Эффект разорвавшейся бомбы

17

Люк

Три игры. Три победы.

Наша линия нападения весь вечер не давала соперникам надрать мне задницу, и это было хорошо, потому что линия у «Питтсбург Д» выглядела так, словно они хотели, чтобы я всю следующую неделю выковыривал траву из зубов.

Обычно победа означала ликование, чувство облегчения, осознание того, что в воскресенье вечером я лягу в постель и буду спать как убитый.

Но я обнаружил себя стоящим в своей затемненной кухне, и упиравшимся руками на кухонную стойку. Тело гудит, как будто кто-то воткнул мне под кожу провод под напряжением. Без какого-либо освещения вокруг я мог прекрасно видеть в темноте.

Там, где шоссе проходило над озером, виднелись далекие огни, лодки плавали в чернильной воде. А на нижнем уровне дома моей ближайшей соседки я мог видеть длинную изящную гирлянду фонарей для внутреннего дворика, зажженных и свисающих большими дугами с террасы, и сходящихся на высоком шесте, который стоял над гидромассажной ванной в дальнем углу.

Это придавало всему месту теплое мягкое сияние, и со своего места я видел макушку Элли, когда она полулежала в ванне.

Ее плечи были обнажены, руки вытянуты вдоль края ванны.

Это не был провод под напряжением под моей кожей. Это была Элли. И она излучала совершенно другой вид энергии. Неконтролируемая неукротимая сила.

Я хотел большего.

Глубоко вздохнул и покрутил шеей, проверяя, как ощущаются мышцы. Они были теплыми и расслабленными после энергичной процедуры, проведенной нашей штатной массажисткой после игры.

После случая в отеле в Хьюстоне я много думал об Элли. Больше, чем следовало, думал о чем-то, что не было связано с футболом, но поскольку это еще не стало отвлекать, я позволил этому случиться. Элли давала мне пространство, относилась ко мне с вежливым уважением, когда рядом были другие люди. Перед игрой во время разминки она всегда обходила поле и желала игрокам хорошей игры. Когда она подошла ко мне, я не получил ни объятий, ни ударов кулаком, ни широких улыбок, ни непринужденной болтовни.

Но ее глаза. От них у меня по коже побежали мурашки, потому что я увидел в них огонь, который прожигал мои кости.

И именно это вежливое уважение заставило меня проверить Фейт. Она тихо посапывала в своей постели, зарывшись лицом в фиолетовую полосатую подушку. Лампа в форме звезды, стоящая на белой тумбочке, отбрасывала на ее лицо белые, розовые и фиолетовые блики. Я присел на край ее кровати и положил руку на крошечную спинку, просто чтобы почувствовать, как она мягко поднимается и опускается в такт дыханию.

Это было то, что я делал в течение нескольких месяцев после смерти Кассандры, когда дочь была совсем маленькой. Поскольку днем она постоянно была в движении, тихие моменты, когда я мог просто наблюдать за ее дыханием, казались драгоценными минутами, которые мне отчаянно хотелось заморозить.

Это никогда не будило ее, потому что, если Фейт не болела, она спала как убитая. Я наклонился, чтобы поцеловать дочь в висок, и выскользнул из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Спускаясь по лестнице, я проверил приложение на своем телефоне, которое использовал, чтобы следить за дочерью, когда она спала. Обычно я пользовался им только тогда, когда был внизу, занимался спортом или плавал в бассейне после игры, и мне хотелось быть уверенным, что с ней все в порядке.

Теперь я хотел убедиться, что это работает, чтобы я мог пойти и предложить кое-что своему новому боссу.

Явная абсурдность заставила меня тихо фыркнуть. Но остановило ли это меня?

Черт возьми, нет.

Во всяком случае, я поздравил себя с собственной гениальностью, потому что это была идеальная задумка. Мысль об Элли, казалась, становилась все больше и больше в моем сознании, пока я не задался вопросом, не выдумываю ли я этот неистовый жар, который вспыхнул в тот единственный идеальный момент. Ее способность отвлекать внимание быстро расширялась в пространстве неизвестного. Изучение того, что было между нами, было самым логичным способом это контролировать.

Как можно тише я открыл дверь во внутренний дворик, оставив свет выключенным. Фонарей, которые она повесила над собственным помещением на нижнем уровне, было достаточно, чтобы ориентироваться в моем дворе. Заботливо с ее стороны.

