Глава 14

Единственным разумным решением после этой встречи было вернуться в снятые для нас Даниэлем комнаты и хорошенько подумать.

Продолжать бегать по городу в надежде случайно, по большому везению напасть на след, представлялось бесповоротно глупым.

Связаться с Рупертом…

Я могла бы соврать себе, что не хочу терять время, ожидая его, но после знакомства с Иветтой можно было позволить себе немного честности — я не хотела видеть его здесь.

Если Руперт приедет, он все сделает сам. Любезно отыщет для начала благовидный предлог, под которым не допустит меня к своему маркизу в самый ответственный момент, а другого такого шанса может не случиться.

Устарели сведения леди Иветты или нет, они были слишком интересными, обжигающе новыми. Я должна была проверить, увидеть все своими глазами.

Отвратительно жалобный голосок внутри скулил, что тем самым я рискую Лагардом, что время может работать не на нас и быть очень и очень дорого.

Его точно не было на то, чтобы спать, но выйдя из ванной и опустившись в кресло, я почувствовала, что уже не могу подняться.

Случившееся в порту отняло больше сил, чем мне хотелось бы признать, потрясло настолько глубоко, что хотелось застыть ненадолго, принимая увиденное как некую новую реальность.

Стоило смыть с себя пот и пыль, голова начала кружиться, и я смирилась с необходимостью дать себе полчаса. Подремать, успокоиться, собраться с силами. Без ясной головы все равно не понять, в каком направлении действовать.

Переступая порог немногим ранее, я была почти уверена, что найду внутри чудовищный беспорядок, что комнаты обыщут в моё отсутствие.

Ничего подобного не случилось.

Никто сюда не вламывался и ничего здесь не искал.

Еще один Лагард…

Месть брошенного сына, увидевшего перспективу получить все, что причитается ему по праву рождения, казалась мне намного правдоподобнее мести близких кого-то из заговорщиков.

Человек, написавший анонимный донос. Человек в черном плаще на дороге.

Он должен был быть где-то близко.

Он не мог не знать, что Даниэль искал его до того, как все случилось. В то время, когда у него самого все было хорошо.

Даниэль, которого я знала, и Даниэль, о котором говорила Иветта, представлялись мне абсолютно разными людьми, не имеющими между собой ничего общего, кроме имени.

Насколько сильно темница изменила его?

Или не в темнице было дело, а в неудавшейся попытке напасть на палача?

Я не удивилась бы, скажи она, что Руперт решился брать тюрьму штурмом, но сам Лагард…

Сознание туманилось быстрее, чем мне хотелось бы, и я уже не смогла закончить мысль, потому что очутилась в темнице сама.

Закреплённый на стене факел давал слишком мало света — ровно столько, сколько нужно, чтобы в принципе разглядеть человека, но недостаточно, чтобы оскорбить взор неприятными подробностями.

Даниэль сидел в углу на соломе, прислонившись спиной к сырой каменной стене и вытянув одну ногу. Его окровавленные, перемотанные грязными тряпицами руки лежали плетьми.

Вернее, левая лежала, а правую он положил на поднятое колено. Едва ли он вообще её чувствовал, но так поза получалась почти расслабленной, вызывающе спокойной.

На его правом глазу тоже была повязка. Такая же окровавленная, грязная, бестолковая, наложенная как будто для того, чтобы нанести больше вреда, чем пользы.

Или же с единственной целью — прикрыть пустую глазницу как уродство, которое ни к чему видеть его посетителю.

— Не думал, что вы окажете мне честь.

Он говорил немного нечетко, как будто очень много выпил, но в меру завуалированной иронии в голосе хватило бы на десятерых.

— Нам сказали, что вы хорошо держитесь, Лагард. И что вы требовали этой встречи.

— Помилуйте, Ваше Величество, как я смею требовать… чего-то.

Никто и никогда не смел бы так говорить с королём. Одной неверной интонации хватило бы, чтобы отправиться на плаху, а Даниэль допустил их уже столько, что было не счесть.

Лица человека, стоящего над ним, я не видела, могла разглядеть его только со спины. Высокий, темноволосый, отлично сложенный. Молодой.

Это и правда был сам король, но Лагард не испытывал по этому поводу ни малейшего трепета.

— Вы не признались, — а вот в голосе Его Величества послышались требовательные нотки.

