Эхо странствий

ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Самолет снижался над коричневой пустыней. Пассажиры озабоченно поглядывали в окна — внизу не было видно ни строений, ни аэродромного поля. Но летчик все-таки отыскал затерянную в дюнах черточку взлетно-посадочной площадки. «Вы прибыли в Мавританию, самолет совершил посадку в Порт-Этьенн», — объявили по радио. Пассажиров, следующих дальше — в столицу Нуакшот, попросили оформить билеты через местную авиакомпанию.

Едва я сошел на землю, как кто-то, будто только и ждал моего появления здесь, с силой швырнул в лицо горсть горячего песка и тут же еще и еще… По медно-бурой плоскости пустыни, воспетой Сент-Экзюпери, волнами неслась колкая песчаная метель. Вихри раскаленных частиц, как мельчайшая дробь, залпами били в лицо.

Транзитные пассажиры, и я в том числе, укрылись в одноэтажном помещении, состоящем из трех небольших комнат — таможни, бара и зала ожидания. Здесь уже было много народу, ожидавшего рейсовый самолет на Нуакшот. Мужчины в голубых до пят рубахах — бубу, женщины, как в простыни, закутаны в синюю ткань. Люди настолько громко и экспансивно разговаривали, почти кричали, что создавалось впечатление, будто они ссорятся. Но ничего подобного, это всего лишь, манера говорить в повышенной тональности; привычка, вероятно, выработалась от жизни в кочевых условиях, где сильные ветры и песчаные бури заглушают голос.

Двухчасовой перелет до Нуакшота. Аэродром здесь оснащен по-современному, выглядит элегантно, а пустыня — спокойнее. Легкой поземкой кружит розоватая пыль… Недостатка в услугах не было: моим чемоданом хотели завладеть сразу четверо водителей такси, но достался он наиболее энергичному. Когда я влез в машину, там уже находился какой-то человек, он вежливо поздоровался со мной. Едва мы тронулись с места, как я понял расстановку сил: за рулем сидел новичок, а рядом учитель по вождению, инструктор по-нашему. Этот предприимчивый автонаставник охотно объяснил мне, в чем дело: чтобы зря не расходовать время и горючее, часы практических занятий он решил использовать для перевозки пассажиров.

Наша машина неторопливо катилась по узкой асфальтированной дорожке, инструктор командовал, будущий водитель неумело резко переключал скорость. Но это меня нисколько не смущало: я никуда не спешил, а при спокойной езде можно было лучше рассмотреть незнакомый город.

Белые домики, маленькие и аккуратные, как макеты. Выше трех этажей зданий не видно. Тротуаров нет. Заасфальтирована лишь проезжая часть. Там, где должен быть тротуар, — зыбкий волнистый песок. Тростинки тоненьких деревцев огорожены корзинами из железных прутьев. Не видно ни рекламных панно, ни ярких витрин. Во всем облике города ощущалась скромность, сдержанность.

Вот, собственно, и все, что удалось увидеть из окна медленно двигающегося такси. Многих атрибутов современного стандартного города, которые веками изобретались, совершенствовались и накапливались, не досчитаться в Нуакшоте. Но когда вы узнаете, что первый камень Нуакшота был заложен всего лишь в декабре 1959 года, то хочется аплодировать людям, создавшим в пустыне этот город строгих геометрических линий.

Исторический факт, что первое заседание Совета министров Мавритании состоялось в полотняной палатке на том самом месте, где сегодня выросла столица. Впрочем, и по сей день палатки и шатры встречаются в Мавритании повсюду, ибо эго край исконных кочевников. Судьба страны сложилась нелегко…

ВНЕ ВРЕМЕНИ

Историю Мавритании еще предстоит написать. В народе ходят витиеватые, как восточный узор, легенды о воинственных и мудрых эмирах, некогда правивших этим районом Африки. Мне довелось слышать такие легенды. Их рассказывают местные «баяны» на базарных площадях и во время остановок караванов в пути. Собравшаяся в кружок молодежь зачарованно слушает сказителя, переживая события далекой старины, щедро разукрашенные живым мудрым фольклором. Может быть, кто-то займется и соберет, запишет самобытные мавританские сказания. И я убежден, что тогда человечество получит еще один великолепный памятник устного народного творчества.

