Франциск Ассизский

НЕСВЯТОЕ СЕМЕЙСТВО

Все знают, насколько важна для развития ребенка атмосфера дома, в котором он воспитывается. Она влияет на формирование привычек и мировоззрения.

Детские травмы порой аукаются во втором, а то и в третьем поколении. Так же на расстояние передаются и положительные моменты, например одаренность в каких-либо областях, свойственная тому или ином роду.

Какова была семья, воспитавшая ассизского святого?

В большой степени ее можно назвать мультикультурной. Начать с матери Франциска, Джованны де Бурлемонт. Она более известна как мадонна Пика. Скорее всего, «Пика», то есть «сорока», — не имя, а прозвище. Родилась она далеко за пределами Умбрии. Отец Франциска привез жену из Прованса, куда ездил по торговым делам. Можно предположить, что она сильно отличалась от ассизцев.

Раньше было принято наделять каждый народ своим нравом. Об этом писали путешественники и ученые. Теперь же многие этнопсихологи отрицают существование национального характера. Действительно, само понятие «характер» трудно назвать научным. Да и народ всегда состоит из очень разных людей. Но исследования подтверждают: у каждого этноса немного по-разному проявляются одни и те же болезни. Известны так называемые этнические психозы и культурно-специфические реакции на стресс.

Маленький Франциск рос между двумя очень непохожими мирами. Национальные различия усугублялись сословными: мадонна Пика происходила из дворян, а ее супруг Пьетро Бернардоне деи Морикони был всего-навсего торговцем, хотя и преуспевающим. Они говорили на разных языках — не только в переносном смысле, но и в прямом: жена — на прованском диалекте французского, муж — на умбрийском диалекте итальянского. А дети их, соответственно, являлись билингвами[35]. Сегодня это явление хорошо изучено педагогами и детскими психологами, и выводы таковы: билингвизм расширяет возможности мозга, развивает фантазию и творческие способности. Происходит это из-за своего рода умственной гимнастики, которая возникает при постоянном переключении между языками.

Ум Франциска достойно прошел этот тренинг. Он прекрасно владел обоими языками. Писал стихи на умбрском наречии, но петь любил по-французски. Об этом свидетельствуют жития.

Возникает вопрос: почему он не пел песен Умбрии, которые звучали вокруг него, а тянулся к культуре далекой страны, о которой знал только по рассказам родителей? Ответ прост: поэзия и музыка Умбрии еще не сложились, существующие образцы народного творчества безнадежно проигрывали прованским.

Восхищение культурой Прованса в те времена было велико. Отзвуки его можно встретить во многих более поздних источниках, даже в трудах Карла Маркса: «Она (провансальская нация. — А. В.) первая из всех наций Нового времени выработала литературный язык. Ее поэзия служила тогда недостижимым образцом для всех романских народов, да и для немцев и англичан. В создании феодального рыцарства она соперничала с кастильцами, французами-северянами и английскими норманнами; в промышленности и торговле она нисколько не уступала итальянцам. Она не только «блестящим образом» развила «одну фазу средневековой жизни», но вызвала даже отблеск древнего эллинства среди глубочайшего Средневековья»[36].

«Провансофилом» совершенно точно был и отец нашего героя. Главное доказательство тому — имя, которым он нарек сына. Франциск — это скорее даже прозвище от корня «французский». Что-то вроде «Французик», «Французистый».

Не существует мемуаров или других документов, по которым можно было бы узнать об отношениях между супругами. Мы можем лишь попытаться реконструировать их, опираясь на косвенные свидетельства и факты.