Как только я добрался до изгороди, разделяющей нашу собственность, я воспользовался, по общему мнению, жутковатым моментом, чтобы посмотреть на нее, прежде чем она поняла, что я там. Ее глаза были закрыты, голова все еще лежала на краю гидромассажной ванны, как и раньше.

Зачесанные назад и мокрые, ее светлые волосы казались темными. На лице не было косметики. И с бурлящей вокруг груди водой, без купальника, она выглядела обнаженной.

Энергия.

Электричество.

Что бы это ни было, Элли контролировала это, просто дыша. Возможно, это должно было заставить меня вернуться к себе домой, но я тихо откашлялся и наблюдал, как она быстро села в воде, мгновенно сфокусировав на мне взгляд.

Не голая. Ее купальник без бретелек был голубым, того же цвета, что и глаза.

Она медленно погружалась обратно в воду, пока я продирался сквозь живую изгородь.

— Сегодня была хорошая игра, — тихо сказала она, повторив то, что сказала в лифте неделей ранее. Я ухмыльнулся и скрестил руки на груди. Ее блестящие глаза задержались на моих татуировках. Я никогда не встречал женщину, которая могла бы наполнить тишину такой внутренней пульсирующей силой.

— Спасибо. — Я вздернул подбородок и подождал, пока она снова встретится со мной взглядом. Элли не торопилась, черт возьми. — У меня только что появилась идея.

— Надеюсь, ты не ушибся в процессе.

Я облизнул губы, чтобы не рассмеяться, и подавил улыбку. Вот почему я был здесь. Именно поэтому. Она не боялась меня. Не возводила представление обо мне в ранг бога, что было так распространено среди профессиональных спортсменов. Большинству парней это нравилось, они стремились к этому. Вот почему они совершали такие глупости, как измена своим женам в общественных местах и не думали о последствиях, если их поймают. Потому что они думали, что выше всего этого. Этот кайф вызывал зависимость, как любой наркотик.

Но я этого не хотел. У меня никогда этого не было.

Элли посмотрела на меня и увидела Люка. Не Люка Пирсона, профессионального квотербека.

И, возможно, это само по себе было для меня наркотиком, потому что я стоял перед ней, готовый пойти на этот риск. Глубоко вздохнув, я двинулся вперед, пока не смог опереться бедром о край ее горячей ванны.

— У меня есть к тебе предложение.

Ее лицо не изменилось, если не считать медленного подъема идеально выщипанных бровей.

— Да?

— Не знаю, как тебе, но то, что произошло в том гостиничном номере, было слишком приятно, чтобы игнорировать. — Я потер затылок. — И поверь мне, я пытался.

— Я тоже.

— Что, если мы заключим еще одно перемирие? — Я склонил голову набок и задумался. — Возможно, перемирие — неподходящее слово. Приостановка наших профессиональных границ в течение определенного согласованного периода времени.

Ее губы дернулись от моего предложения.

— И что конкретно даст нам это отстранение?

Я повернулся, чтобы опереться руками о край, мокрый от окружающей ее воды, воздух густой и горячий от температуры на улице.

— Деятельность непрофессионального характера.

Это сработало. Ее глаза загорелись. Странно, что температура воды не повысилась только из-за того, что происходило у нее в голове.

— Я слушаю, — сказала она.

— В сезон у меня сумасшедшие недели, поэтому я думаю об одной ночи в неделю. Единственная ночь, когда могу расслабиться.

Ее лицо быстро озарила улыбка.

— Значит, в воскресенье вечером? — уточнила она, скрестив руки под водой.

Я поджал губы.

— Если только у нас не будет игры в понедельник вечером. Тогда ты сама по себе.

— Я прекрасно справлюсь с этим, — промурлыкала она.

Теперь я действительно рассмеялся.

— Ты опасна, Александра Саттон.

Ее лицо стало неожиданно серьезным.

— Не для тебя.

Особенно для меня, подумал я. Но надежно спрятал это в своей голове.

— Игровые вечера, — повторила она.

— Если только у меня не сотрясение мозга или не сломана конечность, — поправился я.

Ее губы изогнулись.

— Я могла бы быть нежной.

Я поднял палец.

— Ты только что сказала мне, что ты не опасна. Лгунья.

— И все остается внизу, — внесла она свою правку.

— Поясни? — осторожно спросил я, уверенный, что у нее была очень веская причина для уточнения.

— Мне нравится твоя дочь, — быстро сказала Элли. — Но я не хочу, чтобы она случайно застала нас в твоей комнате.

