Желтый дьявол. Том 2

1. Одновременно

На Тетюхэ.

И Ольгинская история повторилась в Тетюхэ. Только там было в марте, а здесь — в июле… Вся и разница.

Четвертые сутки уже не спит гарнизон белых в Тетюхэ — карательный отряд, посланный Розановым.

Пустил их Серов мирно, ни одного выстрела…

А потом:

— Нет! Это чорт знает, что. Разве можно так воевать?.. Не знаешь, откуда в тебя стреляют… Где тебя ждет глупая смерть…

— И от кого?.. От бандита… — поддакивает, чеканя зубами, адъютант штаба карательного отряда.

— Э-э. Все равно — от кого… Факт — смерть… Глупая, как всякая смерть… Не на поле брани, а откуда-то из кустов… Из-за забора… Из-под пенька, из-за камня… через окно… Чорт знает еще, откуда… — и полковник возмущенно вскидывает кулаки.

Громко стуча каблуками, он ходит по комнате.

— Как парии — сидим без огня по ночам… Вот уже второй день без горячей пищи — на консервах… Я на германском фронте за все четыре года один день не ел супа… Вы понимаете — за четыре года… На мировой войне… А здесь… — машет рукою, ходит. И опять: — треть отряда уже перебита и… никого не видали — нет неприятеля…

— Да, здесь, господин полковник, и бабы-то ихние хуже всяких «неприятелей», то и гляди, чем-нибудь отравят…

— Ну, бабы, как бабы — верные бабы… Вон немки в начале войны какие нам свиньи подкладывали… Патриотизм у них тоже… Свой, должно быть…

— Сопочный… — хихикнул адъютант…

Стемнело.

Входит в штаб офицер.

— Господин полковник, разведка возвратилась: двое убитых, одного принесли раненого… Никого оцепить не удалось… Стреляют отовсюду… Вот слышите… — опять…

Чеок… чеок…

— Это по южной разведке — там еще опаснее — скалы… совсем нельзя проходить…

— Ать, чорт… Трое выбыло из строя… Опять…

В темноте.

— Нужно пополнение, господин полковник.

— Адъютант, пишите!

В темноте вынимает полевую книжку…

… — Командующему Приморским военным округом генералу Розанову… — диктует полковник.

— Темно… ничего не видать… Нельзя ли огонь зажечь… — робко, сам колеблясь, спрашивает адъютант…

— Зажигайте!

Зажгли.

— Ну, написали?

— Да.

— …нужна помощь. Третьи сутки ведем операцию окружения партизан… Успеш…

— Дзань… дзаннь… дзаннь… — в окно три пульки.

— Ай, — схватывается за плечо адъютант.

Без звука падает офицер, только что пришедший с разведки.

Полковник прихлопывает лампу, разбивая ее сапогом. Тьма.

— Будь ты проклят!.. Вот стрелки… — полковник взволнованно кричит в соседнюю дверь: — Санитара… — Потом:

— Нет, я больше не хочу… сидеть в этой проклятой клетке и ждать, пока эти собаки тебя не подстрелят, как куропатку…

— Нет… — К адъютанту на полу: — вы еще живы, адъютант?

— О-ох… — стонет адъютант под лавкой.

— А вы, поручик… — нет ответа… Чорт… Должно быть, убит… — Волнуясь, торопясь: — Нет, я не могу… Я сейчас сам схожу на радио… Надо скорее… Ординарец…

— Есть, — из тьмы.

Уходят.

А на утро пароход Чи-Фу, продырявленный меткими пулями стрелков отряда Сергеева, утекает в густом дыму своих котлов; а на нем — и весь уцелевший «карательный отряд» полковника.

Удирает во Владивосток.

На Сучане.

— Почему на этой шахте нам ожидать подхода других отрядов. Ведь, кажется, полковник Враштель говорил — внизу, у ст. Фанза?.. — один офицер другому.

— Здесь в приказе ясно сказано…

— Ну, ясно, так остаемся… Составь!.. — командует он отряду.