Однако, помимо их, было в нём что-то ещё.

Что-то, подозрительно похожее на недопустимое для монаршей особы любопытство.

— Мне не в чем признаваться, я об этом уже говорил, — Даниэль не улыбнулся, а скорее оскалился.

Ему всё ещё было очень больно, сознание плыло, и визитера он, скорее всего, почти не видел.

Моя рука сжалась в кулак от собственной беспомощности и этой боли, с которой я ничего не могла поделать.

Это был всего лишь сон, всего лишь чужие воспоминания, в которые мне почему-то довелось заглянуть украдкой, но я чувствовала их как свои.

— Вы упрямы, — король прошёлся по тесной камере, заложив руки за спину. — А ещё храбры. Я бы даже сказал, безрассудны. Вы знаете, что изувечили того человека в разы сильнее, чем он вас?

— Мне нет до него дела, — Лагард немного сполз по стене, потому что держать голову прямо ему было сложно, хотелось прислониться к сырой каменной кладке затылком. — Он выбрал для себя работу, которую я не могу уважать.

Король остановился.

— Вы забываетесь. В память о былой дружбе, мы можем сделать уступку на ваше состояние, но знайте меру.

— А разве мне ещё есть, что терять?

Он засмеялся. Хрипло, болезненно, до того, что пришлось согнуться пополам, морщась от боли, чтобы сплюнуть кровью.

Король стоял, не шевелясь, но и не кривился.

Осмелившись прислушаться к нему, я особенно не надеялась на успех, во всё же, вопреки собственным ожиданиям, почувствовала.

Разочарование. Беспомощность. Злость. Подлинная растерянность человека, получившего нож в спину.

Человека, всегда и неизбежно готового к подобному, но всё равно не ожидавшего, что удар придётся именно с этой стороны.

Он определённо был непрост, но и труслив и мелочен не был.

Ничего не стоило бы унизить пленника, поиздеваться над ним вдоволь, пользуясь положением, компенсируя себе всё, что пришлось почувствовать, равно как и необходимость эти чувства скрывать.

Они донеслись до меня лишь лёгким отголоском, похожим на слабый ветерок с реки, но в точности своих ощущений я не сомневалась.

Король не пострадал физически, он не опасался, что последний Лагард попытается избавиться от мучений, набросившись на него, как бросился на своего палача. Он всего лишь хотел… Понять что-то.

Быть может, наивно и совсем не по-королевски убедиться в том, что кто-то всё же остался ему верен.

Кто-то, о ком он не подумал, и от кого не ожидал.

В том, что касается заговоров, не участвовать — это уже много.

Я знала, что его отговаривали от этой встречи. Убеждали, что даже закованный и изнемогающий от боли Лагард оставался Лагардом.

И тем не менее, он пришёл.

— Я прикажу прислать к вам врача.

— Оставьте, Ваше Величество, это лишнее. Он у меня уже был.

Лицо короля напряглось.

— Так что вы хотели сказать мне лично? Ваша последняя воля, маркиз?

Это был уже совсем другой разговор, настоящий. В нём не было место предписанному дворцовым этикетом «нам», не было больше короля и замученного узника.

Только два человека, которым не оставалось ничего, кроме как попытаться что-то понять друг о друге.

Даниэль коротко и тяжело засмеялся снова, схватился за ушибленные рёбра, и тут же скривился от боли в руке.

— О нет. Я пока не собираюсь умирать. Если, конечно, на то не будет вашей воли.

— Тогда чего же вы хотите?

— Мне подумалось, что вам будет приятно это увидеть.

Лагард не широко, насколько позволяло его состояние и поза, развёл руками, и лицо короля дернулось.

Он продолжал стоять и смотреть, а Даниэль ненадолго прикрыл свой единственный глаз, давая тому отдохнуть. Ему теперь приходилось постоянно щуриться из-за тусклого света и изменившегося угла обзора.

— Я не нахожу в этом удовольствия, поверьте, — Его Величество отозвался после недолгой паузы.

Даниэль отвесил ему подобие поклона, и снова замер, улыбаясь от боли.

Я не могла разглядеть точно, но готова была поклясться, что на его запекшихся губах выступила кровь.

— Я вам верю. Трудность состоит в том, что и вы верите мне.

Он произнес это так просто, без тени той иронии, что была в начале.

