Генерал Юденич

Глава пятая КАВКАЗСКИЙ ФРОНТ. НАЧАЛО ВОЙНЫ

Известно, что, оказавшись в эмиграции, Николай Николаевич Юденич избегал давать оценки готовности России, её армии и народа к Великой войне. За него это сделали другие известные личности — современники тех военных потрясений. Отказать многим таким суждениям в правдивости и по сей день трудно.

Так, бывший царский генерал от кавалерии, Верховный главнокомандующий Временного правительства, а затем красный военный специалист А. А. Брусилов в своих мемуарах отмечал:

«Мы выступили с удовлетворительно подготовленной армией...

Состав кадровых офицеров... был недурен и знал своё дело хорошо, что и доказал на деле...

Хуже у нас была подготовка умов народа к войне. Она была вполне отрицательная...

Моральную подготовку народа к неизбежной европейской войне не то что упустили, а скорее не допустили...»

Один из вождей Белого движения на российском юге генерал-лейтенант А. И. Деникин в своих мемуарах «Путь русского офицера» высказывался более резко:

«Россия не была готова к войне, не желала её и употребляла все усилия, чтобы её предотвратить».

Известный отечественный военный историк А. М. Зайончковский в своём фундаментальном труде «Мировая война 1914-1918 гг.» даёт действительно исчерпывающую характеристику готовности Российской империи и её армии и флота к Первой мировой войне. Её участник и исследователь, он отмечал:

«Россия успела залечить свои раны (после Русско-японской войны. — А.Ш.) и сделать большой шаг вперёд в смысле укрепления своего военного могущества. Мобилизованная русская армия достигла в 1914 г. грандиозной цифры — 1816 батальонов, 1110 эскадронов и 7088 орудий, 85% которых… могло быть двинуто на Западный театр военных действий.

В русской армии усовершенствовалось обучение, расширились боевые порядки, начала приводиться в жизнь эластичность их, было обращено внимание на значение огня, роль пулемётов, связь артиллерии с пехотой, индивидуальное обучение отдельного бойца, на подготовку младшего командного состава и на воспитание войск в духе активных и решительных действий.

Но с другой стороны, оставлено было без внимания выкинутое японской войной значение в полевом бою тяжёлой артиллерии, что, впрочем, следует отнести и к погрешности всех остальных армий, кроме германской. Не были достаточно учтены ни громадный расход боеприпасов, ни значение техники в будущей войне.

...Однообразного понимания военных явлений и однообразного подхода к ним ни в русской армии, ни в её Генеральном штабе достигнуто не было, — отмечал далее А. М. Зайончковский. — В то время, когда офицерский состав вышел на мировую войну... обученным тактике согласно новому полевому уставу (1912 года. — А.Ш.), у высшего командного состава, за редким исключением, наблюдалось отсутствие Твёрдых определённых взглядов, а нередко и совершенно устарелые воззрения.

Генеральный штаб, начиная с 1905 года, получил автономное положение. Он сделал очень мало для проведения в жизнь армии единого взгляда на современное военное искусство. Успев разрушить старые устои, он не смог дать ничего цельного. С таким разнобоем в понимании военного искусства русский Генеральный штаб вступил в мировую войну...

Кроме того, русская армия начала войну... весьма слабо снабжённой всеми техническими средствами и огнеприпасами... имея у себя в тылу неподготовленную для ведения большой войны страну и её военное управление и совершенно не подготовленную к переходу для работ на военные нужды промышленность.

В общем, русская армия выступила на войну с хорошими полками, с посредственными дивизиями и корпусами, и с плохими армиями и фронтами...»

Здесь в чём-то можно и не согласиться с маститым военным историком А. М. Зайончковским. Генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич к началу войны имел твёрдые воззрения на современное ему военное искусство, иначе русские войска не одерживали бы на Кавказе большие и убедительные победы одну за другой. Отдельную Кавказскую армию и Кавказский фронт в истории Первой мировой войны трудно назвать «плохими»...

После официального объявления войны дальнейшие события развивались стремительно. Высочайшим императорским указом 1 ноября 1914 года на базе Кавказского военного округа начала разворачиваться Отдельная Кавказская армия.

Её командующим, в силу занимаемой высокой должности, назначается престарелый генерал-адъютант граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков. Начальником армейского штаба становится генерал-лейтенант Николай Николаевич Юденич. Генерал от инфантерии Александр Захарьевич Мышлаевский назначается помощником командующего, и первое время в его руках сосредотачивается всё оперативное руководство русскими вооружёнными силами на Кавказе.

Отдельная Кавказская армия разворачивается на огромной приграничной полосе от побережья Чёрного моря до озера Урмия протяжённостью в 720 километров. Армия фактически с первого дня своего образования являлась большим фронтом.

Назначение армейским командующим графа Воронцова-Дашкова было актом чисто номинальным. Хороший администратор и опытный царедворец не имел таланта большого военачальника, хотя в своё время отличался как храбрый и доблестный офицер. Более того, наместник в силу своего весьма преклонного возраста не мог бывать в действующих войсках. Да и состояние здоровья не позволяло ему это делать.

Поэтому фактически с первого дня войны всё управление Отдельной армией легло на плечи генерал-лейтенанта Юденича. Над ним номинально ещё стоял генерал Мышлаевский, но почётный профессор Николаевской академии Генерального штаба не имел ни боевого опыта, ни организаторских способностей. Так получилось, что в назначенном императорским указом триумвирате военных вождей Кавказской армии фронтовыми делами правил младший из них. Большого секрета это не представляло ни для кого, в том числе для турецкого командования и руководства Антанты.

К чести Воронцова-Дашкова, он не претендовал на подлинность своей должности главнокомандующего большой армией. С получением нового назначения граф откровенно сказал начальнику штаба:

— Любезный мой Николай Николаевич, сами понимаете, какой из меня сейчас полководец. Но такова воля государя. Поэтому берите власть на войне в свои руки. Если что надо — согласуйте со мной, с Мышлаевским.

— Благодарю за высокое доверие, ваше превосходительство. Надеюсь, что вам не в чем будет меня упрекнуть.

— Ну, вот и всё. Мы с вами договорились, Николай Николаевич: я управляю армией, а вы ею командуете.

— Какой полнотой власти тогда, Илларион Иванович, я Обладаю с вашего согласия?

— Вы командуете Кавказской армией во всём от моего имени, но своим волеизволением...

Утром 2 ноября в Тифлисе, а штаб-квартире Кавказского наместничества, собрался военный совет только что образованной на базе округа Отдельной армии. Был собран почти весь генералитет, за исключением тех, кто в этот день был в войсках на самой границе. Генерал Воронцов-Дашков в парадном мундире при всех орденах, лентах и золотой шпаге открыл военный совет:

— Господа генералы! Вы уже ознакомлены с высочайшим указом государя императора Николая Александровича о создании Отдельной Кавказской армии и назначении меня её командующим. Поэтому позвольте представить вам моего помощника — Александра Захарьевича Мышлаевского и начальника штаба нашей армии Николая Николаевича Юденича.

Мышлаевский и Юденич встали со своих мест и представились собравшемуся генералитету. Их почти всё хорошо знали и потому вопросов не последовало. После этого Воронцов-Дашков продолжил:

— Господа генералы, я предлагаю заслушать на военном совете начальника штаба армии, он проинформирует нас о вооружённых силах Турции и положении на государственной границе. Прошу вас, Николай Николаевич.

Генерал-лейтенант Юденич встал и подошёл к большой карте Кавказа и южного приграничья, висевшей на стене. Взяв в руки указку, он начал:

— Ваше превосходительство, господа генералы! Я напомню, что по данным штаба Кавказского военного округа, сегодня упразднённого в связи с объявлением войны нашему соседу, турецкие сухопутные войска насчитывают до полутора миллиона человек. Но процесс их отмобилизации ещё не завершён.

Царский наместник, как председатель армейского военного совета, продолжил:

— Николай Николаевич, как организационно делится султанская армия?

