Эсминцы и сражение на Балтике. Том 3

Глава 21

Бомбежка эстонской столицы закончилась также быстро, как и началась. Затихли зенитки, а самолеты с черными крестами и с красными звездами еще какое-то время покружились в небе в воздушном бою, обстреливая друг друга, а потом разлетелись в разные стороны от города, пропав где-то за горизонтом. Но, исторический центр Таллина от немецких бомб пострадал очень сильно. Как будто немцы выместили всю свою злобу за капитуляцию финнов на эстонцах, отомстили таким образом за взятие советским десантом Хельсинки.

От разрывов бомб разрушения имелись и в Нижнем городе, и в Вышгороде. Кроме Домского собора и церкви Святого Олафа, подверглись бомбовой атаке башни Длинный Герман и Толстая Маргарита, как и вся улица Пикк, проходящая между ними. А многие дома и старинные постройки оказались разрушены в разной степени. Самолеты улетели, словно воздушного боя и не было, а старый город лежал в руинах, горел и дымился.

Несмотря на бомбежку, санитарные машины прибыли в порт, и погрузка раненых прошла успешно. Саша вместе со всеми катерниками помогал грузить носилки с тяжелоранеными бойцами. Все, прибывшие вместе с санитарным транспортом врачи, медсестры и санитары, видя белую летнюю форму Лебедева, сильно испачканную кровью, постоянно спрашивали, не ранен ли он.

Когда уже заканчивали погрузку, на пирс въехала черная «эмка». И дядя Игорь, едва вылез из машины и увидел Александра, тоже решил, что он ранен и, словно малыша, начал при всех громко спрашивать, куда зацепило и сильно ли болит. Начальник разведки привез катерникам новый приказ штаба флота, которым командиром дивизиона торпедных катеров, вместо погибшего Андрея Дубилова, назначался старший лейтенант Владимир Гуманенко, а Александр Лебедев возвращался обратно в разведывательный отдел.

Уверениям Александра, что он совсем не пострадал в походе, Игорь Добрынин, видя многочисленные пятна крови на форме племянника, никак не хотел верить. Только когда Лебедев снял китель, садясь в машину, оставшись в тельняшке, дядя убедился, что новых ранений на теле молодого родственника, действительно, не появилось. Правда, то ли от пережитого стресса, то ли от тряски на катере, рана на груди у Саши опять закровила и нуждалась в срочной перевязке.

Потому, как и в прошлый раз, дядя первым делом отвез Лебедева в ту самую поликлинику при госпитале, куда его еще до отлета в Ленинград записали на перевязки. В этот раз никаких бумаг уже оформлять не требовалось, и Александр надеялся, что процедура не займет много времени.

Но, флотская поликлиника оказалась переполненной, как и сам госпиталь. И раненых постоянно подвозили. И были это не фронтовики и не краснофлотцы, а обычные горожане, жертвы недавней немецкой бомбежки, женщины, старики и даже дети. Весь медицинский персонал оказался загружен, и Александра перевязали только тогда, когда Игорь Добрынин вмешался и лично переговорил с главным врачом, которого хорошо знал. После поликлиники дядя приказал водителю заехать на флотский склад, где Александру выдали новую летнюю форму. И только после этого они поехали в разведотдел.

— Как же ты снова меня напугал, маленький засранец, — сказал дядя Игорь племяннику, едва они остались вдвоем в кабинете. И тут же добавил, обняв Сашу:

— Но ты, черт возьми, молодчина! Выполнил боевое задание, обеспечил проход десанта к Хельсинки.

— Так это водолазы старлея Прихватилова молодцы, это они прошли с катеров под водой и взорвали финские пушки к чертовой матери, — сказал Лебедев.

— Они, само собой, отличились. Но, потопленные «шнельботы», — это твоих рук дело. Да и успех всего катерного похода ты обеспечил. Я знаю. Доложили мне уже. Так что не отпирайся, — проговорил дядя.

— Со «шнельботами» просто повезло нам одну из торпед удачно сбросить. А вот катерники Гуманенко тараном финские катера топили. Вот это да, настоящий героизм. Причем, все погибли, а Гуманенко за борт при ударе выкинуло. Потому и спасся. Даже не поранился. Вымок только. Повезло ему, удача улыбнулась, — рассказал Саша обстоятельства боя.

