Гений Зла Муссолини

I

Считается, что роль дьявола, добравшегося до «Кампо Императоре», сыграл гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени. Ну, он действительно был храбрым и предприимчивым человеком и к тому же дьявольски удачливым — самолет, на котором он летал инспектировать с воздуха островок Понца, на обратном пути упал в море, и если бы Скорцени не выудил тогда из воды итальянский катер, на этом его приключения и закончились бы.

Но они не закончились.

12 сентября 1943 года немецкие планеры, несущие роту десантников под командой Отто Скорцени, приземлились на крошечном пятачке у горного отеля, где держали Муссолини.

И дуче вместе со своим освободителем улетел в Германию, на встречу с фюрером.

Такова легенда, но, как всякая легенда, она коротка, одномерна и лишена подробностей. В конце концов, и при самом поверхностном взгляде становится понятно, что планирование такой операции делалось не на уровне ротного командира.

Нет, это было частью крупной общевойсковой операции. Конкретно за нее отвечал генерал-полковник люфтваффе Карл Штудент, командующий парашютными частями рейха, — именно к нему стекалась вся разведывательная информация, связанная с поисками Муссолини.

И все было организовано лучше некуда — и местонахождение Муссолини было выяснено, и за полчаса до рейда командиру карабинеров, охранявших дуче, позвонил Сенезе, глава всего полицейского аппарата Италии, и посоветовал ему быть очень осторожным и ничего необдуманного не предпринимать, и Скорцени выпрыгнул из планера вместе с генералом карабинеров, известным охране в лицо.

Генерал был в полной парадной форме — его захватили накануне, посоветовали вести себя смирно и взяли с собой в рейд — на случай, если звонка из Министерства полиции окажется недостаточно…

Так что когдд дуче погрузили в маленький «Шторх»— единственный тип самолета, который только и мог взлетать с крошечйого пятачка у отеля «Кампо Императоре», — то и этот экспромт был хорошо продуман и отрепетирован, вплоть до такой детали, что Муссолини посадили на пол самолета, поместив его между ног Отто Скорцени, сидевшего на пассажирском сиденье.

Тщательность подготовки и безупречность исполнения вообще были характерны для итальянской операции вермахта. Германское Верховное командование, конечно же, знало о том, насколько шатко положение в Италии, и меры по удержанию контроля над страной принимало загодя. Считалось, что главной задачей будет разоружить вовремя итальянскую армию и не дать ей возможности оказать организованное сопротивление.

Успех оказался полным, выше всех ожиданий.

Итальянская 4-я армия, задача которой заключалась в оккупации части юга Франции, при известии о капитуляции Италии просто рассыпалась. С транспортом у нее было плохо, но организовать отступление в Италию — в воинском порядке и с оружием в руках — никто даже и не попробовал. Солдаты и офицеры 4-й армии больше всего боялись попасть в плен к немцам, так что все они врассыпную кинулись к итальянской границе, заботясь только об одном — как можно скорее избавиться от мундира. Был случай, когда немецкий патруль в потоке беженцев перехватил генерала, переодетого монахиней.

В самой Италии картина была ничуть не лучше.

Солдаты бросали оружие и разбегались, оставляя военные склады на разграбление. Толпы народа кинулись туда в первую очередь за продовольствием Это в Военном министерстве Италии Тейлора и Гардинера кормили телятиной и блинчиками а-ля-Сюзетт, а вообще-то в стране норма хлеба, выдаваемого по карточкам, составляла 250 граммов в день. А вскоре дошла и до 150 граммов — ниже уровня выживания.

Поэтому мешки с мукой и рисом с армейских складов стали растаскивать немедленно, и прекратить этот процесс могли только немецкие патрули — они начинали стрелять без всяких лишних церемоний, вроде предупреждений или призывов разойтись.

В задачи немецких войск в Италии входило не только обеспечение защиты военного имущества — все итальянские солдаты теперь считались военнопленными, их следовало собирать вместе и брать под контроль. Захват живой добычи не был особенно трудным — один из итальянских полков, не успевших разбежаться, был захвачен в казармах немецким мотоциклетным патрулем в составе четырех человек. Разоруженный полк был отконвоирован к железной дороге, погружен в вагоны для скота, и через пару часов поезд ушел в Германию.

Рейху требовалась рабочая сила.

II

«Шторх» был таким маленьким и легким, что мог взлетать с полосы всего в 60 метров длиной, но его дальность полета была ограничена, да еще к тому же он был сильно перегружен. Так что пилот не стал рисковать, а приземлился на аэродроме возле места под названием Пратика ди Маре, где Скорцени перегрузил дуче в ожидавший их «Хейнкель», который ближе к полуночи и доставил их в Вену. В Мюнхен Муссолини попал только 13 сентября, где ему дали возможность встретиться с семьей и немного отдохнуть.