Известно, что в обширных сахарских районах, относящихся к территории современной Мавритании, в VIII веке нашей эры жили негритянские племена — выходцы из Черной Африки и берберы — пришельцы из Северной Африки. В ту пору здесь не было государственных границ и свободные кочевники неутомимо бороздили своими караванами пески Сахары. В XI веке в Мавританию начинает проникать ислам, который утверждается как официальное вероисповедание. Проникает сюда и мусульманская прогрессивная для того времени культура. Исламизация сахарских племен завершается в период правления Альморавидов. Эта берберская феодальная династия правила в XI–XII веках в Марокко, части Алжира, Испании. Арабизация берберского населения проходила постепенно. Начало ей положило арабское племя хасаб, которое в XIII веке переселилось из Марокко.

Европейцы на пустынных берегах Западной Африки появились впервые в XV веке. В 1645 году французы основали в устье реки Сенегал французскую факторию (с 1659 года — Сел-Луи). На протяжении двух столетий Франция соперничала с англичанами и голландцами, чтобы единовластно утвердиться в плодородной долине реки Сенегал. В конце концов французские колонизаторы одержали верх. Это была эпоха, когда империалистические хищники делили между собой карту многострадальной Африки иногда при помощи линейки и циркуля. Наглядный пример тому — резко прямолинейные контуры территории Мавритании, которая отошла к Франции. Хотя по документам территория стала французской, однако в действительности до этого было далеко. Для утверждения своего господства в африканских странах, в том числе и Мавритании, колониальные державы пускали в ход, как известно, и кнут и пряник. Один ловкий офицер французской армии, войдя в доверие к духовенству южных племен, пытался хитростью подчинить мавританских вождей, заставить их служить завоевателям. Когда уловка не удалась, против непокорных двинули карательные войска. Экспедиционный корпус полковника Гуро оккупировал пальмовый оазис в районе Адрар, откуда долгие годы систематически совершались «усмирительные операции». В 1903 году Франция объявила Мавританию своим протекторатом, в 1920 году — колонией. Внутренняя автономия предоставлена стране в 1956 году; независимое государство родилось 28 ноября 1960 года.

Такова вкратце история страны. Все молодые государства испытывают, как правило, множество трудностей, имеют массу накопившихся за века проблем, требующих скорейшего решения. У мавританцев трудностей на первых порах было не перечесть, да немало их осталось и сейчас. Дело в том, что эта страна традиционных кочевников-скотоводов, в силу своего географического положения отрезанная от внешнего мира Сахарой и Атлантическим океаном, была к тому же искусственно изолирована французскими колонизаторами от всякого общения с другими народами. Кочевники, заключенные в огромную сахарскую резервацию, были лишены права и возможности создать свое государство, для них был закрыт доступ к цивилизации и прогрессу. Страна жила вне времени, вне эпохи пара и электричества. В день обретения долгожданной самостоятельности Мавритания не имела даже своей столицы — ее пришлось строить среди песков, в том месте, где издавна сходились караванные пути.

ДВЕСТИ ТЫСЯЧ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ

Территория Мавритании — свыше миллиона квадратных километров, то есть в два раза больше Франции. Крупных населенных пунктов можно насчитать в пределах десяти. Основное население — кочевники, всю жизнь скитающиеся по просторам Сахары. При таком образе жизни этих людей провести перепись практически невозможно. Согласно оценочным данным, в государстве около миллиона граждан. Помимо первоочередных забот о строительстве столицы и создании государства, как такового, перед мавританскими руководителями стояла неотложная проблема — сцементировать нацию, идейно объединить миллион разбросанных в песках и оазисах людей, веками предоставленных самим себе… Эта задача оказалась гораздо сложнее, чем возвести стены новой столицы.

Положение осложнялось еще и тем, что в стране тогда действовало несколько партий. Бесконечные межпартийные дискуссии не давали возможности по-деловому взяться за разрешение острых жизненно важных вопросов. В конечном счете было принято единственно рациональное в подобной ситуации решение — объединить конкурирующие друг с другом партии в одну монолитную организацию с обязательной для всех железной дисциплиной. Вначале не все обстояло гладко. Организационный период становления Партии мавританского-народа длился больше двух лет. В партии боролись совершенно разные, порой резко противоположные тенденции. Сказывалась и специфика страны — ее общая отсталость, племенной строй, вековые косные обычаи, не поддающиеся быстрой безболезненной перестройке в интересах всего государства. В отдаленных районах, существовало даже рабство, умышленно сохраненное-колонизаторами во время своего господства. Однако ядро партии, пройдя через все трудности, сумело сплотить ряды организации. Партия мавританского народа насчитывает около двухсот тысяч членов, или почти пятую часть всего населения.

Партия имеет четкую организационную структуру. Высшим органом является съезд, созываемый раз в четыре года. На съезде избирается Национальное политбюро из тринадцати членов. По всей стране действует сеть областных, районных и первичных организаций.

