Женщина с изъяном

Глава 17

Мы не опоздали.

К тому моменту, когда вдали показался его, — наш, — дом, уже опустились сумерки. Проспав слишком долго, мы выехали слишком поздно.

Если бы не подгоняли лошадей, вернулись бы глубокой ночью.

Даниэль осадил коня, и я сделала это вслед за ним, потому что то, что мы увидели, пугало и завораживало в равной степени — до немоты.

Сотканный Рупертом барьер светился. Мягкий зеленоватый свет поднимался с земли, дрожал и переливался.

С трудом оторвавшись от этого зрелища, я бросила на Лагарда быстрый взгляд, и он сорвался с места первым.

Моя кобыла догнала его быстро, и по мере нашего приближения я начинала чувствовать то, что он ощутил издали.

Сила, пытавшаяся прорваться в дом, хотела только одного — убивать.

Она не была сконцентрированной и хорошо направленной, в ней не чувствовалось власти пославшего ее колдуна. Только ярость. Просто… порыв.

Спустивший ее на Лагарда человек жаждал только крови, и в возможность пролить ее он вложил всё — ненависть, страсть, все знания, которыми обладал.

Я не исключала, что за возможность обратить это место в пыль он заложил собственную душу, и от этого мне делалось страшно по-настоящему.

Я хорошо помнила, каково это — желать чего-то так страстно, чтобы неважным становилось все прочее. Каково это — чувствовать себя в капкане и быть готовой на все за возможность вырваться из него. Когда часть жизни, все, что считаешь истиной, заканчивается, кажется, что позволила бы всему миру перевернуться, лишь бы этого не произошло.

Рошен не знал, что делать с образовавшейся пустотой.

Три года назад я бежала от подобной пустоты, не оглядываясь.

Он же пришел убивать.

Оценив высоту начавшего пульсировать барьера, Даниэль послал коня вперед, и я едва успела взять под контроль обеих лошадей.

Не хватало только, чтобы они нас сбросили.

Они прыгнули почти одновременно, и в этом прыжке моя кобыла недовольно заржала от страха и от того, как мне вздумалось обращаться с ней.

Даниэль обернулся, бросил на меня быстрый восхищенный взгляд — сам он рвался вперед так отчаянно, что не подумал ни о лошадях, ни о том, что мы будем делать, если застрянем за барьером.

Воздух вокруг самого дома стал плотным, почти осязаемым, и шел рябью.

Это была уже моя защита. Она работала как надо, сдерживая то, что рано или поздно должно было прорваться, — уже начинало просачиваться, — через барьер.

Спрыгнув на землю, Даниэль бросил свою повязку на землю и побежал к забору — ехать до главных ворот он не видел смысла, знал, что там будет сложнее. Быстрее и безопаснее было попасть в собственный сад с торца, как вор. Если повезет, подобраться к Рошену сзади.

Я бросила поводья, предоставив лошадей самим себе — пока стоял барьер Руперта, им ничего не грозило, а допускать его падения я не собиралась. В конце концов, в случае острой необходимости, можно будет усилить заклинание моей кровью, охватить дополнительную территорию…

— Лагард!

Запрыгнуть на высокую каменную кладку так же ловко, как это сделал он, я просто не могла — как минимум, потому что никогда не лазила по заборам в платье, — и Даниэль развернулся, словно только теперь вспомнил обо мне.

Он очевидно сомневался, что будет безопаснее, — оставить меня с лошадьми или взять с собой, — и забирая у него время на раздумья, я все же ухватилась за ветку ближайшего дерева. Если упаду добавлю ему проблем. Если справлюсь… В конце концов, это был всего лишь забор.

— Дани!.. — он почти прошипел это мне на ухо, подхватывая и затаскивая наверх. — Да что же ты делаешь…

— Один ты туда не пойдешь, — я посмотрела на него и почти не узнала.

