— Хар-тьфу!
Таро тихонько трет носок правой ноги о голенище левой. О-ой по ошибке попал ему на сапог.
О-ой не видит. Глаза генерала налились кровью. Из глаз во все стороны — иголки и змеи.
— Продолжайте!
Таро продолжает…
— Спастись не удалось ни одному. Все триста погибли в пламени.
О-ой хрипит и сжимает кулаки…
— Мерзавцы!.. Негодяи!.. Барсучье отродье!.. Змеи проклятые!.. Они кусаются из-за кочек. Хорошо… Я им покажу. Довольно медлить. Они у меня узнают, как нападать на японские гарнизоны. Это проклятое мужичье, эти русские собаки… Они не понимают доброго отношения… Отлично. Теперь они у меня так завоют, так завоют… Хар-тьфу! Генерал стучит кулаком и скрипит зубами…
— Таро!
— Я.
— Мы начинаем наступление.
— Слушаюсь.
— Разработать план.
— Слушаюсь.
— Если нужно, я брошу в тайгу не одну дивизию… Я задушу партизанскую змею… Я оторву ей голову… Хар-тьфу! Таро!
— Я!
— Завтра собери совет оперативного штаба.
— Слушаюсь.
— Чтоб через три дня был готов план.
— Слушаюсь.
Таро уходит. Генерал О-ой подходит к окну. Опираясь руками в косяки, генерал крестом рисуется на фоне неба. По улице с песнями проходит рота белых солдат.
— Идиоты! — думает О-ой, — вы не можете справиться с красными… Хорошо… Справлюсь я. А потом и вас в шею.
А солдаты поют:
«Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поет…»
Редеет кипа бумаг в руках Таро. На столе лежат грудой прочтенные листы.
Десять японских генералов исчиркали заметками свои блокноты.
Второе заседание совета оперативного штаба приходит к концу.
Таро дочитывает резюме доклада…
— «…Только таким образом можно начать и провести широкое наступление и захват тайги.
Должен сказать, что почти все стратегические моменты намечены самим командующим, и только развиты мною. По мысли генерала О-ой, разработано, как фронтовое движение от Сучана и Никольск-Уссурийска, так и обходное, по Спасскому тракту, с фланговыми ударами в Имано-Спасском районе.
Привезенные из Хабаровского топографического отдела русские карты проверены. Наши оказались точнее. Впрочем, кое-чем можно воспользоваться.
Теперь я должен сообщить вам, господа, основную схему по организационно-строевому вопросу.
Эти положения поручено развить подробно инспектору пехоты и инспектору артиллерии.
Генерал Нава-Ками и генерал О-Мато приготовят свои доклады к третьему заседанию совета».
Таро медленными глотками выпивает стакан воды и продолжает:
— «Местные топографические и этнографические условия не позволяют действовать армии в ее прежних административно-строевых формах.
В диких сопках, в глухой тайге, с редким населением, крупные воинские организации, с малодеятельностью их мелких делений, становятся беспомощными и бесполезными.
Захватить край неразрывным фронтом невозможно. Для этого не хватит всех войск Императорской Японии.
Нужна иная, специальная организация. Край нужно захватить небольшими отдельными гарнизонами, разбросав их густой сетью по наиболее важным заселенным пунктам.
Такие гарнизоны должны обладать наибольшей самостоятельностью, как в административном, так и в боевом отношении.
На этом принципе необходимо сформировать особую горную дивизию.
Каждая рота в полках этой дивизии будет представлять совершенно самостоятельную единицу.
Состав роты полностью — сто один штык.
К роте придаются: взвод кавалерии, два легких пулемета, скорострельная пушка Гочкиса, полевой радиотелеграф и четыре сыскных почтовых собаки.
Кроме того, при роте находится один саперный офицер и два драгомана.
Обоз роты вьючный.
Такие роты могут быть разбросаны по всем большим селам и деревням.