— А что там с экспериментальными ракетными установками? Как применили? — поинтересовался каперанг.

— Последний немецкий торпедный катер поджарили ракетами, а еще десант ими поддержали. Нормально прошло, — поведал Александр.

— Значит, годное оружие у Лехи получилось? — спросил Игорь.

— Отличное! Бьет поточнее «катюш». Так что пусть Леша развивает его. Хорошие ракеты. И пусковая установка достаточно удобная. Я бы даже на катера побольше таких поставил. На «Г-5» отлично смотрятся, как будто там и были всегда, — высказался Лебедев.

— А ты знаешь, Леха добился, чтобы Сергея Королева к нему на «Арсенал» в ракетную лабораторию перевели. Так что наш Алексей теперь вместе с этим Королевым, которого ты так расхвалил, ракеты разрабатывать будет, — сообщил дядя.

— Вот это новость! А как удалось Сергея Павловича из лап НКВД вытащить? Насколько я помню, он в прошлом году был осужден вторично на восемь лет за троцкизм и отправлен в московскую «шарагу» ЦКБ-29, — произнес Саша.

— Так ведь, сам товарищ Сталин ракетным проектом очень заинтересовался. А ракеты конструкции нашего Алексея, на данный момент, одни из самых лучших считаются, какие у нас в стране есть. Вот товарищ Сталин и приказал организовать при заводе «Арсенал» специальную лабораторию, куда Леша имеет право набирать любых необходимых специалистов, хоть даже осужденных, — объяснил Игорь. И тут же, что-то вспомнив, взглянул на часы и сменил тему:

— Ты это, племяш, иди-ка сейчас поешь, отдохни немного и рапорт напиши, укажешь там, как все прошло, а я пока совещание провести должен. Потом об остальном переговорим.

Лебедев с радостью последовал дядиному совету, поскольку в животе у него, действительно, уже очень давно совсем ничего не было, отчего живот громко урчал, возмущаясь. Он спустился в столовую комсостава и начал наворачивать борщ со сметаной. А в это время немецкая эскадра выдвигалась из Готенхафена.

На линкоре «Тирпиц» пробоину от торпеды наскоро заварили. Только за такой короткий срок, конечно, ни о каком восстановлении брони в этом месте не было и речи. Бронеплиты взрывом сорвало и выбросило в море. Работая без отдыха, ремонтники наспех подвели кессон, откачали воду, обрезали выгнутые взрывом края обшивки и кое-как заварили дыру довольно тонкими стальными листами, какие нашлись на складе. Внешне повреждение, вроде бы, ликвидировали и даже закрасили. Через сутки снаружи, особенно издалека, место взрыва уже почти не просматривалось. Но, последствия встречи с советской торпедой, выпущенной с подлодки Маринеско, которая угодила в кормовую часть левого борта, одной лишь дырой в корпусе не ограничивались.

Конечно, корабль после торпедной атаки добрался до Готенхафена своим ходом, а основные его узлы не пострадали, но, помимо самой пробоины, имелись и другие довольно неприятные последствия. Башню «Цезарь» взрывом капитально заклинило, и она полностью утратила боеспособность, перестав поворачиваться. Башня «Дора» тоже после взрыва поворачивалась с трудом, рывками, ужасающе скрипя металлом. Левый гребной вал, после срабатывания взрывателя торпеды, работал с недопустимой вибрацией, что вынуждало значительно снижать скорость корабля. А коридор вала получил течи. Нарушилась и герметичность продольных и поперечных переборок в районе взрыва, что привело к затоплению вспомогательных электрогенераторов и выходу их из строя. На ликвидацию всех повреждений времени не давали. И теперь в поврежденных отсеках постоянно работали трюмные помпы.

