Франциск Ассизский

СТРАШНЫЙ СУД

Пьетро Бернардоне действовал решительно, как настоящий предприниматель. Он собрал всех друзей и соседей и помчался к церкви Святого Дамиана. Видимо, торговец до конца не представлял себе, что именно натворил его сын. По слухам, которыми полнился Ассизи, выходило, что Франциск сошел с ума. Отец явно надеялся вылечить его от недуга с помощью розог. Наш герой подозревал, что расправа будет жестокой, и, не дожидаясь приезда честной компании, сбежал из церкви. По словам Фомы Челанского, он «забрался в какую-то щель, которую сам себе для этого случая и приготовил. Это был некий тайник в доме, о котором знал только один человек». О ком идет речь? Скорее всего, о том задушевном друге, с которым Франциск беседовал в тишине уединенного грота. Видимо, наш герой смертельно перепугался, поскольку сидел в своем убежище несколько дней, боясь выходить даже для отправления естественных надобностей. Интересно, почему нельзя было просто скрыться в доме друга, не залезая в щель? Разве папаша Бернардоне имел право обыскивать жителей Ассизи? Нигде нет сведений, что он отличался буйным нравом и наводил ужас на своих соседей, врываясь в дома. Скорее всего, друг Франциска каким-то образом общался с его отцом, может, даже являлся его компаньоном. А может, его даже звали Бернардом ди Квинтавалле и ему уготовано было в 1208 году сделаться первым францисканцем. Но сейчас, в конце года 1205-го, он еще добропорядочный богатый гражданин и, глубоко сочувствуя нашему герою, все же не хочет слишком афишировать их дружбу и портить отношения с уважаемым мессиром Пьетро.

Если представить себе такой расклад, то отец Франциска мог остановиться в доме его друга на пару-тройку дней, надеясь дождаться и подловить беспутного отпрыска. Тогда наш герой пережил крайне неприятные ощущения, боясь пошевелиться в своей щели и прекрасно слыша все отцовские проклятия и угрозы. Вероятно, торговец впал в бешеную ярость. Во всяком случае, сын сильно перепугался. Бонавентура пишет, что он молил Господа избавить его от гонителей и даже дал какие-то обеты. Поесть ему в то время удавалось едва ли один раз за день. Наверное, добрый друг долго искал момент, чтобы передать какой-нибудь пирожок и не вызвать подозрений у обманутого отца, рыщущего вокруг. Впрочем, в «Легенде трех спутников» изложена немного другая версия: то был не дом, а пещера (может быть, та самая, в которой он молился), и о ней знал один из домашних, который и приносил туда еду. Кто это был тогда? Может быть, мать? Нам не восстановить тех событий, потому пойдем дальше.

Через несколько дней суровый родитель устал ждать и вернулся восвояси. К этому времени Франциск уже возненавидел себя за трусость и решил больше не прятаться. Он вылез из своей норы и пошел по знакомым ассизским улочкам. Обыватели, с интересом следящие за всей этой историей, в очередной раз отметили бледное лицо и горящие глаза. Кто-то крикнул: «Сумасшедший!» — и бросил в него грязью. Вслед за грязью полетели насмешки, проклятия и камни. Толпа злорадствовала — каждому хотелось уязвить бывшую «звезду», купеческого сынка, так и не пролезшего в аристократы. Франциск пытался идти своей дорогой, не замечая издевательств, но его толкали, щипали, не давая прохода.

Учитывая жестокие нравы средневековых городов, его могли забить насмерть и, вполне вероятно, забили бы, но шум привлек папашу Бернардоне. Он схватил сына за руку и поволок его домой, где попользовал розгами, как и собирался. Затем запер в подвале, предварительно надев на узника цепи.

Туристам в Ассизи показывают место, где томился запертый Франциск. Подлинный дом Пьетро Бернардоне не сохранился, но на предполагаемом месте построена Новая церковь[49]. Новой ее прозвали по сравнению с другими храмами Ассизи, построенными до рождения Франциска или сразу после его смерти. А она появилась уже в эпоху позднего Ренессанса, спроектировал ее монах по имени Руфино ди Черкьяра.

В прилегающих к ней помещениях и располагается эта легендарная «тюрьма». Крошечная сводчатая келья, в которую ведет аркообразная дверь. За мелкой черной решеткой видна каменная коленопреклоненная фигура, изображающая Франциска. Там всегда стоят свежие цветы. А на улице неподалеку можно обнаружить каменную чету — папашу Бернардоне и его жену, мадонну Пика.

Она не разочаровалась в сыне, но и от отцовского гнева защитить его не смогла. Наверняка бедная женщина пыталась примирить их, но Франциск, такой обходительный и сговорчивый, вдруг оказался упрямее осла. А глубоко обиженный Пьетро тоже не собирался идти на попятную. Тем более что деньги-то так и не вернулись. Дождавшись, когда глава семьи в очередной раз окажется в деловой поездке, мадонна Пика спускается в домашнюю тюрьму и освобождает блудного, но по-прежнему любимого первенца. Франциск уходит — и более никогда не переступает порог родного дома.

