Эффект разорвавшейся бомбы

9

Люк

— Просто проявляю добрососедские чувства, — мгновенно ответила Элли.

Она одарила меня милой улыбкой, от которой у меня заныли зубы. Солнцезащитные очки-авиаторы сидели у нее на лице, и мне не понравилось, что за ними я не мог полностью разглядеть ее глаза. Но мне не нужно было их видеть, чтобы помнить, что они того же цвета, что и озеро сегодня.

Если бы я был менее упрямым человеком, кем-то менее решительным, раз уж выбрал курс действий, я, возможно, забеспокоился бы о том, почему думаю о том факте, что глаза Элли как цвет озера, когда его освещает солнце.

Но я не переживал. Это была естественная реакция человека, который соблюдал целибат так долго, что замечал подобные вещи.

Это было естественно, черт возьми.

— О чем ты с ней говорила?

Элли постучала себя по подбородку и наклонилась вперед, но я не сводил глаз с собственного отражения в ее солнцезащитных очках, а не с глубокого выреза простого темно-синего купальника. Это не должно выглядеть так сексуально, как выглядело. Но я бы поставил на то, что на Элли все выглядело сексуально.

— Ну, сначала я спросила ее, знает ли она, какой у тебя характер. — Она сделала паузу, склонив голову набок, в то время как я закатил глаза. — О, подожди, нет, я этого не делала. Это неправильно, потому что мой мир не вращается вокруг тебя.

Когда я упер руки в бока, она встала с кресла и повторила мою позу. За исключением того, что выглядело это как в модном журнале. С растрепанными светлыми волосами, невероятно длинными подтянутыми ногами, и изгибом бедер, переходящим в талию и обратно в грудь, Элли Саттон была чертовски сногсшибательна.

Я ненавидел это.

И поскольку я ненавидел это, чувствовал себя резким и неприветливым просто от того, что был в ее присутствии без буфера.

— Моей дочери вход воспрещен. — Я ожесточил свое лицо, увеличивая пространство между нами. За исключением того, что она сделала то же самое.

— Ей, вообще-то твоя дочь подошла сюда. Ты хочешь, чтобы я игнорировала ее? Заставляла чувствовать себя обузой? — Элли усмехнулась, качая головой… Отвращение? Разочарование? — Приди в себя, Пирсон.

— Конечно, я не хочу, чтобы ты заставляла ее чувствовать себя обузой, — выдавил я.

— Хорошо. Потому что я знаю, каково это, и, если она заговорит со мной, я отвечу.

Мой мозг дал сбой из-за услышанного, и я постарался не смотреть на нее подозрительно прищуренными глазами. Что это должно было означать?

Что-то в том, что я стоял перед ней, заставляло меня чувствовать себя обманутым. Мысль пришла из той части мозга, которая обладала самыми тонкими фильтрами. Элли росла, используя любую представившуюся ей возможность. Она могла бы сделать со своей жизнью все что угодно, выбор лежал перед ней, как ровная колода карт в руках крупье, вероятно, на серебряном блюде.

Просто благодаря тому, что Элли родилась в семье нужных людей, теперь она обладала огромной властью. Она могла уволить любого в главном офисе, если бы захотела, любого из мужчин и женщин, которые изо дня в день обеспечивали бесперебойную работу «Волков».

Вот почему я был не настолько глуп, чтобы огрызнуться на нее в ответ, хотя слова были готовы сорваться с легкостью.

— Не волнуйся, я скажу Фейт, чтобы она оставила тебя в покое, — сказал я, повернулся и зашагал к дому.

Снова услышал звук, раздраженное фырканье, которое царапнуло мою кожу, как кошачий язык. Грубо и неприятно.

— Я разговариваю с бабушкой, папа. — Фейт повернула телефон, и лицо моей мамы поприветствовало меня.

Я одарил Фейт притворно сердитым взглядом.

— Кто научил тебя пользоваться FaceTime?

— Ты. — Она хихикнула.

Одной рукой я взъерошил ей волосы.

— Что за ужасная была идея.

— Фейт только что рассказывала о твоей новой соседке, мисс Элли, — сказала мама многозначительным голосом. — Как Элли Саттон?

Она уже слышала новость. Я контролировал лицо с тех пор, как у мамы появилась эта ужасная способность видеть меня насквозь. Особенно когда я этого не хотел.

— Эй, турбо, — сказал я Фейт, — почему бы тебе не пойти поиграть в своей комнате, хорошо? Я хочу поговорить с бабушкой.