В таком состоянии линкор должен был отправляться на ремонт, а не в бой. И гросс-адмирал Эрих Редер это прекрасно понимал, но против приказа Гитлера возражать уже не мог, потому что на кону стояла честь всего немецкого флота, который Редер лично так долго и кропотливо поднимал из руин после поражения в Первой мировой и выращивал, как собственного ребенка. Тем более, что и самого гросс-адмирала бесил тот факт, что русские под самым носом у кригсмарине провели успешную десантную операцию стратегического уровня, заняв Хельсинки. А значит, недавний десант большевиков в Литве был для них только пробой сил. К тому же, возле финской столицы погибли еще четыре немецких торпедных катера и два миноносца, что тоже являлось для Редера чувствительным ударом. Но, самым болезненным стало то, что большевики после капитуляции Финляндии контролировали не только Финский залив, но и половину Балтики. А их корабли никак не давали силам вермахта занять Ригу.

Несмотря на то, что линкор советская торпеда повредила, гросс-адмирал поднял на нем свой флаг: черный адмиральский крест с двумя скрещенными гроссадмиральскими жезлами с желтым орлом посередине на белом поле с синей каймой по краю. Несмотря на повреждения, «Тирпиц» все еще был достаточно мощен. Его отличное бронирование призвано было защитить экипаж в две с половиной тысячи человек от двенадцатидюймовых снарядов русских линкоров, а тем более, от обстрела с крейсеров. Прочнейший броневой пояс из крупповской стали прикрывал две трети длины корабля по ватерлинии, достигая в высоту пяти метров. А толщина брони цитадели доходила до тридцати двух сантиметров. Кормовая и носовая оконечности тоже имели броню, но не столь толстую. Нос защищался броней толщиной в шесть сантиметров, а корма — в восемь. Суммарная масса корабельной брони составляла почти половину водоизмещения линкора.

И пусть даже башня «Цезарь» стрелять не могла, но оставшиеся шесть пятнадцатидюймовых орудий представляли собой огромную силу. Ведь корабль, помимо них, имел и еще множество пушек более мелких калибров. Потому Эрих Редер чувствовал себя на этом корабле вполне защищенным. К тому же, гросс-адмирал даже не думал назначать какой-нибудь другой корабль своим флагманом, потому что ни одного сравнимого по мощи корабля в кригсмарине и не имелось. «Шарнхорст» во многом проигрывал «Тирпицу». А его одиннадцатидюймовки все-таки были слабоваты и не гарантировали расстрела советских линкоров издалека, на что очень надеялся Редер, ведь орудия «Тирпица», при сходной скорострельности, стреляли дальше, чем пушки советских линкоров на целых шесть километров. Хотя «Шарнхорст» стрелял еще быстрее и дальше, до сорока километров, но от его одиннадцатидюймовых снарядов броня советских линкоров могла защитить большевистских моряков, а от снарядов «Тирпица» — нет. Потому что броня их рассчитывалась на противостояние двенадцатидюймовым снарядам, а никак не пятнадцатидюймовым.

Линейный крейсер «Шарнхорст» покинул французский Брест на рассвете второго июля. Но, он безнадежно опаздывал. Недалеко от Датских проливов он снова попал под английскую бомбежку. Три бомбы угодили в корабль, вызвав неприятные повреждения. По странному стечению обстоятельств, там тоже после взрывов бомб заклинило башню «Цезарь» и разворотило корму, правда, надводную ее часть. Тем не менее, пожар, начавшийся после бомбежки, оказался довольно серьезным, и кормовые артпогреба пришлось затапливать. И в таком состоянии корабль продолжал движение в сторону Готенхафена. С этим нужно было что-то решать. Но, Редер уже не хотел принимать никаких решений, идущих вразрез с волей фюрера. Старому гросс-адмиралу надоело выслушивать тирады Гитлера о его, якобы, трусости. Он решил, что пойдет в бой с русским флотом, как есть, на израненных кораблях, раз того требует глава Третьего Рейха. Редер был пожилым человеком. Он уже достаточно пожил и многое видел. И терять ему было нечего. Он решил, если надо, погибнуть в бою вместе со своим флотом.

Стоя на ходовом мостике «Тирпица» и переваривая очередное неприятное известие, Редер вспоминал, что «Шарнхорст» уже с самого начала стал жертвой неудач. Когда еще только строили его корпус, корабль неожиданно перевернулся внутри сухого дока, задавив насмерть больше сотни судостроителей, а двум сотням причинив серьезные травмы. Да и потом строительство не шло гладко, аварии происходили почти ежедневно. Из-за постоянного риска специалисты даже стали отказываться от работы на верфи в Вильгельмсхафене, и пришлось повышать заработную плату.