Папаша Бернардоне, обнаружив клетку пустой, пришел в ярость. Он устроил дома грандиозный скандал и даже осмелился поднять руку на свою аристократическую жену. В это время наш герой вернулся в церковь Святого Дамиана и остался там, нисколько не собираясь прятаться. Довольно скоро туда приехал отец. Франциск спокойно вышел ему навстречу и начал слушать его оскорбления и угрозы. А угрожал родитель изгнанием из родных мест. Такое действительно практиковалось. За преступление могли лишить родины. Жертвой подобного приговора немного позднее стал Данте.

Нашего героя, нашедшего отечество в небесах, такая перспектива испугать никак не могла. Он поведал отцу, что ничуть не сердится на него за побои и оковы. Более того, с удовольствием еще пострадает во имя Христа. Торговец ничего не понял, кроме одного: сына ему призвать к порядку не удастся. Тогда он решил вернуть деньги или хотя бы наказать растратчика по закону.

Для начала он обратился в городской совет. Написал письмо консулам, прося их обязать Франциска вернуть все деньги, которые тот когда-либо брал у отца. Поначалу чиновники отказывались вмешиваться в семейный конфликт, но папаша Бернардоне от бешенства был почти невменяем. Посовещавшись, консулы отправили к Франциску гонца с письменным вызовом. Наш герой ответил гонцу, что является слугой Бога, а не консулов, поэтому под власть консулов не подпадает.

Представим, как сегодня кто-то отказался бы подчиняться власти под предлогом того, что он — гражданин Царства Небесного… Можно только делать ставки, кто займется таким человеком быстрее: полиция или врачи-психиатры? В средневековой же правовой системе подобный аргумент имел силу. Люди, преследуемые властями, находили убежище в церкви. «Убежище!» — именно это слово кричал Квазимодо, унося Эсмеральду, по ошибке приговоренную к смерти за убийство. Виктор Гюго в своем романе «Собор Парижской Богоматери» опирался на подлинные тексты французских средневековых законов. В Италии, несмотря на самостоятельность и разношерстность городов-коммун, это правило тоже исполнялось. Поэтому ассизские представители власти удовлетворились ответом Франциска и сказали мессиру Пьетро: «Поскольку твой сын посвятил себя служению Богу, он более нам не подвластен».

Тогда торговец решил привлечь блудного сына к духовному суду. Он подал официальную жалобу городскому епископу, Гвидо II. Тот также отправил к Франциску посыльного с просьбой прийти и публично ответить родителю. На этот раз Франциск не мог отказаться, ведь он с пиететом относился к любому представителю духовенства. Он сказал гонцу: «К господину епископу я пойду, ибо он отец и властитель душ»[50].

Неизвестно, знал лично владыка будущего святого или нет. Слухи о странном молодом человеке, конечно же, достигали его ушей. Правда, особых бонусов такая известность не давала, скорее даже наоборот. Чрезмерный фанатизм вызывал в памяти катаров и им подобных. Впрочем, ничего ужасного епископ Франциску сделать тоже права не имел. Все, что мог сделать епископ, — это рассмотреть дело и, если самозваный Божий слуга действительно окажется виновным, передать преступника светским судьям. Вероятно, на такое развитие событий и надеялся папаша Бернардоне.

По воспоминаниям современников, владыка имел миролюбивый характер и предпочитал решать проблемы с помощью дипломатии, а не насилия. Вместе с тем он, конечно же, обладал определенной твердостью и авторитетом, иначе бы его не избрали на столь высокий пост. Франциск пришел к нему и, судя по всему, пожаловался на ужасную несправедливость. В глазах молодого пламенного неофита отец представлялся чуть ли не врагом рода человеческого, ведь он мешал духовному рыцарю совершить свой подвиг.

В ту пору 25-летний Франциск действительно ощущал себя почти в рыцарском звании. Воспитанник трубадуров простился с оружием и доспехами, но не с самой идеей служения. И даже францисканский орден на заре своего существования попал под влияние эстетики рыцарства. Основатель иногда называл себя герольдом Господа Бога, а своих сподвижников — странствующими рыцарями. Ну и, конечно, всех объединяла Бедность, провозглашенная Прекрасной Дамой.

Однако епископ не поддержал горячего возмущения будущего святого. Он справедливо заметил, что нельзя делать добрые дела с помощью чужих денег, и велел вернуть отцу украденное. Франциск, по-видимому, никогда не воспринимал ту несчастную выброшенную сумку с деньгами в таком ужасном свете. Он жил, как это сейчас принято говорить, «в своей системе координат». Поняв, что фактически совершил смертный грех, молодой человек кинулся к нежилому дому, в окно которого бросил сумку некоторое время назад. Ему повезло. Сумка никуда не делась, и он смог передать ее родителю.

