Эффект разорвавшейся бомбы

20

Элли

Каким-то образом, без сознательных действий, мои дни превратились из неизвестных и ошеломляющих, в ожидаемые и рутинные.

Пейдж любила наугад задавать мне вопросы о том, чем команда занимается в тот или иной день. Даже если от меня этого не требовалось, я с удовольствием проводила будни, просто наблюдая за внутренней работой «Вашингтонских волков».

Это была хорошо отлаженная машина, в которой каждое колесико и каждый винтик были на своем месте.

Рэймонд, сторож, проработавший двадцать лет, рассказал мне об улучшениях на стадионе, которые помогли увеличить продажи билетов в начале двухтысячных. Мари, бухгалтер, которая начала работать пару лет назад, сказал, что одной из вещей, которыми она восхищалась в моем отце, была его способность запоминать имена каждого. Независимо от их должности и от того, как долго они проработали. Когда он шел по коридорам, то всегда улыбался сотрудникам. Приветствовал по имени и спрашивал его, если не знал.

Сотрудники, которые чувствовали уважение к себе, проявляли больше уважения к своей работе. Так сказал мне Игнасио, которому нравилось опрыскивать траву на поле в рамках своей работы по техническому обслуживанию, когда мы разговаривали в среду днем. Тренировочное поле было пустым, за исключением нас двоих, потому что команда была в кинозале и пересматривала план на выездную игру в Цинциннати.

Мой отец дал Игнасио направление к иммиграционному адвокату, когда его мама и сестра захотели приехать в Штаты. Этот факт ударил меня, как металлическая дубинка в сердце, потому что я все еще пыталась уравновесить человека, которого помнила отстраненным и постоянно занятым работой, как человека, который направил бы юриста к садовнику.

Вторники были моим любимым днем пребывания на стадионе, потому что, несмотря на то, что это был выходной день игроков, они были повсюду. Поднимали тяжести и слушали музыку, смеялись и ругались друг на друга. Они столпились в кинозале, просматривая один и тот же тридцатисекундный фрагмент фильма по резкой цикличности, взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед, видя в оборонительном построении нечто такое, что ускользнуло от меня навсегда.

Они были рядом, подталкивая друг друга к тому, чтобы быть лучше, когда они занимались чем-то другим.

Я узнала, что каждый вечер перед игрой игроки ночевали в гостиничных номерах, независимо от того, были ли мы дома или в отъезде.

Их тренировочные дни в течение игровой недели проходили гладко. Один день мы тренировались первым и вторым номером в соответствии с планом игры, разработанным тренерами. Вернее тренерами и капитанами. Часто я видела, как Логан, Дейвон, Люк и еще несколько человек сгрудившись вокруг планшетов, листали распечатанные страницы и обсуждали маршруты со своими координаторами.

Был ли мой взгляд прикован к Люку больше, чем к другим?

Я бы не стала ни подтверждать, ни опровергать. За исключением того, что он был единственной задницей, за которой я благоговейно наблюдала, как она изгибалась под его черными спортивными шортами.

То, на что была способна задница этого мужчины, было не чем иным, как чертовски чудесным. У меня были подтверждающие синяки на внутренней стороне бедер.

Если Люк и замечал, что я наблюдаю за тренировками издалека, бродя по залам с тем или иным сотрудником, он даже не взглянул. Ни разу.

Дурацкая дисциплина.

Я покачала головой и повернулась чтобы покинуть поле, где они отрабатывали свои двухминутные упражнения. Уходя, я почувствовала быстрый прилив осознания, что-то горячее пробежало по моему позвоночнику, но я не обернулась, чтобы посмотреть. Если он мог демонстрировать дисциплину на публике, то, черт возьми, и я могла.

Но я позаботилась о том, чтобы слегка покачать бедрами, просто на всякий случай. В воскресенье вечером мы остановимся в одном отеле в Цинциннати, так что он, черт возьми, мог спокойно наблюдать за тем, что его там ждет.