Фейт на секунду она открыла рот, собиралась возразить, но вместо этого печально кивнула.

— Увидимся завтра, бабушка. Люблю тебя!

Моя мама улыбнулась.

— Я тоже тебя люблю, детка. Увидимся в аэропорту. Я буду той, у кого будет чемодан.

Фейт чмокнула экран и побежала по коридору в свою спальню.

— Твоя соседка — Александра Саттон? — сразу спросила мама.

Я потер лоб и повернул экран, чтобы она могла лучше меня видеть.

— Да.

— Не говори так взволнованно по этому поводу. — На ее лице отразилось беспокойство.

— Я не волнуюсь.

— Что с ней не так?

Она существует.

Это было то, что я хотел сказать. Что было не так с Элли, так это то, что она существовала в доме рядом со мной и на работе, и я не мог убежать от нее.

— Люк, — медленно произнесла мама, когда я не ответил сразу. — Что ты сделал?

Я тяжело вздохнул.

— Мы можем просто поговорить об этом завтра?

— Нет. Я прячусь от твоей сестры.

— Ребенок свел ее с ума, да? Держу пари, так.

Она приподняла бровь.

— Не меняй тему.

Я поерзал на диване и мельком взглянул через большое стеклянное окно на озеро. Я не мог видеть Элли там, где она сидела на своей лужайке, но знал, что она все еще там. Видел папки с логотипом «Волков», сложенные рядом с ее креслом.

Наконец, я встретился взглядом с понимающими голубыми глазами мамы.

— Я был не совсем добрым, когда встретил ее в первый раз.

— А когда ты встретил ее во второй раз?

Вместо ответа я почесал щеку.

— О, Люк.

— Я не знал, кто она такая, — огрызнулся я.

— И это хорошее оправдание? Мы с твоим отцом воспитали тебя лучше.

В этом была проблема. Даже собственные причины, по которым я все еще вел себя как придурок по отношению к Элли, коренились в моих проблемах. Собственном прошлом. Вещах, которые, если быть честным, не имели к ней абсолютно никакого отношения несмотря на то, что сказал мне Роберт.

Коварные когти моего собственного предубеждения к тому типу женщин, которые хотели переспать со мной только из-за размера моей зарплаты, потому что я зарабатываю на жизнь накладками и шлемом. Их не волновала никакая другая часть меня. На самом деле, я был взаимозаменяем. Если бы поменялся местами с кем-нибудь из своих товарищей по команде, им было бы все равно.

Кассандра была именно таким типом женщин. И она была не первой, с кем я переспал подобным образом, но поскольку последствия моей интрижки с ней настолько изменили мою жизнь, что всякий раз, когда я думал о том, чтобы снова пойти по этому пути, у меня во рту образовывались песок и пыль.

Это была самая дешевая часть той богатой жизни, которую я теперь вел. И Элли выглядела как прототип того кошмара. Это была не ее вина, и я это знал. Просто не хотел произносить это вслух.

Не хотел озвучивать, что она олицетворяла все то, от чего я активно стремился уберечь свою жизнь, жизнь Фейт. Что у меня было предубеждение против нее еще до того, как я с ней познакомился, также не было ее виной.

— Знаю, ты воспитала меня лучше, — сказал я маме. — Но ты также воспитала меня не идиотом. Ради Фейт я просто немного подозрительный.

— Но сейчас у тебя нет причины. — Она покачала головой и отвела взгляд от экрана, ее разочарование, как осколок стекла, вонзилось мне под кожу. — Подумай о том, через что прошла эта бедная женщина. Она потеряла последнего родителя.

— Она точно не видела Роберта таким, каким он был.

Она прищелкнула языком.

— Так суди сам. Кто у нее сейчас есть? Никого.

— У нее целая футбольная команда, — сухо сказал я.

Как может только мама, она проигнорировала мою замечательную попытку сарказма.

— Ты извинился перед ней?

Я прищелкнул языком. Только в самом формальном смысле. Но имел ли я это в виду в тот момент?

Со смущением я вынужден был признаться себе, что нет, я этого не делал. Она стояла у стола, уверенная в том, какое положение теперь занимает, в то время как мое собственное казалось непрочным и хрупким. Сдвинься я слишком далеко в одном направлении, и мне показалось, что я свалюсь со своего насеста вместе с командой. В итоге я произнес слова, но на этом все.

— Вроде того, — ответил я маме.

Даже находясь примерно за тысячу миль от меня, когда она прищурилась, глядя на меня, мне захотелось отпрянуть.