Меня интересовал вопрос — как ведется работа среди кочевников? Оказалось, что вступившие в партию кочевники приписываются к партийному комитету того населенного пункта, который расположен ближе других к зоне, где совершает свои переходы данное племя.

Членом Партии мавританского народа может стать любой полноправный гражданин страны, достигший восемнадцати лет и получивший рекомендацию от компетентной партийной организации. Каждый член партии обязан выполнять устав, подчиняться партийным нормам и директивам. В уставе есть специальный пункт, придающий членству в партии особое значение: «Членство в партии должно ежегодно подтверждаться путем прохождения такой же процедуры, как и при первичном вступлении в ряды». Мне рассказывали, что жесткая требовательность к партийным кадрам помогает отсеять случайные элементы, людей, вступивших в партию не по глубокому убеждению и не проявляющих себя в труде и общественной деятельности.

Программа партии предельно проста и доходчива для всех слоев населения: мобилизация и организация масс на борьбу за экономическое, социальное и культурное процветание страны. Усилия партийных активистов направлены на претворение этого положения в жизнь. В стране, где еще мало школ, где пока нет университета и всего лишь одна двухнедельная газета, — в такой стране устная разъяснительная работа стала главным рычагом по изменению векового сознания людей с тем, чтобы сдвинуть его с мертвой точки отсталых понятий и косных представлений. Партийным активистам приходится делать многодневные поездки по просторам республики и объяснять, объяснять, объяснять… Люди в кочевьях расспрашивают о том, как устроено их государство, что такое конституция, что вообще существует на свете, кроме Мавритании и Сахары.

Велика у народа тяга к познанию мира и жизни. Уйма вопросов обсуждается под пологом палаток. Чтобы избежать перегибов — не дать превалировать диспутам над делами, — было принято постановление о строгом ограничении продолжительности собраний — до полутора часов. Кстати, активисты действуют не только словом, но и живым, личным примером. Добровольно, на общественных началах члены партии в разных районах построили десятки объектов, проложили дороги, вырыли колодцы и так далее. Подобные уроки также формируют новое сознание у людей, зажигают энтузиазмом молодое поколение. Специальные параграфы в уставе партии определяют роль и задачи молодежного и профсоюзного объединений.

ЧЕСТНОСТЬ — ЗАКОН ПУСТЫНИ

Многое из того, что есть в сегодняшней Мавритании, создано впервые. И конституция страны тоже принята в первый раз. «Если смотреть на вещи реалистично, — рассуждал в беседе со мной один из партийных руководителей, — то для написания конституции достаточно иметь одного грамотного юриста. Главное — сделать конституционные статьи конкретными делами. Именно этим и поглощена наша партия, государственная администрация…»

Мавритания по своему устройству — президентская исламская республика. Арабский и французский языки имеют равные права. Законодательная власть принадлежит Национальной ассамблее, исполнительная президенту. Депутаты и глава государства (одновременно главнокомандующий вооруженными силами) избираются сроком на пять лет. Вся страна поделена на округа, во главе которых стоят коменданты. В свою очередь, округа делятся на районы и коммуны. Государственный аппарат в Мавритании по своей численности один из самых скромных в Африке: на миллион жителей приходится всего четыре тысячи служащих. На мой взгляд, наиболее характерная черта мавританской администрации — безукоризненная честность.

В этой стране практически нет коррупции, взяточничества, расхищения средств. Я бы даже сказал, что повсеместная высокая честность — черта всей нации, не имевшей соприкосновения с пороками современного буржуазного общества. Мужественные кочевники Сахары, открыто и прямо смотрящие вам в глаза, не знают в своей среде случаев воровства. Их палатки и шатры из верблюжьей шерсти без дверей, без засовов и замков. В пустыне, где вся жизнь кочевого племени проходит как в семье, на виду друг у друга, честность возведена в степень закона.

В столичной гостинице «Мархаба», принадлежащей правительству, управляющий говорил мне, что у них ни разу не было недостачи. В кинотеатре «Аль-Муна» нет билетеров — всем кинохозяйством руководит один кассир. Распродав билеты, он закрывает перед началом сеанса окошечко и уходит домой. И никому даже в голову не придет мысль проникнуть в зал без входного билета…

В некоторых районах страны на три года была запрещена охота на дичь. Мне рассказывали, что за этот срок не произошло ни одного нарушения. В Мавритании не приходится наблюдать даже такой традиционной для Востока привычки, как торговаться при купле-продаже на базарах. Здесь слова понимают прямолинейно — так, как они произносятся, а поступки соответствуют словам.

