Эхо странствий

В Индийском океане, неподалеку от юго-восточных берегов Африки находится четвертый в мире по величине остров — Мадагаскар. Местным жителям, которых здесь около шести миллионов, нравится называть свой большой остров маленьким континентом. Ведь площадь острова равна Франции и Бельгии, вместе взятым. Официальное же название страны — Малагасийская Республика. Происхождение населения во многом еще неясно. По всей видимости, древнейшие аборигены острова были выходцами из Восточной Африки. В X–VI веках до нашей эры на Мадагаскар проникли индонезийцы, которые ассимилировали прежних обитателей. На острове живут также арабы, индийцы, китайцы, суахили…

Когда я летел в столицу республики — город Тананариве, то в пути тщетно старался припомнить что-либо еще об этом малоизвестном острове, На ум пришли только строки Н. Гумилева:

И не больше. Дело в том, что с этим государством у нас нет дипломатических отношений, нет прямых торгово-экономических связей. Очень мало советских журналистов побывало пока на Мадагаскаре, а изданная в СССР литература об этой стране имеет главным образом исторический или географический характер.

На Мадагаскаре я провел две недели. Мне повезло. За такой небольшой отрезок времени удалось побывать на севере и на юге этой удивительной страны, повстречаться с десятками людей самого различного социального положения, увидеть лачуги, сплетенные, как корзины, из прутьев, и монументальные дворцы. Мне повезло и потому, что я встретил немало добрых людей, которые охотно показывали мне не только красивый фасад страны, но и задворки.

ПО УЛИЦАМ СТОЛИЦЫ

Тананариве расположен на гряде холмов, плотно одетых островерхими, похожими на скворечники, домами. Петляющие улицы то сбегают вниз, то ползут вверх. Ровных и прямых проспектов нет. Центр — площадь у подножия холмов. Посередине — большая клумба, ее обступают здания вокзала, муниципалитета, нефтяной компании «Шелл», почты, банка, католической церкви, лавки базара, рестораны, антикварные магазины.

В пятнадцати минутах ходьбы от центра расстилаются нежно-зеленые ковры рисовых полей. Рис в стране — главный продукт питания. Я был свидетелем проводимой правительством в городах и селах кампании по пропаганде современных методов выращивания риса. В столичных парках, под открытым небом разместились выставки, здесь же читались лекции, демонстрировалась техника. Я видел группу ребят, которые сосредоточенно переписывали в свои тетради какие-то данные с выставочных щитов. Расспросил. Оказалось, что в школе им задали сочинение на тему о разведении риса. Тут же, в парке, дымила походная кухня, и веселый балагур-повар предлагал прохожим бесплатно попробовать пиалу риса, сваренного по новому способу. Повар раздавал желающим рецепты приготовления рисовых блюд.

Пока сидишь в открытом уличном кафе, бродячие торговцы не раз предложат мозаичную карту Мадагаскара, выложенную на доске полудрагоценными камнями. Руды радиоактивных и редких металлов, графит, слюда, золото, горный хрусталь, полудрагоценные камни — все это богатства недр страны, которые только сейчас начинают понемногу осваивать. Я был в созданном недавно исследовательском институте минералогии, кабинеты которого похожи на сказочные пещеры — столько здесь собрано удивительных экспонатов.

По извилистым столичным улицам снуют малолитражные автомобили марки «ситроен». Их собирают в стране из частей, привезенных из Франции. Но еще долгое время машины не заменят малагасийцам зебу крупный рогатый скот. Горбатые, с длинными, как у газелей, рогами, зебу бредут по улицам, дорогам и полям Мадагаскара. Зебу на острове около шести миллионов, то есть в среднем на каждого жителя по одному. Недаром на малагасийских монетах изображена голова зебу с двумя полумесяцами рогов.

