Франциск Ассизский

ФРАНЦИСК И ДОМИНИК

Вернемся в ноябрь 1215 года, когда на Четвертом Латеранском соборе запретили создание новых монашеских орденов. От этого постановления пострадал не только наш герой, но и его коллега — святой Доминик. Между ним и Франциском принято проводить параллели, так как они оба являлись создателями новых монашеских орденов, причем происходило это примерно в одно и то же время. Они двигались параллельно, иногда конкурируя, иногда помогая друг другу. Их объединяли философия активного монашества и идея тесного сотрудничества с мирянами. Оба ордена с огромным трудом добились признания от Святого престола, хотя впоследствии именно они (вместе с орденом иезуитов, созданным Игнатием Лойолой тремя веками позднее) стали основной опорой папства. И францисканцы, и доминиканцы выглядели очень ново в начале XIII века, когда монахи еще не проповедовали. В некоторых источниках можно прочитать, будто тип личности странствующего монаха-проповедника — изобретение Доминика, позаимствованное францисканцами. Конечно, это не так. Вряд ли тут вообще может идти речь о заимствовании. С проповеди начинал сам Франциск, проповедовать он посылал своих первых последователей еще в 1208 году, когда несколько братьев впервые поселились в Порциункуле. Тем более трудно себе представить, что рассказы о маргинальных проповедниках из неприметного городка Ассизи достигли Юга Франции. Просто и Доминик, и Франциск вдохновлялись одним и тем же примером — и даже одной и той же цитатой. Насчет отношения Доминика к идее отрицания любой собственности, горячо проповедуемой Франциском, есть свидетельство французского теолога, естествоиспытателя и духовного лидера францисканцев-спиритуалов[82] Пьера Жана Олье (Оливи)[83]: «От святого и досточтимого отца Барро (Баррави), некогда бывшего каноником в Каркасоне, а затем ставшего францисканцем, я дважды слышал проповедь, которую он обращал к послушникам, когда послушником был и я сам, о том, что, будучи еще каноником и изучая богословие в Париже, он слышал слова блаженного Доминика, с которым он когда-то был каноником в Каркасоне и стал его другом, о том, что он и его орден взяли пример с блаженного Франциска и его братьев в отречении от всякой собственности. Действительно, придя в Италию, по пути в Римскую курию, чтобы попросить утверждения ордена, в Ассизи он увидел Франциска и тысячи братьев, собравшихся на Генеральный капитул. Восхитившись тем, как Бог давал им в изобилии и тщанием верных все необходимое на день, без откладывания запасов на завтра, по возвращении Доминик заявил братьям, что они могут в безопасности оставаться безо всякой собственности, поскольку он видел и удостоверился, что так обстоят дела у Франциска в его ордене».

Впрочем, доминиканское «могут оставаться без всякой собственности» — не значит «обязаны», как желал бы для себя и своих братьев Франциск. Доминик никогда бы не стал срывать черепицу с крыши монастыря, он бы скорее порадовался, что теперь дождь не испортит книги.

Оба ордена имели сходную структуру, приближающуюся скорее к рыцарским орденам, чем к обычным монашеским. Во главе стоял генерал, облеченный очень широкими полномочиями, у него в подчинении находились «провинциалы» — руководители «провинций» (стран и областей), где размещались общины ордена. Управление происходило через провинциальные собрания и Генеральный капитул. Эта четкая структура позволяла поддерживать уровень дисциплины, совершенно недоступный для обычных орденов. И да, у доминиканцев тоже имелись терциарии. Многие исследователи считают, что Доминик заимствовал эту идею у Франциска, так как его терциарии появились раньше.

Юные годы Доминика немного напоминают биографию нашего героя. Так же, как Франциск, он родился в весьма богатой семье. Правда, социальное положение аристократического рода Гусманов было гораздо выше семьи преуспевающего торговца Бернардоне. И конфликта с родными испанскому святому удалось избежать. Дон Феликс Гусман, его отец, устроил дома настоящую монастырскую атмосферу со строгими постами и долгими молитвами и воспринял духовные устремления сына, как Божий дар. Впоследствии к лику блаженных причислили двоих ближайших родственников Доминика — его мать Хуану и брата Маннеса.