Отряд располагается у шахты № 3, как раз под средней штольней в выемке, под обрывом…

А ночью…

У-у-ухх… — и зашаталась глыба, и ухнула, и завалила отряд.

Карательный отряд, посланный Розановым на Сучан, погиб. Ловко сделали шахтеры из отряда Грача, направленные туда по специальной директиве Штерна.

— Есть, товарищ Штерн!.. — несется забористое Грача по телефону из Фроловки в Анучино.

— Есть, съедят-те мухи!..

2. Под Прохорами

Есть и другой Иван, Иван Шевченко, Славянский..

Ночью Снегуровский у телефона слушает приказ Штерна:

— Ваш левый фланг сосредоточьте у деревни Прохоры: туда будет двинут колчаковский броневик из Спасска на помощь Ипполитовке. Встретьте, не пропустите…

— Есть, товарищ Штерн.

И скачет на левый фланг ординарец с эстафетой к Ивану Шевченко, временно командующему левым флангом Яковлевского фронта.

— Есть! — говорит весело Шевченко, — ребята — Полищук… Кобзарь… Приготовьте подрывные снаряды, живо…

И чуть рассвет — отряд уже лежит в седловиной сопочке. А Иван Шевченко сбежал на будку к мосту и возится — минирует мост с подрывной командой. Готово.

Охрана моста давно снята, еще когда было темно. Теперь все «благополучно».

Залегли. Ждут броневик.

— …Господин полковник, срочное распоряжение генерала Розанова выйти броневиком на ст. Мучная.

Полковник Стрепалов думает:

«Да. У меня сказано было во вчерашней шифровке — выйти девятнадцатого… а сегодня».

— Семнадцатое.

— Раньше на два дня…

— Наверное во изменение приказа…

Трын… трррын…

— Алло! Начальник гарнизона… Кто спрашивает?

— Майор Ватанабэ…

— A-а! Господин майор… Чем могу служить?.. — и лицо Стрепалова в благоугодной улыбке у телефона.

— Я… броневик… хотцу… Ипполитовка… распоряжение… Владивосток… Штаб.

— А-а-а… — значит, правильно… И у меня распоряжение Владивостока на Мучную.

— Да… Я посылаю… Уже…

— Я сейчас же, господин майор… Вместе…

— Хоротцо!..

Из-за цементных сопок по равнине выползли две черных ленты, вот ближе… Дымок застилает, окутывает насыпь дороги… Еще ближе — все теперь уже ясно видно… Броневики.

Впереди — японский… на передней площадке часовой, японец.

Солнце на красном околыше фуражки и на штыке горит… Ясно, далеко видно.

Вот вкатывается броневик на мост.

И — взрыв.

Гулом оглашаются горы и дымом заволакивается на миг мост.

Высоко над дымом взлетает часовой, японец, и, лягушкой перевернувшись в воздухе, падает вниз, за мост прямо в реку.

Бух… и даже пузырей нет.

Из бойниц броневика открывается пулеметный огонь…

— В атаку!.. На броневик… — кричит Борисову, начальнику отряда, Шевченко, а сам…

Броневик белогвардейцев спешит на выручку — пролетел будку… Остановился — затрещал пулеметами… Ухнула трехдюймовка…

Но сзади ничего не замечает…

А там — балластный поезд идет в Мучную… Машинист увидел броневики — застопоривает паровоз и только хотел дать свисток, как к нему в будку с наганом в кожаной тужурке кто-то:

— Я Шевченко!.. — Долой с паровоза… Живо…

Кубарем валятся кочегар и машинист на насыпь.

А Шевченко на регулятор — пар во всю и полный ход — на броневик…

А сам соскакивает.

Тарр-рах… Что-то ухнуло… Громыхнуло, загремело, сталкиваясь, ползут друг на друга вагоны. Смяло белогвардейский броневик. Свалило с рельс броневую площадку. И вся эта куч а на японский броневик— и вдребезги — только обломки и груды мусора.