СВОИМИ СИЛАМИ

Из суммы личных наблюдений анализа социально-экономической политики правительства у меня сложилось впечатление о намерении правящих кругов вывести страну на некапиталистический путь развития. Приведу свои соображения и доводы.

В экономической программе Партии мавританского народа говорится: «Мы убеждены, что без экономической независимости политическая независимость немыслима. Поэтому наша партия отвергает всякий путь наименьшего сопротивления и стремится мобилизовать мавританский народ на достижение экономической самостоятельности, опираясь прежде всего на собственные силы».

Скотоводство, небольшие плантации зерновых по берегам реки Сенегал, незначительный рыбный промысел — такова была структура мавританского хозяйства в колониальные времена. За годы независимости картина изменилась: построены первые шоссейные дороги, аэродромы, порты, школы, диспансеры, кинотеатры, электростанции, холодильные камеры, ветеринарные центры, радиостанция, созданы сельскохозяйственные кооперативы, ковровые предприятия, налажена почтово-телеграфная и транспортная связь, сеть тортовых факторий, централизован импорт потребительских товаров.

В первый период становления государства казна имела поступления из двух источников: налоги и внешние займы. Но уже в 1963 году бюджет был составлен без участия иностранной помощи, о чем вам с гордостью расскажет теперь любой босоногий школьник. Жесткая политика экономии народных средств, личная аскетическая скромность руководителей являются не последними факторами в достижении нынешних хозяйственных и социальных успехов. Основная статья доходов — прямые налоги, они взимаются с поголовья скота. В стране свыше десяти миллионов голов крупного и мелкого рогатого скота.

Значительные поступления в народную казну (в виде налогов) идут от международной компании МИФЕРМА — общества по эксплуатации железной руды. Мавритания является сейчас вторым в Африке (после Либерии) производителем железной руды — до семи миллионов тонн в год. Огромные залежи железной руды и меди совместно эксплуатируют английский, французский, немецкий, итальянский и государственный мавританский капитал. Специальное законодательство об иностранных капиталовложениях требует от иностранных компаний неукоснительного уважения законов страны и ручательства, что их деятельность не будет наносить ущерба развитию Мавритании.

Подобное продуманное допущение иностранного капитала не противоречит выполнению главной задачи, стоящей перед нацией, не задевает достоинства страны. Больше того, когда политика другого государства противоречит принципам Мавритании, последняя, не церемонясь, идет на разрыв отношений с таким государством, будь то даже великая держава. Я видел в Нуакшоте заколоченное досками крест-накрест здание посольства США. Мавритания разорвала с Соединенными Штатами всякие отношения сразу же после израильской агрессии против арабских стран в июне 1967 года, справедливо считая Вашингтон главным вдохновителем этой военной авантюры. Правительство Мавритании выдворило из страны пресловутый «Корпус мира», отказалось от предложенного американцами денежного займа. Так молодая республика на деле показала всему миру, как она понимает суверенитет и национальное достоинство.

В стране существуют два сектора экономики: традиционное скотоводство, где занято девяносто процентов населения, и современные промышленные отрасли, создаваемые государственным капиталом с участием иностранного. Крупной национальной буржуазии в стране нет. Что касается возможностей и предпосылок ее возникновения, то они минимальны, так как ключевые позиции в хозяйстве полностью оказались в руках государства или под его прямым контролем. Планы и программы предусматривают развитие не частных предприятий и заведений, а опять-таки государственных, общенародных. Это относится также к скотоводческим фермам, земледельческим кооперативам, рыболовецким артелям.

«ИНТЕРНАЦИОНАЛ»

Один из праздников Первомая я встречал в Нуакшоте. В тот день в тени было плюс пятьдесят один градус… Однако жара не пугала. Толпы радостных, празднично одетых демонстрантов с детьми и плакатами шли и шли к зданию Национального политбюро. Перед фасадом партийной резиденции — асфальтированная площадь, трибуны. На столбах, как скворечники, — репродукторы. Я стоял в плотной толпе ярко, по-восточному одетых мужчин и женщин, стоял под палящим не нашим солнцем, но совсем не чувствовал себя чужим. Потому что над площадью, над белесыми от зноя песками, над всей Африкой и планетой гремел «Интернационал»…

На трибуну поднялся невысокий худощавый человек в темном, наглухо застегнутом кителе. Генеральный секретарь Союза трудящихся Мавритании товарищ Фалл Малик — вдохновенный, увлекающий аудиторию оратор. Он энергично, с подъемом произнес речь, подробно остановился на международных связях мавританских профсоюзов, рассказал о Советском Союзе, где сам недавно побывал. А когда Малик, напрягая голос, выкрикнул: «Мы требуем: американские агрессоры — вон из Вьетнама!» — бурей оваций ответили собравшиеся.

