сих пор я притворялась, что все-таки выйду сегодня на работу, как обычно, и забуду про ноутбук, про сайт, про Маркуса, но все это время знала, что сама себя обманываю.

Вместо того чтобы после встречи группы поддержки пойти домой, я отправилась к начальной школе, где работает учителем Рози, постояла под дождем напротив здания, в надежде хоть мельком на нее взглянуть во время обеденного перерыва или на детской площадке, но ее либо сегодня не было, либо она не выходила из-за дождя.

После этого я посидела на ограде напротив Отдела по выплате пособий – или как его теперь называют? Не знаю. Тут мне повезло больше. Младшая дочь прошла мимо. Она маршировала (Эбби никогда не ходит) по красивой, закатанной в брусчатку, которой так славится Стамфорд, улице прямиком к модному турецкому ресторану, говорила по телефону и то и дело выглядывала из-под сине-красного зонта. Она останавливалась, чтобы переждать катящиеся по лужам автомобили и не забрызгаться, а я смотрела на ее идеально выпрямленные волосы цвета платиновый блонд, которые она раздраженно откидывала назад всякий раз, когда на них попадали дождевые капли.

Я на нее смотрела, а она меня не видела. А кто вообще видит вдов? Мы же невидимые. Смерть проворачивает такой фокус. Никто не хочет знаться с человеком, чья неудача может перескочить на собеседника. И еще люди ненавидят, когда им напоминают об их собственной смертности.

По счастью, сегодня, совершив привычный маршрут по дорогим сердцу местам, я не встретила никого из старых знакомых, даже когда сидела на скамейке с памятной надписью «Дорогой Айви, что так любила сидеть здесь и смотреть, как мир проносится мимо» на заливном лугу у пруда, к которому приходила каждый день, чтобы покормить уток и лебедей, если те мне позволят. Я приношу им черствый хлеб, хотя ненавижу гнусавых представительниц среднего класса, которые делают мне замечания.

Однажды я ответила такой доброхотке, что «утки на хлеб еще не жаловались», и та отшатнулась, точно как сделала бы Эбби, погрозив мне тем, что добром такие трапезы не кончатся. И после этого я каждый день высматриваю дамочку, но она не появляется. Значит, она просто прикинулась яростным борцом за здоровье уток, а на деле… Печально.

Несколько недель назад – неужели так давно? – я приметила Сейди и Рейчел в парке. Они толкали перед собой коляски с внуками, одетые, как сладкие мамочки, в кожаные ботинки, рокерские куртки и дизайнерские шарфы, несмотря на то что давно вышли из подобающего прикиду возраста. У меня с ними никогда не было много общего, ведь они обе окончили старшую школу и работали в офисе. И все же мы с Гейл проводили с ними некоторое время, парами – я и Джим, Гейл и Адам, Сейди и Чарльз, Рейчел и Джон. Но, когда Адам бросил Гейл ради другой женщины, а я ушла от Джима, наша компания распалась, и ничто уже не вернулось на круги своя.

Я знаю, что в тот день они меня видели, и я заметила ужас в их глазах, они прямо прижались друг к другу, чуть не соприкасаясь рукавами, углядев пожилую женщину с немытыми, не выпрямленными плойкой волосами, в помятых бесформенных джинсах, поношенных кроссовках, воняющую салом после смены в закусочной, кормящую птиц. Но они меня не узнали. За что им большое спасибо. Что бы я им сказала? «О, привет, дамы, разве вы не рады меня видеть? Ведь оказывается, вы были правы, а я была не права. Вам ведь доставляет удовольствие причинять боль другим, разве нет?»

Горечь, она ведь как желчь. Подкатывает к горлу, и тебя тошнит, и от себя, и от всех вокруг. Так что я спрятала голову в ладони и позволила им пройти мимо, позволила не делить со мной чувство вины, потому что по сути они ничего плохого не сделали. В отличие от меня.

Я провела день, как и многие другие, шатаясь по знакомым местам, вспоминая наше с Джимом детство, ранние годы нашего брака, посетив церковь, в которой мы поженились, наш первый дом на Блекфреирс-стрит, где родилась Рози. Думаете, я должна избегать этих мест, потому что они стали частью давно потерянной жизни? Но нет, они меня успокаивают. И сколько бы боли я ни причинила Джиму, Рози и Эбби впоследствии, в те годы я чувствовала себя в безопасности.