У-ух… — взрыв котла одного из паровозов. И пламя — огромный костер…

— Назад… Отставить атаку… — хрипло надрываясь, кричит Шевченко, подбегая к цепи, уже близко надвинувшейся к горящим броневикам.

— Довольно и этого!.. — кричит он Борисову.

— Есть…

У Ипполитовки.

В ту же ночь, под утро.

— Это Спасскому району на закуску — не велено трогать.

— Почему? — Зарецкий скрипит зубами, с завистью посматривая, как уходит из-под носа эшелон колчаковцев в сторону Мучной.

— Таков общий план: — и Харитонов плотнее закутывается своей шинелькой, крепко прижимаясь, влипая в полотно, — вот наша цель… — рукою на станцию Ипполитовку.

— Знаю!.. Да и это жаль — упустили…

— Ничего, наше от нас не уйдет…

И засвистела трава, и захрустел валежник, и запели пули…

— А-а-а-а-а-а!.. — атака цепью к станции, водокачке — к теплушкам…

А там — в рукопашную в самых вагонах, на нарах, штыками друг в друга…

Только хруст…

На водокачке засело трое японцев… — никак не подойти…

Но нашлись смельчаки: двое партизанов туда, во внутрь по лестнице наверх штыками подковырнули и вниз…

Шлеп — мешками три японца на гравий…

А Зарецкий:

— Урра!!. — и цепь на станцию повел…

Взята станция.

А к вечеру этого дня сводка в кабинете у Таро:

«Ипполитовка: — 73 японца („весь гарнизон станции“ — пометка рукою Таро) — 28 колчаковцев».

Мнет, кусает губы Таро — надо скорее идти на доклад к О-ой.

3. Секрет успеха

Штаб Розанова работает энергично. Не столько штаб, сколько сам Розанов:

— Раздавить партизанов! Истребить…

Энергично работает и адъютант Розанова Либкнехт. Отправка приказов генерала исполняется со всей точностью и аккуратностью.

— Приказ полковнику Стрепалову отправлен? — спрашивает Розанов.

— Так точно, ваше превосходительство. Выйти 19-го с броневиками.

— Хорошо. Пошлите приказ Эвецкому. Временно остановиться на станции Мучной.

Либкнехт смотрит в свою книжку, что-то соображает. Потом пишет приказ Эвецкому:

«Немедленно двинуться из Мучной на Черниговку, Лунзу и Мещанку.

Главнокомандующий генерал Розанов».

Ст. Мучная.

В тот же день быстро из эшелона сгружен отряд. Пехоты немного — это резерв и полковник Эвецкий оставляет его на всякий случай на Мучной.

Полковник весел: утро хорошее, прохладное… Славный кавалерийский рейд он сделает в тыл Анучино со своими лихими тремя сотнями егерей.

Враштель в это время делает такой же рейд с главными силами кавалерии на Анучино с юга.

— Вот будет им баня… — говорит Эвецкий весело, вскакивая на седло.

— И хорошая… — его адъютант натягивает поводья.

— Марш-марш!.. — и шпорами в бока своего вороного. Полковник первым выезжает со станции в поле на дорогу…

А там — Черниговка… Лунза…

Бодро себя чувствует полковник — точно двадцать лет с плеч.

И по шесть в ряд галопом выходит кавалерийский отряд на шоссе.

Сзади вьюками идут пулеметы.

… — И еще дело, — по телефону Штерн, — твой старый знакомый полковник Эвецкий хочет проделать кавалерийский рейд в тайгу. Из Мучной пойдет на Черниговку, Лунзу, Мещанку…

— Очень удобно… — Снегуровский вешает трубку телефона. — Сан-Си, — кричит он. Оттуда лётом китаец неслышно:

— Моя, капитана, зови?

— Да… Вот… — и Снегуровский подает ему маленький пакетик… — Ко-Шану и Бухте… Ига[14] солнце…

— Хо!.. — китаец исчез.

