Кабинет Вудро Вильсона.
Секретарь. Нажим кнопки. Следующая бумага. Секретарь читает:
Доклад генерала Грэвса. Партизаны. Их много. Ряд неудач. Что делать?
Вудро Вильсон:
— Ответьте: и им и нам. По-хорошему. Нам больше. Секретарь пишет:
«Временно придерживаться дружелюбной политики по отношению к партизанам».
Бумага с резолюциею летит (по Синклеру) в 42-ой этаж. Оттуда в 29-ый. Опять в 37-ой, вниз. Десять пальцев миловидной девушки нажимают механический пресс:
…В узком цилиндре подземной почты послание Вильсона летит на пароход.
Генерал Грэвс сидит в плетеном кресле и слушает, как переводчик знакомит его с общественным мнением Владивостока по скудным данным «Голоса Родины».
Генерала главным образом интересуют кражи, убийства и передовая статья.
«Сколько потенциальной энергии в этом народе! — думает генерал. — Но абсолютное отсутствие техники это возмутительно!»
— Господину генералу, срочно. Пакет:
Штаб Американских экспедиционных войск.
Генералу ГРЭВСУ.
Владивосток.
Генерал расписывается в получении пакета и немедленно распечатывает его.
Это письмо Вильсона.
Генерал читает, и философский взгляд его зацепляется за кончик его желтого ботинка.
— Дружелюбную… Гм… Хорошо!
— Я предпринял все, что мог.
— Безрезультатно?
— Да. Вторая часть документа бесследно исчезла.
Таро возмущен.
— Чоррт! Неужели при наличии нашего аппарата разведки нельзя было найти эти проклятые лоскутья. Из-за них погиб генерал Сизо… О-ой требует…
— Я использую последнее средство…
— ?
— Я поищу документ у американцев.
— Это идея! Действуйте.
— Вы должны мне дать возможность проникнуть в американский штаб.
— Иес! Вам будут поручены переговоры, касающиеся некоторых концессий. Под этим предлогом вы можете иметь дело с генералом Грэвсом, майором Ходжерсом и другими.
Когда дверь за Таро закрывается, маска вынимает блокнот и пишет:
Москва ВЧК.
Дайте более конкретные директивы относительно американцев.
Дроздов.
Важно пыхтит округлая гондолочка — четырехместный автомобиль майора Ходжерса.
Столь же важно попыхивает черной манильской сигарой и сам майор Ходжерс.
И вероятно не менее важно бьется и майорово сердце, спрятанное где-то выше округлого чинно колыхающегося живота.
Три прочих мистера, находящихся в автомобиле, настроены не менее важно… У их ног камеры фотографических аппаратов и какие-то тщательно завернутые округлые цилиндры.
Это — ручные гранаты.
Ни в экспедицию за страусовыми яйцами, ни в исследование гробниц фараонов, — мистеры не едут. Они едут в Свиягино для переговоров с партизанами.
— Нам нечего опасаться, — успокаивает майор своих спутников.
Однако, наружное спокойствие майора не мешает трем пальцам его правой руки спустить предохранитель револьвера, спрятанного в кармане майора.
В хорошо блиндированном броневике американцы приезжают в Свиягино.
Оттуда, по ветке, верст двадцать, около Белой Церкви назначено место переговоров.
Важно высаживаются американцы. Местным жителям не каждый день приходится любоваться таким зрелищем.
Старый Мартын, железнодорожный будочник, объясняет своей дражайшей половине:
— Американцы хорошие люди, что и говорить…
…Однажды кто-то проездом бросил ему пол банки сгущенного молока.
На полянке у опушки леса — место переговоров.
Партизане стараются сохранить серьезность, но это удается трудно. Важность мистеров их смешит.
Штерн, занятый военными операциями в Сучанской долине, не успел сам приехать на переговоры и поручил их начальнику отряда Возному — ближайшему в районе свидания с американцами.
…Нет переводчика. Американцы совсем упустили это из виду. А во всем партизанском штабе только один из городских — самоучка Смирнов — знает немного по-английски.
— Тащи его сюда.
Партизаны бросаются искать Смирнова. А он, пользуясь свободным временем, у ручейка разделся, разлегся на солнышке, и нет ему дела до каких-то американцев.
— А ну их!
— Возный приказал.
Смирнов, что-то ворча, встает и с явным недовольством начинает одеваться.
— Принципы американского народа, — это прежде всего принципы гуманности и миролюбия — говорит майор Ходжерс.
Он напрягается, чтобы вложить в свои слова побольше чувства.