Даниэль был так зол, как я не могла бы ожидать от него в принципе, и именно сейчас мне приходилось признать: я ошибалась. Он не испытывал ненависти к Рошену. До определенной степени он даже его жалел. Это было сочувствие особого порядка — то, на которое способен лишь человек, знающий, что при иных обстоятельствах мог бы сам оказаться на этом месте.

Однако оно ничего не меняло. Он уже принял решение, и обжалованию оно не подлежало.

Рошена, — или любого другого в схожем положении, — можно было уговаривать, держать всю жизнь на привязи или просто привести в состояние, в котором он уже не сможет никому, включая самого себя, навредить. Любой из этих вариантов являлся худшей альтернативой смерти, а Даниэль был милосерден.

Мы оба знали, что отпускать этого человека нельзя, но сделать это он должен был сам.

— Держись за мной.

Он сказал это, потому что должен был сказать, а я кивнула лишь для того, чтобы ему было спокойнее.

Для него это ощущение, — присутствие за спиной кого-то, готового идти с ним до конца, — тоже было новым. Я хотела насладиться этой общностью, пока было можно. Прямо сейчас между нами не существовало ничего, способного разрушить это, и, зная, что оно непременно появится, я сжала руку Лагарда быстро и крепко.

Кровь начинала разгоняться — тело реагировало на бушующие вокруг невидимые вихри, и моя собственная сила откликалась на них приглушенным эхом.

Я слишком хорошо помнила, что произошло в порту. Что-то, чему я не могла подобрать названия, что-то, до вчерашнего дня спавшее во мне так глубоко, что я сама о его существовании не подозревала, требовало выхода, рвалось на свободу.

Мысленно приказав ему заткнуться, я спрыгнула в заботливо подставленные руки Даниэля, и мы вместе бросились к дому.

Нужно было только перебежать лужайку, но по мере приближения, дышать становилось тяжелее.

Защита, которую я поставила на дом, продолжала работать, но я впервые видела, чтобы это было так. В ней как будто пытались пробить брешь, нанося удар за ударом в одну точку. Много ударов.

Дверь распахнулась, едва мы приблизились к лестнице.

Даниэль пропустил меня вперед, и Руперт тут же захлопнул ее за нами.

— С возвращением, господа.

Он был непривычно небрежен в одной рубашке без сюртука и даже жилета, зато замершая на нижней ступеньке Агата была полностью одета.

— Вы в порядке? Я боялась, что вы не пройдете.

— Зачем ты встала? — я шагнула к ней, положила руку на лоб.

Ее переломы еще не срослись, а синяки не сошли до конца, и в целом она чувствовала себя чудовищно слабой, но ни ее жизни, ни жизни ее ребенка уже ничто не угрожало.

— Я…

Даже в полутьме холла я видела, как к ее бледным щекам прилила краска.

— Ты боялась, что я ненароком угроблю Даниэля, я поняла. Даже не рассчитывай. Он намерен опекать тебя до тех пор, пока ты не придешь от этого в бешенство, и даже после.

Это был несвоевременный, глупый разговор, способный стать скорее помехой, и я развернулась к мужчинам, сочтя, что просить Агату вернуться в комнату будет лишним. Она все равно не уйдет, а время и силы я потрачу на уговоры понапрасну.

— Как давно это продолжается?

— Со вчерашнего дня, — Руперт смотрел на меня с азартным и злым весельем.

Сейчас он казался моложе и сильнее, хотя должно было быть наоборот. На то, чтобы поддерживать барьер, ему должно было потребоваться много сил, но выглядел он так, словно наоборот подпитывался от происходящего.

Темная сторона Луны, оборотная сторона силы.

Вероятно, он и правда был Даниэлю больше отцом, чем маркиз Ришар.

— По всей видимости, с тех пор, как меня забрали, — сам Лагард подошел к окну, выглянул наружу. — Пострадавшие?

— Никого, — Руперт повернул голову к нему, но с места не двинулся. — Мне удалось выпустить Клару, когда началось. Марта и Айрис прячутся в кухне.