— По последним разведывательным данным в составе турецкой армии насчитывается 40 дивизий низама, то есть кадровых войск. Их дополняют 53 дивизии редифа — обученного ополчения. Султанское ополчение — мустафиз может быть доведено до 100 тысяч человек. Но качество его намного ниже нашего ополчения.

— Николай Николаевич, меня, как старого кавалериста, интересует состав неприятельской конницы. Из чего она состоит? Много ли у турок будет племенной конницы?

— Относительно турецкой кавалерии разведывательный отдел штаба точных данных не имеет. Известно, что турецкая кавалерия насчитывает в своём составе более шестидесяти полков.

— А конницы курдских племён?

— Курды составляют немалую часть вражеской кавалерии — примерно двадцать полков. Они формируются из конных ополчений курдских племён, расселённых в турецкой Армении.

— Николай Николаевич, какая султанская армия противостоит на сегодняшний день нашей Кавказской? Доложите военному совету.

— Нам на сегодняшний день непосредственно противостоит сильнейшая из армий Турции — 3-я. Она состоит из трёх армейских корпусов — 9-го, 10-го и 11-го. В составе каждого из них по три пехотных дивизии со своей артиллерией. Армейская кавалерия состоит из 2-й отдельной кавалерийской дивизии и ориентировочно четырёх-пяти конных курдских дивизий неустановленного состава.

— Где на начало войны развёрнута 3-я армия?

— Основные армейские силы развёрнуты в районе крепости Эрзерум. 10-й армейский корпус развернут у Самсуна. Для прикрытия государственной границы больших сил турки на сегодняшний день пока не выдвинули.

— Получает ли противостоящая нам вражеская армия какие-либо подкрепления?

— Да. По всей видимости, в Стамбуле решили значительно усилить 3-ю армию. На днях из Месопотамии начала перегруппировку пехотная дивизия 13-го армейского корпуса, действовавшего южнее Багдада против англичан. По некоторым данным к переброске оттуда готовится ещё одна дивизия. Отмечены факты пополнения противной стороны и мустафизом: ополченцы в него собираются из приграничных губернаторств.

— Что штабу известно о состоянии тылового обеспечения Турок?

— По вполне достоверным данным неприятель заблаговременно создал большие запасы армейского снабжения. В патронах и снарядах у турок нужды в начальный период войны не ожидается.

— Каков же, Николай Николаевич, общий состав 3-й армии на начало боевых действий?

— Армия насчитывает около 130 батальонов пехоты низама и редифа, примерно 160 кавалерийских эскадронов и конных курдских сотен, а также 270 — 300 орудий различных артиллерийских систем.

— Кто возглавляет армию?

— Известный своей опытностью и азартом игрока генерал-лейтенант Гасан-Иззет-паша. На пост командующего назначен недавно, в ноябре этого года.

— Кто у него начальник армейского штаба?

— Немецкий генерал Бронзарт фон Шеллендорф. Прибыл в Турцию в составе германской военной миссии Лимана фон Сандерса.

— Известно ли нам и Ставке Верховного Главнокомандующего задачи 3-й турецкой армии на начало войны?

— Мы предполагаем, что это турецкое объединение имеет пока оборонительные задачи. В Стамбуле султан и его берлинские советники на сегодня обеспокоены проблемой обороны пролива Дарданеллы.

Командующий граф Воронцов-Дашков, обращаясь к членам военного совета, сказал:

— Должен от своего лица высказать начальнику окружного, а теперь и армейского штаба Николаю Николаевичу глубокую признательность за сбор разведывательной информации о противостоящих нам на Кавказском театре военных действий силах Турции. А теперь попросим его доложить военному совету о наших силах.

— Ваше превосходительство, господа генералы! Докладываю вам о состоянии Отдельной Кавказской армии на 2 ноября сего года. Состав наших сил — 120 пехотных батальонов, 127 казачьих сотен — кубанцев и терцев и 304 артиллерийских орудия.

— Николай Николаевич, что мы можем противопоставить туркам на северном участке фронта?

— Замечу сразу, что сил у нас здесь пока развёрнуто немного. На Приморском, то есть Батумском направлении находятся отдельные части 66-й пехотной дивизии, 5-й Туркестанской стрелковой и 1-й Кубанской пластунской бригад, 25-я бригада пограничной стражи. На Ольтинском направлении действует 20-я пехотная дивизия присутствующего здесь генерала Николая Михайловича Истомина. Она усилена 26-й бригадой пограничной стражи.

— Какое направление, по вашему мнению, для Отдельной армии является главным?

— Вне всякого сомнения, ваше превосходительство, — Сарыкамышское: об этом свидетельствует ход всех русско-турецких войн на Кавказе. Боевые операции на Сарыкамышском направлении, убеждён, определят лицо новой войны.

— Какие силы кавказских войск мы здесь развернули?

— На Сарыкамышском направлении сосредоточены главные силы армии. Это — 1-й Кавказский армейский корпус генерала Георгия Эдуардовича Берхмана в составе двух пехотных дивизий, 1-й Кавказской казачьей дивизии и трёх бригад, а также недавно прибывший к нам 2-й Туркестанский армейский корпус генерала Владимира Алексеевича Слюсаренко, имеющий две стрелковые бригады.

— Как мне известно, крепость Карс с началом войны стала тыловой армейской базой?

— Точно так, ваше превосходительство.

— Что мы готовим в ней сейчас?

— В Карской крепости заканчивается формирование 3-й Кавказской стрелковой бригады генерала Габаева.

— А что мы имеем из войск в Тифлисе? Что можем послать на фронт из столицы Кавказского наместничества?

— В Тифлисе собирается воедино прибывающая на Кавказ Сибирская казачья бригада генерала Петра Петровича Калитина. Хочется отметить, ваше превосходительство, боевой настрой сибирских казаков.

— Превосходно, коли так. А теперь, господа генералы, Николай Николаевич от моего имени поставит всем вам ближайшие боевые задачи. Не забывайте о том, что война России с Турцией уже идёт.

Генерал-лейтенант Юденич обернулся к оперативной рте штаба округа, теперь — армии, повёл указкой:

— Сравнительный анализ показывает, что силы 3-й турецкой армии и нашей Кавказской примерно равны. Но на главном, Сарыкамышском направлении русские войска имеют на сегодня почти двойное превосходство над противником в людях. Обращаю внимание присутствующих ещё раз на то важное обстоятельство, что операции на данном направлении должны сыграть решающее значение в начальный период войны.

— А что вас больше всего беспокоит на сегодняшний день В нашем расположении, Николай Николаевич?

— То, что на других направлениях ситуация складывается совсем иной. Особенно тревожно, на мой взгляд, на Ольтинском направлении.

— Почему?

— Под Ольтами неприятель, по данным нашей разведки, превосходит только что сформированный отряд генерала Истомина по пехоте в шесть, по артиллерии в три раза.

— Но, Николай Николаевич, мы же можем Истомина быстро подкрепить кавалерией. И большими силами, между прочим.

Слова наместника дополнил до сего молчаливо слушавший генерал Мышлаевский. Он заметил:

— Общеизвестно, что турецкая регулярная кавалерия, не говоря уже о племенной коннице курдов, качественно уступает русской, казачьей коннице. Что же вас тревожит в таком случае?

— Александр Захарьевич, это так. Наш казак — не турецкий улан. Но в условиях горного театра войны, особенно зимой, а она у нас уже не за горами, когда обильные снегопады и почти полное отсутствие фуража на местах, такое преимущество Кавказской армии в кавалерии не сулит особых выгод.

Удивлённый таким выводом Юденича, генерал Мышлаевский переспросил:

— Вы считаете, что с наступлением зимы оперировать крупными массами конницы нам будет трудно? Так я вас понял?

— Точно так. Не просто трудно, но и почти невозможно, скажем, ввести в действие казачью дивизию в полном её составе.

Мышлаевский в ответ молча только покачал головой. Суждение Юденича мало вязалось с положениями тех лекций, которые заслуженный профессор, большой знаток тактики читал лекции в Николаевской академии Генерального штаба.

Граф Воронцов-Дашков спросил:

— Какой образ военных действий предлагает армейскому командованию начальник штаба?

Юденич понял этот вопрос командующего, как предложение завершить доклад на военном совете.