Укрепившись в селе, рота не будет допускать туда партизан, ликвидирует их скопление и организацию.
Рота будет делать быстрые налеты на соседние деревни и вылавливать партизан.
Рота сможет изучить свой район и узнает, члены каких семей ушли в отряды. За такими домами рота будет вести особенно внимательное наблюдение. Кроме того, изучив население своего района, рота будет знать, растут или редеют партизанские ряды.
Таким образом, партизанские штабы и отряды принуждены будут покинуть населенные пункты и уйти в тайгу, в лес.
Лишившись постоянного крова, партизаны разбегутся… И само партизанское движение умрет. К зиме, во всяком случае, наверняка.
Штаб горного полка будет следить только за выполнением общих заданий и назначением гарнизонов.
Боевые же операции в своем районе каждый гарнизон будет вести самостоятельно.
К штабу горного полка придается: кавалерийский дивизион, конно-горная батарея, два блиндированных автомобиля и четыре аэроплана.
Таким образом, связь между штабами и отдельными ротами будет производиться, где возможно, конными, собаками и броневиками, а где невозможно — аэропланами.
Районы для полков я уже наметил в стратегической части моего доклада. Хотя этот пункт, по всей вероятности подвергнется наибольшему изменению со стороны командующего войсками.
Ваши замечания, господа члены совета оперативного штаба, я прошу систематизировать и представить в письменной форме до третьего заседания совета. На третьем заседании план будет нами выработан окончательно.
Четвертое заседание будет происходить в присутствии командующего войсками… И все доклады будут представлены на рассмотрение генерала О-ой».
Таро встает и кланяется.
Десять пар рук прячут в карманы желтых мундиров объемистые блокноты.
Десять щетинистых голов, одна за другой, плывут к двери.
Проводив генералов, Таро снова садится и пишет на штампованном бланке:
Полковнику Изомэ.
По приказанию командующего войсками генерала О-ой, быть завтра на приеме в 4 часа дня.
Нач. Штаба
Ген. Штаба Полковн. Таро.
Два мундира: один желтый, другой цвета жеваной травы. — Передайте генералу Грэвсу благодарность за высказанное соболезнование… Да, да… И эту экспедицию мы предпринимаем для выяснения виновников нападения на Пьянковский завод и Ипполитовку.
Желтый мундир кланяется.
Жеваная трава — тоже, еще ниже… Потом медленно направляется к дверям.
«Ну, и лисица же этот О-ой», — думает, выходя, полковник Виксон.
«Ну, и барсук же этот Виксон», — думает, оставаясь, генерал О-ой.
— Таро!
— Здесь!
— Изомэ пришел?
— Да!
— Позвать.
Таро удаляется.
Немного спустя в комнату быстро, прямо, по военному входит Изомэ и, приложив руку к козырьку, останавливается.
О-ой смотрит…
— Садись.
— Гм… ты прав. Что же дальше?
— Мне кажется, что двинуть войска неожиданно ни в коем случае не удастся.
— Ну?
— Партизаны о наступлении узнают раньше, так или иначе.
— Так… Ну?
— Они успеют составить общий план действий: боев или отступлений.
— Бои не опасны.
— Я понимаю… Для нас они даже желательны. Поэтому у меня явилась идея.
— Говори.
— Необходимо перепутать им карты.
— Так.
— Необходимо поселить в их среду разлад и неуверенность.
— Так.
— Нужно их убедить, что в нашем правительстве и в войсках растет партия, идущая против интервенции, стоящая за признание советского правительства.
— А-а?
— Этим можно получить отчасти их доверие. Этим можно внушить им образ действий, желательный для нас.
— Понимаю. Сегодня на совете сделаешь об этом доклад. Дня через два направишься в Анучино для переговоров.
— Слушаюсь.
Через два дня Изомэ, подъезжая к вокзалу, видит клубы черного дыма над крейсером «Микасо».
