Франциск Ассизский

ДИАЛОГ КУЛЬТУР

Конечно же, такой поэт, как Франциск, не мог не помышлять о Святой земле. Он стремился туда еще с детства, когда мечтал о рыцарстве, ибо какой рыцарь не грезит о Гробе Господнем? Стремился и когда ушел из мира и впервые начал проповедовать. Примерно летом 1211 года, когда братство еще было малочисленным, а Клара Оффредуччо благополучно жила под отчим кровом, наш герой предпринял первую попытку достигнуть давней цели. Не особенно афишируя своих действий, он начал искать способы попасть на Восток и в конце концов вместе с каким-то спутником сел на корабль, направляющийся в Сирию. Вот только в те времена корабельные маршруты были величиной весьма непостоянной. Они легко менялись — то из-за угрозы пиратов, то из-за погодных условий. Так случилось и с нашими путешественниками. Проплыв совсем немного, их корабль попал в сильную бурю. Крушения не произошло, но судно оказалось прибитым к берегам Далматин. Возможно, Франциск счел этот факт знаком того, что Бог не благословляет его паломничества, или же просто не нашел транспортной альтернативы. Так или иначе, он принял решение вернуться. Это тоже оказалось проблематичным, ведь денег у него принципиально не имелось. Он нашел корабль, идущий в Анкону, и начал умолять капитана взять их с товарищем на борт. Моряк отказал, как можно прочитать у Фомы Челанского — «с жестокостью». Тогда неудачливые пилигримы проникли на корабль тайно и спрятались. Дальше произошло необычайное: пришел незнакомец с мешком провизии и, отыскав среди матросов самого богобоязненного, передал ему припасы со словами: «Возьми с собой все это и честно передай все нищим, скрывшимся на корабле, когда настанет время нужды». В итоге этот корабль тоже попал в бурю и носился по морю много дней. Пища от неизвестного благодетеля помогла выжить не только Франциску с товарищем, но и многим другим.

Наш герой благополучно возвратился, а мысль о Востоке продолжала занимать его. Видимо, в какой-то момент она разделилась на два направления: собственно посещение святынь и проповедь среди мусульман. С годами вторая часть обрела самостоятельное значение. К ней добавилась еще одна идея — претерпеть мученичество за веру. В промежуток времени между 1213 и 1215 годами Франциск собрался в Испанию, решив заняться обращением мавров, а конкретно султана Мирамолина — так сокращали титул марокканского правителя, титул которого полностью звучал как Амир аль-Муменин. В то время правил Магомет бен Нассер, потерпевший поражение от испанцев в 1212 году, навряд ли он испытывал особенно добрые чувства к христианским проповедникам. Тем не менее Франциск пустился в путь. Как пишет Фома Челанский, «столь сильно пылало в нем желание мученичества, что порой он обгонял товарища, назначенного сопутствовать ему, и, словно, опьянившись духом, устремлялся вперед к исполнению назначенного».

Небеса вновь не поддержали благого начинания. В пути Франциск заболел. Ему пришлось возвращаться и отлеживаться в Порциункуле. Такие обстоятельства оказались весьма полезными для уже знакомого нам автора первых двух житий. Примерно в то же самое время Фома Челанский решил вступить в орден и, по-видимому, очень нуждался в контакте с основателем. В «Первом житии» агиограф осмеливается упомянуть о себе в связи с этой ситуацией: «Благодетельный Господь, удостоивший в редкой милости своей вспомнить обо мне и множестве моих братьев, лично противостал ему, когда он уже дошел до Испании, и наслал на него тяжкую болезнь, чтобы он не смог идти дальше, отозвал его с начатого пути». В орден тогда вместе с Фомой Челанским пришла очень большая группа аристократов и ученых людей.

После этого тема мусульманства и Святой земли на несколько лет исчезает из поля деятельности Франциска, но не из области интересов. Потому что 26 мая 1219 года наш герой все же отплывает от берегов Анконы в Акри. Правда, поначалу он следует вовсе не в Святые места, а в Дамьетту, где находится войско крестоносцев, противостоящее мусульманской армии. По обыкновению он отправляется в путь с товарищем. На этот раз его сопровождает брат по имени Иллюминат.

