Ее второй муж

Тогда

Глаза голубые и теплые, будто вода. Волосы белые, как накатившая на берег пена приливной волны. Лучи заходящего солнца освещают его красивое, как у кинозвезды, лицо.

Но он не ангел. Его улыбка дразнит меня, оголяя острые, как у акулы, зубы. Он, как всегда, одет в льняные рубашку и брюки – комплект цвета слоновой кости, как нельзя лучше подходящий мужчине среднего возраста и среднего достатка. Он без обуви, ногти на пальцах ног идеально ухожены; заметив мой приближающийся силуэт, он останавливается на мокром песке. Мне показалось, или его мускулистая загорелая грудь, поросшая тонкими завитками седых волос, вздыбилась при виде меня, как у самца гориллы в зоопарке? Он имеет право беситься. Но еще он удивлен – и это дает мне преимущество, на которое я рассчитывала.

Вокруг нас упоительно жужжат насекомые; издалека, с променада набережной, доносится звон бокалов с прохладными коктейлями и смех влюбленных парочек; они перекатывают во рту оливки без косточек, их лица, красные от дневного солнца, наконец остывают; их пленяют темноволосые, с оливковой кожей официанты, которые выглядят как боги.

Пахнет табаком и чем-то еще… Дым долетает и, кружась, окутывает нас обоих. Запах пропитывает одежду, словно пот. Но он ведет себя совершенно невозмутимо. Достает из заднего кармана брюк смятую пачку сигарилл и, вынув одну, прикуривает. Прикрыв веки, он вдыхает дым с таким наслаждением, будто это аромат любимой женщины. И меня снова охватывает ненависть. Маркус – любовник. Маркус – бабник. Маркус – лжец.

Его взгляд затуманен алкоголем, и он с трудом держится на ногах – покачивается из стороны в сторону будто в медленном танце, но на сей раз в его объятиях нет женщины. Он делает вторую затяжку, и его пальцы подрагивают; я следую за его взором – он задумчиво смотрит на дальний албанский берег, щедро усыпанный руинами. Бросив зажженную сигариллу в накатившую волну Ионического моря, он проводит ладонью по поросшему щетиной лицу, такому же колючему, как песок под нашими ногами. Словно усталый гладиатор с налитыми кровью глазами, он ждет.

Мы молчим. Но наши взгляды говорят за нас. Он насмехается надо мной. Он смеет дразнить меня своим фирменным взглядом. Он не воспринимает меня всерьез. Пока нет. Не верит, что я достаточно храбрая. Думает, я не дам ему сдачи. Но я не трусиха, как он считает.

«Ну что, вот и пробил час», – словно говорит он, скривив губы в нарциссической ухмылке.

«Это твоя вина! Только твоя вина», – вспыхивают мои глаза.

Внезапно он теряет равновесие и выбрасывает руку в воздух, чтобы не упасть в вихрящуюся у его ног пучину. Он в панике отводит взгляд. А во мне что-то меняется. Теперь он в моей власти. В этот момент он понимает, каким уязвимым сделал его алкоголь, а я впервые с удовольствием отмечаю сомнение в его глазах.

Действо развивается быстро. Он подается вперед, чтобы не упасть в накатившую из ниоткуда волну, что грозит захлестнуть его по пояс, а я толкаю его, ощущая ладонью сильную для его возраста грудь. Он застывает, вода поднимается выше, песок вымывается из-под его ног. Всплеснув руками, он пытается побороть и меня, и темно-синюю воду, что до сегодняшнего вечера была его другом; но он пьян, а я быстрее него. Он в последний раз испуганно смотрит на меня. Я чувствую себя виноватой, но желание причинить ему боль так же, как он причинял ее мне, во сто крат сильнее. Этот человек думает лишь о своем счастье, и он не заслуживает жалости. Будь это хороший день – а он таковым не был, – Маркус согласился бы со мной.

Мы можем поговорить как взрослые люди и все решить. Нам не обязательно…

Его пьяный взор, не искрящийся весельем, а наполненный ужасом и непониманием, молит о помощи. Он привык, что все его прощают. Такие мужчины, как он, многое принимают как должное. Но ненависть, которую он, должно быть, видит на моем лице, не дает ему ни малейшей надежды на прощение.

Он и правда думал, что выйдет сухим из воды? Что избежит наказания? Я прожигаю его взглядом, давая понять, что эту битву ему не выиграть. На сей раз прощения не будет.

Он не злится, как я ожидала. Мне кажется, он всегда знал, что этот день настанет и он пострадает от рук человека, у которого есть тысяча причин его ненавидеть. Кажется, он принимает происходящее. Этот мужчина, который заставлял всех вокруг, особенно женщин, плясать под его дудку, теперь даже не спорит со мной. Да что с ним такое? Он просто устало кивает, будто разрешая мне совершить самый жуткий поступок в моей жизни. Но я так не хочу. Не так я себе это представляла. Здесь я главная. А не он. И не ему указывать мне, что делать. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Если я буду медлить, то никогда не доведу дело до конца. Пока Маркус жив, я представляю себе, как вспомню этот момент в будущем, много лет спустя, лежа без сна в своей постели, и как боль наконец пройдет. Боль и унижение – единственное, о чем я думаю. Они поглощают меня. Днем и ночью.

Наконец его охватывает паника, и я понимаю, что храбрость была картинной. И вот я толкаю его в грудь обеими руками. Не сопротивляясь, он падает. Он что, настолько пьян? Мне кажется, я слышу, как он хихикает, но это невозможно. Даже Маркус, при всей его любви к приключениям и опасности, не настолько безумен. Его запах, головокружительный микс секса, пота, сигарного дыма и крема после бритья, смешивается с запахом водорослей и соленой приливной волны. Он выныривает лишь раз, глаза выпучены, мокрая прядь волос прикрывает один глаз, он отчаянно втягивает воздух, но давится, расплевывая соленую воду.

Закрыв глаза – я же говорила ему, что не желаю его больше видеть, – я кладу ладонь на его макушку и давлю голову вниз, словно школьный хулиган, в шутку пытающийся притопить одноклассника в бассейне. Вода, внезапно похолодевшая, теперь достает мне до груди. Мне есть о чем волноваться? Вдруг мне кажется, что Маркус вот-вот утянет меня за собой, и мне становится страшно. «Как удачно все сложилось», – подумает он. Но он просто исчезает в волнах.

И только я решила, что все кончено, что он никогда больше не причинит боль ни мне, ни кому-либо еще, как из пучины вскидывается рука, пальцы разжимаются и сжимаются в последней мольбе о помощи. У меня сердце выскакивает из груди. Спасти его? Но тут я вижу блеснувшее в закатных лучах золотое кольцо, и что-то внутри меня медленно умирает – я смотрю, как кольцо сияет в угасающем свете небесного светила.

Когда все наконец заканчивается… когда рука с золотым кольцом на безымянном пальце скрывается в пене волн, я понимаю, что сердце в груди колотится громче океана. На то место, где еще недавно он возвышался надо мной, купался в феромонах своей мужественности, теперь обрушиваются волны и откатываются назад, размывая следы.

Вода унесла все доказательства нашего пребывания на этом берегу. И я, словно одно из бесшумных, скрытных морских созданий, быстро удаляюсь в темноту, оставляя за собой отпечатки ног, сбегающие вместе со мной.