Франциск Ассизский

СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ

В этой песне знаменитого рыцаря-миннезингера под названием «Палестина» отобразилась величайшая мечта Средневековья, под влияние которой попал и наш герой. До нас дошел не только текст, но и завораживающая музыка, передающая сильные, редкие для современного человека чувства. Крайняя суровость и сияющий экстаз. К сожалению, мелодии, сочиненные святым из Ассизи, не сохранились, но очень возможно, некоторые из них имели точно такое же настроение, ведь Франциск, как и большинство его современников, мечтал о Святой земле.

Откуда взялось это странное желание у десятков тысяч людей оставлять свои дома и идти воевать в далекую и совершенно неизвестную страну?

Если верить летописям Альберта Аахенского[92] и Вильгельма Тирского[93], у истоков мощного движения, просуществовавшего несколько веков, стоял всего один человек, сегодня известный гораздо меньше, чем герои военных кампаний, вызванных им к жизни. Его имя Петр Амьенский[94], или Петр Пустынник. Всю жизнь он провоевал, судя по всему, без особых достижений, а на склоне лет ушел из мира, став монахом. Пути паломничества привели его в Палестину, где он сильно огорчился, увидев там тяжелую жизнь христиан, подвергающихся всяческим притеснениям от мусульман. Он поговорил с тамошним патриархом Симоном и посоветовал владыке обратиться за помощью к папе римскому. Но совет, скорее всего, не вылился бы ни во что значимое, если бы сам Петр по возвращении в Рим не явился к Урбану II и не рассказал тому свой сон о Крестовом походе. Понтифик идею поддержал. Собственно, она не была нова. Еще папа Григорий VII собирался лично возглавить поход против турок-сельджуков, и осуществить сей план ему помешала только постоянная борьба с германским императором. Его преемник на Святом престоле, Виктор III, морально поддержал пизанцев и генуэзцев, снарядивших флот для войны с Тунисом. Итальянцы тогда сожгли два города на африканском побережье, но исторически значимым событием этот трагический факт не стал.

Все изменилось, когда за дело взялся Петр Пустынник. Вероятно, он немного походил на нашего героя — незаметный, измученный аскезой человек, ярко преображающийся во время проповеди. Облачившись в рубище, он начал ходить по городам и весям, рассказывая о мучениях братьев, живущих рядом с Гробом Господним, и умоляя помочь им. Эффект его выступлений оказался просто поразительным. Люди разных национальностей и сословий вспыхивали, будто сухая солома в жару, пытаясь тут же собраться в отряды и пойти громить сарацин[95].

Увидев такой энтузиазм, Урбан II в 1095 году созвал собор в Клермоне. Папа призвал верных помочь византийскому императору Алексею Комнину в борьбе против нашествия турок. То же самое понтифик огласил на проповеди для народа, правда, добавил дополнительную цель — отвоевать Святую землю. Урбан II пообещал участникам похода прощение долгов и заботу об оставленных семьях. И вот тут пламя, зажженное Петром Амьенским, переросло в мощный пожар. Папе даже не дали договорить. Его речь потонула в торжествующем реве. «На то Божья воля! Так хочет Бог!» — скандировала толпа. Прямо на площади перед Клермонским собором люди резали красную одежду на полоски, чтобы пришить на плащ в виде креста.

К началу 1096 года собралась большая масса первых крестоносцев — в основном бедняки, вооруженные косами, дубинами и всем, что подвернулось под руку. Предводители вполне соответствовали духу этого движения. Это были уже упомянутый Петр Пустынник и разорившийся французский рыцарь Вальтер Голяк, он же Готье Нищий[96]. Беспорядочное сборище выступило из Лотарингии в Иерусалим, куда, понятное дело, дойти не получилось. Без оружия и припасов, не имея понятия о воинской дисциплине, эти люди наделали шуму по всей Европе, устраивая еврейские погромы и грабя всех, кто показался им недостаточно правоверным. Так они дошли до Византии, где император Алексей Комнин принял их с дружелюбием, которое фанатически настроенные «мстители» не оценили. Помогать императору они не собирались, интересуясь только Иерусалимом, который чудился им в любом встреченном населенном пункте. До конца непонятно, насколько Вальтер и Петр действительно руководили этим агрессивным сборищем, а насколько им приходилось считаться с мнением толпы. Кончилось все очень плохо. Большинство первых крестоносцев погибли — кто в сражении при Никее, а кто и вовсе по дороге. К тому же они оставили после себя крайне дурную славу во многих городах и странах.