Имя это происходит от латинского слова illuminatus — «озаренный», «просветленный», «просвещенный». Аналогичный корень есть и в немецком — Illuminatenorden. Историки воспринимают такое имя как нарицательное, поскольку в Европе в разное время существовало много различных объединений (орденов, братств, сект, обществ) оккультно-философского толка и мистического характера. Иногда они действовали официально, но чаще — секретно, находясь в оппозиции Церкви и клерикальной власти. Самое известное такое объединение — Тайное общество баварских иллюминатов, созданное в конце XVIII века немецким философом Адамом Вейсгауптом и вскоре запрещенное властями. Поэтому, когда имя Иллюминат вспоминают в связи с нашим героем, которого любят, в том числе оккультисты, есть смысл уточнить: в данном случае это всего лишь монашеское имя. Слово «просветленный» во времена Франциска еще не несло двойной смысловой нагрузки и не имело четкой привязки к сектам и ересям. А когда таковая появилась — имя исчезло из обихода.

Итак, двое братьев, получив разрешение у папского легата, на свой страх и риск пошли обращать мусульман. Надо заметить, в то время в Палестине уже находилась небольшая францисканская община, руководимая братом Ильей, но Франциск, очевидно, стремился попасть на передовую, оттого направился в Египет, где в тот момент происходили активные боевые действия.

Был август или сентябрь 1219-го, самый разгар Пятого крестового похода, когда крестоносцы отчаянно пытались вернуть потерянный Иерусалим. Не помогло объединение венгров, немцев, голландцев, фламандцев и многих других народов, армий и правителей. Тогда европейцы попытались обнаружить раскол во вражьем стане и заключили союз с сельджуками Конийского султаната против египетского султана. Потом они начали осаждать порт Дамьетту в Египте, решив обменять ее на Иерусалим, а сельджуки в этот момент начали войну в Сирии. 25 августа 1218 года одна из башен Дамьетты пала, но весь город захватить не удалось. Войско охватила эпидемия, в числе ее жертв оказались весьма знатные персоны, в том числе один из духовных лидеров похода, кардинал Роберт Керзон. Примерно в это время умер султан аль-Адиль I, ему наследовал аль-Камиль (в западном мире был известен как Меледин), который вскоре после восшествия на престол повелел награждать золотой монетой каждого, кто принесет голову христианина. Таким образом, путь в сарацинский лагерь становился смертельно опасным или вообще невозможным.

Совершенно точно наш герой знал о жестоком приказе султана. Выходя из Ассизи, он все время пел псалом 22: «Если я пойду долиной смертной тени». В самом начале пути они с Иллюминатом встретили двух овечек, пасущихся на лугу, и Франциск радостно сказал своему спутнику: «Доверься, брат мой, Господу, ведь на нас и исполнится реченное в Евангелии: «Вот Я посылаю вас, как овец среди волков».

Действительно, шансов выжить у них практически не было. Однако чудо произошло, и подданные султана почему-то решили не зарабатывать на головах двух смиренных христианских монахов. Об этом рассказывает современник Франциска, французский проповедник и летописец Пятого крестового похода Иаков де Витри: «Франциск, вооружившись щитом веры, бесстрашно направился к султану. На пути сарацины схватили его, и он сказал: «Я христианин, отведите меня к вашему господину». Когда его к нему привели, то этот дикий зверь, султан, увидев его, проникся милостью к Божьему человеку и очень внимательно выслушал его проповеди, которые тот читал о Христе ему и его людям в течение нескольких дней. Но затем, испугавшись, что кто-либо из его армии под влиянием этих слов обратится к Христу и перейдет на сторону христиан, он велел его бережно, со всеми предосторожностями, отвести обратно в наш лагерь, сказав на прощание: «Молись за меня, чтобы Господь открыл мне наиболее угодные ему закон и веру».

Францисканец Жан Элемозин утверждает: Франциск не просто проповедовал, но настоятельно требовал, чтобы султан крестился вместе со всей семьей. А если владыку не убедили проповеди, то пусть проведет испытание огнем. Зажгут костер — и Франциск вместе с любым магометанским служителем войдет в огонь ради испытания истинности веры. Султан сказал, что никто из сарацинских священников не захочет вступить в огонь за веру свою.

По сведениям других хронистов, какой-то известный магометанский священник (святой старец) в этот момент находился подле владыки. Послушав Франциска, он поднялся и вышел. Этот случай описан и в «Большой легенде» святого Бонавентуры. Там султан говорит: «Не думаю, чтобы кто-нибудь из моих священнослужителей пожелал ради защиты своей веры предать тело огню или испытать какой-нибудь другой вид пытки». Далее Бонавентура сообщает: «Ведь он (султан. — А, В,) уже заметил, как один из его старших жрецов, человек почтенный и преклонных лет, едва услышав слова Франциска, скрылся из виду».

Здесь следует сделать небольшое уточнение насчет личности этого жреца.