Король усмехнулся. Едва слышно, но так, как мог бы усмехаться обычный человек. Не монарх.

— Я пришел не для того, чтобы наслаждаться вашим унижением. После всех способов допроса, что к вам применили, я убежден, что вы либо вовсе не человек, либо в самом деле ни в чем не замешаны.

— А какой вариант вам нравится больше?

Даже во сне от самого вопроса и тона, которым он был задан, меня пробрал мороз.

Это совершенно точно был не Даниэль Лагард.

Или был вовсе не тот Даниэль, которого я, как мне казалось, знала.

Как ни странно, король не одернул его снова, не разозлился, не повернулся, чтобы выйти из камеры.

Напротив, его голос прозвучал задумчиво и очень тихо:

— Хотел бы я сам знать.

Даниэль, конечно же, услышал.

Не имея возможности видеть и слышать нормально, когда уши закладывало от непрекращающейся боли, а зрение было утрачено, с большой долей вероятности, навсегда, он подключил совсем иные резервы. Те способы взаимодействия с миром, о которых даже Его Величеству было знать ни к чему. Те, которых он просто не понял бы. Скорее уж, в самом деле испугался.

— Я просил об аудиенции, потому что мне показалось, что Вашему Величеству пришло время что-то мне сказать.

Это была уже даже не наглость.

Но и не бесшабашная отвага смертника.

Лагард знал, что делал, и король был почти что… восхищен?

Он снова прошелся по камере, все с тем же неподобающим ему любопытством оглядываясь по сторонам.

Сына заговорщика держали в подземелье, здесь не было окон и воздуха было очень мало.

Чудовищные условия для раненого.

Идеальные, чтобы тихо сгнить заживо или умереть от потери крови и заражения.

— Да, полагаю, вы правы, — когда король снова остановился перед ним, Даниэль открыл глаз, не тратя силы на слова попусту, но давая понять, что слушает очень внимательно. — Уезжайте, Лагард. Отрекитесь от имени, сломайте шпагу и убирайтесь из страны. Возьмите с собой золота вдоволь и преданных вам лично людей. Я знаю, что таковые есть. Вы молоды, у вас все еще будет.

Даниэль долго молчал. Со стороны могло показаться, что он впал в забытье или попросту потерял сознание, но король продолжал стоять, немного склонившись над ним, и ждал.

Лагард думал.

Последний, единственный, слишком опасный и живым, и мертвым Лагард.

Лагард, который теперь был унижен по-настоящему.

— Благодарю вас за оказанную милость, Ваше Величество, — выговорил он, наконец, и на губах его снова заиграла болезненная кровавая улыбка. — Однако, я вынужден ее отклонить.

— Вы так торопитесь умереть?

— Всего лишь не хочу пытаться стать кем-то другим. Едва ли у меня когда-нибудь это получится.

Я не успела даже попытаться еще раз прикоснуться к королю, прочитать его чувства, потому что камера пошла рябью, давящие каменные стены отодвинулись назад, и темница начала таять.

Я снова была в порту.

Во сне картинка расплывалась, была слишком нечеткой, очевидно сотканной искусственно.

Так же, как прошедшим вечером, на фоне суетились люди, но мне казалось, что они бесконечно далеко. Только она была близко — белокурая девушка с приметным браслетом.

— На западной окраине города есть недостроенный каменный особняк. Ты найдешь его там через пару часов. Насчет дороги не беспокойся, ты ее уже знаешь.

На ее губах была тень той улыбки, с которой здороваются со старыми и приятными знакомыми, и я постаралась собраться.

Никто и никогда прежде не пытался приходить в мои сны. Тем более — делать это столь откровенно, не таясь и не опасаясь моего недовольства.

— С чего мне тебе верить? Или ты имеешь какое-то отношение к этому?

Под личиной впечатлившего меня человека мог прийти кто угодно, но осторожно прощупывая дрожащий саван сна, я с каждой секундой убеждалась в том, что это была именно она.

— Нет, но у меня есть возможность узнать. Твой маркиз хорошо спрятал следы, ты бы ему помешала.

— Хочешь сказать, что видишь то, чего не вижу я?

— Я — нет, — она вдруг улыбнулась отчетливее, хотя и очень коротко. — Мне есть кого спросить. Кстати, он просил передать маркизу, чтобы тот берег шею.

— Что это значит?

— Он знает.