— Я тоже не хочу. — Приподнял бровь. — Но она тоже может спуститься вниз.

Элли облизнула губы и пристально посмотрела мне в лицо.

— Не хочу, чтобы это прозвучало неправильно, но я чувствую, что перенос этого наверх, в пространство, в котором мы живем большую часть нашей жизни, меняет ситуацию. Делает ее более серьезной.

Я кивнул. Для меня это прозвучало правильно. Я точно понял, что она имела в виду. Моя спальня была моим личным приватным пространством, которое я ни с кем не делил.

Никогда не думал о том, чтобы поделиться этим с кем-нибудь. И самой страшной частью, частью, которую я отказывался раскрывать в своих мыслях, было то, что я мог представить Элли в своей постели с потрясающей ясностью.

Во время моего молчания она ненадолго прикусила нижнюю губу, а потом сказала:

— Может быть, это воображаемая граница. Я не знаю. Это просто ощущается … как важная граница.

Возможно, это было произвольно. Возможно, это было не так. Но я понял, о чем она говорила. Гостиничные номера и диваны ощущались иначе, чем кровати, на которых мы спали каждую ночь. Вот почему я согласился.

— Ты отличный переговорщик, — сказал я тихим голосом. Не хотел пугать ее после чего-то подобного, но тот факт, что она думала о моей дочери, красноречиво говорил о том, что она за женщина.

Элли встала, вода стекала по ее абсолютно безумному телу. Вполне возможно, что у меня текли слюни, поэтому я сжал зубы, чтобы не отвисла челюсть. Низ ее бикини был маленьким, с высоким вырезом на длинных ногах и стянут лишь тонкой тесемкой по обе стороны бедер. Топ едва вмещал ее груди, которые, как я знал из моего ограниченного знакомства с ними, были полными и налитыми. Она была подсвечена гирляндами огней, что придавало ее коже безупречное золотистое сияние.

В такие моменты, как этот, казалось невозможным, что эта женщина реальна. Она, должно быть, плод моего воображения, созданный той частью моего мозга, которая хотела смотреть на кого-то красивого, сексуального и уверенного в себе. Мои руки дрожали от потребности протянуть руку и прикоснуться к ней.

— Мы договорились?

Я выпрямился и протянул руку.

— Договорились.

Элли взглянула на мою руку и ухмыльнулась.

— Думаю, мы можем сделать что-то получше, чем рукопожатие, чтобы скрепить сделку.

Элли грациозно вышла из джакузи, взяв пушистое белое полотенце, которое было перекинуто через спинку стула. Стоя там и ожидая меня, пока я застыл на месте, она терпеливо вытерла полотенцем сначала волосы, затем руки.

Когда она наклонилась, чтобы вытереть ноги, я чуть язык не проглотил. Элли встала и обернула полотенце вокруг себя, туго завязав его, а затем склонила голову набок.

— Мы идем внутрь?

Я шагнул вперед, не желая повторения ситуации в отеле, где мне казалось, что я гоняюсь за ней. Как только я оказался перед ней, возвышаясь над ее телом, я сжал в кулак узел полотенца, так что мои пальцы оказались под краем ее купальника. Ее сердце бешено колотилось, когда я вел нас назад, моя рука отказывалась отпускать материал, мягкую влажную кожу под моей собственной.

— Я чувствую себя ягненком, которого ведут на заклание, — поддразнила она, когда я потянулся за спину и открыл раздвижную дверь.

— Хорошо, — сказал я, как только Элли прошла в дверь. Я притянул ее к себе и прижался губами к ее уху, облизывая его кончиком языка, прежде чем прошептать: — Потому что я определенно собираюсь проглотить тебя, маленькая овечка.

Обеими руками я сорвал полотенце и куда-то его зашвырнул. Раздвижная дверь закрылась с неловким стуком, и я прижал Элли к ней спиной.

Мой рот нашел ее голодный и горячий, ее язык влажный и прохладный, и я впился в ее губы со свирепым волчьим желанием брать, брать и брать. Возбуждение, которое я испытывал раньше, было ничем по сравнению с этим, с тем, что она была под моими руками и ртом, с возможностью погрузить пальцы в сочные изгибы ее задницы.

Это было грубо и неконтролируемо, и мне захотелось запрокинуть голову и завыть, когда она вцепилась мне в спину и впилась ногтями. Короткие резкие выдохи воздуха из носа были единственной причиной, по которой я не потерял сознание, но мысль о том, чтобы оторваться от ее губ, заставляла меня чувствовать себя так, словно я испепеляюсь изнутри.

