Фокусы реальности

16. ПОКА ОСЕНЬ СПОРИТ С ЗИМОЙ

БУДЕТ ТЯЖЕЛО…

С непривычки спину ломило. Хорошо хоть рукавицы рабочие выдали, но кожа на пальцах всё равно саднила, словно из рук с силой рванули верёвку.

Через час они закончили свой «надел», но Кавуз не дал бригаде сразу развалиться, расслабиться — настоял, что сперва нужно всё прибрать, сложить на место инструменты, а то потом совсем в лом будет, и только потом, пока бригада пыталась примоститься на каменистой площадке, подошёл к одному из зелёных охранников.

— Добрый день, уважаемый, — орк смотрел с любопытством. — Мы свою часть закончили. Сидим, да?

— А чего тут сидеть? — орк пошевелил бровями. — Отправьте засланца за бригадиром, пусть примет. Да пойдёте на отдых.

— Сам схожу тогда? — на всякий случай уточнил Кавуз. Пацанов отправлять не хотел: накосячат ещё. А старших гонять… Лучше уж сам.

— Ну, сходи, — согласился орк.

Проверять пришёл квадратный немногословный мужик по кличке Гиря. Чем-то он напоминал Надима — может, тем что больше молчал? Гиря оценил сделанное, сказал:

— Нормально, — пожевал губами, выдал пару скупых замечаний, после чего махнул рукой: — Вали́те. Можете сразу обедать.

Они поднялись, ощущая тяжесть в разом затёкших суставах, начали спускаться к посёлку, разминувшись с ещё одним бригадиром, узкоглазым как киргиз, и уже в спину услышали:

— Рожи хоть умойте перед столовой.

Кавуз посмотрел на пыльные лица и робы. Да уж. Одежду хоть выхлопать, что ли…

По времени больше было похоже не на обед, а на ужин. Часа четыре, больше даже. Пока умылись, переоделись — почти пять.

В столовой они оказались в компании ещё трёх бригад. Накормили их вкусно, сытно. Сидели у самого окна раздачи, и было слышно, как в кухне разговаривают два голоса, мужской и женский.

— Миш, а остальные что — обедать не будут?

— Почему, будут. Шевелятся еле-еле, к ужину подтянутся.

— Обожрутся сразу, и обед, и ужин…

Мужской голос изменился, словно он хотел посмеяться и досадовал одновременно:

— Обрыбятся, Ленуся! Полную пайку получает только тот, кто балду не пинал.

— Получается, четыре бригады только?

— Ну. И наши.

— И наши… — задумчиво повторила женщина. — Надо же. Мне бы кто тогда сказал, что я беловоронских орков своими буду называть — обсмеяла бы.

— Ха! Обсмеяла бы! — мужик хрипловато засмеялся: — Башку́ б ты ему отрезала, в это поверю.

Женщина весело хмыкнула:

— Это потому что я дура была.

— А сейчас?

— А сейчас я умная. Не хочу бо́шки чекрыжить. Артисткой быть хочу, понял?

— Да это уж мы в курсе…

В окошко раздачи выглянула хорошенькая голубоглазая девушка, убедилась, что больше голодающих не наблюдается, и задвинула ставню-заслонку. Сразу стало не слышно ни кухонных шумов, ни разговора.

Кавуз покосился на свою забытую вилку, замершую в воздухе с куском котлеты, и встретился глазами с Рухидом.

— Вот тебе и повариха, — обескураженно проговорил тот.

Надим, тоже прислушивавшийся к разговору в кухне, ничего не сказал, только выразительно пошевелил бровями и уткнулся в свою тарелку.

Ну, дела.

Худо ли бедно, с сегодняшней нормой справились все. Не успевшим до пяти бригадам пришлось дожидаться восьми вечера. Кавуз гадал: позовут ли их ещё раз? Позвали. Видать, «Миша» решил не менять своё слово. Тем, кто уже успел получить обед, раздали ужин. Остальным — обед, не до конца остывший только благодаря объёму кастрюль и бачков. Хотя его сложно было назвать даже тёплым. Тарелки с супом подёргивались белой плёнкой жира. Бригада Салима начала ворчать и возмущаться, но Пилсур, сидевший рядом, только за соседним столом, ткнул возмущающихся в спины и громко объявил:

— Хороший какой суп, наваристый! — и прошипел сидящим рядом: — Ешьте скорей, пока нас из-за этих баранов не выгнали…

Кавуз покачал головой. Допрыгается Салим. И других подставит. Не хочет смириться с судьбой, не хочет один глаз закрыть. Дурак.