Но идея об освобождении Святой земли после этого неудачного «нулевого» Крестового похода нищих и крестьян зазвучала еще ярче. К концу того же 1096 года начинается «официальный» Первый крестовый поход — с вооружением и профессиональными военачальниками, но количество добровольцев продолжает удивлять. Буквально каждый начинает грезить освобождением Гроба Господня. Крестоносцы завоевывают Иерусалим, устроив в нем страшную резню, потом теряют его, но яростный энтузиазм не ослабевает, и минимум на 200 лет Европа заболевает этой священной лихорадкой…

Мотивацию крестоносцев чаще всего объясняют двумя причинами: религиозным фанатизмом и жаждой наживы. Доля правды в таких формулировках, несомненно, есть, но они носят слишком общий характер и не дают никакого понимания ситуации. Прежде всего о фанатизме. Почему он вдруг проявился столь сильно именно тогда, на рубеже XI–XII веков? Ведь со времени официального признания христианства прошло уже больше семи столетий.

Задумаемся, почему вообще одни и те же идеи вдруг становятся крайне важными для одного поколения, а следующее их уже даже не особенно понимает? Почему, например, те же самые немцы, считающиеся просвещенной нацией, поддержали Гитлера, не особенно ассоциирующегося ни с просвещением, ни с гуманизмом? Потому что в его речах содержались обещания излечить национальное унижение немецкого народа, полученное в Первой мировой войне.

Христианская Европа времен зрелого Средневековья тоже имела свою психологическую травму. Франки и саксы, ставшие основой этой цивилизации, несли в себе культ воина. Само рыцарство — один из главных средневековых «брендов» — выросло именно из этого культа, вступающего в неминуемый конфликт с заповедью «не убий». Рыцарь посвящал воинскому искусству всю жизнь, его подвиги высоко ценились, и в то же самое время он являлся убийцей. Из этой сложной ситуации имелся только один выход: покаяние. Воины отмаливали свои грехи, жертвуя Церкви значительные суммы или уходя на склоне лет в монастырь. На Клермонском соборе прозвучала совсем иная идея — священной войны. Ее участники объявлялись не воинами, а пилигримами. Считалось, что они воюют на стороне Бога и вместе с Богом, освобождая святыни.

Так папа Урбан решил многовековой морально-этический конфликт. Теперь рыцари могли заниматься своей профессией, оставаясь благочестивыми христианами. Более того, они даже получали прощение прошлых грехов. Особенно радовались менее удачливые из них — разорившиеся аристократы, а также младшие сыновья, которые не могли рассчитывать на наследство и порой промышляли разбоем на дорогах. Призыв Церкви сильно поднял им самооценку. Охваченные духовным подъемом, они поверили в свою избранность. Ни к чему хорошему такая вера не привела, в хрониках остались воспоминания о ничем не оправданных зверствах, творимых крестоносцами не только в Иерусалиме, но и в восточнохристианских городах.

По поводу выгоды… Несомненно, она подразумевалась — как на уровне правителей, так и в головах простых людей. Территория, завоеванная крестоносцами, включала в себя пути, через которые шла в то время торговля Европы с Индией и Китаем. Доставить груз из того же Багдада, минуя государство крестоносцев, на какое-то время стало невозможно. Рядовые воины, уходя в поход, тоже, конечно же, надеялись на богатую добычу. Иногда их надежды даже сбывались.

Интересно, что европейцы почти поголовно бросились ловить удачу за хвост вовсе не с отчаяния. Как раз перед началом Крестовых походов жизнь в Европе немного наладилась. Не случалось из ряда вон выходящих неурожаев, эпидемий и прочих бедствий. Наоборот, из-за появления более тяжелого плуга и распространения ветряных и водяных мельниц продуктов стало больше и постоянная угроза голода немного ослабла. Зато начала расти численность населения и, соответственно, стал удешевляться труд.