Так же, как наш герой, Доминик славился сострадательным характером. В четырнадцатилетием возрасте семья послала его учиться в Валенсийский университет, где будущий святой проявил выдающееся упорство в овладении науками. Но прославился в студенческой среде он не только учебными достижениями. Во время голода 1191 года Доминик продал все свои учебники и даже некоторую одежду, а на полученные деньги организовал питание для голодающих. Вспомним, в те времена книги стоили крайне дорого, и многие вообще оставались без образования, потому что не могли позволить себе купить нужную литературу. Сокурсники Доминика сильно удивились его поступку, но еще сильнее их поразил ответ святого: «Неужели вы думаете, что я буду учиться на мертвой коже, когда живые люди умирают от голода?»

После его слов не только студенты, но и профессора задумались и начали собирать средства на помощь голодающим, таким образом, было спасено от голодной смерти немало людей.

Известен другой яркий поступок испанского святого. У одной бедной женщины мавры взяли в плен единственного сына. Доминик пришел к безутешной матери и сказал, что готов пойти в рабство вместо него. Женщина поразилась такому великодушию, но все же отказалась.

Свои ордены Доминик и Франциск создавали практически в одно и то же время, и колыбелью обоих орденов оказались небольшие старые церкви, посвященные Деве Марии. Церковь Богоматери у подножия Пиренеев в Пруйле у Доминика и Порциункула у Франциска. Для обоих толчком к служению стало паломничество в Рим. Оба создали три ордена — мужской, женский и орден мирян. Доминик, в отличие от Франциска, начал с женской ветви. Утвердил их ордены один и тот же папа Гонорий III, а причислил обоих к лику святых — Григорий IX. Оба ордена дали выдающихся католических теологов — доминиканца Фому Аквинского и францисканца Бонавентуру.

Но у каждого католического монашеского ордена, как правило, имеется своя харизма, заложенная основателем. И при всех сходствах менталитет францисканцев и доминиканцев сильно разнился. Чтобы понять эту разницу, русскому человеку легче всего представить себе образ москвича и петербуржца в их классическом проявлении. Очень хорошо показывают менталитет орденов и некоторые анекдоты. Рискнем процитировать здесь один из них, тем более в нем помимо францисканца и доминиканца присутствует также иезуит.

Итак. В комнате сидят три монаха — доминиканец, францисканец и иезуит. Неожиданно гаснет свет. Через некоторое время свет включается снова. Что делали монахи, пока было темно? Доминиканец обдумывал идею богословского трактата «О особенностях богопознания в полной темноте». Францисканец горячо молился о ниспослании света. Иезуит пошел менять пробки.

В этом анекдоте одним, но ярким штрихом обозначены психологические портреты всех трех основателей этих орденов. Абсолютно «земной», практичный Лойола, возвышенный поэт Франциск и Доминик — настоящий ученый, обдумывающий свои темы в любых условиях. Так оно и есть. С самого начала доминиканцы делали акцент на углубленном изучении теологии, с тем чтобы повысить уровень церковной проповеди. Действительно, неграмотные проповедники вредили Церкви, особенно в краях, попавших под влияние еретических настроений. Это понимали многие, но лишь Доминик смог найти новое решение давней проблемы. Он создал «ученый» орден, гораздо менее доступный для масс, чем у Франциска, с более узкой задачей воспитания образованных и искусных проповедников. Если Франциск давал людям возможность жить в совершенном мире, то Доминик создал культуру доступного объяснения этого мира.