— Исходя из имеющегося соотношения сил и средств, учитывая горный театр войны и условия погоды, предлагаю в ближайшее время ограничиться активной обороной и ведением вдоль границы боевой разведки. Одновременно необходимо завершить отмобилизование и формирование армейских резервов.

— А что в итоге будет, Николай Николаевич?

— Армейская наступательная операция, ваше превосходительство. Штаб армии уже приступил к её разработке.

Мнение генерал-лейтенанта Юденича о характере начальных действий поддержали строевые командиры, начальник разведки армии, начальник армейской артиллерии и другие должностные лица, то есть весь собранный в Тифлисе военный совет только что образованной ещё одной русской армии — Отдельной, не входившей ни в какой фронт.

С ними согласился Воронцов-Дашков, и после некоторых раздумий его помощник Мышлаевский. Командующий заключил заседание военного совета словами:

— Пока будем держать в неприкосновенности государственную границу. А там, Бог даст, в скором времени перейдём в наступление, если не всей армией, то частью её...

Первая мировая война на Кавказе началась так. Русская армия первой начала наступательные действия. Это делало честь армейскому штабу, сумевшему быстро отмобилизовать войска приграничного военного округа и выдвинуть их к линии государственной границы. Штабная культура генерала Юденича и его подчинённых оказалась на должной высоте.

Уже 15 ноября разведывательные отряды 1-го Кавказского корпуса, с ходу заняв приграничные горные рубежи и перевалы, ещё не покрытые снегом, начали выдвижение в направлении Эрзерума. Турецкая пограничная жандармерия почти всюду отступала без стрельбы, сжигая караульные помещения и конюшни, запасы фуража. Жандармы торопились с отходом из опасения, что казаки и русские пограничные стражники возьмут их в плен.

После этого на горных дорогах начались первые схватки с боевым прикрытием главных сил 3-й турецкой армии. Но велись они силами казачьих сотен и авангардных пехотных батальонов. До вступления в дело главных сил сторон было ещё далеко.

Есть достоверные воспоминания о первых днях войны на Кавказе. Их оставил Фёдор Иванович Елисеев, начавший свой ратный путь в чине хорунжего в рядах кубанского казачьего 1-го Кавказского полка. Гражданскую войну он начал подъесаулом, командовал затем Корниловским конным полком, в 1920 году —- 2-й Кубанской казачьей дивизией, потом стал белоэмигрантом. Елисеев оставил после себя мемуары «Казаки на Кавказском фронте 1914-1917». Он так описывает свой первый бой:

«Получен боевой приказ по бригаде — как двигаться полкам. Наш полк назначен головным, а от Таманского полка назначена разведывательная сотня.

...Разведывательная сотня таманцев прошла мимо нас. В темноте по силуэту дивного коня командира сотни я узнал 2-ю есаула Закрепы. Мой друг и однокашник по военному училищу хорунжий Николай Семеняка — младший офицер этой сотни, значит, он первым и раньше меня вступит в бой с турками, констатирую я и желаю ему отличиться. Он твёрдый, «натурный» человек и с дороги не свернёт. Я только жалел, что в ночной тьме не вижу его и не могу пожелать ему полного и обеспеченного успеха в первом же бою.

Во всех сотнях стояла напряжённо-серьёзная тишина в ожидании выступления. Сотни стояли спешенными. Казаки и офицеры говорили между собой тихо, словно боясь, как бы турки не подслушали их. Чувствовалось, что каждый из них думал о войне и переживал — что даст нам утро?

Выступили. Шли шагом, не торопясь. Дорога извилистая. Расчёт таков, чтобы к рассвету подойти к турецкой границе. Мы были вёрстах в трёх от неё, как услышали впереди и вправо от себя выстрелы. Мы поняли, что разведывательная сотня таманцев натолкнулась на турок.

Уже светало. Справа скачет к нам казак-таманец и докладывает полковнику Мигузову, что «разъезд хорунжего Семеняки напоролся на турок, турки открыли огонь и... пэрэбили казаков... хорунжий тоже ранитый и лыжить промиж вбитых и послали мэнэ просыть пиддэржку... мий кинь тож ранитый». И показал на круп своего коня. Позади седла зияла рана. Потный рыже-золотистый конь тяжело дышал. Мигузов направил его в главные силы к генералу Николаеву. То был младший урядник Краснобай.

«Семеняка ранен... Какое счастье быть раненым в первом же бою!» — думал я. Ведь это же геройство! И я был рад за своего друга.

Где была разведывательная сотня таманцев, мы не знали, но Мигузов сразу же выбросил своих две сотни — 1-ю подъесаула Алферова прямо по дороге на персидское пограничное село Базыргян, а 4-ю есаула Калугина на сильный турецкий пост Гюрджи-Булах, что у Малого Арарата. Алферов выскочил с сотней намётом, а Калугин широкой рысью. Скоро сотни скрылись от нас в неровностях местности. Остальные четыре сотни полка, сосредоточившись за одним из отрогов гор, спешились.

Скоро впереди нас затрещали очень частые выстрелы. То 1-я сотня вступила в бой с турками, в первый бой нашего полка...

Пост Гюрджи-Булах отстоял от нас на север версты на три. Скоро мы услышали выстрелы и оттуда. То вступила в бой и 4-я сотня.

Мы стояли под горой и ждали. Все офицеры направили свои бинокли в стороны ведущих бой сотен, но ничего не увидели из-за скал. Доносилась ожесточённая стрельба. Командир полка волновался и усиленно всматривался в свой старый бинокль (трубчатый), чтобы узнать: что же делается в его сотнях? Но гребень отрога скрывал от нас поле боя. Так и стояли мы в неведении час, другой. Наконец от Алферова рысью скачет казак. Все наши взоры перенеслись на него. Нервный полковник Мигузов не выдержал и закричал:

— Да ско-рей же, с...н сын! Дав-вай сюда донесение! — и вырвал из рук бумажку.

«Занял гребни гор. Веду перестрелку с турками. Прошу дать поддержку», — писал подъесаул Алферов, и мы все слушали это остро, сосредоточенно.

— Э-э... подъесаул Маневский! Пошлите в помощь Алфёрову одну свою полусотню, — обратился полковник к нашему командиру сотни уже более спокойно.

Мы с хорунжим Леурдой переглянулись, как бы молча спросили друг друга: кого из нас пошлёт Маневский? И кто из нас будет счастливчик?

— Хорунжий Елисеев! Возьмите свою первую полусотню и скачите в район 1-й сотни, — официально бросил командир Маневский, впервые обращаясь ко мне «по чину».

Коротко козырнув и не рассуждая, командую спешенной сотне:

— Первая полусотня — садись!.. За мной!

Маневский перекрестил нас. Широким намётом, обогнув кряж, бросились в направлении 1-й сотни. Подскочив к подошве второго гребня, мы увидели вправо 1-ю сотню в цепи по самому гребню, ведущую перестрелку. Алфёров позади цепи прогуливался во весь рост. За спиною у него белый башлык.

— К пешему строю... Слезай! — кричу-командую почти на карьере, и казаки, мигом скатившись с седел, выхватили из-за плеч винтовки и побежали ко мне.

— В цепь!.. Вперёд! — командую, и казаки по булыжникам и каменьям, спотыкаясь и скользя по сухому каменисто-глинистому крутому подъёму горы, карабкаются вперёд и вперёд, держа относительное равнение боевого строя. Ни у кого из нас не ощущалось чувства страха, а была одна цель — как можно скорее добраться до гребня и как можно скорее вступить в бой. Но как только казачьи папахи показались на гребне, рой пуль пронёсся над ними, и мелкие камушки рикошетом осыпали нас.

— Ложитесь, ложитесь, ваше благородие! — крикнули ближайшие казаки, но вправо от нас подъесаул Алфёров ходит позади своих казаков во весь рост — как же мне ложиться, прятаться от пуль? И отскочив чуть назад, я стал, как и Алферов, прогуливаться, следя за огнём казаков, которые открыли его немедленно же с казачьим запалом.