Что-то еще, что я узнала о футболе на волне этих медленно развивающихся отношений с Люком Пирсоном, так это то, насколько сильно один потный мужчина в странной форме мог меня возбудить, даже если между нами было полстадиона. Зная о камерах, направленных в мою сторону, я постаралась не таращить глаза на Люка и не пускать слюни, облизывая губы.

Но в моей голове, когда этот мужчина перепрыгнул защитника и пробежал десять ярдов в концевую зону, я ничего так не хотела, как сорвать с себя футболку и закричать, как будто я была в первом ряду на концерте Джастина Тимберлейка, и он только что указал прямо на меня.

Его руки, поднятые над головой, пятна травы на белых брюках, выпуклость бицепсов и пот, покрывающий лицо, вызвали у меня ужасный чудовищный голод.

Когда-нибудь я захочу, чтобы он был именно таким. Итак, пока я подбадривала и давала пять людям рядом со мной, счастливо улыбаясь, как будто мои инвестиции приносили именно то, что мне было нужно, я представляла все способы, которыми мы используем кровать королевского размера, ожидающую в моем номере.

Или в ванну.

Она была большая. И у нее были струи.

Я шла в раздевалку на настоящем облаке, таком облаке, которое может предшествовать только по-настоящему хорошему оргазму, и выполнила свой служебный обход до того, как они начали снимать одежду.

Люк стоял у своего шкафчика, окруженный танцующими товарищами по команде, которые заставляли его смеяться, и я могла видеть только часть его сильного профиля.

Действительно, это было несправедливо. Его улыбка — с яркими белыми зубами и маленькой ямочкой слева от рта — делала его таким красивым, что на него было больно смотреть. Его волосы были мокрыми и растрепанными, белая майка промокла от пота. Когда он поднял руку, чтобы ударить кого-то кулаком, я увидела, что белая лента, обмотанная вокруг его запястья, была в зеленых пятнах от травы.

И мне пришлось прижать бедра друг к другу.

Почему это было так чертовски горячо? Простая лента в пятнах от травы! Я сходила с ума.

Но за этим виднелась жилистая мышца его предплечья, отмеченная черными чернилами. У меня было яркое обжигающее воспоминание о том, как его рука легла мне на живот, когда он опустился на колени между моих ног, его бедра двигались с безошибочной точностью, достаточно быстро, чтобы заставить мою кожу задрожать, и достаточно медленно, чтобы заставить меня сгореть от слепого удовольствия.

Мое горло сжалось в предвкушении, и мне показалось, что я усилием воли проглатываю кусок бетона, но потребность в кислороде была так велика из-за того, как сильно кружилась голова.

Хочу.

Хочу.

Хочу.

Это была моя личная победная песнь, и я повторяла ее до того момента, пока он не постучал в мою дверь. Потом все изменилось.

Мой.

Мой.

Мой.

— Девочка, у тебя такой взгляд, — сказал Дейвон, подходя ко мне и обнимая за плечи тяжелой рукой, что становилось традицией после игры.

— К-какой взгляд? — Я поперхнулась, отрывая взгляд от потного Люка Пирсона и его феромонов черной магии.

— Этот огонь. — Он кивнул, как будто я сделала что-то правильно. — Так мы выглядим перед большой игрой, и мы знаем, что вот-вот все испортим, и никто нас не остановит.

Я рассмеялась, и это прозвучало немного истерично, но он был так увлечен победой, что, казалось, ничего не заметил.

— Тебе идет, Саттон. — Он отошел, указывая на меня пальцем. — Не теряй этот пыл. Мы берем пример с тебя, леди-босс.

Этого было достаточно, чтобы заставить меня моргнуть.

Я была боссом. Даже если многое из этого было только номинальным. Я не составляла их планы на игру; не проводила тренировки и не назначала игры. Но эта раздевалка была не тем местом, где я могла практиковать свои сексуальные взгляды на Люка.