Острый край зубов Элли прикусил кончик моего языка, и яркая пронзительная боль, заставила прижаться к ней так сильно, что я забеспокоился, что могу причинить ей боль. Шаг за шагом, однако, она соответствовала мне.

Прижавшись ко мне спереди, ее бедра беспокойно двигались, стремясь к тому же, к чему стремился я. Ослепляющее наслаждение, дикая разрядка, высвобождение.

Передняя часть моей футболки была мокрой от ее купальника, поэтому я разорвал его сзади там, где были завязки, не в силах найти способ снять аккуратно. Ничего не получило и уставился на него так, словно он нанес мне личную травму.

Что было не далеко от истины. Все, что удерживало меня подальше от груди Элли Саттон, официально объявлялось тем, что разрушит мою жизнь.

— Как, черт возьми, ты снимаешь эту штуку?

Элли рассмеялась. Она прикусила губу и посмотрела на меня сквозь длинные черные ресницы.

— Да ладно, мне говорили, что у тебя хорошо с руками. Ты сможешь разобраться.

Я зарычал, засовывая пальцы спереди. Грудь Элли вздымалась от затрудненных глубоких вдохов, ее глаза бросали мне вызов. Одним резким рывком я сдернул ткань вниз, застонав, когда вверх бикини сместился на ее талию, и она, наконец, предстала моим глазам обнаженной.

Я наклонился и поцеловал, облизал, затем, когда Элли обхватила мою голову обеими руками, пососал. Мои пальцы сжали ее спину, когда она резко выгнулась, отрываясь от стекла.

— Люблю воскресные вечера, — выдохнула она, и я хмыкнул, прижавшись к ее мягкой теплой плоти.

Я откинулся назад и хотел развязать одну завязку сбоку от ее бикини на бедрах, когда раздался резкий звонок в дверь.

— Нет, — простонала она. — Нет, нет, нет.

Мой лоб уткнулся в изгиб ее шеи, а дыхание вырывалось с силой мчащегося поезда. Это не могло повториться. Мне снова захотелось завыть. Отчаянным оскорбленным воплем человека, который только что вкусил рай, а потом лишился его одним дурацким звонком в дверь.

Звонок раздался снова, и Элли застонала. Или, может быть, это был я. Даже когда я отвлекся, мои руки не перестали двигаться. Кончики пальцев скользнули вверх по линии ее позвоночника и по боку к теплой полной тяжести груди, которую я обхватил ладонью.

— Ты плохой порочный человек, — прошептала она.

Динь, дон!

Я зарычал в ее кожу.

— Я ненавижу, кто бы это ни был.

Нежными руками Элли толкнула меня в грудь, и я медленно отступил. Очень, очень медленно. Прищурившись, я наблюдал, как она натягивает верх купальника на место.

— Дай-ка я просто посмотрю, кто это. — Она взглянула вверх по лестнице. — Обычно у меня не бывает много посетителей, особенно в воскресенье вечером.

— Я пойду с тобой, — немедленно сказал я.

Она посмотрела на меня с любопытством.

— Зачем?

Я поймал себя на том, что неловко пожимаю плечами.

— На всякий случай. — Ее медленная милая улыбка заставила меня закатить глаза. — Ничего страшного. Я буду держаться в тени.

Элли кивнула и подняла полотенце с пола. Молча я последовал за ней вверх по лестнице и подождал, пока она не скрылась из виду, осторожно выглянув в окно.

— Срань господня, — воскликнула она, распахивая дверь, демонстрируя высокую худощавую молодую женщину с растрепанными рыжими волосами, собранными на макушке, и чемоданами по обе стороны от нее. — Пейдж, какого черта ты здесь делаешь?

— Я же говорила тебе приготовить мою комнату для гостей, — со смехом сказала Пейдж, крепко обнимая Элли.

Элли обернулась в середине объятия, бросив на меня извиняющийся взгляд. Я поднял руки и спустился по лестнице как можно тише.

— Я скучала по тебе, — услышал я слова ее подруги, как только сошел по ступенькам.

— Ты появилась в самый неподходящий момент из всех известных человечеству, Пейдж, — сказала Элли, и я улыбнулся, выходя из раздвижной двери.

Либо так, либо плакать.

И должен был быть честным, рыдания, вероятно, начнутся примерно через пять минут, когда я лягу в постель.

Один.