А на крейсере в каюте командира лежит на столе приказ:
ШТАБ
Командующего войсками Японских Экспедиционных войск в Сибири.
2 августа 1019 г.
№ 18/03 г. Владивосток.
КОМАНДИРУ
Крейсера «МИКАСО»
Капитану 1 ранга
ЯМА-ГУЧИ.
Приказываю вам немедленно выйти в плавание к бухтам: Ольге, Тетюхе и Америка.
По прибытии на место, постарайтесь убедить местное население, что японские моряки против интервенции. Раздайте населению продукты и медикаменты. Обещайте им скорый увод войск.
Командующий войсками
генерал О-ой.
Шумно, весело в «Маяке».
Клуб полон.
Впереди на стене, — где лестница — наверх к буфету плавают в табачном дыму четыре буквы:
Y.M.C.A.[15]
В середине зала, на помосте чешский оркестр играет какой-то бравурный марш.
Кругом на плетеных диванах и креслах развалились американские и чешские солдаты.
В стороне за колонками два биллиарда. Оттуда беспрестанно несется говор и щелканье шаров.
— Пятнадцать… дупл ем… в уголь!..
Щелк! — с треском шлепается в лузу шар.
Длинный чех доволен. Победно трясет кием.
Недалеко от оркестра, навалясь на спинку кресла, сидит Ильицкий и читает газету.
Вдруг он чувствует на своем затылке присутствие чего-то постороннего.
Оборачивается…
На соседнем кресле — американец… В зубах трубка… в руках газета… Ноги кверху… на спинке кресла Ильицкого.
— Послушайте… мистер. Вам, кажется, неудобно сидеть?
— Нет… Корошо. Блягодару.
Американец улыбается и пускает дымовую завесу.
— Какова скотина! — Ильицкий пожимает плечами.
— Хо-оо!.. Мистер Илиски… Добрый вечер…
Ильицкий оглядывается:
— A-а! Мистер Флогер… good evening.
— Нет, нет! говорить по-русски… Я кочет практика.
Мистер Флогер, — писарь секретно-оперативного отдела штаба американских войск. Они с Ильицким приятели. Мистер Флогер заметно навеселе.
— Прошю в буфет, мистер Илиски… Хотель кофе?
— Можно… С удовольствием.
Вверху, на хорах — дешевый буфет.
У стойки пожилая дама выдает талончики на чай, кофе, какао, пирожки и прочее.
Друзья находят удобное местечко в стороне за отдельным столиком и усаживаются.
Американец оживлен. Улыбается, хохочет и хлопает Ильицкого по плечу.
— Хо-о! мистер Илиски. Я имель получить сегодня письмо… Из Филадельфия… от мой невеста. Это корошо?.. правда?
— Правда. Поздравляю.
— Блягодару. Я биль очень довольный.
— Понимаю, понимаю… Ну, что ж она здорова?
— Здоров.
— Что пишет?
— Хоо!.. Что пишет!!?
Американец закрывает глаза и блаженно улыбается…
— Я сегодня… радый… Потому пиль коньяк. Я только два час… освободиль от работа…
— Работали? Так поздно?
— Да!.. Эти проклят джапенцы…
— В чем дело?
— Биль сообщений… Они будут наступлений в сопки…
— Что вы? Когда?
— Точно… нет известно… Но скоро… Только вы мольчить… Я вам… по секретный. Мистер Илиски, пошоль ко мне… Я имель коньяк.
— С удовольствием.
Друзья покидают «Маяк».
По дороге американец рассказывает, какая у него красивая, добрая, «замечательный» невеста Бэтти. Он очень любит Бэтти. Она его тоже. Когда он вернется домой в Филадельфию…
А на утро следующего дня Ольга-маленькая получает через мадам Танго записку:
«Японцы решили начать наступление в сопки для ликвидации партизан. Предупреди немедленно. Когда узнаю подробнее, сообщу дополнительно.
И.»