Гений Зла Муссолини

I

В сентябре 1944 года министр Союзов и Корпораций Итальянской Социальной Республики Анджело Тарки обратился к дуче с отчаянной мольбой — упросить германское командование отказаться от планов по демонтажу крупных итальянских предприятий для перевода их в Рейх.

В конце концов, разве они и так не работают на военные нужды Германии?

Министр не знал, что 21 сентября 1944-го Бенито Муссолини сам обратился с нижайшей просьбой в посольство рейха: поскольку ФИАТ ежедневно производит в Турине 50 грузовиков для нужд германской армии, то нельзя ли выделять из «этого числа автомашин хотя бы три штуки и для Социальной Республики? Это помогло бы с проблемой распределения среди населения Италии скудных запасов продовольствия и «пошло бы па помощь общему делу».

Ну, и ему отказали.

В штабе Кессельринга были свои взгляды на то, что может пойти на помощь общему делу — союзники в начале июня 1944-го прорвали наконец германскую линию обороны и заняли Рим. Где именно пройдут новые рубежи обороны и удастся ли их удержать, в июне было еще неизвестно, и поэтому следовало заранее принять определенные меры предосторожности. Они включали в себя, в частности, вывоз в Рейх 95 тонн золота (то есть всего золотого запаса Италии), демонтаж и вывоз наиболее ценных предприятий по производству военной продукции, ну, и усиление борьбы с саботажем в тылу.

Вот тут итальянцы действительно могли помочь.

Разумеется, ведение настоящих военных действий доверить им было нельзя, но вот для борьбы со всякого рода смутьянами они вполне могли пригодиться. Властям Итальянской Социальной Республики было позволено начать формирование так называемых «черных бригад». На самом деле на бригады они походили очень мало — скорее, это были отряды численностью в 200~300 человек, которые должны были поддерживать порядок в отведенных им территориальных зонах.

Пополнялись «черные бригады» как добровольцами, так и призывниками, и поскольку среди добровольцев было полно криминала, а среди призывников, ввиду нехватки рекрутов, попадались мальчишки лет четырнадцати-пятнадцати, то результат оказался поистине чудовищным.

Никакого организованного снабжения у «черных бригад» не было, лиры становились цветными бумажками вроде фантиков, а поскольку еда, транспорт и бензин им требовались так или иначе, то они обеспечивали себя сами. Заодно выколачивали и вино, и женщин, и какие-нибудь ценности — в формах попрочнее эфемерной итальянской валюты, и при этом творили дела, удивлявшие даже эсэсовцев.

Штабы «черных бригад» становились пыточными центрами еще на стадии формирования.

Муссолини в этом отношении. — как и во всех прочих — сделать ничего не мог. У него не было никаких средств контроля на местах, его «власть» там признавалась только на словах.

Ну вот на словах он и сосредоточился.

II

В этом деле у Муссолини даже отыскался хороший помощник — Никола Бомбаччи (Nicola Bombacci). Он начинал свою политическую деятельность как коммунист, но в начале 30-х Бомбаччи оказался в числе близких сотрудников Дино Гранди и с 1936 года под его покровительством издавал журнал с удивительным названием «Verita» — «Правда».

Название было не случайным выбором — идея именно и состояла в том, чтобы иметь фашистскую «Правду», направленную на рабочую среду и провозглашающую войну за социальную справедливость среди народов, за право Италии отстоять свое место в борьбе с державами-плутократами.

Во время бурного лета 1943 года стало как-то не до «Правды», да и Дино Гранди в Республике Сало считался предателем, но вот Бомбаччи определенно мог пригодиться, на него дуче зла не держал. И он привлек Бомбаччи и составлению новой программы возрожденной фашистской партии Италии — надо было вернуться к истокам, надо было возродить идею социальной справедливости в новой Социальной Республике, «избавленной от цепей преступной монархии».

Съезд партии был устроен в Вероне еще в ноябре 1943 года.