Что видно прежде всего: брак родителей Франциска — это мезальянс, правда, весьма неоднозначный. Пьетро Бернардоне — не аристократ, а всего лишь торговец, но как раз в те времена буржуазия в Европе крепнет и начинает влиять на политическую жизнь не хуже аристократии. Две эти силы — старая «голубая кровь» и новая энергия предприимчивости — вступают в конфликт. В том же самом Ассизи постоянно происходят стычки между сословиями, в которых, кстати, до своего обращения активно участвует и наш миротворец-Франциск. Как в такой ситуации Бернардоне ухитряется заполучить в супруги аристократку, да еще и из более развитой страны? Два варианта: либо вспыхнула безумная любовь, либо родители девушки настолько разорились, что для выправления своих дел готовы терпеть богатого плебея-жениха. Вариант с любовью не выдерживает критики. Очень сомнительно, чтобы какое-то аристократическое семейство вдруг прислушалось к голосу влюбленной дочери. А если бы произошло похищение — наверняка этот громкий факт все же просочился бы через толщу веков и славословия агиографов. Скорее всего, невеста действительно была бедна. Заполучив ее с помощью кошелька, торговец вполне мог бы мучить ее всю жизнь, вымещая на ней ненависть к высшему сословию, тем более родственники не смогли бы защитить ее в чужой стране.

Такие случаи бывали. Но у родителей Франциска, видимо, все сложилось более гармонично. Мадонна Пика не имела отношения к ассизским аристократам, которых время от времени громило местное купечество. Для помешанного на всем французском Пьетро она наверняка ассоциировалась с чем-то прекрасным, этакая заморская редкость. Вероятно, внешность она имела весьма обаятельную, поскольку источники сообщают об обаятельности Франциска и о том, что он походил более на мать, чем на отца.

Можно сделать вывод, что Пика де Бурлемонт пользовалась любовью и уважением мужа, а для сына даже была первым духовным учителем, ибо через нее он приобщился к высокой поэзии прованских трубадуров.

Прованская поэзия XII века имела очень высокий эмоциональный градус. Замешенная на трех культурах — христианской (причем с еретическим привкусом), античной (сочинения Овидия) и арабо-испанской традиции суфиев, она отличалась насыщенной, почти нервической чувственностью. Мадонна Пика, воспитанная на подобного рода литературе, конечно же, имела натуру мечтательную. При этом она, скорее всего, выделялась религиозностью даже на фоне весьма воцерковленной массы людей тех времен. Вот цитата из книги францисканского писателя Анаклето Яковелли «Жизнеописание святого Франциска Ассизского, супруга госпожи Бедности»: «Она (мадонна Пика. — А. В.) отличалась высокими добродетелями, и душевное богатство ее было столь велико и совершенно, что затмевало золото, накопленное мужем».

Психологам хорошо известно, как влияют на детей родительские сценарии. Дети чаще всего либо так или иначе выполняют их, либо, в случае конфликта с родителями, создают антисценарий. Источники говорят, что мать Франциска верила в его великое будущее. Имелись ли в виду блестящая политическая карьера и верховная власть? Так принято считать. Но это плохо сочетается с известной легендой о том, что мадонна Пика родила сына в хлеву, подражая Деве Марии. Большинство исследователей считают этот факт недостоверным, но даже если просто принять за основу поэтическо-экзальтированное мировоззрение глубоко верующей мадонны Пика, получается, что она мечтала именно о святости для своего сына. Ведь для человека Средневековья жизнь не заканчивалась на земле, и канонизация вполне могла восприниматься как вершина духовной карьеры.

А кем видел своего первенца отец? Продолжателем отцовского дела? Навряд ли. Как и большое число наших соотечественников, стремительно разбогатевших в 1990-х, он явно желал для своих детей более «культурной» жизни. На это указывает не только тяга ко всему французскому, но и более серьезные поступки. Например финансирование рыцарского снаряжения, которое стоило целое состояние и уж точно не было необходимо для сына торговца. А еще отец постоянно оплачивал для будущего святого то, что сегодня называется модной тусовкой. Источники пестрят упоминаниями о Франциске — короле пирушек. Подобный «королевский венец» складывается обычно из немалых трат. Это и богатая одежда, и общая ухоженность, и постоянная готовность угостить компанию. Пьетро Бернардоне никогда не отказывал сыну в подобных развлечениях. Возможно, расчетливый торговец считал эти расходы инвестицией в будущее? Нам неизвестны его мысли, но на грамотную стратегию продвижения в высший свет такое поведение не особенно похоже. Скорее, отец просто тешил тщеславие «вельможным» образом жизни своего отпрыска.