— Товарищ Демирский, едемте на левый фланг… — встает из-за стола Снегуровский, пристегивает кобур револьвера к поясу плечевым ремнем, — вам придется взять нашу конную разведку с собой…

— Есть…

— Твоя шибыко хитрый, капитана… — и Куо-Шан мигает обоими глазами и трясет руку Снегуровскому.

— Нельзя, Ко-Шан… Ваши моя не знай…

— Моя, шито… моя знай — твоя правильно делай… Подходит еще китаец и широко улыбается…

— А, чорт!.. Тебя и не узнаешь — совсем хунхузом стал, — Снегуровский жмет руку Бухте.

Бухта загорел и сделался настоящим хунхузом — такая же синяя роба и синяя повязка на голове по-хунхузски — совсем хунхуз.

Они садятся на траву, и начинается зачерчивание оперативного плана совместных действий.

В расщелине между двух сопок вьется внизу дорога — это шоссе с Мучной на Лунзу.

А внизу — прижатая с одной стороны речкой, а с другой — сопкой лежит хунхузская цепь в засаде с Бухтой: он же и командует цепью. Теперь его знают хунхузы и верят. Куо-Шан — начальник хунхузского отряда, тот прямо за сына его считает: лучшие пампушки ему дает — сам варит.

У хунхузов на новых японских винтовках — красные бантики мелькают в траве — этим они отделяются от обычных хунхузов…

— Они — тоже борщевика… — говорят эти китайцы.

А на сопочке лежит с цепью партизанов — спешенных кавалеристов, Демирский. Как раз во фланговом ударе и хунхузскому отряду, и тем, кто покажется на дороге.

— Шибко машинка, капитана!.. — Демирский смеется, вспоминая слова хунхуза.

Тар-рррррааааххх-рах… — разнобойно залпом хунхузская цепь в кавалерию.

И еще… и еще… и еще…

Рванулись казаки, дрогнули — часть назад, а другая в пустырь на противоположную гору… Хочет пробраться по шоссе к Лунзе.

— Цепь!.. Пли!.. — и Демирский метко ссаживает переднего кавалериста…

И эта группа смялась…

— Шибыко хо… Бухыта! — Шибыко хо, капитана… Ой…

— А здорово они строчили пулеметами, если бы не река сзади, да ваша цепь — пожалуй бы, мои китаёзы поутекали б… — Бухта Снегуровскому.

Куо-Шан слушает, улыбается…

— Шыбыка машинка есть, капитана… — шибко хо!..

А поздно ночью Снегуровский сообщает в Анучино:

«Эвецкий неожиданностью смят — вернулся на Мучную…»

— Очень хорошо… — из Анучино.

4. Попались

Эвецкий срочно прибывает в штаб.

— Ваше превосходительство! Мы понесли большие потери под Лунзой и Мещанкой. На всех флангах поражение.

Генерал, как от толчка, вскакивает.

— Кто вам велел лезть туда?

— Ваше превосходительство! — в исполнение вашего последнего приказа.

— Я вам приказал сидеть на Мучной.

— Ваше превосходительство, вот приказ.

Генерал всматривается в измятый лист.

— Это провокация! Что это значит? Позовите сюда моего адъютанта.

Входит Либкнехт.

— Кто отправил этот приказ?

— Не знаю, ваше превосходительство! Несомненно, это провокация.

— Наведите немедленно справки, с кем был отправлен приказ.

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

Либкнехт удаляется. Генерал волнуется:

— Чорт знает, что такое. Давно ли, как пристрелил одного адъютанта, — опять. И это тут в штабе…

— Ваше превосходительство! — замечает Эвецкий, — а вы не допускаете, чтобы этот…

— Что? Ведь это же ваша рекомендация! Вы сами предлагали! Вы уже успели забыть?

— Нет… нет, ваше превосходительство… Это человек, несомненно, надежный…

А сам думает: «Чорт его знает. Все баронесса»…

Либкнехт немедля отправляет несколько депеш, забирает из стола кой-какие бумаги…

Эвецкий, проходя через комнату, замечает торопливые движения Либкнехта. В один момент его подозрения из предположений превращаются в уверенность.

— Стойте, куда вы?