Я протискивался сквозь толпу, фотографируя в упор крупным планом людей с тяжелыми широкими ладонями и добрым, спокойным взглядом. Очутился возле несколько странной на вид группы мужчин: на голове у каждого вместо густо-лиловой, как здесь принято, чалмы, были венки из моркови, баклажанов, репы. Им было жарко и тяжело, этим людям. По блестящим черным лицам струился пот, а из-под пестрых пучков овощей глядели сияющие глаза. Они с удовольствием объяснили мне, что пришли на праздник с настоящими плодами своего труда. Члены земледельческого кооператива, а в недавнем прошлом кочевники, эти люди впервые в истории Мавритании вырастили в засушливых местах лиловые баклажаны и алые помидоры. И я понял, оценил и разделил их радость, радость созидателей, покоряющих неуютную природу, превративших призрачные миражи Сахары в реальность. Обыкновенная морковка с хвостиком, выросшая по воле человека в краю дюн, смерчей и скорпионов, становится символом новых перспективных явлений в Мавритании.

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Одно из самых древних поселений на территории республики — город Каэди. Это оазис. Здесь скрещиваются пути верблюжьих караванов. Племена скотоводов гонят сюда на продажу стада овец, чтобы купить затем соль, спички, ткани, а если выручка позволит, то и транзисторный приемник. Тесно слепившиеся строения делают город похожим на большой одноэтажный дом со множеством дверей и окон. Недавно в старинном архитектурном ансамбле появился новый, скроенный по-современному корпус хладобойного комбината. В этом сахарском пекле, в стране с миллионным поголовьем скота такое предприятие в интересах народных масс: решены проблемы сбыта пригнанного издалека скота и хранения мяса. Оснащенный по последнему слову техники холодильник — законная гордость мавританцев.

Мавританские женщины не знают, что такое чадра, никогда ее не носили. Волосы обязательно уложены в высокий шиньон, голова покрыта тонким покрывалом — голубым или черным, а лицо всегда открыто. Мавританские женщины никогда не имели права интересоваться чем-то другим, кроме своей семьи. Весь их мир был ограничен горизонтами пустыни и стенами палатки. Так шло из века в век. Но в новой Мавритании я видел женщин, работающих в администрации, на почте, в авиакомпаниях, в редакции газеты «Аш-Шааб». Я видел маленьких девочек в васильковых школьных формах: держа большие портфели в обеих руках, они шли по утреннему Нуакшоту в классы. Для молодых женщин создана сеть кружков шитья, ухода за младенцами и так далее. В этих, казалось бы, простых явлениях, без прочного укоренения которых невозможно уйти от невежества и отсталости, как раз и проявляется поступь молодой республики. Без громких слов, без лишнего шума страна наверстывает упущенный срок.

Горожанка и…

кочевница Мавритании

На ковровой государственной фабрике, где работают веселые, ловкие девушки, я обратил внимание на красочный жанровый плакат с призывом «Руки мой перед едой!». Сам я заядлый собиратель афиш и плакатов, и в моей коллекции есть плакат, очень похожий на мавританский, только издан он у нас — в Советской России двадцатых годов…

Люди этой страны умеют добросовестно взяться за дело, умеют созидать. Пример тому — новенькая, как в сказке, выросшая столица. Пример тому — горнорудный комбинат, где работают три тысячи вчерашних кочевников, а ныне они — костяк мавританского пролетариата.

Советский Союз и Мавритания уже не первый год имеют дипломатические отношения, занимают сходные позиции в ООН по главным, принципиальным вопросам современности. В глухих районах этой страны, где люди никогда не знали медицинских услуг, впервые появились советские врачи. В женском столичном клубе я видел объявление — «Сегодня советский фильм». Даже не уточнялось, какой именно фильм, достаточно, что советский, чтобы зал был полон. В Мавритании побывала делегация КПСС. Прямые партийные связи между СССР и Мавританией укрепят и еще больше разовьют отношения между нашими дружественными странами.

ЧЕРНЫЙ ШАТЕР

В кругу друзей я рассказал случай, который произошел со мной в Мавритании. Мне посоветовали записать эту историю, что я и сделал…

С наступлением вечера в атмосфере Нуакшота появляется что-то похожее на свежесть. Вечером хочется пройтись, подышать ветром. Однако отсутствие уличных фонарей и тротуаров ограничивает прогулку топтанием возле отеля. Здесь-то я и познакомился с горным инженером, англичанином Крайсом.