Когда корабль спускали на воду, трос лопнул, и «Шарнхорст» протаранил две баржи, экипажи которых оказались в воде. Когда линейный крейсер испытывали, во время учебных стрельб дульные газы повредили ангар и гидросамолет. В самом начале войны, при обстреле Данцига, произошел взрыв ствола носового орудия от чего погибли почти два десятка моряков. А еще дюжина задохнулись внутри носовой башни. Потом корабль слишком часто попадал под бомбежки. А еще он страдал перегревом трубок системы охлаждения, отчего на нем опасались долго поддерживать полный ход. «Шарнхорсту» просто не везло. И вот несчастливый корабль снова попал под бомбы англичан…

Опаздывал не только линейный крейсер, но и все эсминцы, отозванные из Норвегии, куда их сначала направили в качестве подкрепления. Но, немецкая эскадра, тем не менее, выходила из Готенхафена. Фюрер желал скорее бросить в бой немецкие корабли, и Редер не собирался на этот раз перечить ему. Первым шел отряд из трех крейсеров. Головным был «Нюрнберг». За ним в кильватер следовал «Кельн», а замыкал «Эмден». «Тирпиц» шел за крейсерами, а следом за ним, прикрывая линкор сзади, в арьергарде двигались оба броненосца «Шлезвиг-Гольштейн» и «Силезия». Справа по борту шли два миноносца и эсминец «Z-26». А левый борт линкора прикрывали три миноносца. Вместе с «Шарнхорстом» должны были прибыть еще пять эсминцев и, хотя они опаздывали, Эрих Редер надеялся, что к моменту генерального сражения с флотом большевиков они подойдут в заданный квадрат.

По мысли фюрера, бой с большевистской эскадрой должен был состояться где-нибудь возле Риги. Потому что эскадра красного флота в этот момент стояла в Рижском заливе и била всеми своими орудиями по наступающим частям вермахта, не давая немецким сухопутным силам штурмовать город. От огня корабельной артиллерии противника немецкие войска несли ощутимые потери.

Но, гросс-адмирал, конечно, не знал, что в потерях под Ригой виноват не только Краснознаменный Балтийский флот, а и новые силы, заранее переброшенные Ставкой Верховного Главнокомандования с Дальнего Востока и вступившие в бой. Сотня тысяч бойцов двадцать пятой армии успела развернуться под Ригой и теперь сильно осложняла продвижение врага в Прибалтике. Именно благодаря своевременному развертыванию этой армии на пути наступления немцев, советскому командованию и удалось высвободить силы для взятия столицы Финляндии.

К третьему июля части РККА полностью оставили Либаву и отошли на Курляндский полуостров, предпринимая атаки на левый фланг немцев, рвущихся к Риге. Подкрепленная тысячами новых бойцов, прибывших с Дальнего Востока, оборонительная линия по Двине-Даугаве держалась крепко. Во всяком случае, немцам никак не удавалось форсировать реку и создать хоть какой-нибудь плацдарм для того, чтобы закрепиться для дальнейшего прорыва. Потому вермахту приходилось напрягать все свои силы, чтобы продвинуться хотя бы вдоль берега. К третьему июля фон Лееб уже завяз в штурмовом сражении. Он послал в бой всех, кого только мог и постоянно запрашивал новые резервы.

Саму Ригу и оборонительный рубеж по Даугаве Жуков и Тимошенко спешно укрепили, вовремя приказав оборудовать многочисленные огневые точки. Оборона строилась эшелонированной и достаточно труднопреодолимой для противника. Помимо водных преград и огневых точек, вокруг города быстро создавались противотанковые рвы и минные поля. К тому же, имелась и вторая линия обороны, которую должны были удерживать не только рабочие батальоны, но и части НКВД. А весь правый фланг прикрывал своим огнем Краснознаменный Балтийский флот. Линкор «Марат», крейсер «Киров» и новые советские эсминцы почти непрерывно били по противнику из Рижского залива, не давая немцам ворваться в город.