— Кажется, завтра мы останемся без кухарки? Кто не сбежит из этого дома после такого? — Даниэль опустил штору и бросил на него быстрый взгляд, от которого у меня предательски скрутило низ живота.

Это был взгляд разбойника, авантюриста, искателя приключений, но точно не благородного маркиза. Он упивался этой опасностью, ловил ее на каждом вдохе, старался сохранить в памяти всякую мельчайшую деталь. В этом не было ни безумия, ни страха, лишь тщательно сдерживаемый восторг человека, наконец почувствовавшего себя безоговорочно живым.

— Ничего, я неплохо готовлю, — чтобы избавиться от неприличной сейчас улыбки, я шагнула к Руперту, и мы с ним вздрогнули одновременно.

То, что сходило с ума, завывая снаружи, ударилось в дверь, — ему потребовалось больше суток, чтобы прогрызть крошечную щель в наших заслонах, но оно ее прогрызло.

Агата коротко вскрикнула, и тут же зажала себе рот руками. Как выяснилось, она верила нам троим настолько, что в самом деле готова была доверить свою жизнь.

Именно она не побежала прятаться, предпочтя либо умереть рядом с Лагардом, либо стать свидетельницей его победы, и я резко вздохнула, соглашаясь с самой собой, что это уже было чересчур.

— Руперт, дайте нож.

— Зачем?

Это не было недоверием, но было многолетней привычкой — не доверять безопасность Даниэля никому, кроме самого себя. Почти смешно, учитывая все, что Лагард проделал фактически на моих глазах.

Я посмотрела на него, не считая нужным объяснять, и одновременно неслышно приблизившийся сзади Данияль протянул мне рукоятью тот самый кинжал, что я держала при себе в порту.

— Что ты собралась делать?

— Не резать себя, не беспокойся. Это уже не поможет.

Я проверила лезвие на строту, взяла кинжал удобнее, и Даниэль перехватил мою руку.

— В этом нет необходимости.

Его глаза снова были темными, а взгляд спокойным. Он действительно все для себя решил и не был намерен оглядываться, мучаясь пустыми сомнения в том, хорошо это или плохо.

Выбирая между нами и Рошеном, он выбрал.

Не будучи до конца уверенной в том, что еще и в какой момент он может выкинуть, я сжала его запястье.

— Его здесь нет, ты же знаешь.

— Знаю. Но где-то он точно есть, и это где-то — поблизости.

Вот теперь в его голосе послышалась тщательно сдерживаемая, выверенная, но опасно-холодная злость.

Вознамерившись убивать без раздумий, оглядки и пощады, его несостоявшийся брат не явился лично, предпочел отсидеться в стороне, дожидаясь, пока творение рук его перемелет наши кости в муку.

Бездарное творение, следовало отметить. Мощное, смертоносное, но напрочь лишенное изящества.

То, что сотворил в развалинах Даниэль, было почти искусством.

— Поблизости — где? В роще? В городе? Если потянешься к нему, как минимум, превратишь сад в выжженное поле.

— Я дотянусь, Даниэла.

— И скольких убьешь вместе с ним?

Я не упрекала его, не пыталась отговорить, но теперь Даниэль смотрел на меня испытующе.

После долгого перерыва его сила была слишком нестабильна, непозволительно опасна. Пусть небольшой, но риск, что он свихнется так же, как свихнулся Рошен, заставлял меня держаться за него намертво.

— Думаю, десятка полтора монахов максимум, — он все-таки ответил, но подобие улыбки, мелькнувшей на его губах, заставило меня выдохнуть с облегчением.

— Поверь, от них проблем будет еще больше, когда они придут к твоему забору, чтобы требовать справедливости.

Прося у Руперта нож, я была почти уверена, что руки у меня будут трястись, но они, как ни странно, не дрожали.

Тело вспомнило само — ощущение бесконечного могучего потока и собственной причастности к нему. Он закручивал вихрем, принуждал расправить плечи и поднять подбородок, наслаждаясь дарованной мне возможностью быть иной.