Фюрер принял своего друга 14 сентября — и они обнялись.

Потом они два часа проговорили наедине, и никакой записи беседы не сохранилось. Выдвигались предположения, что дуче пытался настоять на том, что его активная политическая жизнь окончена и что его единственное желание — воссоединение с семьей.

Говорили также, что Муссолини согласился взять на себя некую политическую роль только под угрозой того, что иначе Рейх захватит долину реки По, а в действиях против итальянских мятежников применит ядовитые газы. Угроза, кстати, была отнюдь не пустой — вермахт уже попробовал нечто в этом духе на Восточном фронте.

Но после угрозы Черчилля, что газовые атаки на русском фронте, будут рассматриваться так же, как если бы они’ были направлены против англичан, делать это прекратили.

У Черчилля были веские аргументы — в самом конце июля 1943 года в ходе операции «Гоморра» союзная авиация буквально смела с лица земли огромный город Гамбург. Больше 40 тысяч человек оказались убитыми, втрое больше — ранеными, без крова осталось больше миллиона немцев, и если ко всему этому присоединились бы и газы, ситуация для Германии стала бы невыносимой.

Так что использование газов против союзников англичан оказалось исключено — но итальянцы союзниками Великобритании не являлись…

По сей день существует версия, согласно которой Бенито Муссолини пожертвовал собой в надежде «спасти от ярости тевтонов». Скорее всего это слишком щедро — дуче был привезен в Мюнхен буквально как мешок, и, согласно всем очевидцам, выглядел он ходячим трупом, сломленным и безвольным.

Сидя в «Кампо Императоре», Муссолини, может быть, больше всего боялся того, что его выдадут союзникам для публичного суда. От этого страха Скорцени его избавил — до поры, — но теперь он боялся Гитлера, эсэсовцев и немцев вообще.

Да уж, сопротивляться настойчивым призывам фюрера «возобновить свой славный путь» дуче бы не решился.

Но, как бы то ни было, на следующий день по радио был объявлен декрет:

«Всем верным товарищам по всей Италии: с сегодняшнего дня, 15 сентября 1943 года, на 21-м году фашистской эры, я возобновляю свое Верховное руководство фашизмом в Италии..

Подписано — Бенито Муссолини».

Дальше было зачитано и продолжение, тоже в виде декретов.

Алессандро Паволини провозглашался секретарем обновленной фашистской партии — теперь она именовалась еще и «республиканской». Поправка была отнюдь не мелочью — Королевство Италия как государственный организм окончивало свое существование и заменялось так называемой Итальянской Социальной Республикой.

18 сентября Муссолини выступил по радио — уже не через диктора, а сам.

Говорил он из Мюнхена, что было-красноречиво само по себе. Ну, и дальше последовало то, чего и следовало ожидать: призывы к верности германскому союзнику, обещания беспощадной мести предателям, запятнавшим само имя итальянского фашизма, и обещания вечного счастья народу, избавленному наконец от плутократов и коррумпированных стяжателей.

Передачу слышали по всей Италии, кроме разве что 30-километрового отрезка морского побережья у Салерно. Там шли ожесточенные бои между союзными десантами и немецкими войсками, и солдатам с обеих сторон, право же, было не до радиопередач на итальянском.

Но на аэродроме около Брешии передачу услыхала Кларетта Петаччи — ее как раз в это время германские власти сажали в самолет, направлявшийся в Мюнхен.

Она узнала голос Муссолини — и упала в обморок от счастья.

III

В речи Муссолини от 23 сентября 1943 года было объявлено, что «переворот Бадолъо» потерпел полную неудачу, что король Виктор Эммануил — предатель и изменник и что новый фашизм, очищенный от скверны, теперь возродился вновь.

Столицей Итальянской Социальной Республики — как бы — был Рим. Но немцы этого не позволили, и Муссолини поселился неподалеку от Сало, маленького городка на севере Италии.

Это было поближе к границе с Рейхом — в Берлине посчитали, что так будет спокойней.

Более того, были приняты меры, затрудняющие консолидацию нового режима в Италии в одних руках. Министерства были намеренно раздроблены и даже разбросаны территориально по всей Северной Италии. Скажем, Палату корпораций разместили в Венеции, и там же оказалась Государственная радиовещательная корпорация, а вот Министерство коммуникаций оказалось в Вероне. Что до Министерства юстиции, то его почему-то отправили в Кремону — ну, и так далее.

В Сало, помимо резиденции Муссолини, находился еще и МИД, и Министерство народной культуры, и Центральное телеграфное пресс-агентство, и штаб-квартира Национальной республиканской гвардии, и штаб Республиканской полиции, и командование так называемого «автономного мобильного легиона».