После прогулки мы вместе ужинали в гостиничном ресторане. Крайсу, вероятно, за пятьдесят. Может, и больше. Худой, остролицый. Внимательные серые глаза в оправе выцветших бровей. Кожа на руках и щеках воспаленно-розовая, в мелких, как трещины, морщинах. Крайс заметил, что я его рассматриваю.

— Морозы Аляски, — говорит он, вытягивая большие красные руки. — Я долго работал на рудниках в Аляске. Дикий холод и острые, как бритва, ветры. Ветры режут, секут кожу. На морозе обветренная кожа трескается, потом слезает. Как от ожога. Остается тонкая, очень нежная кожа, она ужасно болит на ветру. На всю жизнь становится красная.

Крайс потер руки, как бы согреваясь, вспомнив стужу Аляски.

— Но я тепло вспоминаю этот промерзлый край! Там хорошо платили.

Крайс говорит о Перу, Индии и еще каких-то странах, где работал по контрактам с международным горнорудным концерном. Оказывается, есть такой всемогущий концерн, его создали очень важные капиталисты Европы и Америки. Чувствуя мою неосведомленность в этом вопросе, инженер охотно просвещает. За десертом я узнал, что концерн занимается разведкой полезных ископаемых, строительством шахт и эксплуатацией залежей. Крайс — строитель шахт и рудников. Закончив объект и передав его в эксплуатацию, Крайс подписывает с концерном новый договор, перебирается в другую страну.

Дня через два мы встретились на пляже. Крайс лежал под полосатым зонтом и читал письмо. На конверте издали была видна стандартная английская марка с профилем королевы.

— У меня событие! Дочь выходит замуж! Слава богу, теперь они все пристроены…

Неопределенного возраста поджарый Крайс оказался отцом троих взрослых детей.

— Теперь все пристроены. Кроме нас с Нэнси… Ей уже тяжело бродить со мной по свету. А вот своего угла у нас так и нет… Есть мечта.

И Крайс делится своей мечтой — купить дом на острове Ямайка и дожить там свой век.

— Почему именно Ямайка? — спрашиваю я.

— О, сказочный остров! Я работал там на бокситах.

Из океана вылез большущий краб. Мы припустились за ним, и разговор о Ямайке на этом оборвался.

Однажды мы возвращались после лихого ковбойского фильма, и Крайс, посмеиваясь над героем, заметил:

— Завтра у меня начнется не менее романтичное путешествие, чем у этого молодца. Я отправляюсь в пустыню, но не на конях, а на «Лендровере»…

Крайс объяснил, что хочет проехать до медных месторождений Акжужта по маршруту будущей трассы. Дорога еще не проложена, поэтому поездка предстоит нелегкая.

— Если вам как журналисту это интересно, то место в кабине найдется. Я еду один.

Не помню сейчас, в какой форме он это предложил — то ли в шутку, то ли всерьез, но я согласился. Дела в Нуакшоте я закончил; очередной рейс на Париж ожидался через неделю. Путешествие в глубь Сахары было заманчивым.

Утром, выпив по чашке кофе с булочкой, отправляемся в путь. Вездеход «лендровер» выглядит импозантно: вместительная кабина на мощных узорчатых шинах, сверху торчат антенны.

Выехали за город, и сразу же кончилась дорога. Плотный настил песка, колючая трава… Километров через пятьдесят песок исчез. Плоскость пустыни была густо усыпана небольшими черными камнями. На ярком солнце камни блестят антрацитовым блеском. Если черный камень перевернуть, то с обратной стороны он светлый. Так «загорают», обугливаются за века осколки скал под сахарским солнцем…

Ориентируясь по компасу и подробной топографической карте, мы без приключений проехали целый день. Не встретили жилья, не приметили ничего интересного в однообразном ландшафте. Стало смеркаться, и мы решили дальше не ехать, заночевать в дороге.

Остановимся у того черного холма, что справа. До него километра полтора, — сказал Крайс, беря правее.

Я пригляделся и увидел, что это не холм, а черный шатер.

— В самом деле — шатер! — удивился Крайс, — Странно. Лагерь кочевников из одного шатра не бывает…

Подъехали к шатру. Тихо. Услышали вздох и чавканье. Мы обошли шатер и увидели лежащего в тени верблюда. Он жевал пучок колючей травы.

— Мир добрым людям, — сказал я по-арабски, раздвигая зашторенный вход.

— Мир и вам, — отозвался слабый голос.