Вместо ответа Либкнехт подбегает к нему. Меткий удар по виску сваливает полковника с ног.

Около полуночи.

Баронесса Глинская только что освободила свое тело от стесняющих одежд и с наслаждением роняет его в мягкую перину. Сверху балдахина над кроватью струится мягкий голубой свет ночника.

Мысли баронессы плывут далеко, далеко… Мелькают многие знакомые лица, имена… И останавливаются на одном:

— Либкнехт.

Восемь букв разноцветными огнями танцуют перед глазами, теряясь в голубом балдахине и уплывая куда-то в высь…

Как скучно без него!

А он единственный, герой… Наконец она нашла, что искала. Пусть простой офицер, но как он работает, какая энергия…

Тррррр… — в соседней комнате, кабинете, звонок телефона. Слышно, как горничная говорит:

— Квартира баронессы Глинской… Барыня уже спит. Кто? Полковник Эвецкий? Как? Будить? Я не знаю…

— Катя! Постойте! Не кладите трубку. Я сама.

Накинув легкий ночной пеньюар, баронесса проходит в кабинет.

— Полковник Эвецкий, я вас слушаю…

— Баронесса, в штабе паника. Ваш адъютант сбежал и чуть не убил меня. Он — провокатор!

— Как? Не смейте так говорить…

— Баронесса, факты налицо. Им был отправлен ряд ложных приказов от имени Розанова. Неудачи последних дней — дело его рук.

Трубка в руке баронессы дрожит. Дрожит и рука с баронессой.

— Это ужасно! Это неправда! Я не верю в это!

— Баронесса! Он скрылся с бумагами штаба. Что теперь делать?.. Помните, я предложил его кандидатуру, доверяясь вашей рекомендации… Теперь я погиб. Где он?

Баронесса роняет трубку и опускается на стул. Она ничего не понимает. Только в глазах застыл немой испуг. И мысль:

— Как она могла…

А сердце колючими тисками сжимает уязвленное самолюбие!

— Она, баронесса Глинская, ошиблась…

5. Снова документ

А через два дня вечером Грач хохочет, слушая рассказ Штерна:

— Хо-хо-хо! ай да Либкнехт! Здорово! Ты, значит, их как зайцев бил… Ну, а мы япошек, как куропаток, подстреливали. Твои по полю прыгали, а наши из окон летали. Да, чорт возьми! хотел бы я знать, что сейчас во Владивостоке творится.

— А вот погоди — говорит Ефим — поправлюсь окончательно и поеду во Владивосток, а, когда вернусь обратно, для тебя специально доклад приготовлю.

— А ты что?.. Опять за своей маской гоняться хочешь?

— Вестимо. Что ж мне, спасовать что ли?

— Ой, брат!.. Смотри… Выловишь пулю. Да уж теперь не в плечо, а в лоб.

— Ну, в лоб, так в лоб… А уж я, во что бы то ни стало, узнаю, кто он такой.

— Узнаете, узнаете… непременно узнаете. Если хотите, я даже представиться могу: Андрей Дроздов.

Все оборачиваются, глядят удивленно.

На пороге, только что открыв дверь, стоит маска. Из-за его плеча выглядывает, улыбаясь, Ольга. А за ней еще какой-то высокий человек в австрийской тужурке.

Ольга, смеясь, представляет Дроздова и рассказывает, как Ольга-маленькая узнала его.

У Ефима рот, как деревенский калач. Он еле-еле приходит в себя.

— Так… за что же вы меня продырявили?

— Да кто ж вас знал, товарищ? За мной ведь все следят… И японцы тоже, хотя я и считаюсь у них на службе. Я вас за японского шпика и принял.

— Благодарю.

— Не стоит.

Все смеются.

Человек в австрийской тужурке подходит к Дроздову.

— Ну, Андрей, давай скорее… Мне, брат, некогда.

— Ах, да!.. Сейчас, сейчас. Это мой товарищ Семен Орлов — сотрудник ВЧК, сейчас он едет в Москву. Я с ним хочу отправить наш документ.