Зебу можно встретить…

и на улицах городов Мадагаскара

Если долго со стороны наблюдать прохожих в незнакомой стране, то постепенно начинаешь различать «кто есть кто». На Мадагаскаре редкий человек, будь то мужчина или женщина, не носит на плече ламбу — нечто вроде шарфа. У зажиточных шею обвивает белоснежная короткая ламба с перекинутым на плечо концом. Кто победнее, тот носит ламбу длинную, широкую, как простыня. Она для них уже не предмет украшения, а служит, когда нужно, плащом и одеялом. По воскресеньям в церковь идут в черных костюмах, идут семьями, не спеша, степенно. Малагасийцы по вероисповеданию христиане — католики и протестанты. Кроме того, многие исповедуют и свои собственные традиционные культы, например поклонение умершим предкам. В одной семье я видел, как перед началом ужина щепоть риса положили в тот угол, где любил сидеть покойный дед. Мне объяснили, что этот знак внимания приятен духу предка…

Как звезда на вершине новогодней елки, сверкает в лучах солнца на макушке самого высокого холма столицы дворец Рова. В марте 1897 года французский генерал Галлиени выдворил из этого дворца, а затем и из страны последнюю малагасийскую королеву Ранава-луну III. Так началась шестидесятилетняя колонизация острова. И поныне в крупных городах страны можно видеть памятники особо отличившимся за этот период французским офицерам, можно прочесть их фамилии на названиях улиц. Но нигде пока еще нет памятника ста тысячам патриотов, уничтоженных карателями-легионерами во время народного восстания в 1947 году.

В КАКУЮ СТОРОНУ?

Мне удалось побывать во многих удаленных друг от друга городах Мадагаскара отчасти потому, что самый распространенный вид транспорта на острове — воздушный. В стране мало дорог, да к тому же они еще и прескверные. На самолете же можно попасть в любой населенный пункт. Но это еще не значит, что в каждом городе есть аэродром. Помню, в Мандабе мы приземлились на поляне, заросшей буйными травами…

Север и Юг этой прекрасной страны незыблемо сохраняют свои вековые традиции и нравы. На Юге, например, до сих пор одежда женщин состоит из миниатюрной набедренной повязки, а северянки арабских племен с головы до ног закутаны в непроницаемую черную чадру.

На крошечном островке Нуси-Бе, где озера кишат крокодилами, жители делают из аллигаторов замечательные чучела. А в лесах центрального плато порхают знаменитые мадагаскарские бабочки величиной с летучую мышь. Охота на них здесь — профессия.

Бывший королевский дворец в Тананариве,

ныне музей

Восемь из десяти мужчин, встреченных в центре столицы, могут быть босыми, но обязательно в шляпах. Если идет семья, то грудного ребенка несет отец.

Да, все на Мадагаскаре необычно и непривычно. Председатель оппозиционной прогрессивной Партии Конгресса независимости Мадагаскара Ричард Андриаманзато является одновременно мэром Тананариве, депутатом парламента, председателем Совета мира Малагасийской Республики, директором коллежа, пастором протестантской церкви… Когда в назначенный вечерний час я пришел в дом к Андриаманзато, его жена, проводив меня в гостиную, попросила подождать:

— Ричарда срочно вызвали к умирающей… Он будет через полчаса.

Выполнив свой долг пастора, Андриаманзато возвращается к земным делам.

— В мире нет иного социализма, кроме социализма научного, на позициях которого твердо стоит наша партия, — говорит он в беседе со мной, затянувшейся далеко за полночь.

Пастор и социализм Маркса… Непривычно, странно. И в этом тоже необычность Мадагаскара.

Десять лег назад Мадагаскар отпраздновал завоевание независимости и почтил память жертв, павших от рук колонизаторов. Перед суверенным государством встал вопрос — по какому пути развиваться дальше? За капитализм никто открыто не высказывался. С одной стороны, он был непривлекателен хотя бы уже тем, что породил ненавистный колониализм, а с другой, сильной национальной буржуазии практически не было. Что касается социализма, то в те времена даже одного этого слова побаивались. Скажу почему: колониальная пропаганда долгие годы запугивала массы социализмом, представляя его в извращенном, карикатурном виде.

Ориентация малагасийского правительства на развитие частнокапиталистических отношений не вызывает сомнений, хотя находящаяся у власти Социал-демократическая партия выдвинула лозунг строительства особого, «малагасийского социализма». Лозунг имел определенное время успех среди националистически настроенной интеллигенции и тех слоев населения, из которых она вышла и на которые имела влияние. Партия Конгресса независимости Мадагаскара сделала предостережение: социализм может быть только одним — научным, а все остальное ничего общего с ним не имеет.

Мадагаскар. Рикша на одной из улиц Мадзунги

Страна не может пока гордиться заметными сдвигами в народном хозяйстве. Экономический барометр постоянно показывает «пасмурно». В столь бесперспективной, туманной атмосфере мыслящая интеллигенция, критически настроенная молодежь все серьезнее задумываются: что же такое настоящий социализм и почему он теперь является столь же запретным плодом, как и при колонизаторах?