Я пролез внутрь шатра, Крайс остался у входа. На потертом ковре, обложенный пестрыми подушками, лежал старик. Не нужно было ни о чем спрашивать, чтобы понять, что старик при смерти. Лицо безжизненное, взгляд тусклый, отрешенный. Синяя чалма сползла с головы, обнажился незагорелый безволосый череп, что придавало старику жалкий вид. У кочевников считается неприличным показаться гостю в таком виде, с непокрытой головой. Старик из последних сил пытался пристроить чалму на темени, но не мог. Руки не слушались. Я плотно обернул ему голову синей тканью, заправил концы.

— Храни тебя аллах, — прошептал старик.

В шатре появился Крайс с саквояжем и походным холодильником, где хранились наши продукты и пиво. Мы разложили холодный ужин, предлагая старику то-одно, то другое. Он отказался от всего, но захотел чаю.

— Здесь, — он показал в угол, — есть дрова.

Дров оказалось достаточно, чтобы развести хороший костер у входа в шатер. В безветренной ночи пламя горело медленно, ровно, как декоративный огонь на сцене.

Старик выпил стакан сладкого зеленого чаю, немного ожил, заговорил.

— Мой караван ушел, а я остался. Я не мог больше идти с караваном. И они не могут ждать неизвестно сколько времени, пока я умру.

— Неправда, — возразил я, — ты остался не умирать, а переждать болезнь. Думал, отпустит. На это ты и рассчитывал, когда остался. Иначе зачем бы тебе верблюд?

— Ты прав, — ответил кочевник из темноты. — Пожалуй, я так хотел… Думал переждать, пока пройдет болезнь, и догнать своих. Но этому не быть…

Вдруг он попросил спалить все дрова, какие были. Я попробовал его отговорить; чай приготовлен, и нет нужды попусту жечь ценные дрова. Но старик настаивал. Я побросал все поленья и хворост в огонь, и костер запылал, вскидывая золотую гриву пламени. Старик тем временем чем-то шуршал в своем углу. Потом позвал меня. Я подсел рядом. Он протянул газетный сверток.

— Здесь мои деньги, положи их в огонь. Я хочу так… Пусть сгорят.

Я высунулся из шатра и бросил пакет в огонь. Пламя стало ярче, и я увидел, как старик ожившим цепким взглядом следит за мной. Крайс в это время находился в машине и ничего не заметил.

Кочевник снова позвал меня. Он стал многословнее.

— В пакете не было никаких денег. Так — бумажки, мусор. Я хотел испытать тебя… Теперь доверяю. Слушай!

И старый араб поведал о своей жизни. Когда-то, в давние времена, Абу Дада, так звали кочевника, был разбойником на больших караванных путях. Еще полвека назад через Мавританию шла великая африканская торговля золотом, серебром, солью, краской индиго. Банков тогда и в помине не было, ценности купцы возили с собой. Торговые караваны грабили, а самих купцов убивали либо продавали в рабство. Этим делом и занимался в молодости правоверный Абу Дада. Был он, по его словам, грозой торговцев, отчаянным атаманом… С тех пор многое переменилось. Разбойничьи набеги отошли в предания. Абу Дада с годами сделался скотоводом, мирным кочевником. И вот теперь, когда настало время умирать, он доверяет мне тайну: в горах возле Акжужта есть пещера, где хранятся награбленные в былые дни сокровища… Старый разбойник завещает сокровища мавританскому государству. Он сообщает мне местонахождение клада, просит повторить — запомнил ли я.

К утру старик умер. Мы завернули его в шатер, схоронили в неглубокой яме. На могиле торчком поставили плоский камень, как это принято в сахарских племенах.

— Крайс, мне выпала почетная миссия обогатить мавританскую казну, — сказал я своему спутнику, когда мы двинулись дальше. И я рассказал о завещании старика.

Крайс остановил машину, уставился на меня, разгадывая, дурачу я его или нет. Убедившись, что не шучу, забеспокоился.

— Вы хорошо запомнили место?

— Отлично, это совсем просто.

— Тогда полный вперед! Может быть, мы засветло доберемся до Акжужта — и сразу же в пещеру.

Полагая, что Крайс чего-то не понял, я снова объяснил ему, что старик завещал клад государству, а не нам.

— Э, да бросьте вы, в самом деле! Клад наш! Черт побери, а? Если старик не наврал, то… О, я ни минуты не останусь в этом пекле! Наплевать на концерн, на контракты. Сразу же махну на Ямайку, а? Сказка! А вы, что вы сделаете с этими… ну с сокровищами?

Я снова повторил, что клад не наш и что я открою его только официальным властям.