Здесь хочется вспомнить цитату из романа Дмитрия Мережковского «Франциск Ассизский»:

«Злом помянет легенда отца Франциска; но зла никакого не сделал он сыну, а сделал, может быть, сам того не зная и не желая, добро величайшее: дал ему свободу.

Судя по тому, что Франциск останется на всю жизнь полуграмотным (даже писать не научится как следует: в письмах будет ставить вместо подписи крестик), он почти ничему не учился ни в школе, ни дома, пользуясь, вероятно, тем, что отец не принуждал его к учению. И это пойдет ему впрок: книжною пылью науки тех дней — схоластики — не засорит он ни ума, ни сердца.

С детства праздно живет, беспечно и лениво, — свободно; растет не как садовый, на грядке, а как дикий в поле цветок. Лучшая для него наука не в школе, за книгой, а в жизни».

В данном фрагменте своего художественного текста Мережковский опирался на работу протестантского пастора Пьера Сабатье «Жизнь Франциска Ассизского» (Sabatier Р. Vie de S. Francois d’Assise). Русский перевод этой книги, появившийся в конце XIX века, стал причиной большой популярности Франциска в России. Книга довольно неоднозначна. Сабатье удалось сделать открытие в разработке францисканских источников. Он пришел к выводу, что одно из базовых житий — «Легенда трех спутников» — имеется в открытом доступе не целиком. Догадка пастора оказалась верной, недостающие части нашлись в одной итальянской рукописи XVI века, являющейся списком с более раннего источника. Но при всей научности подхода книгу Сабатье считают спорной, поскольку автор пытался реконструировать особое мифическое житие Франциска, якобы написанное самым близким другом святого, его «овечкой», братом Леоном. По мысли Сабатье, именно это житие наиболее верно, а во всех прочих авторы намеренно искажали образ Франциска, чтобы дать возможность последователям уклониться от чрезмерной строгости настоящей францисканской жизни.

В любом случае книга Сабатье — не голословные фантазии, а скрупулезная историческая реконструкция. Стало быть, и тексту Мережковского во многом можно верить. Тем более что и другие источники не подтверждают особого рвения Пьетро Бернардоне в делах образования наследника.

Что же получается? Отец хочет видеть в сыне аристократа, но очень смутно представляет себе, из чего складывается этот аристократизм. Такое впечатление, что он, несмотря на свою успешность и практичность, несколько наивен. Он радуется красивой «картинке»: наряжает драгоценного отпрыска в лучшие ткани из своей лавки, покупает ему коня и отменное рыцарское снаряжение. А еще кротко терпит его постоянные пьяные дебоши — навряд ли «король пирушек» обходится без них. Нет, возможно, папаша Бернардоне иногда и журил зарвавшегося юнца, но точно поддерживал подобный образ жизни.

Первый биограф Франциска, Фома Челанский, отзывается о его семье весьма нелестно: «…был он родителями воспитан бессмысленно, по правилам суеты века сего, и долго подражал их достойной сожаления жизни и обычаям и даже превзошел их в суете и несмыслии».

Интересно проследить, как повлияло это воспитание (или его отсутствие) на становление личности будущего святого.

Попробуем понять иерархию семьи, в которой вырос Франциск. На первый взгляд она очевидна: обычная патриархальная семья, собственно, какие могли быть варианты в XII веке? Но все же Пьетро Бернардоне вряд ли мог уверенно чувствовать себя господином своей жены. Мешало ее высокое положение, но еще более того — принадлежность к Франции… Мы даже можем рискнуть и сказать «обожаемой Франции». Итак, муж гордится женой, но немного комплексует перед ней. Когда рождается сын — отец с радостью поддерживает в нем все, свойственное матери: любовь к прованской культуре, но также аристократическую лень и тягу к роскоши. Тем самым разрушая собственный отцовский авторитет. А мать тоже, скорее всего, не является властной женщиной в бытовом понимании. О ней мы знаем очень мало, но некоторый образ складывается даже из одного ее поступка, который известен наверняка. Когда отец Франциска, взбешенный его неадекватным поведением, запирает сына в подвал, мадонна Пика, дождавшись отъезда мужа, освобождает узника. То есть она не боится ослушаться главу семьи, но в то же время не пытается «вытащить» сына, задействовав свои аристократические связи, и наставить его на путь истинный. Возможно, связи оборваны, а у нее есть душевные силы только на поэзию трубадуров. Вполне возможно, она очень несчастна в этой Умбрии, вдали от родных, и юродство сына не расстраивает ее, а наоборот, она видит в нем знак Божественного участия?