Вот почему растет интерес к социализму и к СССР. Интерес этот стараются сгладить. Американская радиостанция в Эфиопии, например, регулярно пытается заглушить передачи московского радио на малагасийском языке.

На мой взгляд, правительство республики нельзя упрекнуть в отсутствии стремления повысить благосостояние народа, но уровень жизни в стране по-прежнему низкий. И причина в том, что в планах малагасийского-правительства упор делается не на собственные силы нации, не на энтузиазм, а на иностранную помощь.

Есть люди, в том числе и министры, и мне довелось с ними говорить, которые твердят: своими силами ничего не сделать, только широкое привлечение иностранцев и их капиталов способно вывести Мадагаскар из отсталости. Но есть люди, в том числе и министры, и я тоже с ними встречался, которые придерживаются иных взглядов.

У МИНИСТРА

Иду по длинным лабиринтам коридоров одного из министерств Малагасийской Республики. Слышно, как стрекочут пишущие машинки. Снуют люди в штатском и в военной форме. В конце коридора, на втором этаже, кабинет министра. Вход заслоняет монументальная фигура чернокожего стражника. Подхожу к нему, называю себя. Охранник исчезает за дверью, но тут же появляется снова, щелкает каблуками оранжевых ботинок и замирает. В проеме двери стоит крупный человек в белой тергалевой куртке с отложным воротничком. Он протягивает мне руку, пропускает вперед и два раза поворачивает ключ в массивной, как у сейфа, двери…

Письменный стол министра завален книгами, по стенам тянутся шеренги книжных полок. Усадив меня в кресло, министр удобно устраивается напротив. Между нами стеклянная плоскость низкого столика с круглой пепельницей и пачкой сигарет. Мы обмениваемся вежливыми стандартными фразами.

— Я слышал, господин министр, что вы — инициатор создания в стране сельскохозяйственных коммун…

Так начинается наша увлекательная полуторачасовая беседа. Рокочет густой бас моего собеседника, он жестикулирует, иногда встает, ходит по тесному кабинету.

— Мы не хотим, чтобы из нас, как и прежде, тянули соки. Не выйдет! Мы ищем выход и найдем его. Я читал Маркса, видите, на моем столе лежит зачитанный до дыр «Капитал». Я изучал опыт социалистических стран. Однако ваш опыт нельзя механически переносить на нашу почву. Надо прежде всего хорошо знать местные условия. Вот тогда-то и можно сделать большие перемены в жизни страны. Несколько лет назад мы развернули кампанию за создание синдикатов сельскохозяйственных коммун. Что это такое? Крестьяне объединяются в коммуны, из представителей коммун создается руководящий орган — синдикат. Последний имеет свой исполнительный орган — штат технических работников, куда входят экономисты, счетоводы и так далее. Члены синдиката сообща решают, какую культуру и в каком количестве следует производить, по какой цене скупать у крестьян урожаи. Самостоятельно реализовав на внешних рынках продукцию, синдикат на полученную прибыль приобретает технику для своих машинно-тракторных станций, строит склады, покупает сортовые семена и тому подобное. Такая система вносит определенную организованность в ведение хозяйства. Главное же состоит в том, что устраняется масса иностранных посредников между крестьянином и потребителем. Их ведь еще много на Мадагаскаре, всякого рода перекупщиков, торговых агентов, нещадно обкрадывающих крестьян. Но мы скоро и до них доберемся — создадим специальную комиссию для изучения деятельности и рода занятия иностранцев, проживающих в республике. Раньше, например, посредники предлагали крестьянам по восемнадцать франков за килограмм арахиса. Наши синдикаты вмешались и скупили по двадцать четыре франка. Убедительно? А представляете, какие фантастические суммы наживали эти люди, десятки лет оперируя тысячами тонн?

Я слушал министра, записывал. Позже мне представилась возможность побывать и в самих коммунах. Нет сомнений, что синдикаты — это полезное и нужное для республики начинание. Объединение крестьян в собственные, сбытовые кооперативы, конечно, позволяет обороняться от иностранных посредников-эксплуататоров.

— Я выведу крестьян на ровную дорогу, — говорит министр. Эти труженики работают больше всех, а получают меньше всех. Ваш великий революционер Владимир Ленин никогда не забывал о крестьянском вопросе, он добивался союза крестьянской бедноты с рабочими. Такой союз обеспечил победу Октябрьской революции в России. И мы тоже должны помнить о своих крестьянах. Ведь они все еще в клещах у эксплуататоров. Мы должны разжать эти клещи, дать им вздохнуть.

