На сером каменном здании вывеска:
АТЕЛЬЕ МОД
М-м Танго
Во дворе здания открытая веранда. За ней маленький садик. По соседству другое здание. В нем — американский штаб.
Летом девушки работают на веранде. Слышен веселый говор, смех, песни…
Длинноногие янки — писаря штаба — находят, что рассуждения о шоколаде и цветах гораздо интереснее их штабных занятий.
Воздушные переговоры и метание взглядов идут полным ходом, когда на веранду врывается маленькая Ольга.
У нее в руках газета. Сама бледная, испуганная.
— Что с тобой, Олечка? — обступают ее подруги.
— Штерн и Снегуровский убиты. Вот напечатано. Читайте.
Все бросаются к газете. Там:
…Наконец то мы можем свободно вздохнуть…
…Краса и гордость большевистской армии Забайкалья — Штерн с своим отрядом разбит.
Сам Штерн убит…
И дальше:
…Конец бандитскому засилью.
…Командир бандитского отряда Снегуровский пойман и застрелен под Никольском…
И еще дальше:
…Граждане могут быть спокойны, зная, что власть энергично охраняет их жизнь и мирный труд…
— Ну, будет тебе читать газетные бредни, — успокаивает Ольгу одна из девушек. — Мало ли, что напишут в газете.
Но маленькая Ольга не может успокоиться.
Она уже представляет Снегуровского где-то лежащим на сопке с пулями в груди…
Слезы катятся по ее круглым щекам, и конечно — где тут до работы.
Через полчаса в ателье заходит Ольга большая. Она храбрится, но видно, что и у нее заплаканы глаза. Она ласково гладит маленькую Ольгу по головке.
— Ну, не плачь, успокойся. Может быть, это и в самом деле все выдумки.
— А как же нам узнать? Кто скажет?
— Ильицкий — вот кто! Пойдем к нему в штаб.
Маленькая Ольга бросает работу. Обе уходят.
Среди реакционных кругов города общее ликование. На улице все с газетами в руках оживленно обсуждают напечатанное. Делятся впечатлениями:
— Здорово это их! Сразу обоих.
Рабочие читают — не верят глазам. Больно сжимается сердце…
Штерн — их последняя надежда.
— Ну, тетя, готова?
— Готова, сынок. Уже пятьдесят лет, как готова.
— Запомнила все, что надо?
— Помню, как же. Память не мешок дырявый, не потеряет.
— Ну, вот. Поезжай счастливо.
— А поезд-то как?
— Будь спокойна, не тронут. Приказано.
Это — разговор в Одарковском штабе. Пакет с важными бумагами передается Варваре Власьевне — попадье, жене Татьянинского попа, — уж что может быть безопаснее!..
А чтоб случайно поезд с попадьей не очутился под откосом — приказ по фронту:
«Пропустить четвертый, одиннадцатого».
Медленными шажками тетя Варвара пробирается к вагонам. Встречного будочника:
— Тута в Владивосток? — спрашивает.
— Тута, тута. Только гляди, вместо Владивостока в царствии божием очутишься.
Варвара поднимает глаза к небу и широким жестом крестится.
— Что ж, батюшка, все там когда-нибудь будем…
В вагонах пусто. Кое-где едущие по делам офицеры. Знают: ехать — рисковать жизнью. Но где ж теперь без риска? Фронт. Приходится. Служба.
Разговор как-то не клеится. Больше сидят спокойно, углубившись в свои думы.
— Вот сейчас, после Свиягина, — говорит один из офицеров, — начинается самый опасный район.
— Ммда… — сквозь зубы отвечает другой. Не особенно приятно знать, что в любую минуту человек может уподобиться кукле, которую в каком-то ящике на колесах бросают вниз головой.
Тетя Варвара разместилась недалеко от офицеров, развязывает узелок и начинает уплетать за обе щеки пирог с медом.
— Что, подкрепляешься на всякий случай? — пытается шутить один из офицеров. — Дорожка туда (он поднимает палец вверх) дальняя.
— Что ж, сынок, вместе туда поедем, не скучно будет.
— Однако, ты веселая. Далече едешь?
— До Владивостока. К сыночку погостить.
— Я сын твой кто?
— Да кто ж его знает. Кажись, аптекарь, али в штабе служит. Всяк промысел для бога хорош.
За Свиягиной у какого-то разъезда поезд замедляет ход. Один из офицеров, взглянув через окошко:
— Партизане! — и сам под скамейку.
Другой с быстротою кошки вскарабкивается на верхнюю полку, втягивает ноги и лежит, не шевелясь.
Тетя Варвара подходит к окошку и улыбается во всю ширь своего добродушного лица.
— Родненькие, куды ж это вы? Никак нас на тот свет отправить хотите?
Партизаны улыбаются.
— Не твое дело, тетя. Знаем, что делаем.
В американском штабе Ильицкому работы по горло. Главное дело — переводы всяких телеграмм. А от знакомых сотрудников штаба — сколько новостей, конечно, по секрету.
Вот сейчас он держит в руках пачку копий телеграмм, расшифрованных сегодня. Читает:
…Слухи об убийстве Штерна и Снегуровского ложные. Оба живы, но к убийству их безусловно приняты меры.
Ильицкий не может сдержать улыбки, читая последнюю фразу.
— Ха-ха! Безусловно уже второй год. Придется вам еще подождать.
Он перебирает дальше телеграммы.
Стучат.
— А ну, кто там?
Открывается дверь, и в комнату входят обе Ольги.
— А! ласточки! Что это у вас вид такой обиженный?
Обе сразу: — Ты знаешь, Штерн и Снегуровский убиты.
— Ха-ха! Это слух.
— Как слух? Это напечатано в газете.
— Все равно. Не верьте. Вот вам, читайте.
Он показывает им расшифрованную телеграмму.
Лица обеих девушек проясняются. Только маленькая Ольга недоверчиво:
— А ты нас не надуваешь? Это настоящая телеграмма?
— Ну да, настоящая. Это же от их шпионов. Те-то знают получше газетчиков.
Ольга опять:
— А вдруг не знают?
— Ах, ты неверующая! Я сегодня же видел Татьянин-скую попадью. Она привезла пакет для Ревкома. Все в сопках живы и здоровы. Схватили Пьянкова заложником…
Маленькая Ольга уже не слушает. Большую за руку.
— Бежим!
— Куда?
— Ребятам рассказать, а то все носы повесили, не умеют храбриться, когда надо.
— Ну, идем, идем.
Она сама бы не прочь кричать, чтобы слышал весь Владивосток:
— Штерн жив!