Биография мадонны Пика вряд ли когда-нибудь появится на свет, разве только в виде мистификации. Но из того небольшого количества информации, которой мы располагаем, можно сделать вывод: родители Франциска не были авторитарны. Более того, они с раннего детства культивировали в нем исключительность, а отец и вовсе относился к нему, как к высшему существу — будущему аристократу. Ребенку позволялось фактически все.

Таким беззаботным детством могли похвастаться лишь очень немногие из живших в Средневековье. Отношение к детям в ту далекую эпоху сильно отличалось от привычного нам. Оно было суровым, вплоть до жестокости, без особенного умиления и снисхождения к юному возрасту. Казалось бы, парадоксальная ситуация — ведь в Евангелии сказано «будьте как дети». Но средневековая родительская строгость имела логичное объяснение: она являлась формой служения Господу. Детское непослушание трактовалось чаще всего однозначно: в дитя вселился бес и нужно выбить его, даже если при этом ребенок получит травму. Отсюда множество поговорок, в том числе на славянских языках: «Дытыну люби, якъ душу, а тряси якъ грушу»: «Родительские побои дают здоровье». Есть и более точные свидетельства антигуманного отношения к детям, например автобиографическая книга «Счет жизни» младшего современника Петрарки, Джованни Конверсини да Равенна[37]. Вспоминая годы учения, автор рисует ужасающую картину педагогики позднего Средневековья: «Молчу о том, как учитель бил и пинал малыша. Когда однажды тот не сумел рассказать стих псалма, Филиппино высек его так, что потекла кровь, и между тем как мальчик отчаянно вопил, он его со связанными ногами, голого подвесил до уровня воды в колодце… Хотя приближался праздник блаженного Мартина, он [Филиппино] упорно не желал отменить наказание вплоть до окончания завтрака». В итоге мальчик был извлечен из колодца полуживой от ран и холода, «бледный перед лицом близкой смерти».

Добавим к этому совершенно безграничные права отцов в отношении детей. «Швабское зерцало» («Schwabenspiegel»), законодательный документ ХIII века, даже позволяет отцам в случае нужды продать своего ребенка, правда, не в публичный дом и не для убийства. Такой пункт закона, ужасный на наш взгляд, предполагал вовсе не равнодушие к детям, а заботу о них, шанс на их спасение во время голода. Впрочем, и физические наказания были чем-то вроде гигиены для детской души.

Наш герой избежал травматичных столкновений со средневековой педагогикой. Может, еще и поэтому он так сильно выделялся гармоничностью среди своих современников? Его одаренную личность ничто не сломало. Он не должен был работать с малолетства. Он не знал школьной муштры. Его даже не мучили домашние учителя, как детей, выросших в настоящих аристократических семьях.

Но при этом его мозг, развитый билингвизмом и музыкальными занятиями, с первых лет жизни впитывал в себя замысловатые поэтические метафоры прованских трубадуров. А слово «трубадур» означает вовсе не «певец любви», как иногда думают. Оно происходит от старопрованского корня tobar — «находить», «изобретать новое». Франциск, открывший собой новую эпоху в истории христианства, не стал ли сам ожившей метафорой прованских поэтов?

А его семья? В свете вышесказанного она представляется почти идеальной, особенно по сравнению с общей педагогической ситуацией того времени. Она демократична, она не травмирует. Но наш герой избирает путь человека несемейного, причем делает это не под давлением обстоятельств, а вопреки им. Видимо, есть для него нечто крайне некомфортное в этой идиллической, на наш взгляд, семейной картине.