Голос его уже гремит, он говорит самозабвенно, как о давно наболевшем.

Я наблюдаю за своим собеседником, стараясь глубже понять его.

Министр встал, прошелся по комнате. Большой, слегка полнеющий, похожий на борца. Темно-коричневый, как жареные кофейные зерна, цвет лица; умные живые глаза, толстые, плотно сжатые губы.

— Я — сын крестьянина. И о них, о крестьянах, болит мое сердце. Меня мало беспокоит то, что мои нововведения на селе кому-то не нравятся. Случается, что мне предлагают так называемые почетные акции тех предприятий, которые у нас создаются иностранцами. Я их не беру. Мог бы этого и не говорить, но раз уж сказал, а вы — записали, то ничего не поделаешь.

Он делается веселым, лукавым. Пошутил, и моментально снова стал серьезным.

— На Западе сейчас в моде противозачаточные пилюли. Их рекомендуют для сокращения прироста населения. И у нас тоже находятся люди, которые предлагают ввести эти пилюли. Это в нашей-то огромной и богатой стране?! Разве только пять миллионов может прокормить наша земля? Она прокормит все пятьдесят!

Он хватается за круглую коротко остриженную голову.

— Ах, сколько у нас пропадает хорошей целинной земли!

Его лицо с большими, грустными теперь глазами совсем близко от меня. Он произносит фразу, которая, по-моему, стала программой его жизни:

— Нам нужно наверстать шестьдесят колониальных потерянных лет. Вот на это и следует ориентировать нацию.

Когда мы прощались, министр со свойственной ему манерой удивлять вдруг предложил:

— Хотите, я дам вам свой самолет, и вы облетите страну, побываете в коммунах?

Нужно ли было раздумывать?

На следующее утро маленький двухмоторный самолет уносил меня на юг острова.

ЛЮДИ С ОТКРЫТЫМ СЕРДЦЕМ

Город Мурундава находится на юго-западном побережье Мадагаскара, обращенном в сторону Африки. Единственный в городе деревянный отель без названия похож на рассохшийся корабль. Поскрипывают ступеньки, двери, ставни. Да это и не удивительно — в тени здесь плюс сорок три градуса. Жара и океанская влага, смешавшись в какую-то сплошную массу, заволокли город.

— Сегодня двое умерли от солнечного удара, — говорит префект Мурундавы Рамилиаризон.

Мы сидим в тени веранды отеля в каких-то чудных креслах, сделанных из палок и ремней. Префект заказывает новую порцию виски, бросает в рыжую жидкость кубики льда. Виски помогает переносить жару.

То, о чем обстоятельно рассказывает Рамилиаризон, можно назвать краткой лекцией на тему о земле малагасийской…

Лет сто назад, еще до прихода французов, остров слыл страной грамотных, образованных людей. Так, еще в 1880 году королева Ранавалуна издала декрет о всеобщем школьном обучении. Однако уже в 1908 году, то есть через каких-то десять лет после захвата страны французами, число учащихся сократилось в три раза. Но речь не о том. При всей своей грамотности малагасийцы не отличались склонностью к бюрократизму. Во многих случаях, когда в наше время требуется бумага за семью печатями, в прежние времена было достаточно честного слова. Это относится, в частности, к землевладению, имевшему на Мадагаскаре так называемый традиционный характер. Что это означало? Каждый род земледельцев имел свой участок, испокон веков передававшийся по наследству. Причем никаких документов не составлялось. Колонизаторы, установив свою юриспруденцию, быстро воспользовались этим обстоятельством. Облюбовав лучшие крестьянские земли, уже возделанные и близко расположенные от городов, они официально делали на них заявку, а затем регистрировали как свою собственность. Крестьян сгоняли, и, куда бы они ни обращались, везде закон был на стороне французских поселенцев, поскольку малагасийцы документально не могли доказать свои права.

Так происходила колонизация в сельской местности, сопровождавшаяся массовым разорением малагасийских крестьян. Выгнанные с насиженных мест, обездоленные, они становились батраками, сезонными рабочими на плантациях колонизаторов. Освоить новые земли разрозненным бедняцким хозяйствам было не под силу ни в прошлые годы, ни теперь. А плодородных, но не освоенных площадей в стране очень много. Много и полноводных рек, озер. Когда вы летите над островом, то сверху он кажется обвитым алыми лентами — так выглядит густая сеть рек, протекающих по красноземам. Для освоения этих даров природы передовые люди хотят объединить крестьян в коллективы, помочь им техникой, научить современным методам ведения хозяйства.