Республиканской гвардией командовал Паволини, полицией — Буффарини, партийной милицией — Риччи, и все эти формирования носили характер «частных армий» и не имели отношения к Министерству национальной обороны, которым ведал маршал Рудольфо Грациани.

Базой армии должны были послужить четыре дивизии, собранные из добровольцев — 700 тысяч итальянских солдат «армии Бадольо». Они считались военнопленными, использовались на тяжелых работах, и считалось, что многие из них захотят послужить новой Социальной Республике Италии.

Получилось, однако, не очень-то хорошо — на призыв вновь встать в ряды откликнулось не больше 1 %, да и тех подозревали в том, что они просто хотят добраться до Италии и там дезертировать.

В общем, решено было пополнять эти дивизии по рекрутскому набору. Но набор давал меньше половины намеченного числа призывников — из 180 тысяч по рекрутским спискам удалось набрать не более 87 тысяч, остальные прятались, где только могли.

А из тех, кого все-таки удавалось собрать, больше половины «конфисковывалось» немцами для отправки в Рейх — рабочих рук в Германии не хватало, к «восточным рабочим» еще летом 1943 года присоединили и угнанных в плен «солдат Бадольо». Ну так почему бы не добавить к их числу и новобранцев армии Республики Сало?

Не все ли равно, раз они так или иначе всего лишь итальянцы?

Геббельс вообще говорил:

«В Италии есть один великий человек, настоящий римлянин — это Бенито Муссолини. А все остальные — ничуть не лучше цыган».

Примем во внимание, что цыган в Третьем Рейхе отправляли в лагеря уничтожения и что даже и о «римлянине Бенито Муссолини» Йозеф Геббельс говорил столь любезно, скорее всего, только потому, что не хотел противоречить фюреру — и картина получится вполне наглядной: Итальянская Социальная Республика была чем-то вроде кукольного театра.

И Муссолини был в нем такой же марионеткой, как и все прочие.

IV

1 октября 1943 года, в 9.30 утра англо-американские войска вошли в Неаполь. Немцы сдали город без боя — фельдмаршал Альберт Кессельринг посчитал, что его цель — выиграть время для организованного отступления на новые позиции — полностью достигнута.

И фронт действительно стабилизировался, движение союзных войск к Риму остановилось.

Италия оказалась разрезана на две части — Сицилия, Сардиния и южная треть континентальной части страны попали под англо-американскую оккупацию, а северные две трети «итальянского сапога» были оккупированы войсками рейха, теперь уже официально, вплоть до введения так называемых «оккупационных марок».

2 октября 1943 года газета «La Stampa» вышла с фотографиями новых банкнот. Их курс был назначен «согласно распоряжениям германского командования», одна марка стоила 10 лир. Торговаться по поводу сравнительного курса лиры и оккупационной марки было трудно — «покупатели» были обвешаны оружием и при случае вообще забирали все, что им было надо, со словами: «Счет пришлешь Бадольо».

Понятно, что-даже тот скудный товар, что еще имелся в наличии на севере Италии, живо исчез с прилавков.

Но плохо было и на юге. На интендантов союзных войск пали заботы о прокормлении гражданских лиц, а война шла и шла, и порт Неаполя теперь бомбили опять — только уже не английские, а немецкие бомбардировщики. Железные дороги были разрушены так, что однажды в Лукании сильно перегруженный поезд встал в туннеле — и счет задохнувшихся пассажиров шел на сотни.

Воровство приняло совершенно немыслимый размах — со складов крали все, что только можно было сдвинуть с места, угоняли даже нагруженные грузовики, если они следовали без вооруженной охраны, и ходили даже непроверенные слухи, что из порта увели целый пароход.

Барышня в хорошо оборудованном борделе стоила 25 лир, что по официальному курсу составляло 25 центов, а по неофициальному — вряд ли больше 10–15. Девушку на улице можно было «снять» за пару сигарет или за еду — и солдаты американских и английских частей, стоявших в Неаполе, этим широко пользовались. Количество венерических заболеваний в армии стало весомым фактором снижения боеготовности.

Военная администрация билась с коррупцией изо всех сил — и не сказать, чтобы побеждала.

В Неаполе, который стал на какое-то время столицей завоеванной союзниками Италии, американское командование устроило банкеты.

Эти мероприятия обслуживались местными официантами, одетыми в черный бархат с серебряными пуговицами, служившими в самых аристократических семьях юга Италии, и они с ужасом смотрели, как невероятно богатые и могущественные в их глазах люди, генералы американской армии, на пиру в своем кругу довольствовались морковным супом, сваренным на хлорированной воде, и шматом тушенки, положенной сверху на слой кукурузной каши…

Пуританские ценности армии завоевателей так и остались не поняты местным населением…

Генерал Эйзенхауэр дал пресс-конференцию, в ходе которой проницательные репортеры задавали ему вопрос: не хочет ли он баллотироваться в президенты, а какой-то предприимчивай импресарио из Южной Африки предложил несметную сумму за трехнедельный тур в Кейптауне вместе с Муссолини, посаженным в железную клетку.