— Люк Майкл Пирсон, иди туда прямо сейчас и попробуй еще раз. Отнеси телефон Фейт, и я отвлеку ее. Извинись перед этой милой женщиной.

— Откуда ты знаешь, что она милая? — проворчал я.

— Если она не уволила твою задницу, то, вероятно, милая.

Мне пришлось приподнять бровь в знак согласия.

— Дельная мысль. Да вот только есть такая досадная мелочь, как контракт, но…

— Иди.

— Иду.

Я встал с дивана и принес Фейт телефон. Она схватила его и начала показывать моей маме всех своих кукол, которых собрала для чаепития. Одна в своей комнате, в компании игрушек с пустыми глазами. Неудивительно, что она пошла поговорить с Элли.

— Я сейчас вернусь, турбо. Ты останься здесь и поговори с бабушкой.

— Хорошо, папочка.

Я поцеловал ее в макушку и медленно спустился вниз, как будто меня ждала гильотина с ржавыми краями, а не Александра Саттон.

Когда открыл раздвижную дверь, я понял почему. Потому что они оба могли нанести огромный ущерб при правильном использовании.

Осторожно, тихо прикрыв дверь, я медленными и уверенными шагами пересек изумрудно-зеленую лужайку, следя за тем, чтобы мои мысли и внутренности были на одном уровне.

Она была просто человеком.

Человеком, который подвергся воздействию моей нелюбезной стороны, которой я не всегда гордился, но все равно использовал как броню. Человеком, который клюнул на приманку только тогда, когда я практически вынудил ее к этому. Человеком, который проявил ко мне больше милосердия, чем я. И она заставила мою дочь улыбнуться с такой силой, что осветила бы весь штат Вашингтон.

Как бы мне ни было больно это делать, потому что чувствовал, что предаю его память, я должен был отбросить то, что сказал мне Роберт, как будто это было доказательством какого-то преступления, которое она совершила.

Может быть, ее манеры были превосходными, потому что так ее воспитали. Может быть, она была более приятным человеком, чем я. В любом случае, я был достаточно взрослым, чтобы признать, что мог бы поступить лучше, когда дело касалось того, как я обращался с Элли.

С другой стороны изгороди, которая теперь заметно пострадала в одном месте из-за недавно введенного движения между нашими дворами, я услышал глубокий вздох.

Я ущипнул себя за переносицу и почувствовал прилив стыда.

Как только прошел через изгородь, Элли резко подняла голову от удивления.

— Ничего, если я прерву тебя на пару минут? — спросил я.

Элли облизнула губы, а затем кивнула, темные очки все еще закрывали ее глаза. Вместо того, чтобы возвышаться над ней, пока она лежала на шезлонге, я указал на декорации для патио.

— Можно?

— Конечно.

Выдвинув один из стульев из-за стола, я придвинул его к ней и сел, потирая руками верхнюю часть бедер. Ее пальцы, длинные и изящные, постучали по поверхности папки у нее на коленях, когда я не сразу заговорил.

— Мои извинения за тот день, — начал я, ненадолго закрыв глаза, прежде чем заговорить снова. — Это отстой.

Элли издала удивленный смешок Подняла руку и задрала очки на лоб. На ее лице не было косметики, но оно все равно производило не меньшее впечатление, чем когда Элли была полностью накрашена. С этим или без, я знал, что смотрю на одну из самых красивых женщин.

Эта мысль заставила меня с трудом сглотнуть. Потому что то, как она выглядела, не имело значения. Имело значение то, как я к ней относился.

— У всех нас есть свои причины, почему мы делаем то, что делаем, — сказал я ей; расплывчатое объяснение, но это было все, что я хотел дать. — Но в данном случае мои причины не имеют значения. На самом деле они не имеют к тебе никакого отношения, поэтому не должны влиять на то, как я к тебе отношусь. Итак, я приношу извинения за то, как с тобой разговаривал, и надеюсь, мы сможем начать все сначала.

На мгновение глаза Элли сузились, как будто она усомнилась в моей искренности, поэтому я отказался отводить взгляд. Это было нелегко, потому что эти глаза с густыми ресницами, яркие и выразительные на безупречном лице, были удивительно проницательными.

— Извинения приняты, — тихо ответила она. — И, в свою очередь, я приношу извинения за то, что назвала тебя претенциозным придурком после встречи.

Мои губы изогнулись в недовольной улыбке.

— Что ж, неплохой ярлык, учитывая обстоятельства.

— Верно.

Я указала на папку.

— Над чем ты работаешь?