Она не спешила уходить, разглядывала меня так же внимательно, как я изучала ее.

Единственное короткое прикосновение…

Мне бы вряд ли хватило этого, чтобы войти в чей-то сон и говорить так разборчиво.

— Зачем ты мне помогаешь?

— Потому что могу.

— Я в это не верю.

— Разумно. Давай считать, что я просто пытаюсь подкупить судьбу, чтобы никогда не оказаться на твоем месте. Ты не найдешь его, если не поверишь мне, он этого не хочет. Хотя и знает, что ты его ищешь.

Пространство дрогнуло, снова покрылось мелкой рябью, и она оглянулась назад, словно там было что-то очень интересное или ее окликнули.

— Извини, я бы с удовольствием еще с тобой поговорила, но тут сильная качка. Да и тебе нужно спешить. Он ошибся, ты будешь ему нужна. Не позволяй ему себя недооценивать.

Я хотела спросить, что это значит, но она обернулась снова, тряхнула головой, как будто попросила подождать.

— Еще одно. В двух кварталах оттуда ты найдешь маленький желтый дом с красной крышей. Когда заберешь своего маркиза, езжай с ним туда. Ключ я оставила на притолоке над дверью. Там вас никто не потревожит.

Картинка вдруг стала до рези в глазах четкой, и я смогла разглядеть, что у нее карие глаза. Редкое, насколько мне было известно, сочетание со светлыми волосами.

— Про шею. От кого ему передать?

Спрашивать имя во сне было против всех правил, и, зная об этом, она могла бы оставить хотя бы намек.

Прекрасно поняв мой ход, она коротко и приятно засмеялась. Этот смех оказался таким же, как ее походка — легким, по определению счастливым.

— Он знает. Это не от меня. Я просто пожелаю тебе удачи, леди Алиса.

Я резко выпрямилась в кресле и судорожно поймала воздух губами.

Комнату освещали только зажжённые мной и почти догоревшие свечи — она не позволила мне досмотреть, как тает сон, не оставила возможности узнать ее имя.

Сердце билось так сильно, что я вынуждена была прижать руку к груди в попытке успокоить его, зато в голове прояснилось.

С того момента, когда я села в это кресло, прошло не больше часа, и полноценным восстановлением назвать это время было никак нельзя, но парадоксальным образом я чувствовала себя отдохнувшей. Как будто за время короткого разговора во сне женщина, имя которой я так и не узнала, помогла мне обновиться, поделилась силами.

У неё самой их, по всей видимости, и правда было в избытке, если моё настоящее имя она прочитала так легко. Я ведь хорошо постаралась, чтобы никто не смог сделать этого.

Характерная дрожь, возникающая после работы, постепенно унялась, и, поднявшись, я сладко потянулась, разминая мышцы.

Два часа…

Интуиция подсказывала, что для того, чтобы одеться и добраться мне понадобится ровно столько.

Ночью город казался неожиданно тихим, едва ли не присмиревшим. Проезжая по нему на относительно небольшой скорость, чтобы не сбиться с пути, я думала, что здесь было даже красиво. В меру шумно, в меру спокойно. Несложно затеряться при большом желании.

Если она сказала правду, и Даниэль в самом деле не хотел, чтобы я нашла его…

Леди Иветта сказала то же самое.

Липкий отвратительный страх за него всего на несколько минут, но сменился едва ли не обидой. Об этом предстояло подумать потом, когда Ланард будет в безопасности, но уже сейчас следовало помнить, насколько я поторопилась. Мое опрометчивое доверие к нему оказалось не взаимным.

Я тряхнула головой, напоминая себе о том, что слишком рано судить. Верить чужим людям, ставя под сомнения поступки и слова собственного мужа, было почти унизительно.

Главное — вернуть его живым.

Искомый особняк показался в конце очередной улицы ровно в тот момент, когда я, скрипя зубами от досады, уже почти отчаялась его отыскать.

Не окажись его в том месте, куда меня тянуло так отчаянно, мне пришлось бы расписаться в собственной беспомощности, в том, что без Руперта я не способна ни на что, или того хуже, падать в ноги Иветте.

Знала ли она?

Если знала, но не сказала мне, это было странно.

Если тоже не смогла его почувствовать — пугающе.

Привязав свою кобылу к дереву, я глубоко вздохнула и приказала себе собраться.