Турецкий гребень был чуть ниже нашего. За ним — первое турецкое село, над которым развевался их флаг на высоком древке...

Перестрелка затянулась. Было уже за полдень. Солнце слепило казаков, так как смотрело им в глаза. Результата боя не было видно. Но вот мы услышали какие-то крики слева, южнее нас, и тут же увидели казачьи папахи на каменистом турецком завале, командовавшем над всей местностью. То храбрый подъесаул Домарацкий по личному почину со взводом казаков выбил оттуда турок.

Он закричал с высоты командиру сотни подъесаулу Алферову:

— Ка-зак Су-хи-нин уби-ит... приш-ли-те но-си-ил-ки...

С занятием Домарацким «ключа позиций» турки зашевелились. Из села, что перед нами, группами они стали отходить на запад. Мы поняли, что исход боя предрешён. Огонь турок уменьшился. Быстрыми перебежками казаки перемахнули ложбину и заняли их позиции. Кучи гильз валялись везде. На участке 1-й сотни убегали турки и курды в белых штанах. На самом правом фланге, у поста Гюрджи-Булах, 4-я сотня есаула Калугина наконец сломила сопротивление турок. Они побежали. И с нашего высокого участка видно, как один из взводов сотни под командой сотника Дьячевского ровно на закате ясного осеннего дня лавой, стремительным аллюром неизъезженных казачьих коней атаковал уходящих турок. Они бегут, но мы видим, как заметно уменьшается расстояние и вот турки остановились, побросали винтовки и подняли руки вверх. Их быстро окружили казаки.

Вся наша цепь первой и третьей сотен вскочила и побежала к селу, над которым ещё развевался турецкий красный флаг с белым полумесяцем и звездою. Флаг сорван. Он высился над таможней. У входа стоит перепуганный старик-таможник. Казаки его не тронули, и лишь гурт белых гусей стал их добычей. Мы не ели и не пили со вчерашнего дня.

Я смотрю на казаков. Все веселы. В поту, в пыли. Папахи круто сдвинуты на затылки. Полы черкесок отвёрнуты за пояса. Все держат винтовки в правой руке горизонтально, готовые ежесекундно вскинуть их, если того потребует случай. И ничего в них не было от регулярной армии.

После боя, после первого боя в их жизни, они излучали какое-то молодечество, безграничную удаль, братскую дружественность и, словно после «кулачек» в своей станице, полную удовлетворённость боем, воспринятым как привычная забава...»

После того боя в кубанском 1-м Кавказском полку появился первый фронтовой Георгиевский кавалер. Начальник армейского штаба генерал-лейтенант Юденич утвердил представление на героя боя за Гюрджи-Булах казака Подынова — Георгиевский крест 4-й степени.

После того славного боя в 1-м Кавказском казачьем полку кубанского войска несколько переделали знаменитую и любимую песню «Ермоловскую». Теперь она звучала несколько иначе:

Схожими оказались первые схватки Мировой войны на Кавказе: и по накалу, и по настрою участвовавших в них бойцов они чем-то напоминали братьев-близнецов. Только на следующий день, 16 ноября, государственную границу перешли главные силы русского армейского корпуса.

Генерал Берхман был настроен решительно. Русская 39-я пехотная дивизия с ходу овладела Зевинской позицией и двинулась в Пассинскую долину. Вскоре войска 1-го Кавказского корпуса заняли важную Кепри-Кейской позицию, но на ней столкнулись со значительными силами турок.

В то же время русский Эриванский отряд, двинувшись за Чингильские высоты, овладел древней крепостью Баязет и Караклиссом. Была занята Алашкертская долина и левый фланг Кавказского фронта получил надёжное обеспечение.

Однако не зря говорится, на большой войне дураков бывает мало. Неприятельское командование и его многочисленные германские военные советники оказались вполне готовыми к такому первому ходу русской стороны. Гасан-Иззет-паша и Бронзарт фон Шеллендорф быстро парировали наступательный выпад Воронцова-Дашкова.

Спустя два дня с начала войны на Кавказе русские авангардные отряды, атакованные частями 9-го и 11-го турецких корпусов, опасаясь обхода своего правого фланга, отошли к государственной границе. Четырёхдневные бои при Кепри закончились успехом неприятеля. Не удалось кавказцам удержаться и на Зевинской позиции. Генерал Берхман смог остановить турок на границе только с подходом полков туркестанских стрелков.

В Кепри-Кейском пограничном сражении русские потери убитыми, ранеными и обмороженными составили около десяти тысяч человек. Турки понесли потери несколько меньше.

Поскольку на правом фланге наступавшего, а потом отступившего 1-го Кавказского корпуса турецкие части достигли государственной границы у селения Караурган, туда спешно по железной дороге, из армейского резерва, был двинут 2-й Туркестанский корпус.

Однако первой к Караургану успела подойти 1-я Кубанская пластунская бригада генерала Михаила Алексеевича Пржевальского. Её появление на этом участке границы изменило положение и сделало фронт устойчивым.

О героях-пластунах генерала Пржевальского один из исследователей Первой мировой войны на Кавказе генерал Масловский написал такие строки:

«Вернувшись в Кагызман, бригада двинулась форсированным маршем...

Бывшие в голове три батальона уже 2 ноября... перешли в наступление против 33-й турецкой дивизии...

Энергичным движением пластуны к вечеру отбросили турок...

На следующий день вся бригада (всего пять батальонов, так как 1-й, полковника Расторгуева, был на приморском направлении)... решительно атаковала турок и отбросила их, обеспечив левый фланг корпуса.

В ночь на 4 ноября... по соглашению с генералом Баратовым, как только наступила темнота, оставив к югу от Аракса один батальон, с остальными четырьмя... быстро перешла вброд через широкий и быстрый Араке и атаковала с фланга и тыла турок...

При этом, ввиду трудности переправы через широкую реку с быстрым течением, ночью, в холодные ноябрьские дни, когда уже выпал снег, генерал Пржевальский первый с разведчиками переправился вброд, приказав всем переправляться вслед, не раздеваясь и держась группами за руки. Переправа была осуществлена быстро и неожиданно для турок.

Внезапным ударом пластуны опрокинули турок и внесли в ряды их смятение. Затем, выполнив блестяще задачу, пластуны перед рассветом таким же порядком вернулись на правый берег Аракса.

А с утра 5 ноября уже вступили в бой с турками, пытавшимися снова продвинуться вперёд...»

Одновременно турецкие войска вторглись в Батумскую Область, в её горную часть: в Стамбуле делали ставку на вооружённое выступление против русских мусульманской части населения Аджарии.

Приморский отряд генерала Александра Яковлевича Елыпина, коменданта Михайловской крепости, оказался в крайне затруднительном положении. В тыловом Батуме началась паника, в горах начали действовать протурецкие отряды аджарских мусульман. Из Тифлиса генерал-лейтенант Юденич именем царского наместника требовал только одного — держаться на занимаемых позициях.

Елыпинский Приморский отряд — 264-й пехотный Георгиевский полк, батальон кубанских казаков-пластунов и несколько сотен пограничных стражников — имел дело с переброшенной из Стамбула (Константинополя) 3-й турецкой пехотной дивизией. Она на месте была подкреплена отрядами местной жандармерии и несколькими тысячами иррегулярных ополченцев, больше похожих на разбойников-башибузуков прошлых русско-турецких войн.

В Аджарию вдоль берега Чёрного моря туркам прорваться так и не удалось. Вскоре генерал Елыпин получил подкрепление в лице 19-го туркестанского стрелкового полка и отбил всюду вражеский натиск.

Всё же с самого начала войны ситуация в Батумской области и на её границах с Турцией оставалась серьёзной. Об этом Юденичу доложил начальник разведывательного отдела армейского штаба:

— Николай Николаевич, из допросов пленных выяснена картина турецких задумок относительно возмущения мусульманского населения Аджарии.

— Что же они задумали там против нас?

— В Шевшетии начали действовать так называемые четники или по-нашему — партизаны.

— Из кого состоят эти четы?

— Отбор в них довольно строг. Принимаются местные жители из числа сторонников правительственной партии «Единство и прогресс».