Конечно, очень многим Святая земля представлялась местом, где молочная река омывает кисельные берега. И попасть туда казалось довольно простым делом. Ведь у среднестатистического средневекового человека с географией было не плохо, а очень плохо. Будущие освободители Гроба Господня вместо навигатора могли взять с собой… гуся. Каноник Альберт Аахенский в своей «Иерусалимской истории» возмущался нелепой картиной, когда впереди одного из отрядов, созданных Петром Пустынником, важно шествовали гусь и коза. Крестьяне же выказывали животным «знаки благочестивого почитания сверх меры, и превеликая рать, подобно скотине, следовала за ними, веря в это всей душой». Отвращение хрониста понятно — приписывание этим животным Божественной благодати шло, конечно же, из германского язычества. В германской мифологии есть коза по имени Хейдрун, доящаяся медом и щиплющая листья Мирового древа. А гусь присутствует во многих мифологических системах как птица хаоса и одновременно — символ Творца. Подобные верования оставались жить в народных массах, причудливо смешиваясь с христианством. Поэтому на перекрестках дорог выбор пути легко могли поручить гусю. А некоторые отряды вдруг обнаруживали Иерусалим где-нибудь в Венгрии и Болгарии и начинали отвоевывать его со всеми вытекающими последствиями.

Современного человека, наверное, больше всего удивит не топографическая безграмотность большинства крестоносцев, а та смелость, с которой они пускались в далекое опасное путешествие без карт и компаса. Это мы можем легко передвигаться в любую точку земного шара, бронируя себе отели через Интернет. Мы заранее смотрим фотографии мест, куда планируем приехать, читаем отзывы других туристов. Мир вполне прозрачен, и только отсутствие денег может помешать увидеть его. А теперь представим путешественника XI или XII века. На что ему рассчитывать? Ни хороших дорог, ни инфраструктуры, ни четкого представления о расстояниях. Зато в наличии имеются многочисленные разбойники, а также злобные феодалы, берущие плату за проход через их владения.

Тем не менее средневековый путешественник еще задолго до Крестовых походов был удивительно легок на подъем, причем отсутствие материальных средств тогда вовсе никого не сдерживало. Далекие паломничества бедняков не считались чем-то удивительным. В воздухе витала мысль о земных дорогах как о непрекращающемся странствии по пути к небесной родине, и рядовой европеец постоянно и охотно перемещался в пространстве от одной христианской святыни к другой. Популярнейшей целью пилигримажа уже тогда считался Сантьяго-де-Компостела, место упокоения мощей апостола Иакова. Много багажа с собой не брали, надеясь на монастырские приюты. Шли, как правило, медленно, и странствие растягивалось на долгие месяцы, но это никого не волновало, ведь паломничество повышало статус человека в обществе. Только к концу XIII века Церковь постепенно начала отходить от безоговорочного одобрения паломничеств. Священнослужители обратили внимание на тот факт, что их прихожане зачастую проводят всю жизнь в дорожных приключениях, вместо того чтобы работать, молиться и вести достойную жизнь дома.

Но на рубеже XI–XII веков, когда начинались Крестовые походы, паломник воспринимался безусловно положительным героем, а уж паломник-рыцарь и вовсе стал, как сказали бы сейчас, звездой.

Крестовые походы дали европейской цивилизации огромный заряд, породив многочисленные рыцарские романы, по которым сходили с ума последующие поколения. Весь XIX век с его романтизмом, балладами и творениями Вальтера Скотта тоже подпитан той же харизмой. И в наше время снова наблюдается всплеск интереса к Средневековью, правда, уже на новом — аутентично-реконструкторском уровне. И молодежь снова играет в рыцарей.

В идее Крестовых походов есть определенная мистическая красота. Она лежит далеко за гранью выгоды и даже за гранью оправдания воинской профессии. Крестоносцы как бы становились вассалами самого Господа, служа на его родной земле и пытаясь завоевать для Него… почти что Его личные вещи, если можно так сказать… Это не могло не вызывать сильных эмоций. Порой даже мусульмане восхищались благочестием своих врагов. Вот только реальное воплощение этой идеи сильно противоречило христианскому духу братолюбия. Может быть, именно поэтому Крестовые походы в итоге закончились поражением христиан?