Французский историк, востоковед, исламовед и арабист Луи Массиньон провел тщательное исследование и пришел к выводу: «старцем» почти наверняка был аскет и ученик мусульманского мистика Халладжа, Фахр аль-Дин Фанизи. И «бежал» он вовсе не из-за страха, а по причине отвращения ко всякого рода ордалиям[97], кои полагал дикостью.

Здесь видно непонимание между двумя культурами, но вовсе не между христианством и исламом, как можно было подумать. Конфликт происходит от чрезмерной непосредственности нашего героя. Фахр аль-Дин Фанизи не понял бы Франциска, даже если они оказались бы единоверцами. Та самая «народная», даже «детская» вера святого из Ассизи, которая очаровывала простых людей, очень часто раздражала «профессионалов» от культа — священников и теологов — своей нелепой чрезмерностью. Люди, привыкшие уповать на интеллект и образованность, часто недооценивают интуитивные озарения и с недоверием относятся к харизматичным ораторам. Как не вспомнить тут Христово «будьте, как дети» и взаимоотношения Спасителя с первосвященниками и фарисеями?

Интересно, что люди фарисейского склада обычно не добиваются блистательных побед, несмотря на развитый интеллект. Самые яркие ученые — всегда непосредственны и в чем-то немного похожи на детей. Нет ничего удивительного и в симпатии, которая вдруг возникла у мусульманского султана к нелепому, но бесстрашному фарангу (европейцу), настолько преданному своему Богу. Возможно, он даже был бы не против оставить Франциска при себе в качестве собеседника, но, разумеется, Франциск никогда бы не согласился на такое предложение. По словам Бонавентуры, «султан, распознав в человеке Божием столь совершенное презрение ко всему мирскому, изумился, и полюбил его, и отличал чрезвычайной приязнью».

Взаимоотношения Франциска и султана имеют еще один пласт смысла — мифологический. В народном восприятии они стоят где-то рядом с сюжетами об укрощении волка из Губбио, а также преобразившихся и смягчивших сердца разбойниках. Подчеркивается изначально жестокий характер султана, его называют bestia crudelis — «жестокий зверь». Затем идет трогательное сообщение, будто мусульманский правитель уже почти готов креститься, но опасается непонимания со стороны подданных. И наконец, в завершение легенды поклонники Франциска совершенно уверены, что сарацин, так хорошо обошедшийся с праведником, не может умереть без покаяния и обращения ко Христу. В «Цветочках» есть сюжет о спасении султана с помощью уже умершего к этому времени Франциска.

Эта легенда, несомненно, принадлежит к традиции средневекового сотворения истории, о котором здесь уже говорилось. Но выросла она на реальных фактах. Аль-Камиль действительно находился под большим впечатлением от святого миссионера.

На прощание султан захотел богато одарить своего нежданного гостя. Уже зная мировоззрение Франциска, мусульманский правитель не заставлял его принимать деньги и подарки лично для себя, но пытался уговорить, «чтобы тот принял все эти дары для бедняков Христовых и для Церкви, и ради спасения души этого султана»[98]. Но Франциск наотрез отказался. Все источники объясняют этот факт одинаково: он был очень сильно огорчен. Султан не крестился, но в то же время проявил дружелюбие, лишив нашего героя даже надежды на мученический венец. А значит, вся поездка оказалась бессмысленной. Современные культурологи, конечно, не согласились бы с ним. Ведь своим опасным путешествием Франциск фактически совершил революцию в умах своих современников. Во времена Крестовых походов к мусульманам привычно было идти с обнаженным мечом, но не с раскрытым Евангелием. Франциску удалось подняться над мироощущением и страстями своего времени. При этом он, конечно же, остался сыном своего века и не мог воспринять всей ценности своего поступка. Поэтому, простившись с султаном и получив от него разрешение впредь беспрепятственно проходить по сарацинским землям, Франциск вместе с Иллюминатом вернулся в стан крестоносцев, где его расстроили еще больше.