Улица была темной и тихой — люди спали в своих домах, не то повинуясь чужой воле, не то интуитивно ощущая присутствие силы, с которой не хотели бы иметь дело.

По крайней мере я ощущала ее кожей, каждым волоском.

Мощная, злая, как сорвавшийся с цепи дикий зверь, она искрилась в воздухе, заставляла его дрожать.

Легко, на пробу прикоснувшись к ней, я поняла, что источник был в доме.

В каменном особняке, который стал бы чьим-то просторным и красивым домом, если бы его достроили, но легкий душок давно, но не до конца выветрившейся смерти подсказывал, что этого не произойдет уже никогда. Нет больше тех, кто собирался жить здесь, только стены остались.

Стараясь ступать неслышно, я двинулась к скрытому в тени разросшегося кустарника входу.

Кем бы ни были почившие хозяева, они явно не жаловали соседей и строились на приличном расстоянии от них. Сейчас мне это было только на руку, — если Даниэля придется забирать силой, свидетели нам окажутся ни к чему.

С другой же стороны, в этой глухой темноте каждый шорох казался набатом.

Я остановилась, пытаясь понять, сколько человек находятся в доме и к чему следует быть готовой, и тут же тряхнула головой, отгоняя давний страх.

Сейчас все было иначе.

От моей бесправности, беспомощности и загнанности ничего не осталось в тот момент, когда я стала маркизой Лагард. Теперь ничто не мешало мне вынуть нож из голенища, да и врагов у меня за этой дверью точно меньше, чем было в прошлый раз. Даже если внутри окажется целая банда.

Из дома не доносилось ни звука, но вместо них я почувствовала запах. Кровь, удивление, ужас, боль. Концентрация всего этого делала воздух на пороге более густым и тягучим.

Если я опоздала…

Если я опоздала, потому что слушала тех, кого слушать не следовало…

Мне в любом случае предстояло войти и посмотреть, и я открыла дверь, надеясь, что она хотя бы не заскрипит.

Крови оказалось очень много. Я едва не поскользнулась на испачканном ею полу, заглядевшись на свежие брызги на стенах. К горлу подкатила тошнота, когда в темноте я едва не наступила на чью-то оторванную руку.

Их было…

Я моргнула, надеясь удостовериться, что посчитала правило.

Десять человек. И правда, полноценная банда, небольшая толпа злых и вооружённых людей, шутить с которыми никому не стоило.

Оттолкнув со своего пути сломанный на три части пистолет, я подняла голову, заставляя глаза привыкать к темноте быстрее, и в следующий момент не стало ни подступающей дурноты, ни оторопи от увиденного, ни гадкого беспомощного страха за человека, который успел стать мне дорог. За человека, ради которого я готова была убивать.

Посреди пространства, которому некогда предназначалось стать холлом, стоял Лагард. Во всей его осанке, в развороте плеч было что-то настолько новое и завораживающее, что я задержала дыхание, глядя на него.

Сила, превратившая десяток людей в кровавое месиво, еще не успокоилась, не осела пеплом на его руках, но уже поддавалась контролю, стелилась вокруг него ласковым мутноватым туманом.

Забыв о том, что рискую упасть, я бросилась к нему, но остановилась в шаге.

Куртка Даниэля была разорвала, а рубашка пропитана кровью. К счастью, чужой. На подбородке уже наметился синяк — то ли его били, то ли он в самом деле ввязался в драку… Это не было важно, потому что даже при моем приближении он продолжал смотреть в пол.

Сейчас в нем не осталось ни следа той мягкой сдержанности, что сначала оттолкнула меня, но очаровала впоследствии. Только сила, злость, непоколебимая уверенность, в которую я врезалась, как в стену. И совсем немного — усталость.

Медленно выдохнув, он поднял лицо, ставшее жестче, но от того еще красивее. Как будто к приятному, но пресному блюду добавили острых приправ.

Я не могла заставить себя вымолвить ни слова, и он снова взял самое сложное на себя.

— Я устал скрываться.

Мне показалось, что прошла вечность, а он всего лишь потянулся к своей повязке. Стянул ее с головы медленным, немного неровным жестом, опустил в карман брюк и снова посмотрел на меня. Я намертво вцепилась в его воротник, притягивая ближе, потому что вместо уродливой пустой глазницы под ней обнаружился настоящий, живой и такой же красивый глаз.

Загрузка...