Хотя я твердо верила, что в том, что мы делали, не было ничего плохого, потому что мы оба были взрослыми, я абсолютно не хотела, чтобы это повлияло на команду. Повлияло на то, как они относились ко мне, особенно когда я была новичком в этой сплоченной семье.

Сделав глубокий вдох, наполненный запахом пота и мужчины, я улыбнулась тренеру Кляйну и вздернула подбородок. Затем без лишних церемоний вышла из раздевалки одна, чтобы найти своего водителя.

Первое сообщение появилось, когда я обернулась, чтобы посмотреть на свое отражение через плечо.

Моя майка для сна была белой, и под ней ничего не было. Шорты были черными, такими же без простыми, как майка, и едва прикрывали больше, чем нижнее белье. Волосы растрепались по плечам. Лицо без макияжа.

ЛП: Номер?

Мои губы скривились в ухмылке.

Я: Такой требовательный. Ты не можешь попросить по-хорошему?

ЛП:… пожалуйста

Я: 1625

Точки запрыгали по экрану, но затем исчезли, и мне стало интересно, заметил ли он, что я нахожусь на другом этаже, в отличии от остальной команды.

Это не было случайностью, потому что я не идиотка.

К тому же, я уже переспала с Люком, так что вероятность того, что в стенах любого из гостиничных номеров произойдет что-то бесшумное, была близка к нулю. Я провела рукой по животу и обнаружила, что он уже дрожит. Мои пальцы немного онемели, и я встряхнула ими.

— Он просто мужчина, — прошептала я своему отражению. — Просто обычный мужчина.

Даже когда ложь слетела с моих губ, я заставила себя поверить в это. Потому что даже то, как я разделась, сняла макияж и распустила волосы, было свидетельством того, насколько это было неправдой.

Такое чувство, что Люк предпочитал самую урезанную версию Александры Саттон. Не только он, но и я тоже. Он получил не ту версию меня, которую увидел остальной мир. Он получил реальность, а не фантазию. И тот факт, что ему, похоже, это нравилось, заставлял меня хотеть его еще больше.

Стук в дверь раздался всего через минуту после того, как я отправила номер своей комнаты.

Стук в дверь заставил мои щеки вспыхнуть, черт возьми.

Я облизнула губы и выпрямилась, затем тряхнула волосами, как будто была Кейт Аптон.

Я открыла дверь, прикрываясь ею. Руки Люка были сцеплены за спиной. Пот исчез. Испачканная травой лента и влажная майка исчезли. На их месте были чистые, мокрые после душа волосы. Лицо, которое нуждалось в бритье, но, слава богу, его не побрили, потому что из-за этого угол его челюсти выглядел опасно острым, так что я могла порезать себе язык, если бы облизала его слишком сильно.

Думаю, я хотела проверить эту теорию.

Его широкую грудь прикрывала рубашка такого синего цвета, что его обычно карие глаза светились почти золотисто-бронзовым. И в этих глазах было все то тепло, которого мне не хватало в те дни, когда я бродила по стадиону, и те часы, когда я лежала в постели, думая о том, какие ощущения он вызывал в моем теле неделю назад. Мои пальцы впились в поверхность двери, пока мы смотрели друг на друга.

Затем он опустил подбородок и прошел в проем сильным размашистым шагом.

Кончиком пальца я захлопнула дверь, а затем задвинула засов.

Он наблюдал, приподняв бровь.

— Ты думаешь, я попытаюсь сбежать?

Медленно двигаясь в его направлении, я сняла майку.

— Нет. — Бросила ее на пол рядом с собой.

Если раньше я думала, что в его глазах был огонь, то сильно ошибалась.

— Я собирался это сделать.

Я покачала головой.

— Сегодня моя очередь.

— Ты так думаешь? — хрипло спросил он, когда кончики моих пальцев скользнули по краю пижамных шорт, под которыми ничего не было, и начала медленно стягивать их вниз по бедрам.