Сразу заметим: призвание к святости — явление слишком сложное, чтобы объяснять его только с позиций психологии. Любые сугубо материалистические попытки такого рода неминуемо размещают всех святых где-то между плохим театром и психиатрической больницей. С точки зрения верующего, момент обращения — это не просто кардинальное изменение личности, это обязательно прямой диалог с Богом, точнее даже, Его зов, обращенный к конкретному человеку и услышанный им.

Но все же на любые ситуации, включая мистические, каждый реагирует по-своему — исходя из особенностей своего характера и темперамента. Конечно, опыт детства играет здесь далеко не последнюю роль. И тогда все же попробуем сделать еще один маленький «психоанализ» нашего героя.

Единственный сын или вообще единственный ребенок? Есть упоминания о его сестрах, но без имен и подробностей. Вроде бы их было шесть. А в «Легенде трех спутников» упоминаются даже и «другие сыновья», которых мадонна Пика любила менее нежно. Все они не важны, даже если и существовали. Единственный долгожданный, горячо любимый центр семьи — он. Мать прочит ему таинственное «большое будущее», отец прощает любые шалости, фактически смотрит на отпрыска снизу вверх — ведь растет не какой-нибудь торговец, а будущий аристократ. При этом сам глава семьи — вовсе не мечтательный слабак. Это предприимчивый и успешный человек, торгующий не только в своей стране, но и за ее пределами.

Что при таком раскладе чувствует ребенок? Прежде всего немалую собственную власть, особенно по сравнению с положением в семье его ровесников. И эта власть травмирует детскую психику не меньше, чем чрезмерная воспитательная строгость.

Современные психологи хором предупреждают родителей о вреде вседозволенности. У ребенка, которому «все можно», сбиты иерархические настройки. Он видит мать и отца в роли своих слуг и понимает, что ему не на кого опереться. Раз он главный, то обязан сам все контролировать, а он прекрасно понимает свою полную несостоятельность и пугается. От постоянного угнетающего стресса страдает нервная система. Головной мозг подвергается воздействию стрессового гормона — кортизола, в организме происходят опасные нейрохимические реакции.

Такие дети часто совершают асоциальные поступки. Им обязательно нужно вызвать родительский гнев, ведь только таким образом они могут почувствовать реальную силу старшего поколения и снять с себя непосильный груз ложной ответственности. Разумеется, ничем хорошим подобные ситуации не заканчиваются. Родители, доведенные до отчаяния, реагируют резко. Они, наконец, вспоминают, «кто в доме хозяин», и пытаются вернуть свою давно утраченную или даже никогда не существовавшую власть. Начинаются различные карательные меры — побои, аресты, лишение имущества. Итогом обычно оказывается полный разрыв отношений — на долгие годы или вообще на всю жизнь.

Все это в полной мере присутствует в биографии Франциска.

Можно предположить, что он так истово бросился к Отцу Небесному в том числе и от ощущения сиротства при живом отце. От ощущения обиды, пусть и неосознанной. Хронологически его обращение произошло раньше, чем конфликт с родителем, он ушел из дома, еще будучи по факту любимым сыном.

Впоследствии, уже после разрыва, натерпевшись зла от папаши Бернардоне, Франциск поступит весьма своеобразно: попросит одного нищего благословлять его каждый раз, как отец проклянет. И тут до конца непонятно: прощение это или продолжение давнего безнадежного поединка, просто один из борющихся использует «злое» оружие, а другой — «доброе»? Ведь мы все родом из детства и знаем, как плохо лечатся детские обиды.

Разумеется, доказательств подлинности этого реконструкторского «психоанализа» у нас нет. Но все выводы очень логично вытекают из тех небольших крупинок информации, которыми мы располагаем. В конце концов, палеонтологи могут выстроить внешний вид доисторического животного по нескольким фрагментам скелета, почему бы и нам не пойти тем же путем?