В кухне брякали кастрюли и пела женщина. Очень красиво, на непонятном языке. Слов было не разобрать, иногда только повторялось: «Аморе! Аморе!» Итальянский, наверное.

Баронство Денисова, Хвост Дракона, Пещеры, 18.06 (октября).0055

Кавуз

Следующий день оказался труднее. Здесь было тяжелее, чем на строительных работах в крепости, сильно тяжелее. Тело с утра ныло, как избитое. На утренней поверке Бурый посмотрел на них скептически и объявил:

— Первая неделя — норма выработки снижена на тридцать процентов. Даю вам время втянуться. Вторая — на пятнадцать. Дальше по полной. Жрать будет только тот, кто норму делает, и делает вовремя. Я предупредил.

То, что старший бригадир со жратвой не шутит — это по вчерашнему поняли уже все. Молодые пацаны испугались остаться голодными, начали суетиться. Эх, стазу видно — на стройке не работали, мешков не ворочали. Рухид, глядя на такую горячку тоже поморщился:

— Слышь, молодёжь! Не спешите так! Спокойно, с расстановкой. Силы рассчитывайте.

Вроде дошло. Но через некоторое время мальчишки снова задёргались, заторопились.

Гиря, с утра определивший им фронт работ, ушёл к другой бригаде и только изредка поглядывал издалека, словно приценивался. Перед обедом подошёл к молодым, потребовал:

— Руки! — и показал растопыренные пальцы.

Шухрат оглянулся на остальных и первым начал стаскивать рабочие рукавицы.

Даже в верхонках было видно, что руки у пацанов дрожат.

Гиря скорбно прищурился на всех троих, словно хотел сказать: «вы чё, не понимаете, что вам говорят?» — но не сказал, отчего те съёжились ещё больше.

Кавуз тоже морщился и думал, что работники во вторую смену из них будут никакие. Бригадир неопределённо рыкнул и мотнул головой:

— Обедать, — голос у их бригадира был глубокий, и каждое редкое слово натурально падало гирей.

Площадка перед столовой чем-то напоминала базарную площадь. Потихоньку стягивались бригады. Кавуз посчитал: не все. Хорошо, если половина. Бригадиры кучковались тут же, отдельным кружком. Трепались негромко. Бурый посмотрел на наручные часы, поднялся на крыльцо:

— Так, опоздавшим больше чем на полчаса — половинная пайка, — говорил своим, но вся площадь затихла, прислушиваясь. — Кто до конца перерыва не уложится — хлеба с водой, и пусть обратно топают.

Рухид тоскливо подумал вслух:

— Хоть бы хлеба добавки дали, на вечер хоть по куску спрятать. Ужинать-то не придётся, а, Кавуз?

Но ответить он не успел. На крыльцо выпорхнула девушка, которую до этого все они видели только издалека. Красивая она была. Рыженькая, фигуристая. Ухоженная девка, сразу видно. Не избалованные в последние дни женским обществом, мужики уставились на неё во все глаза.

А Шурочка посмотрела на них с насмешливым прищуром и спросила у Гири:

— Ну чё, которые твои?

Гиря мотнул в их сторону головой, а Лось рассудительно добавил:

— Да чего мелочиться, Шуро́к? Кто норму сделал — всех и поправь.

— Правильно! Трудовое поощрение! — вставил Червончик. — И справедливо, и тебе лишняя практика — дохтур что сказал?

Шура почесала нос:

— Тогда долго будет. Пусть в столовую заходят, я на месте поправлю.

Смысл этого малопонятного разговора дошёл до них в столовой. Девчонка неторопливо шла вдоль рядов, на несколько секунд останавливалась около каждого, опускала на голову свою маленькую ладошку. Целительница! Ушла из мышц тупая ноющая боль, спины распрямились, даже как будто стало веселее.

Рухид, уверившийся, что ужин сегодня будет, взбодрился и внимательно смотрел, как докторша идёт вокруг их стола, а потом негромко сказал соседям:

— А с такой бабонькой, наверное, всю ночь можно, а? Она ж того… И подбодрит, и поднимет.

Сказал по-своему, но Шурка усмехнулась и ответила по-русски:

— А ты работай без взысканий. Глядишь, и дам тебе талончик. Проверишь, — хитро улыбнулась и пошла к другому столу.