Когда жару начинает немного разбавлять свежий ветерок с океана, мы с префектом выходим из-под укрытия и в его черном «пежо» едем в штаб синдикатов. В просторном аккуратном помещении за письменным столом работают человек десять. При нашем появлении они разом встают, как ученики в классе, здороваются и снова углубляются в бумаги. На потолке вращается огромный, будто весло, пропеллер вентилятора. Председатель синдиката Мохамед Бакари охотно рассказывает о себе, о своих товарищах, о техническом директоре, которого послали в столицу на курсы усовершенствования, о скромных пока успехах и немалых трудностях.

Мы входим в большой, как вокзальный зал, амбар. На ровном цементном полу сверкают, словно сахарные, горы белых крупных бобов. Это редкий сорт «кап», который выращивается на Мадагаскаре. Возле каждой такой горы сидят женщины. Вручную сортируя бобы, они перебирают сотни тонн: серый боб в сторону, сломанный — в другую, белый без изъяна — отдельно. Затем бобы калибруют, пропуская через специальные ящики — сита; после этого упаковывают в джутовые мешки с фирменной маркой. Продукция экспортируется.

Едем в другой амбар. Там аналогичная картина. Только вместо бобов обрабатывают арахис — земляной орех. Сначала только что доставленный с полей арахис до белизны отмывают в особых ваннах, потом сортируют по количеству ядер в скорлупе.

Проезжаем по набережной. Солнце, отраженное в зеленом, как бутылочное стекло, океане, слепит глаза, словно на тебя навели зеркалом большого «зайчика». Префект вдруг неожиданно останавливает машину.

— Пойдемте, — говорит он, — я вам покажу одного капиталиста, песенка которого уже спета…

Тот, о ком говорит префект, оказался очень толстым индийцем — владельцем единственной во всей префектуре холодильной камеры для хранения свежей рыбы. В это время он сидел в соседнем кафе и пил прохладительные напитки. Увидев, что мы направляемся к его предприятию, он засеменил нам наперерез.

— Иностранный журналист интересуется сортами рыбы, хранящейся в вашем холодильнике, — сказал префект, заговорщически подмигивая мне.

— Ничем особенным удивить не могу, — отвечал хозяин, пропуская нас внутрь небольшого каменного домика, похожего на трансформаторную будку. — Сейчас для ловли не сезон…

Он переключил какие-то рубильники на стене и отворил дверь, за которой трещал мороз. Я шагнул в клубы ледяного тумана. Здесь, на полках, обросших инеем, штабелями лежали диковинные рыбы.

Мы продолжаем свой путь, а префект между тем рассказывает…

Индиец с его уникальной холодильной установкой много лет был монополистом: он диктовал рыбакам цены на рыбу, устанавливал тарифы за ее хранение. Что поделаешь! Когда пирога возвращается с хорошим уловом, а термометр в тени показывает плюс сорок градусов, то тут уж не до размышлений. Чуть замешкался — и вся рыба протухла, бросай ее снова в океан… Год назад местные рыбаки решили по примеру крестьян объединиться в кооперативы. И вот что из этого получилось.

Баобабы Мадагаскара

Взвизгнули тормоза. Стоп! Перед нами на пустынном берегу, почти у самой воды, стоит светло-зеленый терем без окон и с одной дверью. Это новая холодильная установка, построенная членами рыболовецкого кооператива Мурундавы. В те дни заканчивались последние отделочные работы. И я уверен, что сейчас рыбаки уже забыли дорогу к монополисту.

И снова мы едем и ходим по городу. Меня везут туда, куда мне хочется. Я захожу в школу, неистово шумящую во время перемены, рассматриваю строгий, со знаменем в углу кабинет префекта, брожу по окраинам среди убогих хижин, фотографирую могилы с традиционными деревянными скульптурами.

— Что бы вы хотели еще увидеть? — спрашивает Рамилиаризон.

— Баобабы, — отвечаю я. И меня везут за двадцать километров от города в леса исполинских деревьев, похожих на дирижабли, поставленные «на попа».

Префект, у которого одиннадцать детей, и трое из них, как оказалось, были в тот день больны, расстался со мной в третьем часу ночи…