Зачищать пространство мне нравилось еще больше, чем лечить. Имея дело даже с самыми отвратительными, самыми жуткими сущностями, я наслаждалась каждым мгновением, каждым новым знанием о том, что мир гораздо больше и многограннее, чем люди привыкли видеть.

Вот только до недавнего времени я была уверена в том, что плата за эту исключительность — полное одиночество.

Лезвие вошло в дубовую обналичку двери так легко, что за моей спиной, кажется, вздрогнула Агата. Она не предполагала в хрупкой маркизе такой силы, а я почти отвлеклась от своего занятия, пораженная мыслью о том, что мне нечего будет ей сказать, если она спросит. Во все предыдущие разы, когда мне доводилось делать нечто подобное, я была уверена, что работаю на том, что принес мне этот бесконечный поток, что эта сила не моя, а его — заимствованная, доверенная мне на время. Теперь же она ощущалась такой же частью меня, как рука или ухо, и я вырезала первый символ даже глубже, чем собиралась изначально.

За первым последовал второй. За вторым — третий.

Хорошо знакомая вязь ложилась ровно, дерево впитывало ее с благодарностью, — дом принимал новый щит с радостью, как мог бы принять его только от хозяйки.

Закончив с правой стороной, я принялась за левую, бесцеремонно оттеснив Лагарда плечом.

Я не думала о нем в процессе, не позволяла себе рассеять внимание настолько, чтобы задаться вопросом о том, что он по этому поводу думает. На это время у нас еще будет.

Когда я закончу, колдовство Рошена превратится в пыль, как выдуманная людьми ворожба в детских былинах. Насквозь пропитанный магией дом даст ответ, которого ни одно порождение чужого безумия не выдержит.

Первый символ я начертила легко, а вот второй начал получаться криво.

Продолжая раз за разом ударяться о дверь, оно чувствовало, понимало, что я делаю. Пыталось просочиться в последнюю щель над петлей, принести своему хозяину в подарок хоть кого-то.

— Твою же мать…

Я пробормотала это едва слышно, тряхнула кистью, не выпуская ножа, и попыталась вогнать его в дерево в последний шестой раз.

Лезвие соскользнуло по дереву, прошло ниже.

— Зараза!

Рошен вложил в свой последний привет столько жизненных сил, что рисковал не подняться в случае неудачи, и оно сопротивлялось. Сопротивлялось так отчаянно, что мне нужно было…

Даниэль поймал мою руку, накрыл пальцы своими, и замахнувшись так, что у меня перехватило дыхание, помог всадить лезвие в притолоку.

Рукоять больно врезалась мне в ладонь — до будущих красных отметин, до короткого злого стона, до мимолетного искушения отпустить. Как и должно было быть…

Я повела ножом вниз, потом в сторону и вверх, стараясь сделать линию ровной. Последний, самый сложный шаг.

Даниэль не пытался перехватить его у меня и закончить самостоятельно, только тихо и часто дышал на ухо и делился силой. Так, чтобы мне оказалось достаточно и я смогла доделать начатое, нарисовать до конца правильно, не отрывая руки.

Он не мог не чувствовать, что пальцы у меня почти онемели, и держал достаточно надежно, чтобы в случае необходимости не дать мне выронить нож.

— Дэн, — я позвала его просто для того, чтобы позвать, и вдруг стало легче.

Едва не засмеявшись от этой потусторонней легкости, я довела последний символ до конца, и оттолкнула локтем Даниэля, сама почти шарахнулась назад.

Еще один удар в дверь чудовищной силы. Второй. Третий…

Все прекратилось.

Я услышала, как рвано выдохнула Агата, как зашуршал приглушенно ее подол, когда она села на ступеньки.

Руперт метнулся к ней, что-то проговорил совсем негромко, успокаивающе.

Лагард обхватил меня за плечи, прижал к себе чуть крепче, чем сейчас следовало.

— Даниэла.

Он позвал совсем тихо, взволнованно и бесконечно нежно, и я повернулась, чтобы уткнуться в его плечо, впервые отозвавшись на это имя с радостью.