Глава 15
Во дворце царила лихорадка.
Коридоры, обычно наполненные размеренным шёпотом и лёгким шорохом шёлка, теперь гудели, как потревоженный улей.
Слуги носились туда-сюда, советники суетились, а за окнами раздавался рокот барабанов янычар — зловещий, ритмичный, такой, от которого кровь стынет в жилах.
Фархад стоял у двери покоев Джасултан, опершись на стену, спокойный и сосредоточенный, словно не он этой ночью сгорал в её постели, будто был частью её дыхания.
Джасултан встала перед зеркалом, хладнокровно укладывая волосы.
Ни капли тревоги, ни капли страха — только чёткие, отточенные движения, достойные самой богини войны.
Она надела тёмно-алый кафтан, расшитый золотыми нитями.
К поясу пристегнула тот самый кинжал — символ власти, который подарил ей султан.
— Ты выглядишь так, будто собираешься на праздник, — усмехнулся Фархад, глядя, как она застёгивает застёжки.
— Для меня власть — это и есть праздник, — холодно ответила она, бросив последний взгляд на отражение.
Она повернулась к нему, и в её глазах вспыхнул знакомый огонь.
— Если что-то пойдёт не так — ты знаешь, что делать.
Он молча кивнул.
— Я не дам им тебя сожрать.
Она улыбнулась — тонко, хищно.
— Я и сама хорошо кусаюсь.
Великий совет собрался на рассвете.
Все важные визири, придворные, старшие янычары, муфтий — мужчины, что привыкли решать судьбы целых народов за одним столом.
И вот в этот зал, полный тяжёлого табачного дыма и враждебных взглядов, вошла она.
Джасултан.
Одна.
Как только она пересекла порог, зал наполнился гулом шёпота. Кто-то с нескрываемым презрением отвёл глаза, кто-то, напротив, глядел жадно, ожидая зрелища.
В глубине зала сидел султан, спокойно наблюдая за ней, будто эта буря происходила вовсе не в его дворце.
— Джасултан-султанша, — ледяным тоном начал один из старших визирей, массивный, с лицом, похожим на разваренный финик. — Гарем — твоё место. Мы не признаём решения, которое шокировало весь дворец. Женщина не может быть визиршей!
— Женщина не может быть визиршей, — эхом повторил второй, молодой, но с глазами змеи. — Ты посмела оскорбить весь совет, поставив себя выше нас.
— А ещё ты развратила янычар, — вмешался третий, старый и седой. — Слухи ползут, что ты с юных лет держала с ними срамную дружбу, будто сама была воином!
В зале воцарилась напряжённая тишина.
Но Джасултан не потемнела в лице. Наоборот, её губы тронула почти насмешливая полуулыбка.
— Срамная дружба, говорите? — её голос прозвучал мягко, но так, что по коже пробежали мурашки. — Странно. Я думала, мы здесь собрались решать дела государства, а не обсуждать, кто с кем дружил в юности.
Визири зашипели, как ужи на сковороде.
— Ты смеешь нас унижать?
— Я смею говорить правду, — отрезала она. — Но раз уж вы хотите обсудить янычар, давайте обсудим.
Кто, как не янычары, в течение десяти лет спасал ваши жирные спины от мятежей?
Кто, как не янычары, удерживал границы, пока вы разоряли казну своими «подарками»?
Она сделала шаг вперёд, и на мгновение даже старики невольно отпрянули.
— Вы говорите, что они недовольны? — её голос стал звонким, как сталь. — Ещё бы!
Их годами держат в нищете, обещая награды за кровь, а получают они только подачки.
Её взгляд обвёл весь зал.
— А если завтра янычары решат, что им выгоднее склониться под чужой флаг?
Кто тогда останется защищать ваши дома?
Султан молча наблюдал, не вмешиваясь.
— Я предлагаю не праздные слова, господа, — продолжила Джасултан, спокойно вынимая кинжал и вонзая его прямо в стол, чтобы все увидели, как дрожит дерево под её ударом. — Я предлагаю сделку.
— Какую? — сдавленно спросил один из визирей, не сводя глаз с кинжала.
— Я объявлю новый указ. Каждый янычар, верный трону, получит землю и дом после службы.
А семьи погибших — пожизненное содержание.
И деньги на это мы возьмём не из казны, — её глаза хищно блеснули, — а из ваших личных сундуков. Из всех накопленных «подарков».
Зал взорвался, как улей, в который кинули факел.
Крики, угрозы, проклятия.
Но она лишь стояла, спокойно слушая эту какофонию мужских голосов, и с каждым мгновением её улыбка становилась шире.
— Хватит! — рявкнул вдруг султан, ударив ладонью по подлокотнику трона.
Все мгновенно замолчали.
— Султанша права, — произнёс он, глядя на неё с почти восхищённой холодностью. — Я поддерживаю её указ.
— Но это грабёж! — взвизгнул один из визирей.
— Это государственная необходимость, — отрезал султан. — И вы все подпишете его прямо сейчас.
Визири были бледны, как стены мечети. Они поняли — их обыграли.
Один за другим они с мрачными лицами склонились над указом, оставляя свои подписи.
Когда всё было закончено, и совет, униженный и подавленный, вышел из зала, султан медленно подошёл к Джасултан.
— Ты коварна, сестра, — негромко сказал он, в голосе его звучало что-то между восхищением и опасением. — Ты умеешь превращать любую угрозу в трон под своими ногами.
Она встретилась с ним взглядом, её голос был тихим, но твёрдым:
— Я не строю тронов. Я строю империю.
Он усмехнулся, качая головой.
— Осторожно, Джасултан. Слишком яркие звёзды быстро падают.
Она прошептала ему на ухо, уходя:
— Я не звезда, брат. Я солнце. И лучше не пытаться меня затмить.
Вечером она вернулась в свои покои, где её уже ждал Фархад.
Он сидел, держа в руках чашу с вином, глядя на неё тем взглядом, в котором снова полыхал огонь.
— Ты сегодня убила половину их гордости одним словом, — сказал он. — И теперь ты — самая могущественная женщина во всём дворце.
Она подошла к нему, улыбаясь лениво, как хищница, вернувшаяся с охоты.
— А ты, Фархад, — её голос стал низким, бархатным, — готов быть рядом с той, кто теперь сильнее всех?
Он поднялся, подошёл вплотную, его ладони скользнули по её талии.
— Я готов быть рядом с той, кто сжигает всех, кого касается.
И в этой ночи, где было вино, пряности и сладкий дым, они снова слились в поцелуе, полном власти и страсти.