Жертвы осени

Город Вольск, наши дни

Вадим проводил Еву до квартиры, убедился, что с ней все в порядке, а в холодильнике есть какие-то продукты, и поехал к себе.

Жил он один в доставшейся от родителей трехкомнатной квартире, которой ему, разумеется, было слишком много. Приходилось вызывать клининговую службу, чтобы поддерживать чистоту: заниматься этим самостоятельно у Вадима просто не было времени. Он очень много работал, а свободное время, если таковое случалось, проводил либо с Евой, как сегодня, либо просто лежа на кровати в спальне.

Сразу после окончания института Резников ненадолго женился, но супруга не выдержала его напряженного графика и весьма своеобразной системы ценностей, в которой, как выяснилось, браку отводилось место даже не в первой тройке. Родить детей они не успели, и теперь Вадима не мучила совесть, когда в выходной день его вызывали на работу или звонила Ева с просьбой о помощи.

Пожалуй, Ева Александровская оказалась самым близким ему человеком, несмотря на то что была пациенткой. Вадим давно привык к тому, что на его попечении находится молодая женщина, порой совершенно беспомощная в каких-то бытовых вопросах, не умеющая и не знающая многого из того, что входит в так называемый набор базовых умений. Долгие годы проведя в больницах, она оказалась совершенно не готова жить одна. После смерти матери Еве было особенно трудно: пустая квартира, нет работы, за могилой матери нужно как-то ухаживать, нужно как-то жить самой. И она, конечно, кинулась к единственному оставшемуся рядом человеку – к Вадиму.

Он не возражал – к тому моменту ему уже казалось, что он ответственен за Еву как за своего ребенка, хотя она была немногим моложе. Но Резников, вникнув глубже в произошедшее с ней и ужаснувшись, насколько черствыми оказались его предшественники, очень жалел Еву и старался облегчить ей существование как мог.

Он нередко думал, как могла бы сложиться жизнь Евы, если бы не та роковая встреча на утренней пробежке с этим уродом, а потом не череда равнодушных, не пожелавших разобраться в причинах ее состояния врачей, только и делавших, что увеличивавших дозы препаратов вместо простой беседы, которая наверняка расставила бы все по местам. Да, в то время депрессию не считали серьезным диагнозом, отрицали ее существование, а потому кто-то первый с легким сердцем выкатил Еве диагноз «шизофрения», с которым соглашались все следующие. Препараты только усугубили ее состояние, Ева понемногу теряла социальные связи и навыки, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Вадим.

Резников до сих пор считал, что от их встречи выиграли оба – и она, и он. Ева получила наконец адекватную помощь и поддержку, а Вадим смог сделать что-то, как он считал, реально полезное для совсем не знакомого прежде человека. Он потом еще несколько раз применил свою методику с другими пациентами, и дело точно так же сдвинулось с мертвой точки – он оспорил ошибочные диагнозы, и люди смогли вернуться в нормальную жизнь. Но все-таки Еву Резников считал своей главной удачей.

И вот сегодня, глядя на то, как она после такой успешной попытки изменить жизнь вдруг снова покатилась в пропасть, Вадим мучительно искал выход.

«Что я могу? – угрюмо думал он, сидя за столом в кухне и прихлебывая горячий чай. – Найти этого Вознесенского, когда его выпустят, и убить? Сесть самому потом? Или – найти и убедить никогда не показываться в Вольске? Как? Ну, допустим, найти смогу, время потрачу, силы, деньги, но найду, а дальше? “Я запрещаю тебе ехать в Вольск?” Очень смешно… а главное – подействует же. Нет, это все чушь… Надо что-то другое придумать, но что?»

И тут вдруг он вспомнил, как год назад ему звонила та самая журналистка, что сейчас раскрутила это дело с пересмотром приговора. Вадим отчетливо вспомнил, что молодая, как ему показалось по голосу, женщина просила разрешения на встречу с Евой – или на несколько комментариев о ее состоянии и причинах, его вызвавших. Резников тогда вспылил, объяснил, что понятие врачебной тайны исключает подобные комментарии, а встреча с Евой вообще опасна прежде всего для Евы и он ни за что не позволит этого сделать. Более того, он пригрозил, что подаст в суд на девушку, если та осмелится приблизиться к его пациентке. Конечно, это был блеф, но, видимо, по неопытности журналистка в это поверила и от них отстала. Но в дело Вознесенского все-таки влезла, как оказалось, и даже нашла там что-то настолько веское, что теперь приговор пересмотрят.

«А что, если теперь я сам ей позвоню? – подумал Вадим, подходя к окну и отодвигая неплотную занавеску. – Попытаюсь узнать, как продвигается дело и каковы шансы на то, что его, во-первых, выпустят и, во-вторых, что он явится в Вольск».

Осталось только вспомнить, через кого эта девица раздобыла его координаты, и сделать ровно то же – попросить ее телефон.