Рухид только крякнул, а Кавуз сердито сказал:

— За языком следите-ка. И вообще, говорим по-русски. Пацаны плохо знают, а скоро проверка.

МЕЖСЕЗОНЬЕ

Серые Земли, посёлок Хушо, 18.06 (октября).0055

Андалеб

Неожиданно для самого себя Андалеб оказался во главе разношёрстного отряда, который продолжал разрастаться с каждым днём. С разных концов степи стекались теперь уже не только родичи, друзья и сочувствующие, но и просто удальцы, желающие поучаствовать в большом походе. Большей частью это была молодёжь, буйная, шумная, безудержно выхваляющаяся друг перед другом. Те, кто торопился сделать себе имя.

Были, конечно, и старшие. Родичи попавших в плен, но… По большей части это были люди, не очень-то привычные к сабле. Засидевшиеся в своих усадьбах баи, которые оказались недостаточно хитры и увёртливы, чтобы отказаться от похода, сохранив лицо. Торговцы. Но не такие, как Джума. Эти уважаемые люди сами не водили караваны. Они предпочитали нанимать посредников, держать доверенных лиц, управляя всем из роскошных особняков.

Андалеб сплюнул. Лучше бы по домам сидели, бурдюки с дерьмом. Только и току, что спеси…

Получившийся бестолковый и трудноуправляемый отряд заставлял его с ностальгией вспоминать службу в рядах вооружённых сил СССР. Вот этих бы всех загнать на срочную, живо бы дурь из мозгов повыбилась.

Ещё и Ришатова выходка не давала покоя. Осторожные расспросы ничего не прояснили. Неужели сам, дурак, додумался? Дед Рустам вчера уехал, оставив пустые стены, и Андалеба не оставляло подозрение, что не всё в этой истории чисто, но ни чуйка, ни сны не давали ответов.

Как назло заморосил промозглый дождь, превращая дороги в холодную слякотную жижу. Придётся сидеть тут, пока непролазная грязь не схватится мерзлой коркой.

Сил больше не было слушать дурацкое бахвальство молодёжи и сетование старших, и Андалеб засел в доме у Джумы, сказавшись больным и велев никого к нему не впускать.

Дождь висел противной серой пеленой. Оставалось только ждать морозов. Только ждать…

Баронство Денисова, Хвост Дракона, Пещеры, 22.06 (октября). 0055

Кавуз

Шестница

Дождь пришёл в горы, и прохладные рассветы превратились в промозглые. Да и днём было не лучше. Непогода накрыла их утром, а в обед Бурый уже объявил, что вторая смена будет внутри пещеры.

Там было тепло, но темно и неуютно. Пришлось взять ручные фонари, отбрасывающие во все стороны неровные чёрные тени.

От большого зала, расположенного на самом входе, они пошли длинным и довольно широким коридором внутри скалы. С непривычки казалось, что гора медленно давит сверху, норовя расплющить и проглотить наглых маленьких человечков, посягнувших на её богатства. Салим, дурак, всю дорогу до выработки шептал что-то о подгорных дэвах, а потом испугался какой-то тени и закатил истерику. Хуже того — он побежал назад, к выходу, сея панику и увлекая за собой таких же паникёров. Кого-то сбили с ног. Кто-то уронил фонарь, зазвенело стекло, выплеснулось на людей горящее масло, вокруг закричали…

— Стоять! — Кавуз схватил за руку рванувшегося к выходу Шухрата, глаза у пацана были, что плошки. — Все сюда, к стене, стоим! — он быстро огляделся, убедился, что вся его бригада на месте. — Берегите фонари, держитесь рядом!

В каше криков стали слышны голоса других старших, пересчитывающих свои бригады. Кто-то протяжно кричал. Из головы колонны с руганью протолкались бригадиры. Потом мимо их группы протащили кого-то на выход, Кавуз не разглядел — кого. Рядом привалился к стене ругающийся сквозь зубы Пилсур.

— Что, из твоих? — Кавуз мотнул головой вслед носильщикам.

— Н-но… — Пилсур тряхнул башкой, скривился. — Салим этот… ишак, бл*дь! Как ломанулись, бар-раны… Рагима толкнули, прямо на кирку, да ещё и пробежали по нему, ур-р-роды… по-моему печень задело.

Кавуз передёрнулся. Вот дурная смерть! Хотя, может, рыжая Шура справится?

— Медичка же есть, — поделился он своим соображением.

Пилсур хотел что-то ответить, но тут пошла перекличка, и колонна снова тронулась вперёд. Оказалось, что не дошли они совсем немного.