Там собрались ветераны движения, боровшиеся за дело фашизма еще в начале 20-х. Депутаты почтили память мученика Этторе Мути — он был видным деятелем фашистской партии, убитым карабинерами во время недолгого правления Бадольо, и даже спели хором старый гимн «Giovinecca» — «Юность».

Ну, пение гимна, в тексте которого много говорилось про весну и про порыв к победе, и все это глубокой осенью, после двадцати с лишком лет правления, окончившегося полным крахом… получалось это как-то неубедительно.

Тем не менее программу приняли.

Вклад Бомбаччи в ее создание был неоспорим — он вспомнил свое коммунистическое прошлое, и упор в программе был сделан на отмену капиталистического общества. Что это, собственно, означает, было не ясно. Конечно, осенью 1943-го золотой запас Италии все еще оставался на месте, и продукция ФИАТа не шла на 100 % на нужды германской армии, но в принципе было уже понятно, что в Италии будет и не капитализм, и не социализм, а только то, что позволят немцы.

И было, в общем, понятно, чего они захотят.

Съезд в Вероне еще не закончился, когда в Милане, Турине и Генуе прошли стихийные забастовки — жизнь для рабочих, живущих за зарплату в виде бумажек, становилась невыносимой. А в сельской местности и вообще начали постреливать по патрулям.

Стало известно, что в Италии уже образованы «gruppi di Azione painotica» — «группы патриотических действий» — и руководство в них составляли бывшие коммунисты и социалисты.

Получалось что-то вроде «фашизма с обратным знаком».

Италия явно шла к гражданской войне, в которой немцы участвовать не хотели — у них хватало и других хлопот. Германия хотела от Социальной Республики только одного: чтобы ее отряды поддерживали полицейский порядок в тылу — все равно какими методами.

Тут нужна была твердость и «очищение собственных рядов».

III

8 января 1944 года все в той же Вероне открылся судебный процесс. В качестве обвиняемых выступали те иерархи фашистской партии, которые на заседании в ночь на 25 июля проголосовали за резолюцию Дино Гранди. Положим, на скамье подсудимых их оказалось только шестеро, и только двое были людьми известными — граф Галеаццо Чиано, зять Муссолини, и маршал Эмилио де Боно, один из организаторов «марша на Рим» в 1922 году.

А оставшиеся четверо представляли собой фигуры помельче: Маринелли, Парески, Готтарди и Туллио Джанетти, которого судили, собственно, непонятно за что — он после заседания поменял свой голос с «за» на «против».

Остальных иерархов-мятежников поймать не удалось, их судили заочно, в том числе и Дино Гранди.

Что до Чиано, то в Германии ему обещали, что он сможет уехать в Швейцарию, но потом, подумав, сказали, что обстоятельства изменились и что поскольку правительство Социальной Республики Италии требует его выдачи, то власти рейха считают, что в создавшейся ситуации они не могут отказать союзнику и вынуждены поставить государственные интересы выше интересов отдельной личности.

Сидя в нетопленой камере № 27 в тюрьме, устроенной в бывшем монастыре в Вероне, Галеаццо Чиано никаких иллюзий насчет своей судьбы не питал:

«Через несколько дней кукольный трибунал объявит мне приговор, составленный Муссолини под влиянием той банды проституток, которая годами отравляла политическую жизнь Италии и довела страну до полного краха»[154].

Он занес эту запись в дневник и поделился своими невеселыми мыслями с Хильдегард Бергер, прелестной женщиной, с которой он познакомился в Германии и которую немецкая охрана допускала к нему даже в веронской тюрьме.

Чиано знал ее как фрау Битц (Frau Beetz), жену офицера люфтваффе, приставленную к нему в качестве переводчика. Он никогда не мог устоять перед красивой женщиной, и очень скоро фрау Битц стала его любовницей.

Сейчас, вюрьме, он говорил с ней очень откровенно.