Мысль о создании ордена проповедников появилась у Доминика во время путешествия по территории Южной Франции. Молодого священника настолько поразил размах альбигойской ереси, что он решил изменить свою жизнь — и вместе с епископом де Асеведой остался в тех краях. Вскоре его труд проповедника начал приносить плоды. В 1206 году в городе Пруйле даже появилась женская община для девушек, возвращенных из ереси (их родные не желали принимать в семьи «распропагандированных» девиц). Спустя восемь лет Доминик перемещается в Тулузу и создает там мужскую общину. Шестеро ее членов составили костяк будущего доминиканского ордена. Постоянная ревностная борьба за чистоту веры в дальнейшем привела доминиканцев к службе в инквизиции (впрочем, работали в ней и францисканцы). До введения инквизиции определением, кто еретик, а кто нет, занимались люди, зачастую совершенно не имеющие никаких специальных знаний, — и суды эти, особенно в условиях военного времени, немногим отличались от линчевания.

Ошибочно первым инквизитором называют самого Доминика, приводя в доказательство буллу Иннокентия III, дававшую испанскому проповеднику большие полномочия для борьбы с еретиками. На самом деле инквизиция как институт была создана спустя изрядное время после смерти Доминика, хотя и была задумана еще папой Иннокентием. Но борьба с ересью действительно являлась для него проблемой номер один. Франциск проповедовал христианство в католических землях добрым католикам, пусть и не слишком рьяным в своей вере, а доминиканцы работали «на переднем крае» — там, где шла натуральная религиозная война, усиленная войной гражданской. Неофициальное название ордена — «Псы Господни» от латинского Domini canes[84] — так было переосмыслено слово «доминиканец».

Конечно, ни Франциску, ни Доминику и в голову не могло прийти называть орден своим именем. Орден Доминика назывался орденом Братьев-проповедников.

Итак, Доминик и Франциск не очень-то походили друг на друга, как не походили друг на друга и созданные ими ордены. Но в рамках церковной традиции их принято сближать, превращая чуть не в соратников и братьев. А между тем историки вовсе не уверены, что эти люди тесно общались, и даже сама их встреча отнюдь не бесспорный факт. Упомянутый Пьер Жан Олье утверждает, что около 1219 года Доминик был у Франциска в ордене и наблюдал за нищетой францисканцев, после чего решился повторить этот подвиг со своими братьями. Но по датам получается анахронизм, поскольку к этому времени доминиканцы уже давно жили в нищете. И совет относительно устройства монастыря Франциск вряд ли мог дать Доминику. Ведь он сам не планировал никаких постоянных монастырей, призывая братьев жить без привязки к любому виду недвижимости. И предполагаемый приезд Доминика на францисканский капитул тоже весьма сомнителен. Как раз в это время Доминик исполнял обязанности епископа на Юге Франции. А священник по имени Барро, якобы рассказавший об одной из подобных встреч? Их оказывается двое, и совершенно непонятно, кто из тезок имелся в виду.

Несмотря на все сомнения, сюжет об общении двух святых упорно культивируется в католической традиции, а их первая встреча — вообще отдельная история, вдохновившая художника Фра Беато Анджелико (небесного покровителя всех художников) на создание целого полотна. Написано оно в XV веке, стало быть, прошло уже целых 200 лет со времен события, возможно, и не случавшегося в реальности. Фра Анджелико (настоящее имя Гвидо ди Пьетро[85]) был доминиканским монахом и часто размышлял о Франциске. Он, конечно же, знал источники, рассказывающие о взаимоотношениях двух святых, и все они были полулегендарны, как «Цветочки святого Франциска». Разумеется, художник не историк, никому в голову не придет требовать от его работ исторической достоверности, но на примере этого мы можем увидеть, как вообще в Средние века в Европе люди воспринимали историю.

Средневековый человек стремился увидеть во всех случающихся событиях Божий Промысел. Через призму этого желания мир несколько изменялся, акценты расставлялись соответствующим образом, и какой-нибудь незначительный эпизод вдруг начинал «звучать», обрастая комментариями и трактовками. В то же время бытописатели тех времен часто пренебрегали важными деталями, создающими портрет эпохи. Все существующее оценивалось с позиции пригодности для Вечности — не меньше. Оттого происходит и уже упомянутое преобладание дат смерти перед датами рождения, а иногда — как бы нарочитое отсутствие точной датировки события или конкретизации его местоположения. Историческая достоверность в средневековом представлении складывалась вовсе не из этих никчемных цифр.