— Весьма любопытно. И сколько, по вашим оперативным данным, действует против нас этих четников?

— До трёх тысяч человек.

— Кто ими командует?

— Немецкий советник в чине майора. Фамилия — Штанге.

— Что это за фигура?

— По имеющимся сведениям, участвовал в боях, состоя в Константинопольском корпусе. Спасался от нас бегством в город Ардануч.

— Кто ещё задействован против нас, кроме четников, в горах Батумской области?

— Обнаружено присутствие нескольких батальонов пограничных стражников. Много турецких жандармов.

— Их численность известна?

— Нет, не установлена...

В Алашкертской долине Эриванский отряд, вскоре переименованный в 4-й Кавказский армейский корпус, выдержал несколько сильных боев с противником. Туркам удалось потеснить русских у перевала Клыч Гядук и захватить в качестве трофеев две пушки. Однако уже вскоре пехотный Ахульгинский полк смелой атакой восстановил положение, взяв в свою очередь у турок два полевых орудия.

Начало войны России с Турцией всколыхнуло армянское население Кавказского края. С одобрения царского наместника графа Воронцова-Дашкова началось формирование семи добровольческих дружин, которые первоначально получили название «Араратская группа». Своё боевое крещение они прошли в Баязетском отряде генерала Николаева.

Вооружение армян Закавказья вызвало озабоченность российского Министерства внутренних дел. В одном из своих сообщений правительству его глава отметил, что этот вопрос крайне серьёзный для Кавказского многонационального края. Министр внутренних дел бил тревогу, подчёркивая в донесении следующее:

«...Над этим думать некому. Этот обширный край, представляющий собою хотя второстепенный, но всё же серьёзный, в смысле вопросов будущего, театр военных действий, остаётся без власти, без руководителя. Нынешний наместник на Кавказе генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков — человек совершенно больной и дряхлый, фактически уже не способный к трудовой жизни.

В самые тревожные дни, переживавшиеся Кавказом, во время наступления турок на Сарыкамыш, он никого не принимал, но, тем не менее, никому не передавал своей власти. Поэтому в результате на Кавказе царило и сейчас царит поливе безвластие. Всякий делает что и как ему угодно, а народная молва упорно твердит, что Кавказом управляет графиня Воронцова-Дашкова».

В последующем армянские добровольческие дружины получили некоторую организационную структуру. Первоначально они назывались по именам своих выборных командиров — Андроника, Амазапса, Дро, Кери, Бехамбека... Позднее эти дружины по настоянию командующего армией генерала Юденича были переформированы в армянские стрелковые батальоны, то есть приобрели армейскую организацию. Например, 1-я дружина Андроника стала называться 1-м армянским стрелковым батальоном...

Юденич имел прямое отношение и к формированию грузинских добровольческих дружин — Кутаисской и Тифлисской. Они были сведены в Грузинский стрелковый батальон, который со временем развернули в одноимённый полк.

Во всех местах русские войска, если могли, то решительно наступали. Если им приходилось сдерживать натиск превосходящих сил неприятеля, то они пытались контратаковывать турок.

Такое приказание им было дано из армейского штаба. Его начальник с началом боевых действий стал напоминать шахматного гроссмейстера, колдующего над оперативной картой, как над шахматной доской. Юденич старался уже в самом начале противоборства на границе поставить оперативное управление войсками на должную высоту. От этого во многом зависел успех проведения предстоящих армейских наступательных операций.

Всё же первые несколько дней войны дали некоторый тактический выигрыш русской армии. Эрзерумский отряд, сформированный из подходивших к границе частей 1-го Кавказского корпуса, углубился на 20-30 километров по ту сторону государственной границы. Эрзерумцы решительной ночной атакой заняли высоты в окрестностях города Алашкерт. Особенно значимым оказалось взятие «Рыжой горы»: здесь туркам с боем пришлось отступить.

На этом Кавказский фронт замер. С приходом в конце ноября суровой зимы с её многочисленными снежными бурями и обильными снегопадами дороги и тропы в горах сделались почти непроходимыми. О каких-то наступательных операциях с задействованием многих тысяч людей и десятков артиллерийских орудий сторонам не приходилось и думать.

Зато на всём протяжении линии фронта постоянно происходили жаркие стычки разведывательных отрядов, как правило, в одну-две сотни человек. Это свидетельствовало только об одном — и Гасан Иззет-паша, и Юденич бдительно стерегли друг друга.

Великого князя Николая Николаевича-Младшего, как верховного главнокомандующего России, такие действия на Кавказе пока вполне устраивали. По крайней мере, из Тифлиса не требовали подкреплений и все подготовленные резервы из Сибири и Туркестана шли на усиление Восточного или Русского фронта, где не утихали бои с германцами и австро-венграми.

Однако такое начало боевых действий на Кавказе явно не устраивало Стамбул и германскую военную миссию. Последнюю из Берлина постоянно подталкивали требованиями активизировать действия с тем, чтобы Россия оттянула с Восточного фронта как можно больше войск против Турции.

События на Кавказе развивались стремительно. 3 декабря в командование 3-й турецкой армией вступает военный министр султана-калифа Решада Мехмеда V мушир — маршал Энвер-паша.

Первое сведение о смене командующего неприятельской армией в штабе Кавказской армии было получено от пленных. Затем пришло официальное подтверждение из Могилёва, из Ставки Верховного Главнокомандующего. Появление опытного Энвера-паши в Эрзеруме сильно насторожило Юденича.

От имени командующего Отдельной Кавказской армии генерала Воронцова-Дашкова он отдал приказание всем дивизиям, бригадам и отдельным полкам активизировать разведку, усилить дежурство в штабах и на линиях связи, боевое охранение на передовой, привести в готовность корпусные и армейские резервы, провести ряд мероприятий по инженерному оборудованию занимаемых позиций.

To, что сам военный министр Турции появился на Кавказском, а не на Месопотамском или Палестинском фронте, говорило о многом. И в первую очередь о том, что неприятель в скором времени предпримет большую наступательную операцию.

Было отчего тревожиться начальнику армейского штаба. В досье его разведывательного отдела Энвер-паша характеризовался как опытный военачальник, выдвинувшийся в ходе Первой и Второй Балканских войн[8]. Его отличали решительность и настойчивость, большой авторитет среди Офицерского состава турецкой армии. Мушир был почитаем среди нижних чинов, прежде всего потому, что он происходил из бедной семьи.

С получением известий о появлении военного министра Турции во главе 3-й султанской армии у Юденича состоялся разговор с графом Воронцовым-Дашковым и генералом Мышлаевским:

— Ваше превосходительство, информация об Энвер-паше, полученная от пленных, подтверждена шифрованной телеграммой из Ставки.

— Что ж, Николай Николаевич, я слышал об этом человеке. А что у вас есть о нём?

— Тридцать три года. Окончил Академию Генерального штаба в Константинополе. Член руководства партии младотурок.

— Значит, он был в числе тех, кто организовал заговор против султана Абдул-Гамида Второго в 1909 году?

— Да, он был одним из организаторов заговора вместе с Махмуд-Шевкет-пашой и Ниазим-беем. А в январе 1913 года произвёл военный переворот и сверг кабинет министров Киамиля-паши, настроившегося в ходе Балканских войн на мирное решение спорных вопросов с соседями Турции.

— Каковы, по вашим данным, его политические взгляды?

— Он на сегодняшний день один из идеологов панисламизма.

О панисламизме и Воронцов-Дашков, и Юденич были наслышаны много. Им было хорошо известно, что Энвер-паша строил уже не первый год планы создания великого «Туранского государства». В него должны были войти территории от Суэцкого канала до Казани, от Самарканда до Балканского города Адрианополя. Естественно, под его, Энвера, главенством.

— Его отношение к Германии?

— Энвер-паша был военным агентом турецкого посольства в Берлине. Очень интересовался организацией кайзеровской армии и её тактикой действий. В Стамбуле показал себя рьяным сторонником заключения военного союза с Германией.

— У военного министра должен быть боевой опыт. Где же он сумел его поднабраться за такой короткий срок?