Нет точных свидетельств, с кем конкретно из христианских военачальников общался наш герой и насколько сильно они не поняли друг друга, но приблизительную картину восстановить можно. Как раз в 1219 году папа Гонорий III назначил своим легатом и фактическим главой Крестового похода Пайо Гальвау[99], португальского кардинала-епископа, которого потом обвиняли в провале похода. Насколько он действительно был виноват? Султан аль-Камиль (вполне возможно, под влиянием Франциска) пытался договориться с крестоносцами о мире, отдав им Иерусалим в обмен на завоеванную Дамьетту, но папский легат не согласился, несмотря на то, что его решение оскорбило многих крестоносцев, в том числе голландского графа Виллема I, который разочаровался и уплыл домой. Вероятно, в решении папского легата сыграли роль обстоятельства, далекие от духовности. Дамьетта, будучи портом, представляла собой немалую ценность. Когда в конце 1219-го она пала, среди крестоносцев разгорелись жестокие споры: светским или духовным властям управлять ею. Поначалу в 1220 году хозяином города объявил себя Жан де Бриенн[100], уже носивший титул короля Иерусалима в 1210–1212 годах. Однако Пайо Гальвау не допустил этого. Взбешенный де Бриенн уехал в Акру вместе со своим войском. Его смог заменить прибывший Людвиг Баварский, но лишь частично. Правда, годом позднее де Бриенн все же вернулся и наступление продолжилось.

К чему же призывал воинов Франциск? Скорее всего, он был шокирован нравами, царившими в лагере, и со всей страстью пытался обличать грехи. Доподлинно известно, что он отговаривал крестоносцев от дальнейшего наступления, предрекая поражение. А как раз именно в это время ситуация складывалась для них благоприятно. Первое наступление на Дамьетту, предпринятое после его приезда, действительно оказалось неудачным, но вскоре город был взят. Кровавая победа вовсе не обрадовала нашего героя. Полный мрачных раздумий, он покинул Египет и направился в Сирию, где в этот момент находились несколько его братьев. Он прожил там какое-то время, мало интересуясь сводками с фронта, молясь и размышляя. Возможно, он все-таки посетил Святую землю. Судя по всему, его не очень тянуло в родные места. В какой-то момент из Италии пришли вести о сложностях, возникших в ордене, и ему пришлось возвращаться.

В итоге его пророчество оказалось верным, причем поражение крестоносцам нанес уже не султан, а словно Сам Господь. Когда по возвращении де Бриенна они решили двинуться на Каир, их путь пересекло сухое русло Нила. Они легко перешли его и двинулись на юг, но плохо рассчитали количество воды, необходимое в пустыне. Пришлось вернуться, но за это время начались дожди, и река разлилась, отрезав им путь к отступлению. Египтяне тут же использовали это обстоятельство. Они напали неожиданно и ночью. Среди христиан, увидевших непреодолимую водную стихию там, где они совсем недавно прошли «сухими стопами», началась паника. Их войско потерпело сокрушительное поражение и капитулировало. Султан милостиво подарил крестоносцам жизнь, разрешив свободное отступление. В обмен на это они обязывались вернуть Дамьетту и полностью уйти из Египта. Итоги Пятого крестового похода оказались неутешительными. С большим трудом у аль-Камиля удалось вытянуть согласие на восьмилетнее перемирие и обещание вернуть фрагмент одной из важнейших христианских реликвий — Креста Господня. Святыня так и не была возвращена. Правда, причины остались неизвестными, и некоторые поклонники легенды об обращении султана, вероятно, могли подумать, будто аль-Камиль специально оставил реликвию себе.

Вместо ожидаемого реванша Пятый крестовый поход принес разочарование и плохо повлиял на репутацию Святого престола. Большую известность получили антипапские памфлеты пера Гийома Фигейры, поэта из Окситании. В ответ на эти творения появилась пропапская поэма «Greu m’es a durar», где в популярной форме объяснялось: в провале похода виноват вовсе не папа и не его легат, но «глупости нечестивых». Понятно, что на общественное мнение подобные методы влияют не слишком сильно.

Думается, пророчество Франциска крестоносцам действительно имело место, и этот факт можно легко объяснить без всякой мистики. Франциск, как человек, очень тонко чувствующий, четко воспринял внутренний разлад, раздирающий военачальников, их яростное желание послужить одновременно Богу и мамоне. Для него этот печальный факт означал неминуемое поражение, о чем он и пытался им сказать. И он был прав не только как человек глубоко верующий, но и с позиций простого здравого смысла. Ведь две столь противоположные мотивации неминуемо должны были столкнуться и разъединить людей. А для победы требуется единство.

Но было бы неверным оставить вовсе без внимания духовный смысл этого пророчества. А ведь если задуматься, оно обращено не только к конкретным воинам в лагере крестоносцев, но и к последующим поколениям — как предостережение всем, кто искажает идеи христианства. Если Бог есть любовь, как можно решать дело Божие с помощью оружия? Франциск приходит с Евангелием вместо меча и тоже не побеждает, но показывает образ истинного пути. И тогда его пророчество крестоносцам становится отблеском Нагорной проповеди.