Эта ментальность европейского средневекового историка выражена у английского летописца VII–VIII веков Беды Достопочтенного[86]. Сам Алкуин отзывался с колоссальным почтением об учености сего мужа. Его прозвище известно из эпитафии IX века, которую якобы продиктовал ангел. Никто не возьмется утверждать, что 40 томов сочинений Беды также написаны под диктовку Сил Небесных, но сохранилось его изречение: «Называя вещь, мы даем ей существование».

Поэтому, даже если Франциск и Доминик никогда не встречались лично, общение между ними где-то точно существовало. Но и их встрече тоже ничего не мешало. Они оба оказались одновременно в Риме во время Четвертого Латеранского собора. Оба к этому времени пользовались известностью, достаточной для того, чтобы кто-нибудь захотел познакомить их. Доминиканец Жерар де Фраше[87]описывает эту предполагаемую встречу в своем труде «Vitae fratrum ordinis praedicatorum» («Жития братьев ордена проповедников»). Интересно, что это единственное доминиканское свидетельство о контакте двух святых. Остальные исходят с францисканской стороны. Согласно ему, во время обязательной ночной молитвы святой Доминик вдруг увидел Христа с гневным лицом. Рядом с Ним стояла Богородица. Пытаясь заступиться за грешный мир, она указывала своему Сыну на двух праведников, в одном из которых Доминик узнал себя. Лицо другого было ему незнакомо. На следующее утро в церкви он увидел нищего, в котором признал того человека. Испанский святой бросился к нему, обнял и рассказал о своем видении, и «сердца их слились воедино в этих объятиях и словах».

В этом слиянии и есть историческая ценность. Это — ожившая метафора, с помощью которой средневековый историк показывает суть происходящего: именно Франциск и Доминик в тяжелые для Церкви времена делали сходные вещи для ее спасения. Таким образом в исторических текстах созидается идеальный мир, каким он должен быть, а читатель легче видит в истории нечто большее, чем точная хронология событий. Современный французский церковный писатель Ги Бедуэлл[88] (доминиканец), автор книги «История Церкви», подчеркивает, что духовный смысл встречи двух святых преобладает над историческим. А французский историк Люсьен Февр[89] выражает эту мысль еще интереснее: установить факт — значит выработать его. Иными словами — отыскать определенный ответ на определенный вопрос. А он таков: возникли два крайне активных монашеских ордена совершенно нового типа. Как они будут взаимодействовать друг с другом? Сотрудничать или конкурировать?

Напряженные моменты между францисканцами и доминиканцами случались. Ситуация особенно обострилась в XVI веке, когда оба ордена занялись христианизацией аборигенов Южной Америки. Они часто не сходились во мнении и в области богословия, и по отношению к индейцам и их культуре. Известны даже случаи церковных судов между орденскими представителями.

Между тем легенда, которая в Средние века играла роль некоей моральной инструкции, сообщала об общении между Франциском и Домиником. А словосочетание «общение святых» — не просто короткая фраза, а цитата из апостольского Символа веры[90]. И также «общение святых» — это все люди, принадлежащие Христу во крещении, независимо от того, живы они или уже умерли. Вот такой глубокий подтекст у, казалось бы, незначительного эпизода в биографии Франциска и Доминика.

Их дружба, которой, вполне возможно, не было, до сих пор живет своей жизнью во францисканских и доминиканских монастырях в виде доброй традиции. 8 августа, в День памяти святого Доминика, в орден Братьев-проповедников приходит францисканец и помогает вести богослужение. Точно так же, только строго наоборот, происходит 4 октября, когда вспоминают Франциска. В монастырь к Братьям меньшим приходит посланник от доминиканцев. Так делают в разных странах мира, где есть францисканские и доминиканские монастыри, и совместные молитвенные встречи, как правило, заканчиваются посиделками с чаем и плюшками. Чем не настоящее мистическое общение святых?