Он напрягается очень, ибо американцу говорить с чувством не так-то легко. Но дипломатия вообще вещь не легкая…
— Насчет миролюбия говорит, — попросту переводит Смирнов.
— Что ж, скажи им, что мы тоже не прочь — отвечает Возный. Пусть только не мешают.
Смирнов что-то говорит по-английски, делая огромнейшие паузы. По-видимому, недостающие в его лексиконе слова он заменяет другими, более или менее схожими.
Мистеры укоризненно качают головами. Затем Ходжерс опять напрягается и произносит:
— Американский народ согласен во всем идти вам на встречу. Мы дадим вам обмундирование, галеты, медикаменты…
— Снабжать нас обещают, — переводит «переводчик».
— Что ж, и это хорошо. Спроси, бесплатно или за деньги.
— …Мы просим только не беспокоить средства сообщения, — продолжает Ходжерс. — Не разрушать дороги, не взрывать поездов…
— Говорит, чтобы мы в сопках сидели и поездов не трогали — объясняет Смирнов.
Партизаны хохочут. Возный:
— Тише там! — К переводчику:
— Скажи им, что мы не будем трогать участка дороги, охраняемого американскими войсками, только при том условии, если на этот участок не будут допущены Калмыков и прочие. Если поездами не будут пользоваться наши враги для передвижения своих войск.
— Американские экспедиционные войска примут все зависящие от них меры… — заявляет Ходжерс.
— Тогда пусть дают галетов! Мы согласны!
Мистеры оживленно переговариваются. Видно, что они в восторге от достигнутых результатов.
Ходжерс выпячивает грудь и начинает произносить, по-видимому, весьма содержательную и прочувствованную речь.
Переводчик, вначале прислушивающийся, скоро машет рукой:
— Одним словом, приветствует нас, — дает он конспект речи майора.
Майор же, сам расчувствовавшийся от своей речи, опускает руку в карман, что-то ищет, пока, наконец, не вытаскивает чистенький новенький доллар.
Переводчик настораживается.
— От имени американского народа примите этот доллар в знак нашей дружеской поддержки и миролюбия.
— Подарочек вам, товарищ Возный, в память, значит.
— Скажи спасибо. Только что же им в обмен дать? Эй, ребята, кто там! Нарви цветов для американцев.
Человек десять партизан бросаются рвать цветы.
Ходжерс, закончивший свою торжественную речь, садится на пень. В эго время один из партизанов кладет ему на колени огромную охапку полевых цветов.
Возный к переводчику:
— Вот. Скажи им, что это от нас. Тоже в память. Непонятно и долго вымучивает переводчик, но видно что все мистеры «растроганы»…
— Я вам сказал, — говорит Ходжерс на обратном пути своим спутникам. — Это самый глупый народ. Я всегда был уверен в их миролюбии.
И с облегчением майор Ходжерс зажимает предохранитель своего кольта.
В комнате Ильицкого в американском штабе Ольга. Разговор вполголоса:
— Майор Ходжерс остался очень доволен переговорами. Буржуи братаются с партизанами.
— Интересно, что из этого получится.
— О! Американцы всегда умеют оценить положение. Они…
Кто-то, легко постучав, открывает дверь.
— Простите, мне к генералу Грэвсу.
— Генерал только что уехал… — Ильицкий не договаривает. Вошедший в упор смотрит на Ольгу. Ольга на него. Потом:
— Андрей!
— Ольга!
— Вот неожиданность!
— Откуда?
Они пожимают друг другу руки. Ольга к Ильицкому:
— Это Дроздов, мой земляк. Будь знаком.
— Что же вы тут к генералу Грэвсу? — с удивлением спрашивает Ильицкий, пожимая протянутую ему руку.
Дроздов наклоняется к обоим и полушепотом:
— Дела ВЧК.
— А! Вот оно что. Как же вы познакомились с генералом Грэвсом?
— Через Таро. Я с ним тяну тут волынку насчет одного документа.
— Документа? — восклицает Ольга.
— Да. Документа, касающегося белых. Одна половина его уже имеется у меня, и я хочу при помощи японцев разыскать другую.
Ольга порывисто хватает его за руку.
— Значит, человек в маске это ты?
— Откуда ты знаешь?
— Один наш парень тебя уже выследил. Вторая половина документа имеется у него.
— Как? В самом деле?
— Да, да.
— Тогда нечего мне тут с Грэвсом возиться. Едем к твоему парню.
Все в восторге: наконец-то тайна документа будет раскрыта.