— Список, — сказала она, открывая страницу. — Я хочу знать всех по именам к началу предсезонки.

Страница, на которой она была, принадлежала Логану, и я поморщился, подумав о том, как он сделал то, что я должен был сделать на том собрании команды. — Уорд в порядке.

— Да?

Я пожал плечами.

— Для выпускника университета штата Огайо.

Элли вежливо улыбнулась, но я мог сказать, что она не поняла намек.

— Наши колледжи — соперники, — объяснил я.

— А-а-а. — Она прищурилась, глядя на озеро. — Неужели все это действительно имеет значение, когда ты в профессионалах?

Я покачал головой.

— Нет, это не так. Мы все сейчас хотим одного и того же. Все работаем над одной целью. Это позволяет легко забыть все то, что казалось таким важным, когда ты играл в колледже.

Ее большой палец слегка постучал, и я мог сказать, что она задумалась, особенно когда ее взгляд на мгновение метнулся ко мне.

— Прости, если я переступила черту, поговорив с Фейт.

Я поднял руки.

— Нет, ты этого не сделала. У меня есть склонность слишком остро реагировать, когда дело касается ее.

Элли с минуту смотрела на папку, не особо сосредоточиваясь на странице.

— Я просто помню, как смотрела, как работает мой папа, и хотела, чтобы он это сделал… Не знаю, поговорил со мной. Позволил мне посидеть с ним. Что-нибудь. Она выглядела такой любопытной, наблюдая за мной из-за живой изгороди. Я смотрела на себя двадцать лет назад.

Я покачал головой, потому что стыд, который испытывал ранее, превратился в смущение. Моя мама назвала меня предвзятым, и была права.

Двадцать лет назад.

Это было, когда Роберт купил команду, и Элли была всего лишь маленькой девочкой без матери.

Тяжело вздохнув, я прикрыл рот рукой. У нее было так много общего с Фейт. Отец, который работал не покладая рук, чтобы добиться успеха. Пустота, оставшаяся после смерти матери. Хотя я очень старался жить не по средствам, вести жизнь в достатке и непринужденности, свободную от повседневной борьбы, с которой приходилось сталкиваться большинству семей.

Каким человеком это сделало бы Фейт? Стала бы она путешествовать по миру, известная лишь как дочь футболиста? Это была перспектива, которая позволила мне наблюдать за Элли через призму любопытства, а не осуждения. Как будто я, наконец, дал себе разрешение взглянуть на нее яснее, а не сквозь затуманенную линзу моей собственной предвзятости.

— Могу я тебя кое о чем спросить?

Она улыбнулась.

— В духе этого связанного с футболом перемирия, конечно.

Я сцепил руки вместе, и они повисли между моих раздвинутых ног, локти уперлись в бедра.

— На днях на собрании я спросил тебя, почему ты не продаешь команду, но ты так толком и не ответила.

В ее глазах была искорка веселья, когда она наблюдала за мной. Это произвело какое-то светящееся действие, будто кто-то зажег спичку за кусочком сине-зеленого стекла.

— Может быть, я не ответила, потому что ты выплевывал в меня слова, как будто это было оружие.

— Туше.

Элли села, подтянув колени к груди и обхватив их руками спереди. Уставившись на озеро, она положила подбородок на колени и выглядела намного моложе, чем днем ранее перед командой. По сравнению с этим я чувствовал себя старым и усталым с покрытой боевыми шрамами кожей и мышцами, в то время как она была гибкой и упругой, с мягкими, полными изгибами именно там, где им следовало быть.

— У всех нас есть свои причины, почему мы делаем то, что делаем, — сказала она, используя мои слова, сказанные ранее.

Я опустил подбородок и улыбнулся. Элли повернула голову в сторону, положив щеку на коленную чашечку и устремив на меня взгляд. Что-то новое и неуютное промелькнуло во мне от этого взгляда, и я категорически отказался давать этому определение. — Может быть, когда-нибудь я буду готова объяснить это.

Некоторое время мы сидели в тишине, нарушаемой только шумом волн и шелестом листьев, а также то нарастающим, то затихающим шумом лодочных моторов.

— Я просто готов снова сосредоточиться на футболе, — сказал ей, удивленный своей честностью. — Это все лишние вещи, которые делают меня раздражительным.

— Тебя? — В ее голосе была улыбка. Я не смотрел на ее рот, чтобы увидеть, как он выглядит.

Это было хрупкое перемирие, только несколько осторожно заданных вопросов и расплывчатые ответы. Но это было начало.