А 13 октября 1943 года на железнодорожной станции Трами, недалеко от Салерно, состоялась особая церемония — король Виктор Эммануил и маршал Бадольо, стоя перед строем из трех-четырех сотен итальянских солдат, салютовали флагу Королевства Италия.

Они только что объявили войну Германии. Немногочисленная аудитория, мокнувшая под дождем, состояла в основном из местных детишек — англо-американское командование к идее получения таких «союзников» отнеслось холодно. Свары на юге Италии достигли такого градуса, что ни король, ни Бадольо не годились даже на роль политической «ширмы».

В Сицилии вообще выдвинули идею о присоединении острова к США, в качестве 49-го штата.

V

Отгороженный от всех этих проблем линией фронта, Бенито Муссолини стал понемногу приходить в себя. Германские врачи обследовали его и несколько подлатали. Следов сифилиса они не нашли, рак желудка как диагноз исключили, добавили в рацион больше витаминов и стали колоть что-то стимулирующее — и дуче значительно приободрился.

Вел он себя осторожно — германскому послу мог написать записку с просьбой «уделить 10 минут его драгоценного времени» рассмотрению вопроса, по которому дуче хотелось бы получить благоприятный ответ, и вообще понимал, кто на самом деле правит в Республике Сало.

Мудрено было бы не понять — дуче находился под охраной караула, состоявшего из солдат СС, а их командир лейтенант Ганс Генрих Дикерхофф просто жил на вилле Фель-тринелли, где было размещено все семейство Муссолини.

Переписка дуче проходила германскую военную цензуру, ^и он, по-видимому, знал об этом.

Рабочий день Бенито Муссолини теперь пунктуально начинался в 8.45 утра и продолжался до 2.30 дня. Потом следовал часовой перерыв, и работа продолжалась до 9.00 вечера. Она состояла в чтении газет, разметке их синим карандашом, а также в написании статей для «Согггеге della Sera» — «Вечерний курьер», в которых разоблачались «происки монархистов».

Особое внимание уделялось разговорам с посетителями.

В число посетителей Муссолини включал и людей из своего окружения, в частности своих немецких врачей. Чисто теоретически он мог выезжать с виллы, но охрана этого очень не рекомендовала, ссылаясь на возможность покушения. Вместо поездок дуче был рекомендован телефон, в чем у охраны имелся и дополнительный плюс в виде полного контроля над всеми разговорами Муссолини с его сотрудниками — он в принципе не мог поговорить ни с кем из них наедине.

Ко всему этому прибавлялись еше и семейные проблемы.

Ракеле Муссолини очень скоро выяснила, что неподалеку от ее виллы поселили и Клару Петаччи. Она жила на вилле, третий этаж которой занимало японское посольство, аккредитованное при Муссолини, и он довольно часто навещал свою подругу. Ее тоже охраняли люди из СС — Гитлер был в курсе дела и полагал, что поскольку Кларетта при Бадольо попала в тюрьму за связь со своим возлюбленным, то дуче, как благородный человек, не может теперь оставить ее совсем одну.

Ну, у Ракеле Муссолини на этот счет имелись свои воззрения, и она закатила мужу такой скандал, что дуче пришлось пригрозить ей, что он попросит охрану вывести синьору прочь…

Высадка союзников в январе 1944 года в Анцио, позади линии германских укреплений, Бенито Муссолини не обеспокоила — в конце концов, отражение атаки входило в компетенцию Альберта Кессельринга, главнокомандующего войсками рейха и истинного «короля» Италии.

Фельдмаршал Кессельринг оправдал свою высокую репутацию.

Американцы промедлили — и он этим немедленно воспользовался. Они оказались заблокированы на своем плацдарме, прорыв не удался, а потом пошли дожди, со снегом и сильным ветром, и атаки прекратились.

Кризис прошел — союзники решили подождать весны.

Но в марте 1944 года случилась у Муссолини другая беда — он принял наедине некую синьорину по имени Елена Курти. Девушка была хорошенькой блондинкой, одно время работала в Палаццо Венеция машинисткой, и там-то дуче с ней и познакомился.

Ей было тогда 19 лет.

Почему-то этот факт показался Кларе Петаччи особенно оскорбительным, и она решила, что дело еще хуже, чем просто измена, — синьорина Курти наверняка дочь какой-то бывшей возлюбленной Муссолини. Поскольку факт свидания с Еленой Курти стал известен не только гражданской жене дуче, но еще и его законной супруге, то в марте 1944 года он получил двойной скандал с двойной порцией буйных истерик.

Тут уж его не смог выручить даже фельдмаршал Кессельринг.