Доподлинно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах это произошло. Может быть, прямо на суде. Но есть версии, что гораздо раньше. Оскорбленный в лучших чувствах, папаша Бернардоне не успокоился, получив назад свои деньги, и продолжал требовать суда, чтобы возместить моральный ущерб. Он жаждал публичного унижения и порицания негодного отпрыска. Кроме того, торговец знал, что горожане вовсе не сочувствуют Франциску.

Мессир Пьетро произнес обличительную речь, в которой перечислил все траты и разорения, в которые его ввел недостойный сын. Многочисленные кутежи и вечеринки, ранее одобряемые и спонсируемые отцом, теперь были возведены в разряд тяжелых преступлений. Завершив обвинение, отец приготовился слушать жалкие оправдания. Жалкие — потому что разве можно спорить с неопровержимыми фактами?

Франциск и не стал спорить. Он вообще не раскрыл рта, просто начал раздеваться. Одну за другой снимал одежды из дорогих тканей — и под ними оказалась власяница. Всю одежду он аккуратно сложил и отдал опешившему отцу. А потом (по словам Бонавентуры), «опьяненный небывалой отвагой и пылким духом, он сорвал с себя даже подштанники и предстал перед всеми обнаженный, сказав отцу так: «До сих пор я звал тебя отцом на земле, теперь же я могу с уверенностью говорить: Отче наш, сущий на небесах! ибо Ему я вверяю все мои сокровища и на Него возлагаю все надежды».

Такой жест произвел бы впечатление на публику и сейчас. Для средневекового человека, привыкшего к наглухо закрытым одеждам и строгим правилам, происходящее и вовсе выглядело как светопреставление. Наверняка толпа (а смотреть на семейные разбирательства собрался весь город) застыла в ужасе и ждала реакции епископа Гвидо II. Владыке ничего не стоило в этот момент объявить нашего героя сумасшедшим — ведь о его безумии сплетничали уже давно. И, конечно, с позором выгнать из зала суда, да и вообще куда подальше, дабы не смущал народ непотребствами.

Вместо этого пастырь поднялся со своего почетного епископского места и, подойдя к обвиняемому, обнял его. Затем снял с себя плащ, укутал Франциска и велел найти для него какую-нибудь одежду. Кто-то из слуг поделился с Божьим человеком вещами, и тот с радостью принял дар, а плащ епископа тут же передарил нищему. В этот момент многие из присутствующих перестали сочувствовать торговцу и прониклись симпатией к его сыну.

Поддержка епископа стала первой ступенью будущего официального признания. Правда, мнения историков по поводу отношения Гвидо II к возникшему позже францисканскому движению разделились. Немец Густав Шнюрер[51] считал епископа верным другом братии. По его мнению, именно епископ Ассизи в 1209 году устроил нашему герою встречу с папой Иннокентием. Францисканский исследователь Майкл Бил[52], напротив, пишет, что Гвидо удивился и не особо обрадовался, увидев Франциска с братьями в папском дворце. Его поддерживает и Пьер Сабатье.

Так или иначе, наш герой подле епископа не остался, а сразу после суда отправился бродить по окрестным селам, прося подаяния. В Ассизи он тоже регулярно появлялся и, разумеется, время от времени встречался со своим «бывшим» отцом. Сначала это происходило случайно, потом жестоко страдающий мессир Пьетро начал специально выслеживать некогда любимого сына и спускать пар, осыпая того проклятиями. Во «Втором житии» упоминается еще и брат, который, также «следуя примеру отца, поносил его (Франциска. — А. В.) ядовитыми словами».

Будущий святой мужественно сносил все поношения, но покидать родные места не собирался. Ведь именно в ассизских землях находилась церковь Святого Дамиана, починить которую он обязался перед лицом Господа. Через некоторое время Франциск придумал весьма остроумный способ облегчить свои переживания. Он нашел человека, по словам агиографов, «простого» и «кроткого», и попросил его играть роль отца. Каждый раз после оскорблений Пьетро Бернардоне наш герой шел к этому «доброму папаше» и получал от него искреннее благословение.

Но, несмотря на все психотерапевтические ухищрения и вроде бы полную отрешенность от всего земного, Франциск всю жизнь страдал от отсутствия семьи. Она даже была для него одним из главных искушений. Не власть, не богатство, не какие-либо извращения, а обычная семья. В житиях есть известный эпизод, как он, не в силах вытерпеть тоску, начал яростно собирать снег на горном склоне и лепить из него снеговиков. При этом говорил себе: вот твоя жена, вот они, твои дети. И когда однажды кто-то из братьев начал восторгаться его святостью, он сердито возразил: какой я святой? У меня еще могут появиться дети.

Без сомнения, он был бы прекрасным отцом, много более мудрым и любящим, чем папаша Бернардоне. И все же Франциск вполне состоялся как отец, причем для множества людей. Когда ему говорили «отче», это было совсем иное, нежели дежурное обращение к священнику. Тот, кто видел брата в каждом дереве, птице или цикаде, славился великой сердечностью по отношению к людям!