Конечно, Галеаццо Чиано знал германские порядки и ни секунды не сомневался в том, что его переводчица — агент гестапо[155]. Но у него была определенная цель: он рассчитывал обменять свои дневники на свою жизнь.

Их существование не было секретом.

То, что Чиано ведет ежедневные записи, знали все, включая дуче, и Муссолини даже как-то попросил зятя занести в дневник, что в 1939 году он, Бенито Муссолини, изо всех сил удерживал Гитлера от войны — но тот его не послушал.

В дневниках было много чего, что могло послужить компрометирующим материалом, немцы очень хотели заполучить их, однако Чиано, конечно, не носил с собой все свои записи. И о том, где они спрятаны, он фрау Битц тоже не сказал.

Вместо этого он попросил ее связаться с Эддой, его женой.

IV

В январе 1944-го Муссолини получил от дочери такое письмо:

Текст письма, конечно, заслуживает комментариев. Эдда был любимой дочерью Муссолини, он был к ней привязан, по-видимому, больше, чем к кому-то из других своих детей, и любые ее фантазии казались ему милыми и трогательными.

Упоминание туберкулеза в письме не случайно — Эдда страдала от слабых легких, панически боялась чахотки и объясняла свою склонность к этой болезни тем, что в ней есть «русская кровь».

Она вбила себе в голову, что ее настоящей матерью была Анжелика Балабанова — женщина умная, решительная и образованная, а вовсе не простая крестьянка Ракеле Муссолини.

А Ракеле просто приняла к себе Эдду, дочь своего мужа, в качестве приемыша.

В свое время эта фантазия дочери Бенито Муссолини очень веселила, но сейчас было не до шуток. То, что Эдда способна на все, было ему очень хорошо известно, и он посреди ночи позвонил генералу СС Карлу Вольфу.

Генерал был, возможно, самым могущественным человеком в Италии, поглавней даже Альберта Кессельринга, — он считался правой рукой рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера и его наместником в Италии.

Карл Вольф был постоянно занят какими-то таинственными делами, и сама цель его пребывания в Италии была непонятной и покрытой глубокой тайной.

Так вот ему-то Муссолини и позвонил, объяснил ситуацию и попросил совета: что же делать?

Генерал Вольф в совете отказал, но распорядился на два часа снять с камеры № 27 эсэсовский караул. Бенито Муссолини — может быть, в первый раз после его падения в июле 1943-го — получил возможность принять самостоятельное решение.

И он эту возможность отклонил и предоставил событиям идти своим чередом.

11 января 1944 года, в 5.00 утра, заключенных разбудили. Они ждали еще четыре часа, до 9.00, пока им не объявили, что вынесенный им смертный приговор будет приведен в исполнение.

Милость была оказана только Туллио Джанетти, поскольку он все-таки поменял свою позицию по голосованию, казнь ему заменили на 30-летнее заключение. Смертный приговор Маринелли, ссылавшемуся на то, что в резолюции Гранди он по глухоте вообще ничего не понял и просто проголосовал с большинством, был оставлен в силе.

Пятерых осужденных связали и посадили на стулья, спиной к расстрельной команде.

Команда состояла из 25 человек, все они были добровольцами. Их построили в две шеренги, передняя стреляла с колена, задняя — из положения стоя. Залп был дан в 9.20 утра, то есть через двадцать минут после оглашения окончательного приговора. Стреляли с пятнадцати шагов, и тем не менее один из приговоренных остался сидеть на своем стуле — в него не попали.

Пришлось давать еще один залп, а потом, на всякий случай, офицеры-распорядители выпустили в казненных еще по несколько пуль из револьверов.

12 января 1944 года газета «La Stampa» сообщила о приведении в исполнение приговора в отношении изменников и предателей.

В лучших традициях «журналистики, достойной Муссолини», к сообщению было прибавлено ученое рассуждение на классической латыни:

«Salus Rei Republicae suprema lex esto» — «Безопасность Республики — высший закон».