— В 1911 году он руководил народным восстанием против итальянских войск в Триполитании. Затем командовал армейским корпусом, защищавшим город Адрианополь. Во Второй Балканской войне вернул его Турции, разбив болгарские войска.

— Как Энвер-паша в такие молодые годы умудрился стать военным министром Турции?

— Очень просто, почти по-европейски. В начале этого года он женился на любимой племяннице султана и сразу же получил министерский пост. На султана-калифа Решада-Мехмеда он оказывал ещё до женитьбы огромное влияние: ведь за спиной Энвера-паши фактически стоит турецкая армия, которая верит в него.

— Настоящий военный министр должен быть большим стратегом. Этот Энвер-паша как-то заявил германскому послу в Стамбуле, что будет победоносно воевать сразу на два фронта.

— Да, такое заявление Энвер-паша делал. Он действительно ведёт войну на два фронта — на Кавказе против России и в Египте против Великобритании.

— Священную войну Антанте объявил тоже он. Что вы, Николай Николаевич, ожидаете в связи с вступлением военного министра султана в должность командующего 3-й армией? Ведь вас это тревожит?

— Тревожит, Илларион Иванович. Надо ждать от Энвер-паши большой наступательной операции, иначе он просто так не оставил бы пост министра в Стамбуле.

— Тогда надо готовиться к жарким боям. Отдайте соответствующий приказ по армии.

— Ваше превосходительство, сегодня утром такой приказ за вашим именем уже отдан и к вечеру поступит во все штабы.

— Хорошо, Николай Николаевич, информируйте, пожалуйста, меня и Александра Захарьевича о всех серьёзных изменениях в обстановке.

— Слушаюсь, ваше превосходительство...

Интуиция Юденича не подвела, как это уже случалось с ним не раз в Маньчжурии. Вскоре от агентуры на сопредельной стороне поступили первые сведения о подготовке турецким командованием наступления с целью полного овладения российским Закавказьем.

Одновременно из Аджарии поступили сведения об активизации здесь протурецких элементов. В горных селениях шла агитация за войну против «неверных». Турецкие войска, наступавшие на приморском направлении от Трапезунда, могли получить хорошую поддержку из неприятельского дола и возможность захватить портовый город Батум. Тогда Севастопольская оперативная эскадра лишалась передового пункта базирования.

Вскоре от перебежчиков, преимущественно армян-христиан, стала поступать важная оперативная информация, которая суммировалась в разведывательном отделе штаба армии. Стало известно, что 11-му турецкому армейскому корпусу предписано совместно со 2-й кавалерийской дивизией и курдским конным корпусом сковать атаками русский Сарыкамышский отряд. Причём сковать боевыми действиями так, чтобы он оказался не в состоянии перебросить хотя бы часть своих сил в другое место.

9-му и 10-му корпусам Энвер-паша приказывал, уничтожив в считанные дни малочисленный Ольтинский отряд противника, обходным манёвром через селение Бардус отрезать передовую базу русских в селении Сарыкамыш, где находились большие артиллерийские склады.

Турецким войскам, нацеленным на Батумскую область, ставилась задача занять город Ардаган и обеспечить с севера намеченный обходной манёвр с целью окружения главных сил русских. Захват Батума давал туркам возможность перенести боевые действия в соседнюю Гурию и другие западные земли Грузии.

Проанализированная в штабе Отдельной Кавказской армии разведывательная информация свидетельствовала о главном: начавшейся зимой первого года войны султанское командование в лице военного министра Энвер-паши одним решительным ударом задумало выйти к Главному Кавказскому хребту.

О том и состоялся разговор генерал-лейтенанта Юденича со своим командующим. Воронцов-Дашков, выслушав начальника штаба, спросил:

— Неужели, Николай Николаевич, наш противник в лице Энвер-пащи строит наполеоновские планы: разбить в одночасье наши кавказские войска и выйти к перевалам в Осетию и к Дербенту?

— Да, это так, Илларион Иванович. Он готовит нам окружение в виде вторых Канн. Посмотрим, что у него из этого получится.

— Глава турецкого военного ведомства — большой фантазёр. Чего стоит, например, один его план военного похода против британской Индии через Персию и Афганистан. Ну прямо наш государь император Павел Первый: тот тоже хотел захватить Индию. Даже Донское казачье войско во главе с атаманом Платовым через Волгу на юг посылал.

— У Энвер-паши, ваше превосходительство, до жемчужины британской короны путь будет короче.

— Мы с вами, Николай Николаевич, всё шутим, а они такую операцию на весь Кавказ против нас готовят.

— Пускай готовят. Знать бы только, где её начнут, когда и куда целиться. А там, ничего, отобьёмся.

— Когда надо ждать турецкого наступления?

— Со дня на день, Илларион Иванович. У меня разведка покоя сейчас не знает.

— Вы бы, Николай Николаевич, больше задействовали для этих целей воздухоплавательный отряд. Один аэроплан — это не казачья сотня на горной тропе.

— Авиаторам задачи на разведку поставлены, да только погоды для них всё нет. То снегопад и пурга мешают, то ветер шквальный в горах. Такая напасть для наших лётчиков-наблюдателей.

— Всё же они какую-то информацию с неба вам приносят?

— Приносят, летают аж почти до самого Эрзерума. Ясно одно — турецкая армия пришла в движение.

— Я на тебя надеюсь, Николай Николаевич. Смотри не оплошай перед Рождественскими праздниками. Государь на нас крепко полагается.

— Не волнуйтесь, ваше превосходительство. Энвер-паша нам кавказских Канн не устроит, не те мы для него противники...

Юденич не ошибся. Появление в Эрзеруме Энвер-паши породило на фронте оживление. Уже 5 декабря армейская разведка выявила движение одной из пехотных дивизий 9-го вражеского корпуса в районе селений Пертанус и Кош. Когда об этом доложили начальнику армейского штаба, Николай Николаевич сказал своим штабистам:

— Ну, наконец! Теперь надо следить за началом движения других турецких дивизий и определить их маршруты. Позовите ко мне начальника разведывательного отдела.

Когда тот явился в кабинет, Юденич уже «колдовал» над оперативной картой.

— Смотрите сюда. Пертанус и Кош отстоят от селения Бардус всего на 55 вёрст.

— Но это, Николай Николаевич, по карте. Надо учитывать плохие дороги в здешних горах.

— Если эта дивизия турок стала выдвигаться на Бардус, значит, не сегодня-завтра в движение придут другие. Есть новая информация на сей счёт?

— Есть. Наши боевые дозоры, выдвинутые вперёд к селению Ит, доносят, что большие силы турецкой пехоты обнаружены на подходе к этому пункту.

— Определили, что это за войска?

— Пленный показал, что к Иту идёт 31-я дивизия турок из 10-го корпуса.

— Значит, в наступление готовятся перейти все другие Пехотные дивизии этого корпуса. Надо в том определиться, господин полковник. Иначе нам удачи не видать.

— Задачи на разведку в дивизии и бригады посланы по Искровым станциям. Мои офицеры дежурят на радио круглосуточно. Любая достоверная разведывательная информация, Николай Николаевич, будет доложена немедленно.

— Хорошо, идите. А я свяжусь с командующим, предупрежу его о начале наступления Энвер-паши...

Вскоре конная и воздушная разведка обнаружили выдвижение к линии фронта ещё двух вражеских пехотных дивизий. Это были 30-я и 32-я из того же 10-го корпуса. Они шли в направлении селения Ольты по дороге из Тортума. От позиций русского Ольтинского отряда их отделяло в горах всего около сотни вёрст пути.

С получением первых сведений начальник штаба Отдельной Кавказской армии именем командующего Воронцова-Дашкова приказал, по возможности, на всех направлениях выдвинуть вперёд, как можно дальше, конные разведывательные дозоры. В них отбирались наиболее сметливые казаки и пограничные стражники. Последние хорошо ориентировались в горах и знали язык местных жителей.

Одновременно активную воздушную разведку начали вести экипажи летательных аппаратов авиационного отряда армии. Каждый такой экипаж состоял из двух человек: пилота и наблюдателя. В дальнюю разведку теперь посылались только наиболее подготовленные воздухоплаватели, выпускники Гатчинской и Севастопольской авиационных школ.