Все с любопытством посматривают на Орлова.

— Как же вы, товарищ, поедете? — интересуется Штерн.

— Сначала морем… А потом через финляндскую границу. Я вот и тороплюсь попасть на пароход. Ну, где же ваш документ?

— Да, да! — обращается Дроздов к Ефиму — давайте-ка вашу половину. У нас останутся копии. Я со своей половины снял… А вы?

— Еще бы! — отвечает Ефим, вытаскивая бумагу — вот она… А вот и подлинник.

— Все подвигаются к столу. Маска аккуратно складывает половинки. Разорванные буквы совпадают точно.

— Ха-ха!.. Есть!

Читают…

— Однако, что же это? — говорит Ефим — фразы-то как фразы, а все-таки чепуха какая-то.

Маска смеется:

— Это шифр. Я даже знаю, какой. Можно расшифровать. Шифр, правда, сложный… Часов восемь на такую бумагу потратить надо.

— Ну, мне некогда, — заявляет Семен. — Вы уж тут по копии разберетесь… А мне давай подлинник… Я поеду. Какой шифр-то?

— 8 Б. Н.

— Вы будете информировать Москву о нашем положении? — спрашивает Штерн.

— Да!.. Я получаю задание от Ревкома во Владивостоке. Сведения у меня полные.

— Ну, отлично.

Штерн дает Орлову пропуск. Все выходят на крыльцо.

— Передайте, товарищ, привет Москве. Скажите, что мы скоро поднесем ей Дальний Восток.

— Скажу, товарищи, скажу. Желаю вам всего хорошего.

Орлов прыгает в седло и быстро исчезает в ночи.

6. Поквитались

— Ну, давайте расшифровывать… — торопит Ефим маску.

— Подожди, Ефим! — говорит Штерн. — Ребята, наверно, проголодались. Давайте сначала поужинаем.

— Я ничего не имею против, — говорит маска.

— А я — с удовольствием, — заявляет Ольга.

После ужина Дроздов раскладывает документ.

Подвигают лампу. Под лампой подставка — жестяная банка из-под кофе.

Андрей диктует Ольге, и она записывает расшифрованные слова.

Все теснятся к столу, внимательно следя за работой.

Ефим, чтоб лучше видеть, забрался с коленями на табурет и, облокотившись на стол, так и тянется к документу.

Вот перевели две фразы.

— Ого! вот так номер! — вырывается у Ефима — здорово! Ну-ка, дальше.

От волнения Ефим ерзает на табурете. Вдруг табурет подвертывается под ним и падает на пол. Ефим грудью тычется в стол и, взмахнув от неожиданности рукой, задевает лампу.

— Дзинь! — разбивается стеклянная лампа, падая на стол.

Керосин брызжет во все стороны, заливает бумаги, рукава Дроздова и — ппафф! — вспыхивает от горящего фитиля. Огонь разливается по столу.

Бумаги в пламени.

Дроздов, растерявшись, хочет потушить документ руками и тычет их в огонь. Облитые керосином рукава вспыхивают.

— Ай-яй! — кричит он от боли и начинает махать руками, как факелами. Пришедшие в себя зрители бросаются к Дроздову. Штерн срывает с постели одеяло и кутает руки Андрея.

Потом это же одеяло бросает на стол.

Огонь тухнет.

Успокаиваются. Ольга мажет салом и перевязывает обожженные руки Андрея.

Документ сгорел.

— Эх, дьявол! — досадует Дроздов. — Товарищ Штерн, давайте пропуск. Я еду.

— Куда?.. С больными-то руками, — протестует Ольга.

— Все равно. Медлить нельзя… Быть-может, я успею догнать Семена во Владивостоке и снять с документа копию. Эх, дьявол! Почему мы не догадались снять несколько копий?

Ефим, понурив голову, сидит в стороне, как побитая собака. Вина пожара на нем.

Взглянув в его сторону, Дроздов приходит в веселое настроение и смеется…

— Товарищ Ефим! Теперь мы с вами квиты.