Люк начал расстегивать рубашку, и я покачала головой, мгновенно останавливая движение своих рук. Он замер, прищурив глаза.

— Сегодня моя очередь, — повторила я. — Я специально сняла номер на другом этаже, мистер Пирсон, и намерена воспользоваться этим по максимуму. Так что держите руки по швам, и я дам знать, когда ты сможешь прикоснуться ко мне.

— Что? — спросил он низким, предупреждающим голосом.

— Чем угодно, кроме твоего рта, — уточнила я.

Он вытянул руки в примирительном жесте, в то время как его пристальный взгляд обжигал мою кожу. От этого мои груди стали тяжелыми и чувствительными, хотя он еще не прикасался к ним, а по рукам побежали мурашки, когда я сняла последний прикрывающий меня предмет одежды.

— Черт возьми, Элли, — выдохнул он. — Ты убиваешь меня.

— О, просто подожди, — сказала я с мрачным обещанием.

Я стояла перед ним и могла видеть, как от напряжения на его лице заходили желваки. Соски коснулись его рубашки, и я приподнялась на цыпочки, чтобы прошептать в уголок его рта:

— Прежде чем я закончу с тобой, — я сделала паузу и облизнула губы, попутно взглянув на него, — ты будешь умолять.

Люк повернул голову, его дыхание стало быстрым и тяжелым. Как будто его бурную реакцию на мой маленький тест как сильно я могу на него надавить, сдерживала одна-единственная, тонкая, как шепот, ниточка.

Это было все, что отделяло меня от цивилизованного дисциплинированного Люка, того, кто не смотрел в мою сторону на публике, того, кто никогда не бросал на меня ни единого многозначительного взгляда, когда мы были вне безопасности, согласовывали параметры воскресных вечеров, и другого Люка.

Другой Люк срывал одежду с моего тела, используя только силу своих пальцев. Тот, кто использовал мое тело со своей высвобожденной силой, движимый инстинктом и чем-то первобытным, что, вероятно, проявлялось только на поле боя.

Но со мной все было темнее, элементарнее, потому что за нами никто не наблюдал. Некому было навязывать правила, ограничения или уровни приемлемости.

Были только мы и то, чего мы хотели.

Что заставило его огрызнуться, так это то, что я выгнула спину и прикусила его подбородок.

Я практически замурлыкала, когда он облизнулся и запустил руки волосы с силой, от которой закололо кожу головы, дергая за волосы, а зубами впиваясь в мои губы.

Мои пальцы снимали его рубашку, царапнули кожу на груди, когда он наклонил мою голову для более глубокого поцелуя и грубо погладил меня по заднице.

Его рубашка присоединилась к моей майке на полу, следом за ней его брюки, а мое тело было брошено на кровать всего через мгновение. Его слова, произнесенные у моей кожи, были отчасти приказом, отчасти мольбой.

— Еще, — сказал он.

— Да.

Его глаза снова на мгновение загорелись, когда он увидел на тумбочке два презерватива вместо одного, как прошлой ночью.

Требовательными руками он повернул меня на бок, но остался стоять на коленях на кровати. Моя спина выгнулась, и я оперлась руками о спинку кровати. Люк обвел линии и бугорки моего позвоночника, затем пришёлся ладонью по всей длине моей согнутой ноги.

Затем надел защиту и отвел мою ногу, но остановился.

Я распахнула глаза.

— Чего ты ждешь? — Я попыталась повернуться.

— Чтобы ты умоляла, — сказал он с дерзкой улыбкой.

Я застонала от смеха, что заставило его улыбку смягчиться и стать более искренней, чем те, которые он дарил мне раньше.

Кусочки головоломки в моей голове встали на место, когда его бедра заскользили вперед, медленно, медленно, медленно.

Только несколько часов спустя, когда я заснула, измученная и одинокая в своей большой гостиничной кровати, я смогла обозначить это.

Счастье.

И это было страшнее любого удовольствия, которое он мог бы мне доставить, из-за того, как много мы оба могли потерять.