От пленных русскому командованию стало известно и то, что новый командующий мушир Энвер-паша постарался за последние дни посетить как можно больше подчинённых ему воинских частей. Он интересовался готовностью к наступлению, духом воинов султана, состоянием дорог.

Возвратившись в армейскую штаб-квартиру, Энвер-паша отдал следующий приказ по армии, который оказался спустя некоторое время и в штабе русской Отдельной Кавказской армии:

«Солдаты, я всех вас посетил. Видел, что и ноги ваши босы и на плечах ваших нет шинелей. Но враг, стоящий напротив вас, боится вас. В скором времени вы будете наступать и вступите на Кавказ. Там вы найдёте продовольствие и богатства. Весь мусульманский мир с надеждой смотрит на ваши усилия...»

Ранним утром 9 декабря генерал-лейтенанту Юденичу доложили, что турецкие войска перешли в наступление. Наиболее опасным виделось их стремление охватить крупными, во много раз превосходящими силами Ольтинский отряд генерала Истомина. У того в подчинении были только пехотная бригада, 3-й Горско-Моздокский полк терских казаков, армянская добровольческая дружина и несколько других небольших подразделений, 24 артиллерийских орудия.

Начав наступление почти по всему фронту, 3-я турецкая армия сразу же лишилась главного своего преимущества — внезапности удара на решающем направлении. В штабе русской Кавказской армии своевременно узнали о готовящемся наступлении. Вопрос стоял лишь в том, куда нацелился мушир Энвер-паша со своими германскими советниками во главе с генералом Бронзартом фон Шеллендорфом. Уж им-то тактического искусства было не занимать.

Однако уже вскоре выяснилось, что вражеское командование при планировании такой широкомасштабной наступательной операции оказалось не на высоте. Оно не смогло решить проблему согласованности действий наступающих корпусов и дивизий по времени и месту. Это привело к самым плачевным результатам.

Уже на следующий день после начала наступления, то есть 10 декабря, две турецкие дивизии, выдвигавшиеся соответственно из селений Ит и Тортум, соприкоснулись на горских дорогах и приняли друг друга за русских. По этой случайности между ними завязался с дальних дистанций яростный огневой бой, в котором противники не жалели ни снарядов, ни патронов.

Мушир Энвер-паша пришёл в изумление, когда ему сразу из двух дивизий доложили, что противник обнаружен далеко впереди линии фронта и с ним ведётся жаркий огневой бой. Мушир приказал немедленно выяснить, откуда взялись крупные силы русской пехоты. Но наступление на этом участке не отменил.

Когда разобрались в случившемся, то военный министр Турции пришёл в неописуемый гнев. И было отчего: две столкнувшиеся в горах турецкие дивизии потеряли в бою против друг друга до 2 тысяч человек убитыми и ранеными, расстреляв немалую часть взятого с собой в путь боевого запаса.

Ещё хуже было другое. Стали поступать сведения, что в наступавших налегке по горам турецких войсках появились первые обмороженные. Но этому Энвер-паша не придал значения: он решил победоносно завершить задуманную им с германскими советниками наступательную операцию любой ценой.

Слабые передовые заслоны русских не могли приостановить наступление неприятеля. 17-я и 29-я турецкие пехотные дивизии, подошедшие вечером 11 декабря к селению Бардус, на пересечении горных дорог, заняли его и без остановки двинулись в направлении на Сарыкамыш.

Стоявшие в Бардусе передовой заставой две сотни русской пограничной стражи — пешая и конная, отошли на заснеженный перевал. Там пограничные стражники заняли оборону, изготовившись встретить наступающих силой огня двух с половиной сотен винтовок.

Энвер-паша, ещё не зная, что его 10-й корпус вместо предусмотренного планом наступательной операции поворота от Ольты на восток увлёкся преследованием русского Ольтинского отряда, направил на Сарыкамыш ещё и 32-ю пехотную дивизию. Однако из-за морозов и снежных заносов на горных дорогах она не смогла дойти туда и остановилась в Бардусе.

Здесь для Энвер-паши случилось непредвиденное, которое на войне может спутать любые планы: 32-й дивизии турок совместно с 28-й пехотной дивизией 9-го корпуса пришлось прикрывать пути сообщений, которым угрожал наступавший от селения Ени-кей русский 18-й Туркестанский стрелковый полк. Противник принял туркестанских стрелков за значительные силы пехоты.

Тем не менее обходящие русский правый фланг 9-й и 10-й турецкие армейские корпуса главными силами вышли на рубеж селений Арсенян, Косор. 11-й корпус, наступавший с фронта на русский Сарыкамышский отряд, завязал упорные бои на линии селений Маслагит, Арди.

Наступавшим в горах турецким войскам удалось добиться серьёзного тактического успеха. После кровопролитного боя за город они захватили Ардаган. Там турки устроили страшную резню христианского армянского населения. Когда русские войска отобьют у турок Ардаган, то увидят страшную картину — вырезанные до последнего человека армянские семьи, дома, подвалы, колодцы, заполненные убитыми мирными людьми.

Это известие, дошедшее до армейского штаба в Тифлисе радиограммой, прошедшей по искровым станциям, озадачило генерал-лейтенанта Юденича. В его планах не предусматривалась сдача неприятелю ардаганских позиций, которые прикрывали пути в Грузию, особенно удобный на Боржоми. У начальника армейского штаба состоялся разговор с неожиданно заболевшим командующим Воронцовым-Дашковым:

— Ваше превосходительство, получена телефонограмма о том, что к рассвету сегодняшнего дня турки захватили город Ардаган.

— Николай Николаевич, это достоверная информация?

— Да, по моему приказу её перепроверили. Факт взятия Ардагана подтвердился.

— Чем это грозит Кавказской армии?

— Турки со стороны Ардагана могут выйти в Боржомское ущелье и появиться под Боржоми. Там у нас, кроме одной дружины государственного ополчения, войск нет.

— Что вы решили предпринять?

— Мною отдан приказ командиру Сибирской казачьей бригады генералу Петру Петровичу сегодня же выйти походным порядком на Ардаган и восстановить там положение любой ценой.

— Чем мы можем подкрепить сибирских казаков здесь, в Тифлисе? Насколько я знаю, резервов здесь у нас нет.

— Да, это так. Тифлисский городской гарнизон с уходом полков Кавказской гренадерской дивизии ослаблен. Но всё же подкрепление генералу Калитину мы дадим.

— Что это за войска?

— Отдельная Оренбургская казачья конно-артиллерийская батарея и конно-пулемётная команда.

— И это всё? А пехота? Хотя бы несколько батальонов. Пехоты у меня под рукой, Илларион Иванович, сейчас резервной нет. Да и она не успела бы в марш-броске за конницей. Надеюсь, что генерал Калитин справится с поставленной ему задачей.

— Что ж, успех, надеюсь, будет.

— Если мы остановим турок у Ардагана и навяжем им бои в горах, то они дальше не продвинутся. А там мы и резервы Калитину подбросим, хотя на это потребуется до недели времени.

— Хорошо, Николай Николаевич. Продолжайте командовать армией от моего имени. Желаю удачи.

— Спасибо, ваше превосходительство. Со своей стороны, желаю вам скорого выздоровления...

Юденичу удалось парировать тактический ход Энвер-паши, причём он сделал это в самые сжатые сроки. Из Тифлиса в направлении Ардагана по железной дороге, а затем походным порядком отправилась Сибирская казачья бригада с конно-пулемётной командой и батареей оренбургских казаков. Ход русского командования оказался очень удачным — прорыва турецких войск на Боржоми не произошло.

Чтобы поднять боевой дух русской Отдельной Кавказской армии, её посетил император Николай II, совершавший свою первую поездку по фронтам. Он побывал прежде всего в Крепости Карс. Генерал-лейтенант Юденич был в числе лиц армейского командного состава, которые встречали государя и сопровождали его всюду. После Карса император посетил селение Сарыкамыш.