Крайс не обращал на мои слова внимания. Он балагурил, смеялся, прибавлял газу, мечтал вслух. Я замолчал и перестал его переубеждать. Это его как-то насторожило. Он тоже приумолк. О чем-то сосредоточенно думал.

— Надеюсь, делить будем поровну? Хотя вам полагается чуть-чуть больше — за знание арабского языка. Иначе мы не узнали бы тайны…

— Крайс, ничего делить не будем. Я уже сказал.

Ехали молча.

— Вы, может быть, не хотите со мной делиться?

— О Крайс! Если бы я хотел все взять себе, то вообще вам ничего не сказал бы.

— Верно. Тогда не понимаю.

Он затормозил.

— Вы действительно намерены поступить так, как завещал полоумный араб?

— Да, Крайс, да, да!..

— Послушайте, вам не нужны деньги?

— Нет, Крайс, эти не нужны.

— Тогда отдайте все мне, а? Мне очень нужны деньги. Мне надоели жара и холод, скитания и неудобства. Вы же знаете, я старый… Вы жалели вчера разбойника, ну почему вам не жаль меня? Прошу, упрашиваю вас…

Крайс, я поступлю так, как хотел старик.

— Но его нет, старика, ему все равно! А я есть! Я не хочу больше здесь, мне надоело. Отдайте мне клад! Отдайте!

— Не отдам, Крайс. Поехали.

— Глупо. И некрасиво с вашей стороны. Что ж, поехали…

Молча ехали целый час. Я задремал. Проснулся оттого, что машина встала.

— Долго нам еще, Крайс?

Он сделал неопределенную гримасу.

— Кажется, спускает заднее правое колесо. Взгляните, пожалуйста.

Я выпрыгнул из машины, отошел назад, ткнул ногой в гулкое колесо.

— Все в порядке!

«Лендровер» рванулся, из-под колес пальнули мелкие камни, и я не успел опомниться, как машина была уже далеко. Я не побежал, не позвал Крайса. Я моментально понял, в чем дело, понял, что догонять и взывать бесполезно.

Машина быстро удалялась, волоча шлейф коричневой пыли. Потом и пыль рассеялась. Не осталось даже следов колес.

«Кепку забыл в кабине!» Почему-то эта мысль меня особенно огорчила.

Можно было ориентироваться по солнцу, но как это делается, я не знал. Куда идти — на запад, на восток? Для меня было все равно. Я шел наобум, примерно в ту сторону, куда ушла машина. Шел и думал, что скоро меня начнет мучить жажда, что настанет ночь, что в пустыне ночи холодные… Потом… Я не знал, что станет со мной потом.

Я шел долго. Меня удивляло, что не хотелось ни есть, ни пить. Идти было легко. Ровная пустыня, посыпанная мелкими черными камнями, оказалась очень удобной для ходьбы. Голову я обвязал майкой. Сильно обожженными сделались только губы. Но боль была терпимой.

С наступлением сумерек под ногами исчезла твердая почва. Начались пески. Идти стало тяжело. Зыбкие крутые скаты дюн осыпались при каждом шаге, и сколько ни взбирайся, все остаешься на том же месте, глубже увязая в песок… Я попытался обойти одну дюну, но вокруг громоздились одинаковые песчаные холмы, и я запутался, не зная, какой же из них мне надо обходить. Хотел вернуться назад, туда, где Сахара каменная, но не смог: песок не оставляет следов.

Ночь я провел в глубокой воронке. Никогда не думал, что мягкий песок ночью может быть таким жестким и холодным, словно цементный пол. Кажется, я спал. Или впадал в забытье. С первыми лучами солнца снова принялся карабкаться по оползающим дюнам, стараясь забраться на высокие гребни, чтобы увидеть местность. К полудню добрался до скалы, торчавшей среди дюн. Я решил остаться на этом утесе. Обшарил расщелины, но ничего не нашел, что можно было бы употребить в пищу. Даже ящериц не было. Забрался на самый верх скалы, откуда проглядывались просторы Сахары. Величественным спокойствием веяло от пустыни. Ни звуков, ни ветра. И так века…

На скале я провел весь день и следующую ночь. Утром третьего дня мимо проходил караван кочевников, перебиравшихся на новые пастбища. Они заметили меня и спасли. Акжужт оказался недалеко от моей скалы, и в тот же день я был в поселке. Префект выслушал мой пересказ исповеди Абу Дады, и в сопровождении должностных лиц мы отправились на розыски пещеры. Названную стариком гору нашли без труда. На горе вовсю шли работы: строились шахты для добычи медной руды. Пещеры не было. Ее взорвали во время строительных работ всего несколько дней назад…

Крайса я больше не встречал.