Зычный голос Лося объявил:

— Слушать сюда! За побежавших дураков взыскание на бригаду распространяться не будет, но норму все должны сделать полную. Кто не успеет — можете тут ночевать. Скидка только тем, у кого в бригаде раненые. Приступить.

Через час пришёл парень, которому не посчастливилось упасть на острие кирки. Справилась, значит, медичка!

Тяжелее всех пришлось ополовиненной бригаде Салима, на ужин они так и не пришли.

Бегунов оказалось около двадцати человек. Кавуз ждал, что вечером всех каторжан поведут на площадь для просмотра публичного наказания, но Бурый сказал, мол, нечего людей морозить — и отправил бригады в свои корпуса.

Всех, кроме штрафников.

Их крики доносились даже сквозь плотно прикрытые пластиковые окна. Потом вызвали дежурных и велели стаскать наказанных в пустой, специально открытый для этого дом. Там было нетоплено, а из мебели присутствовали только полы. Провинившихся, окровавленных, со свисающими со спины лоскутьями кожи, уложили на раскатанном по полу большом куске полиэтилена — чтобы не мешали своим воем остальным спать.

Не сказать, что уснуть после этого получилось легко.

Суббота

Утро началось с пещеры. Точнее, с построения в большом естественном зале сразу за входом. Вчерашних бегунов — судя по всему, подлеченных — привели и построили отдельно.

Бурый смотрел на «вверенный контингент» с ещё более возросшим скепсисом:

— Ну что, теперь мы точно знаем, сколько среди вас конченых дебилов. Я надеюсь, что остальные будут учиться на чужих ошибках, — по прищуренным глазам было понятно, что Бурый сильно сомневается в умственных способностях стоящих перед ним людей. — А чтоб вам легче думалось, скажу: не надо бояться неведомой херни, ребятки. Меня бойтесь. Я — точно есть. И я рядом.

И сказал он это так, что по спине словно холодом потянуло.

Следующая неделя была тяжёлой. Не сказать, чтобы в подземных коридорах было душно — всё-таки настоящие гномы строили, и вентиляция у них работала как надо. Но страх от висящего над головой камня притупился не сразу, да и к постоянному полумраку надо было ещё притерпеться.

Суббота была коротким, лёгким днём — только одна рабочая смена. Зато перед завтраком не просто поверка-перекличка, а большое построение.

За эти две недели строиться в маленькие прямоугольнички бригад (по четверо, в два ряда) научились даже самые тормозные, и этим субботним утром площадка перед пещерами заполнилась быстро. И тут Кавуз окончательно уверился, что следят за ними гораздо внимательнее, чем это на первый взгляд казалось. Для начала они увидели, что часть бригад выходит на построение с вещами (вплоть до постельного) и встревожились, что что-то пропустили, но многие были как и они — порожняком.

Бурый неопределённо посмотрел в их обеспокоенные лица и развернул несколько вчетверо сложенных листков.

— С этого дня порядок заселения меняется. Кого назову — строимся здесь, — начальник кивнул на линию напротив, — Номер один, без изменений. Живее лаптями шевелим. Номер два… — пошёл перечень имён, хмурые мужики со своими узлами вышли из разных бригади построились в новый прямоугольник. — Номер три, без изменений. Номер четыре…

Подошёл и навис над Бурым Лось со свёрнутой в кольцо плетью. Движение, и без того быстрое, ещё ускорилось. Кавуз отчего-то с облегчением услышал свой номер и «без изменений», хотя, казалось бы — какая разница? Но как-то привык он уже к своим парням, да и они притёрлись, старались поддерживать друг друга, дурака никто не валял и фокусы типа Салимовых не выкидывал. Их, затем девятая и десятая бригады торопливо перешли на новую линию, Дальше началось формирование одиннадцатой бригады, и Кавуз только теперь понял: всех лентяев и халявщиков, хитрецов, норовивших проехаться за чужой счёт, оставляют напоследок. И не он один допёр. Дошло и до стоящих в редеющем строю, они начали озираться, коситься друг на друга. Наконец осталось не больше трёх десятков мнущихся вразброс человек. Бурый махнул бумажками в сторону распределённых:

— На заселение пять минут — и на завтрак. Пошли! — и не дождавшись, пока площадь до конца очистится обернулся к оставшимся: — С вами разговор другой будет…

Какой такой будет разговор — Кавуз уже не услышал, но приятного явно не предполагалось.