Думается, что Николай Юденич испытывал тот же восторг при виде всероссийского монарха, который испытывала Христина Сёмина, медицинская сестра одного из карских военных госпиталей, жена полкового врача Ивана Сёмина. В своих воспоминаниях, написанных уже после окончания Гражданской войны, в эмиграции, рядовая участница Первой мировой войны писала:

— Барыня! Сейчас приходил казак из штаба, спрашивал барина, я сказал, что их нету — уехал на позицию за ранеными. Государь Император приезжает сегодня в три часа! Государь будет ехать по нашей улице. Так чтобы на заборе не висело солдатское бельё, сказал казак.

Бедный мой Ваня. Только несколько часов не дождался, чтобы посмотреть на Государя! Мне хотелось плакать от обиды, что его здесь нет. Такая великая радость увидеть живого, не на портрете, вот здесь, в глуши, на краю великой России, нашего Государя!.. Мне хотелось с кем-нибудь поделиться таким великим событием, говорить о нём! Я пошла и постучала в дверь к Штровманам.

— Мадам Штровман, Государь приезжает в три часа.

Она открыла дверь и сейчас же спросила:

— Вы думаете, я могу стоять на улице?..

— Я не знаю!

— Дайте мне вашу форму, чтобы я могла стоять поближе к Нему!

— Вон, посмотрите, солдаты пришли. Идемте, я дам вам косынку.

Потом я надела шубу и вышла на улицу. Она была полна солдат. Они становились по два в ряд вдоль всей улицы от поворота с главной и до самого госпиталя.

Никогда ещё, кажется, у меня не было такого чувства радости и каких-то сладких слёз!.. Я радуюсь такому счастливому дню. Может быть, единственному дню моей жизни? И почему-то хочется плакать! Слёзы сами катятся из глаз... В носу мурашки, губы дрожат, не могу слова выговорить...

Солдаты стоят весёлые, здороваются со мной, а я плачу...

— Здравствуйте, сестрица! Радость-то какая — сам Государь приезжает к нам!

— Да! Большая радость! — еле выговариваю я, а слёзы ручьём льются из моих глаз.

Солдаты тоже как-то присмирели.

— Да! Это не каждому доводится видеть-то Государя Императора, — говорит солдат.

— Погодка-то какая стоит! Только для парада Государева! — говорит другой.

— Они поближе придвинулись ко мне, чтобы вести общий разговор.

— Прямо, значит, с поезда и в церковь, а оттедова, по этой самой улице, в штаб и госпиталь. Поздоровается с ранеными, поздравит! Кому Егория повесит... Ну, потом, конешно по другим, прочим делам поедет...

— Я, так думаю, что Государь по другим улицам обратно поедет, чтобы, значит, все могли его видеть, — сказал бородатый солдат.

— А вы весь день будете стоять, пока Государь не уедет?

— Нет, сменят. Как обратно проедет — так и уйдём! Мороз сегодня шибко крепкий, — говорит солдат, постукивая нога об ногу.

— Я только сейчас обратила внимание на их шапки, на которых вместо кокарды были крестики. Да и сами они все какие-то бородатые и совсем не молодые!

— Почему у вас на шапках крестики?

— Мы второочередники! Здесь фронт спокойный, как раз для таких, как мы — старики. А вы, сестрица, из каких краёв будете? — спросил солдат.

— Я здешняя, кавказская, — из Баку.

— Вышла мадам Штровман, в моей белой косынке.

— Можно мне стать впереди вас, солдаты?

Все сразу обернулись.

— Впереди стоять нельзя! Но тут стойте, нам не помешаете! Места хватит, только долго не простоите на таком морозе! Ещё рано! Поди, в церкви сейчас!

Я пошла в комнату, чтобы согреться, замёрзла стоять, но в комнате ещё тоскливее стало...

— Барыня! Едет, едет! — кричит Гайдамакин.

Я выбежала на улицу и сразу точно горячей волной обдало меня! — Ура! Ура! Урааа! неслось снизу улицы. Солдат узнать нельзя было: лица строго-суровые. Стоят как по ниточке: по два в ряд, держа ружья перед собой. Офицеры чуть впереди солдат, вытянув шеи туда, откуда несётся всё громче и громче урааа! Вдруг снизу волна словно поднимается: ширится в громком ура!.. И дошла до нас. Я хотела тоже кричать ура, — раскрыла рот, но спазма сжала мне горло и вместо ура вырвались рыдания.

И ура неслось всё громче и громче! Показались какие-то автомобили — один, другой. Я протираю глаза, хочу лучше видеть, а слёзы снова ручьями бегут. А солдаты так радостно, так могуче кричали приветствие своему Государю!

Вот! Вот он! Кланяется на обе стороны. — Какое грустное лицо! Почему так Ему грустно?..

Вот и проехал! Скрылось светлое видение...

Я оглянулась. Мадам Штровман сидела на дощатом заборе и счастливо улыбалась...

— Слава Тебе Господи! Удостоились увидеть Государя! Теперь и умирать не страшно! — оборачиваясь ко мне, говорит солдат, утирая рукой слёзы.

И не один он плакал. Плакали и другие; вытирали глаза кулаком.

— Не поедет больше по этой улице Государь, — говорит солдат, сморкаясь прямо рукой и сбрасывая на снег.

— Ну вот, теперь пойдём обедать. Прощайте, сестрица.

— С Богом! — говорю я и тоже иду домой. Сейчас же пришла Штровман.

— Знаете, я думала, Он — что-нибудь совсем особенное! А Он такой же, как и все офицеры!

— Мне всё равно, что вы думали, но это Россия, это моя родина, это всё, всё чем мы русские люди живём... — Я ушла в свою спальню и долго ещё там плакала. О чём? И сама не знаю?

После посещения селения Сарыкамыш император Николай II был в полках на виду у турецких конных пикетов, стоявших дозорами на горах. Всюду он благодарил русское воинство за доблесть, раздавал щедрой рукой почётнейшие воинские награды — Егорий (солдатские серебряные и золотые Георгиевские кресты), посещал раненых в госпиталях.

Когда Николай II в сопровождении небольшой свиты и конвоя прибыл в приграничное селение Меджингерт, туда было приказано командировать отличившихся в первых боях солдат и казаков «всех рангов». Их там ожидало награждение Георгиевскими крестами из рук самого всероссийского императора. Однако дело с командированием кавказских храбрецов на царский смотр порой доходило до курьёзов.

В одном из мемуарных повествований белой эмиграции рассказывается о том, как в кубанском пластунском батальоне «выставляли» для награждения Георгием кубанских казаков: «K царю, в Меджингерт, на смотр «кавалеров» новых снаряжаем. Ломают голову сотенные командиры с взводными урядниками — кого послать?

— Хоменка бы представить...

— Так вин же зовсим босый, — отвечает взводный урядник.

— Ну, Пахомова...

— А вин в курдыньской одэжи...

— Тоди Хыля...

— А у його штанив чорт-ма... — вторит другой взводный...

Возможно, такой описанный разговор намного преувеличен. Но кавказские войска за первые месяцы боев в горах так пообносились, что в армейском штабе постоянно думали: откуда взять лишнюю сотню пар сапог, шинелей, шаровар и прочего солдатского обмундирования?

Государь Николай II Александрович, очень довольный состоянием Отдельной Кавказской армии и её боевым настроем, покинул Кавказ до решающих событий первой военной кампании, то есть до битвы за селение Сарыкамыш.

Главные же события декабрьского наступления 3-й турецкой армии под знамёнами военного министра султана-калифа Решада Мехмеда V разворачивались у Сарыкамыша.

События под Сарыкамышем в самом конце 1914 года имели исторический прообраз. В те дни над российским Закавказьем нависла поистине грозовая туча, как в далёком 1812 году, когда император французов Наполеон Бонапарт стоял со своей армией в сожжённой Москве, а на защищавшую Кавказ горсть русских гренадер и егерей славного генерала Котляревского[9] двинулись из шахской Персии конные полчища наследного принца Аббаса-Мирзы.

Сарыкамышская эпопея прославила генерал-лейтенанта Юденича как полководца Первой мировой войны и предала Турецкого маршала Энвер-пашу бесславию.